Глава 1
Ханна вздрогнула и проснулась, когда первый луч солнца скользнул по ее лицу. Была суббота, а значит, ей разрешалось встать и посмотреть мультфильмы, если она вела себя очень тихо. Ей понадобилось не больше секунды, чтобы понять, что она смотрит на край конверта, который лежит всего в двух дюймах от ее носа.
Ханна села с обмотанным вокруг тонких ног мягким потертым одеялом. Ей было девять, и ее каштановые волосы мягкими завитками ниспадали ей на талию, а серо-голубые глаза вечно казались широко распахнутыми от удивления. Девочка часто выглядела серьезной, но не потому, что ей было грустно, а потому что была слишком занята, воображая приключения. И все же она обладала тем счастливым характером любимого ребенка, который не обременен взрослыми тревогами или горестями.
Повертев конверт в руках, Ханна пристально рассмотрела его. Она ничего не знала о почтовой бумаге, но на ощупь она была дорогой: толстой, кремового цвета, бархатистой на ощупь. На картонном прямоугольнике не было ни имени, ни адреса. Через мгновение она открыла его и прочитала письмо.
Меня зовут Кадеирн. Мне девять лет, и я пишу это письмо, чтобы попрактиковать мой английский. Надеюсь, оно дойдет до тебя в целости. Как тебя зовут? Где ты живешь? То место, где живу я, называют Подгорным королевством, но ты можешь считать его Волшебной страной.
Мой отец – король. Значит, я – принц, поэтому мне приходится много учиться. Я должен знать все человеческие языки, за исключением нескольких незначительных, которые отец разрешает мне переводить, используя магию. Фехтование и магия тоже обязательные для изучения предметы. А у тебя есть какие-нибудь занятия?
Я слышу чьи-то шаги и должен идти.
Напиши мне.
Кадеирн.
Разве такое возможно? Конечно, Волшебной страны не существует. Но кто-то прислал ей это письмо. Почерк был неряшливым, хоть и немного аккуратнее, чем ее собственный, а в одном углу стояла клякса. Изучив написанное еще раз, она почувствовала легкий аромат и поднесла бумагу к носу: чернила, а может, и сам лист источали легкий сладковатый запах, но его оттенок был не совсем сахарным или цветочным, а каким-то неопределенным.
Шум за окном заставил ее поднять голову. На дереве сидела большая белая птица и внимательно смотрела на нее, склонив голову набок.
Мультфильмы подождут.
Ханна встала с постели и ощутила, как руки покрылись мурашками от холода, а потому натянула фланелевую пижамную рубашку поверх майки. Застегнув ее и проверив, все ли пуговицы оказались на своих местах, девочка сунула ноги в подаренные на прошлой неделе пушистые тапки-котята и пошлепала на кухню. Там она нашла пачку желтоватой бумаги, которую отец предпочитал использовать для пополнения постоянно растущего списка дел по хозяйству, затем отыскала фиолетовую ручку в выдвижном ящике и села за стол, качая ногами.
Дорогой Кадеирн,
Меня зовут Ханна. Я живу на окраине большого города, который называется Филадельфия. Зимой у нас идет снег, но сейчас весна, и все уже растаяло. На прошлой неделе у меня был день рождения, и теперь мне тоже исполнилось девять лет. В школе я изучаю математику, грамматику и историю. Сейчас мы проходим Декларацию о независимости. Ты знаешь, что это такое?
Моя мама скоро вернется домой с работы. Она медсестра. Она помогает людям. Может, я тоже стану медсестрой, когда вырасту, хотя, может, и нет, потому что когда я вижу кровь, мой желудок готов вывернуться наизнанку. У меня есть пес по имени Пушок. А у тебя есть собака?
Я бы хотела стать твоим другом.
Пожалуйста, напиши мне.
Ханна.
Она нахмурилась. Как же Кадеирн получит ее письмо? Ханна имела лишь смутное представление о почтовой системе, но даже она понимала, что обратный адрес просто необходим. На конверте не было ни ее, ни его адреса. Она сложила листок бумаги, отнесла наверх и оставила на столе. Затем она снова спустилась вниз и включила телевизор в поисках своего любимого утреннего мультфильма.
