Они усадили его на мягкий диван, подали плед и чашку ягодного чая. Налили в уши музыку. И оставили оттаивать.

Макензи суетилась по дому. Переставляла все с места на место, а потом удалилась в свою комнату. Не сказав ни слова. Без шума волн и бьющегося ветра Арлен даже мог расслышать шелест листов бумаги. Наверное, Макензи перебирает рисунки. И, несмотря на то, каким личным это занятие кажется, парень решает подняться к ней. Девушка стоит у окна, рассматривая рисунки, и раскладывает на подоконнике одной ей понятные стопки бумаг.

Оглянувшись на Арлена, Макензи тряхнула волосами, тут же напомнив о порывах океана. На секунду дыхание Арлена замерло.

– Что ты делаешь? – Произнес он единственные слова, что пришли ему в голову.

Он подходит к ней и смотрит на рисунки через плечо. Там все те же картины – волны, океан, черный берег. Его привлекает стопка рисунков, где есть красные пятна. Он берет их в руки и листает. Красными и розовыми пятнами оказались лужи крови на берегу и на воде. На черных камнях кровь выглядела даже красиво. А в воде в этих лужах крови всегда лежал один и тот же парень – Арлен.

Вот как, должно быть, все происходит, если смотреть со стороны. Всего лишь глупый человек против стихии. Вот как на его теле появлялись гирлянды синяков, как расцветали розы ссадин. И как это знание ложилось на хрупкие плечи Макензи Кирван, что с рождения держит в руках кисть, под подушкой – краски, на полу – стакан цветной воды.

Когда взгляд Макензи становится слишком тяжелым, Арлен смотрит на нее в ответ. Увидев что-то в его глазах, она откладывает те рисунки, что были у нее в руках, сгребает все остальные в одну сторону и хочет взять у него из рук картины, но Арлен почему-то не отпускает. Осознав это, сам кладет их на подоконник. Макензи разбирает их и выкладывает в определенной последовательности. Сначала был каменный берег, с которого мягкие волны смывали красную краску. Потом волны бились о камень, заглаживая его раны. Там были дикие лошади из глубин океана оттенков серого и винного. Они приносили за собой волны, или же волны их выводили на пастбище. Потом можно было куда лучше разглядеть жесткую шерсть роанов, повторяющую рисунки волн на бушующем океане. Роаны, уводящие в ил человека. Человек, который боролся с ними, набрасывая на их сильные шеи венки из травы и цветов и выпутывая их копыта из рыбацких сетей. Каменные, нет, просто холодные серые руки, тянущиеся к человеку из волн, закрывающие ему рот, уши, разрывающие рубашку в клочья. Огни маяка, льющего свет на красные волны. Бьющееся сердце.

Его история. Арлена О'Келли. Без слов, потому что все слова он забирал на истории о других людях. Ушедших. Забывая, что истории должны быть о живых, они нужны живым, истории должны жить, а не умирать.

Слишком тяжело ему далась эта простая истина. Но за ней шла другая: истина никогда не дается легко. Она добывается потом и кровью, жжеными мышцами и окаменелыми сердцами.

Арлен снова провел пальцами по картинам. Листы, которые впитали воду вместе с краской, – это и были соль и кровь Макензи. Это и была еще одна разновидность любви. Они хранили истины друг для друга, которые выменивали на сердца.

К его пальцам прикоснулась холодная рука девушки, и Арлен поднял на нее взгляд. У нее в руках был еще один лист бумаги, который гласил:

– Почему ты так спрашиваешь? – вслух прошептал Арлен, вцепившись в пальцы Макензи.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза: она – в его – серо-голубые, он – в ее – синие, все больше походившие на воду на глубине. Она отняла у него руку и написала ответ:

Арлен не отвечает ей, сгребая в неуклюжие объятия.