116. Грязный мартини
Это наконец случается.
Мозг выпадает из моей левой ноздри и вырывается на свободу.
Посреди ночи я вылетаю из своего тела и принимаюсь бегать по палубе. Корабль окутан туманом. Не видать ни звезд, ни того, что под нами — или мое внутреннее око просто страдает близорукостью. Другие мозги шипят, когда я пытаюсь подобраться поближе. Похоже, мы одиночки. Осторожные и подозрительные. С моим нынешним крошечным ростом я отлично вижу, как хлюпает между медными досками черная жижа. Она исходит коварными планами, о которых я не хочу ничего знать.
Мои лиловые сучковатые ножки похожи на корешки и искрятся умом — или это просто короткое замыкание. Лапки-дендриты вязнут в дегте, и он затягивает меня внутрь, как комара в янтарь. Если мне не удастся вырваться, смола засосет меня между досок и переварит. Невероятным усилием воли я высвобождаюсь.
Куда теперь?
Нельзя допустить, чтобы Каллиопа увидела меня таким. Отвратительное зрелище. Вместо этого я направляюсь к корме, карабкаюсь, как геккон, по переборкам к каюте капитана и, распластавшись по полу, проскальзываю под дверь. Если я действительно так важен для его великой задачи, он мне поможет. Уж он-то найдет выход.
Капитан сидит за столом и при свете наполовину истаявшей свечи ищет в каком-то моем рисунке тайные смыслы. Когда он замечает меня, его глаза начинают метать молнии.
— Уберите эту мерзость! — ревет он.
Капитан меня не узнает. Еще бы, он ведь видит перед собой просто безликого корабельного паразита. Я пытаюсь объясниться, но не могу. Ведь у меня нет рта.
Раздаются шаги. Дверь со скрипом распахивается, и руки, десятки, сотни рук пытаются схватить меня. Я мечусь и вырываюсь. Не дам им себя заполучить! Руки тянутся и хватают меня, но я высвобождаюсь, выбегаю из двери и слетаю по ступенькам… и вляпываюсь во что-то мокрое. Палуба залита мыльной водой, и Карлайл уже замахнулся на меня шваброй. Какая она огромная! Целая стена из грязных бурых змей. Швабра настигает меня, и я скольжу по мокрой палубе, отчаянно пытаясь за что-нибудь схватиться. Бесполезно. Прямо передо мной — дренажное отверстие, и спасения ждать неоткуда. Секунда — и я уже лечу. И исчезаю в холодных морских глубинах.
У меня все болит. Я знаю, что сейчас умру. Мое тело продолжит совершать привычные движения, но меня в нем уже не будет.
На пике паники я чувствую что-то огромное. Оно плывет подо мной. Твердая чешуя касается моих оголенных нервных окончаний. Это чудовище из рассказов капитана. Оно здесь, рядом, и оно существует. Я в ужасе отшатываюсь. Мгновение — и чудище уходит в глубину, но только чтобы набрать скорость и вынырнуть снова — с распахнутой пастью. Я лягаюсь, барахтаюсь и всплываю на поверхность.
Ничего не вижу. Ни корабля, ни моря. Только плотный, как вата, туман.
Поднимается волна: это чудовище плывет за мной.
Вдруг из ниоткуда, расставив крылья, пикирует попугай и погружает когти в мои извилины. Он выхватывает меня из волн, и мы взмываем вверх.
— Неожиданно, неожиданно, — бормочет птица. — Но поправимо.
Мы поднимаемся выше: позади и опасность, и густой туман. Из него торчит только грот-мачта с вороньим гнездом, но небо над нами ясное. Звезд столько, будто мы наблюдаем за Млечным Путем из космоса. В одно мгновение мой панический ужас сменяется благоговением.
— Я подарю тебе бесконечные просторы, — кричит птица, — если сделаешь то, что должно быть сделано. Время пришло. Разделайся с капитаном, и все, что ты видишь, станет твоим.
Мне хочется рассказать попугаю о морском чудище, только в теперешнем моем положении я вообще не могу выразить свои мысли. Хотелось бы надеяться, что птица прочтет их сама, но ей это неподвластно.
— Все хорошо, — произносит попугай. И бросает меня.
Я пулей лечу к отуманенному кораблю. Воронье гнездо растет и обволакивает меня — и вот я уже плещусь в какой-то горькой жидкости. Я беспомощно лежу на дне огромного стакана, как оливка в «Грязном мартини».
Повсюду глаза. Лица изучают меня, но сквозь фигурное стекло я никого не узнаю.
— Говорят, — раздается голос бармена, — мозг Эйнштейна поместили в банку с формальдегидом. Подошло ему — подойдет и тебе.