– Мам, как отправить письмо кому-то, если у тебя нет его адреса?
– Никак, дорогая. Чтобы письмо дошло, нужен адрес. А почему ты спрашиваешь?
– Но… что, если оно все равно как-то доходит? Такое бывает? – Ханна нахмурилась.
– Нет, дорогая. Как же почтальон узнает, куда его относить?
Логика была железной. Девочка вернулась в свою комнату, чтобы убедиться, что письмо было реальным. Гладкий листок бумаги, аккуратно вложенный в конверт, лежал на столе.
Вздохнув, она засунула свое письмо в верхний ящик тумбочки.
Неделю спустя она получила новое послание.
Дорогая Ханна,
Тебя ведь зовут именно так, верно? Можно обращаться к тебе по имени или я должен использовать титул? Не хочу быть бесцеремонным. Это один из моих недостатков. Я пытаюсь его исправить, но укротить свой язык – сложная задача, особенно когда сталкиваешься с двуличием и глупостью придворных, окружающих меня.
Вчера я сдал свой последний экзамен по магии, а значит, теперь я могу учиться боевым искусствам без присмотра взрослых. Мой отец очень горд и говорит, что мне предстоит командовать его армией до того, как взойду на трон. Полагаю, это похвала, но меня это пугает. В нашей стране уже много лет не было войн, и я не хотел бы их застать. Но все равно хорошо, что я сдал экзамены, потому что теперь мне разрешат выходить на тренировочную арену, и мне не потребуется скрывать практических занятий.
На следующей неделе я буду выбирать себе щенка черного пса. У вас, в мире смертных, есть черные псы? Сомневаюсь.
Твой друг,
Кадеирн.
Ханна аккуратно сложила письмо и убрала в ящик стола поверх первого. Интересно, как выглядит Кадеирн? Может, вся переписка – это просто чья-то шутка? Но кто стал бы ее так разыгрывать? В школе Джимми и Питер тыкали в нее карандашами, когда проходили мимо ее стола, и Моника иногда дразнила, что Ханна очень много читает. Но, кажется, послания – не их рук дело. Она даже представить не могла, что Джимми берет ручку и бумагу и пишет такие письма, даже ради шутки.
Затем пришло еще одно сообщение. И еще. Каждую неделю в течение трех месяцев девочка получала короткие послания на полстраницы или страницу, почерк и содержание которых с каждым разом становились все изысканнее.
Дорогая Ханна,
Бран теперь весом почти с меня, хотя до сих пор всего лишь неуклюжий щенок. Я нарисовал его. Когда он вырастет, то сравняется с лошадью. У вас ведь есть лошади? Единороги чуть меньше размером, но, кажется, в мире смертных нет единорогов. Еще я добавил изображения Спэта, Сникера и Гримбла. Гримбл – маленький чертенок, а Спэт и Сникер – гоблины. На прошлой неделе мы с Гримблом разыграли отца, и мне серьезно влетело. Мне крайне стыдно в этом сознаться, но честность между друзьями очень важна.
Мы ведь друзья? Я не получил от тебя ни одного письма. Знаю, меня не должно это печалить, так как ты ничего не можешь поделать, но все же иногда притворяюсь, что читаю ответы. Кара сообщил, что запрет на пронос вещей из твоего мира в наш касается и твоих писем, так что он не может предложить тебе свои услуги. Несмотря на это, я надеюсь, что ты не будешь возражать, если я продолжу присылать тебе сообщения.
Твой друг,
Кадеирн.
Ханна почувствовала, как ее сердце затрепетало от странной смеси благородной архаичности и детской непосредственности, наполнявшей письма.
«Он действительно изъясняется, как принц», – подумала она. Может, это все-таки не шутка. И вообще, кто такой Кара?
Заинтригованная девочка писала ответ на каждое послание и аккуратно складывала в верхний ящик стола вместе с самими письмами. Примерно раз в неделю, когда она не видела, появлялись новые конверты. Иногда они оказывались подсунутыми под дверь спальни, а временами она находила новое послание на столе прислоненным к ее постоянно меняющейся кипе книг.
