На бумаге снова сами собой рисуются скалистые берега, черные волны, скрывающие в себе страшных созданий глубин океана. Макензи несколько раз бросала это дело, но снова бралась, желая быть услышанной, и снова из-под ее рук ползли загадочные существа с густыми гривами, чешуйчатыми хвостами и адскими голосами…

Она должна сходить к Джокеру, проведать его. Но после случившегося она боялась, что дала его бабушке настоящий повод себя ненавидеть. Черт знает, что они сделали и зачем, словно малые дети, которые впервые узнали о волшебных палочках и хватаются за первую деревяшку. В последнее время жизнь Макензи стала такой трудной. Раньше-то всего нужно было: учиться, рисовать, сидеть дома, ждать до лета Джокера. Но сейчас Джокера ждать не нужно, второй день она может выходить из дому без страха шторма. А ее жизнь превратилась в хаос, ее мысли превратились в хаос, рисунки – тоже. И это постоянное тревожное чувство, что где-то бьют часы, огромные, звучат как гром, время бежит как вода.

Еще только вчера она ребенком пугалась перешептываний бабушки Джокера с ее родителями о происхождении девочки с берега. Она боялась сказок у камина: за ней придут такие, как она, принадлежащие волнам. Когда появлялся Джокер, он всегда хватал девчушку за плечи и говорил, что пойдет за ней – вернуть или погибнуть. Тогда старушка грустно смотрела на внука, глаза нежно блестели, и она замолкала. Родители снисходительно слушали подобные страхи как взрослых, так и детей. Это безразличие мамы и папы Макензи оставило эти сказки в прошлом. Только бабушка Коллинз никогда не забывала: напоминала случайным словом, взглядом. Став старше, Макензи тоже стала посмеиваться над подобными страхами, нервно так посмеиваться… Сегодня она боялась океана. А еще того, что все это вдруг окажется правдой. Вот что приходило с воспоминаниями о детских годах: друг всегда ее защитит. И пусть она и не могла никогда поклясться ему, она тоже его не оставит, что бы ни происходило с миром, даже ее собственным.

Макензи не могла сидеть и ждать, что Джокер придет к ней сам, когда он валяется без сознания. Запихнув рисунки под кровать, чтобы казалось, будто в комнате порядок, она взяла желтый плащ и вышла.

Девушка остановилась у холма, подняв взгляд на серый домишко. Он будто замер под ее взглядом. Только трава у ног Макензи качалась от еле ощутимого ветра. Собрав всю свою храбрость, которая никогда прежде ей была не нужна, она поднялась и постучала.

Бабушка открыла дверь, даже впустила ее, прошептав:

– Помалкивай об этом.

Макензи сразу поняла, что имела в виду старушка, и поднялась наверх с гулко бьющимся сердцем, готовая убежать в следующую секунду. Она застала Джокера за просмотром какого-то сериала на ноутбуке. Увидев девушку, он закрыл его и улыбнулся до ушей.

Вот он перед ней – живой, как и прежде, улыбается, не дрожит – в сознании. Макензи не знала, во что верить. Еще вчера Джокер умирал, а сейчас улыбается.

Она так рада его видеть, что бросается на шею, сжимая в объятиях до боли.

– Эй, – хрипит Джокер немного слабым голосом, – задушишь меня!

Но прижимает ее к себе так же сильно. Точнее, так сильно, как только может, – слабее, чем обычно.

Отстранившись, Макензи смотрит в лицо Джокера, ища признаки слабости. Только синяки под глазами выдают его болезнь, в остальном – он живой, сияет и смеется. Потом он поднимает руку и касается ее лица: разглаживает напряженное выражение, прогоняет ее плохие мысли, переживания. Его большой палец касается губ Макензи, потом он медленно убирает его.

Вот они сидят друг напротив друга. Джокер сверхъестественным способом читает ее вопросы и отвечает:

– Бабуля сказала, что грипп. – Пауза, следующий вопрос, ответ: – Сейчас все нормально. Чувствую себя хорошо, извини, что заставил волноваться. – Пауза, следующий вопрос, ответ: – Я правда не знаю, что случилось. Ты как?

Макензи опускает голову, смотрит на руки.

– Все из-за меня?

Она не откликается, и Джокер продолжает:

– Почему молчишь? В чем дело?