Однако спустя три месяца письма перестали приходить.
Каждое утро охваченная любопытством Ханна тщетно надеялась обнаружить очередное послание. К ужасу мамы она перевернула вверх дном всю комнату в бесплодных поисках.
– Что ты ищешь?
– Ничего. Письмо. Оно должно быть здесь, но его нет.
– Как оно выглядит?
– Как письмо, мам. Ничего. Я сама его поищу.
– Может, тебе помочь?
– Не надо, но все равно спасибо.
Мама все равно принялась помогать дочери, переворачивая все предметы в комнате, заглядывая под книги и за стол. Ночью Ханна расплакалась. Ее друг исчез. Может, его никогда и не существовало, хотя письма в столе доказывали обратное. Вероятно, они служили свидетельством розыгрыша, но это было хоть что-то.
Через шесть недель, когда девочка вернулась после выходных от бабушки, конверт кремового цвета сразу бросился ей в глаза. Она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от волнения, немедленно бросила рюкзак и развернула лист бумаги.
Дорогая Ханна,
Мне запретили тебе писать. Учитель сильно разозлился и все поведал моему отцу, который сказал, что принцу не подобает общаться с простолюдинкой, да к тому же и смертной. Не имеет значения, что в наших венах течет кровь смертных. Ты знаешь, что фейри и смертные всегда были связаны, многие из древних членов королевского рода были рождены людьми и стали фейри только после длительного обитания в наших землях.
Воображение отца по части изобретения наказаний поражает воображение. Я не скоро забуду урок.
И все же, если ты согласна получать мои письма, мне хотелось бы продолжить их писать. Кара по-прежнему будет их доставлять, если я того пожелаю, так как поклялся служить мне, а не отцу. Он не только верный слуга, но и преданный товарищ. Я же готов бросить вызов опасностям, чтобы иметь еще одного друга.
Прошу, скажи, что ты еще считаешь меня другом. Я стараюсь по мере возможности быть благодарным и выполнять свой долг, не жалуясь, потому что знаю: у меня много привилегий. Но, с другой стороны, я окружен людьми, которые хотят, чтобы я был тем, кем не являюсь. В письмах к тебе я могу быть просто Кадеирном, и это дар, который я нежно лелею.
Твой друг,
Кадеирн.
Ханна рассказывала ему о своих любимых книгах и придуманных ею историях, в которых она была героиней, сражающейся с драконами. Она писала ему о школьном оркестре, о своей страстной мечте стать первой флейтой и чувстве радостного триумфа, когда желание сбылось. Она подбирала аккорды на гитаре в первый год учебы в старших классах и вложила свои первые песни в письма, которые он никогда не увидит.
Гоблинам как-то удалось поджечь нижний тронный зал. Ума не приложу, как они смогли это провернуть: весь зал сделан из камня. Даже сам трон оказался легко воспламеняющимся. Пламя лизало потолок, и нам понадобился почти час, чтобы его потушить.
Какие изобретательные создания! Благодарение провидению, что они почти несокрушимы.
Письма описывали ход его жизни, рассказывая о его страхах, радостях, триумфах, неудачах и разочарованиях. Часто к посланиям прилагались страницы с рисунками. Гоблинов Кадеирн изображал уродливыми маленькими существами, луковицеобразными и кожистыми. У некоторых имелись крылья, как у летучих мышей, и треугольные рты с зубами, как иглы. Другие были тощими, с длинными ногами, гнущимися под странным углом и растущими из-под слоноподобных ушей усами, как у котов. Импы напоминали ей лепреконов – крошечных человечков с недовольными физиономиями, иногда держащие в руках серпы или пучки каких-то неизвестных трав. Феи выглядели почти так, как она их и представляла, но при этом явно делились на два вида: с крыльями, как у стрекоз, и с крыльями, как у бабочек.
Кентавры нравились ей больше всего, несмотря на то, что их рисунки попадались редко. Комонок был их королем, и Кадеирн изобразил не только изысканную красоту грациозного существа, но и приписал в углу, что тот является одним из немногих придворных, облеченных его полным доверием. Ханна некоторое время размышляла над этим, рассматривая мужественное лицо и человеческий торс поверх лошадиного тела.
Я снова разочаровался в отце. Может, мне не стоит писать подобное, чтобы не проявлять неуважения или вероломства, но его действия провоцируют конфликт с королем троллей и его союзниками, включая повелителя Неблагого двора, и я боюсь, что это приведет к войне.
Бесхитростная простота первых писем Кадеирна превратилась в робкую учтивость, как будто он хотел быть близким другом, но не мог вспомнить, каково это. Иногда, когда девушка лелеяла мысль, что он реален, а его слова – правда, она задумывалась, почему он столь робок – потому что был в ней не уверен или просто старался завуалировать слова на случай, если письма перехватят.
Дорогая Ханна,
На прошлой неделе я впервые побывал в мире смертных! Это оказалось сказочно, гораздо более волнующе, чем мне говорили. Я посетил город под названием Пекин. Место, где ты живешь, похоже на него? Я получил подтверждение, что теперь могу исполнять желания смертных. Они не распространяются на меня, но все же невероятно приятно иметь такую возможность. У тебя есть мечта, которую я в состоянии был бы исполнить? Если да, я бы с удовольствием оказал тебе подобную маленькую услугу в благодарность за дружескую поддержку. Так как, несмотря на то, что ты мне не отвечаешь, я чувствую: мы друзья. Мысли о твоем отношении к моим действиям несколько раз останавливали меня, когда я собирался первоначально поступить… иначе. Мои соплеменники не склонны к проявлению милосердия, а королевские особы – тем более. Почти никто и никогда не был добр по отношению ко мне, но думаю, что ты бы оценила сострадательный поступок.
Я желаю… но мы лишь исполняем желания. Наши собственные мечты никто не слышит.
Остаюсь твоим другом,
Кадеирн.
После рождественских каникул первого года в старших классах она получила письмо, которое снова заставило ее усомниться в существовании Кадеирна и правдивости его историй.
Жаль, что не могу пожелать тебе веселой середины зимы, ведь это время праздников. Но в этом году не до веселья. Началась война. Завтра я уезжаю, чтобы возглавить армию отца.
Желаю тебе здравствовать, мой друг.
Следующие шесть месяцев писем не приходило.
Ханна со вздохом плюхнулась на кровать, сложив худые руки за головой. С возрастом ее волосы слегка потемнели и теперь были лишь на несколько оттенков светлее черного цвета.
– Ты уже собралась? – спросила мама, стоя в дверях. – Пляж ждет!
– Нет, извини, – пробормотала Ханна. На лице заплясали тени, и она зажмурилась от солнечных лучей, косо пробивающихся сквозь ветви дерева за окном. Может, Кадеирн ее забыл. Может, его и не существовало вовсе. Может, это был обман, выдумка одного из школьных хулиганов, который продолжал измываться над ней. А может, он умер.
– Желала бы я знать, настоящий ли ты, – сами собой вырвались слова. Она вздохнула, прощаясь с мечтой, которую так долго лелеяла.
Тени шевельнулись, и девушка заморгала от яркого полуденного солнца. На ветке снаружи она заметила движение какой-то тени, которая на секунду перекрыла свет, что заставило Ханну удивленно приподняться.
Белый филин моргнул, сверкнув невероятными золотистыми глазами, взъерошил перья и потоптался на месте, а затем удовлетворенно уселся, не сводя с нее взгляда.
Бормоча себе под нос, девушка подошла к шкафу. Ее раскрытый чемодан лежал на полу пустым. На столике лежал кремовый конверт. Разве он был здесь раньше? Нет, она бы точно его заметила. Она уставилась на филина, пока вертела письмо в руках. Тот же не обращал на нее внимания, только потоптался немного, пока не уселся, будто готовился ко сну.
Дорогая Ханна,
Я крайне сожалею, что не мог писать тебе эти месяцы. Ты, должно быть, сомневаешься в моей дружбе, если не в моем существовании. Уверяю тебя, я ценю твою дружбу не меньше, чем раньше. Даже больше, потому что в войне мало красоты.
Я не смею много вкладывать в слова на бумаге, ведь война еще далека от завершения. Сожаления давят на меня тяжким грузом, хотя я не сделал ничего, кроме того, что должен был сделать, проявляя милосердие, насколько это было возможно. Может даже больше, потому что я представлял твою реакцию, когда проявлял незначительную жестокость вместо нетерпимого праведного королевского гнева, что является моим уделом и долгом.
Никогда не думал, что увижу, как плачут кентавры. Не думал, что они на это способны. Но все мы творили такие вещи в эти дни, которые не могли предвидеть.
Я желаю тебе сладких снов этой ночью и в последующие тоже. Хотя бы один из нас должен спокойно спать.
Твой Кадеирн.
Прошел год, прежде чем она получила следующее письмо.
Дорогая Ханна,
Мы победили в войне.
Хотя меня терзают сомнения: не проиграли ли при этом свое будущее.
Кадеирн.
На следующей неделе Ханна уехала в колледж. Она не знала, будет ли получать письма там, но, к ее облегчению, очередной конверт обнаружился под подушкой тем же вечером. Возможно, Кадеирн или таинственный Кара вели себя осторожнее, зная, что теперь у девушки больше нет собственной комнаты. Но ее соседки по комнате никогда не совали нос не в свои дела, и письма продолжали приходить.
Дорогая Ханна,
Следствием войны стало тяжкое испытание, которого я не мог себе даже представить. Гоблины быстро пришли в себя, конечно, их интеллект и характер не позволяют долго горевать. Город оказался почти полностью уничтожен, но со временем я смогу восстановить его. Кентавры очень дорого заплатили за нашу победу, хотя всем народам пришлось пойти на жертвы. Но их горе сильнее, и я мало что могу поделать, чтобы облегчить их страдания.
В конце концов, мой отец перешел на сторону врага. Он прожил достаточно долго, чтобы пожать плоды своего предательства, и это глубоко опечалило его. Он спас меня, хотя я не могу быть в этом уверен. Но хочу верить, что это на самом деле так. Я цепляюсь за старые воспоминания, хотя вполне возможно, что лишь выдаю желаемое за действительное. Мое единственное утешение кажется довольно слабым и основанным на обрывках магии и размытых образах, но я не хочу знать правду. Боюсь, что не смогу ее вынести.
Во сне меня преследуют кошмары. Победа оставляет горький осадок, лишь чуть менее горький, чем поражение.
Твой,
Кадеирн
Почерк больше не казался сделанным на скорую руку, стиль и манера изложения напоминали Ханне документы, хранящиеся в старинных зданиях делового центра, а слог обрел изящество образованного и властного человека. Она почти что верила, что ее друг по переписке – король.
Ханна выбрала основным предметом литературу, которая всегда служила для нее источником вдохновения, а дополнительным – журналистику, так как надеялась найти работу после колледжа. Ей повезло, и после нескольких неоплачиваемых стажировок ей удалось устроиться в одном перспективном модном журнале. Хотя девушка не особенно интересовалась известными брендами, она смогла сделать себе имя, ведя колонку о моде. Эта должность была или должна была стать воплощением мечты, ведь каждый хочет иметь возможность почувствовать себя красивым, так?
Дорогая Ханна,
Мне только что пришло в голову, что я никогда не посылал тебе рисунок Кары, хотя часто о нем писал. Он стареет, хотя сомневаюсь, что кроме меня это кто-то замечает. Он умело прячет свои болезни, как я скрываю свои печали. Так полагается.
Мне выпало быть распорядителем на маскараде в честь Середины Зимы. Я никогда особенно не любил подобные балы, так как и без того постоянно вынужден притворяться кем-то другим. Но людям нравятся такие мероприятия, и мое присутствие – обязательно, чтобы не нанести ничем неоправданное оскорбление, что могло бы встревожить простолюдинов. Я не осмелюсь отказать им в таком пустяке.
Зима кажется особенно долгой и мрачной в этом году, хотя я подозреваю, что мои собственные чувства делают ее такой. Зима в Волшебной стране длиннее и суровее, чем в твоем мире, подозреваю, что время течет здесь по-другому во многих отношениях, и я сейчас уже старше тебя. Думаю, так было не всегда или, по крайней мере, разница была не так велика. Возможно, причиной тому послужило угасание веры людей в Подгорное королевство, либо же угасает само Подгорное королевство.
Гоблины боятся ледяных ветров и проводят большую часть зимы во дворце. В последнее время они стали особенно вредными, и меня начали раздражать их выходки. Потом я начинаю злиться на себя за собственную досаду, потому что они ничего не могут с собой поделать. Они гоблины и всегда ими будут.
Прошу, прости мою меланхолию.
Как вы отмечаете Середину Зимы? Надеюсь, окруженные теплом и комфортом от заботы родных и друзей.
Всегда твой,
Кадеирн.
Ханна вздохнула, размышляя об этом последнем письме. Ей тоже было одиноко. Теперь она жила в Вашингтоне и большую часть работы выполняла дистанционно, чтоб иметь хоть какую-то прибавку к мизерной зарплате в фотомастерской. В прошлом году девушка подала документы и теперь открыла собственное дело, где занималась в основном свадьбами и помолвками и, разделяя радость этих личных моментов, не так остро чувствовала свое одиночество.
Иногда она задумывалась, чего ей не хватает, почему ее свидания за чашечкой кофе никогда не переходят в серьезные отношения.
В этом году впервые в жизни она не отмечала Рождество с родителями. На тридцатую годовщину свадьбы они решили отправиться в круиз, и Ханна с улыбкой представляла их танцующими каждый вечер и купающимися в лучах карибского солнца.
Она проглотила ком в горле, ощущая себя слишком взрослой, чтобы в свои двадцать семь лет тосковать по родителям, но это чувство не покидало ее. Рождество не казалось праздником без семьи. Ее неженатые друзья собирались кататься на лыжах. Девушка решила не присоединяться к ним: дела шли пока недостаточно хорошо, особенно после покупки маленького домика. В Вашингтоне было сложно прожить, имея всего один доход. А потому ей предстояло провести неделю в пустом офисе перед Рождеством и несколько одиноких выходных.
Ханна перевернула страницу и озадаченно уставилась на изображение белого филина, взгляд которого пронзал ее с обескураживающей реалистичностью. Неужели это и есть Кара? Большинство рисунков Кадеирна были выполнены чернилами, лишь иногда подчеркнутыми насыщенными или нежными мазками акварелью. Глаза птицы сверкали оранжевым золотом, и девушка преисполнилась уверенности, что именно ее видела за окном.
Дорогая Ханна,
Пусть никто не говорит, что я устроил скучный бал. Я набросал несколько рисунков. Надеюсь, они тебя развлекут.
Весна наступает для меня слишком медленно в этом году. Если бы я мог сделать тебя немного счастливее, это бы скрасило мои мрачные дни. Будь у тебя возможность загадать одно желание, каким бы оно оказалось? Если ты произнесешь его вслух и подберешь правильные слова, возможно, у меня получится исполнить его.
Твой Кадеирн.
Ханна улыбнулась, любуясь его рисунками. Кадеирн мог бы стать художником либо концепт-дизайнером для какой-нибудь киностудии. Бальный зал заполняли изящные фигуры, стройные, блистательно великолепные в нарядах, усыпанных драгоценными камнями. На лицах танцующих красовались странные маски: некоторые изображали ужасных гоблинов, другие напоминали настоящих животных, хищных птиц, оленей, лисиц и даже рыб. Фонари висели в воздухе без каких-либо цепей или веревок. Она взглянула на следующую страницу и ахнула. На нее смотрела маска филина, изогнутый клюв которой был затенен так, словно выступал за края страницы. Каждое перышко было тщательно прорисовано и раскрашено с невероятной реалистичностью. Из-под маски блестели лазурные глаза, зрачки которых пронзали чернотой на фоне необычайной синевы. Под рисунком Кадеирн написал свое имя.
Сложив листки, Ханна тяжело вздохнула. Она расправила плечи, с рисунками в руках побрела в гостиную, где в простых черных рамках висели ранние изображения, и заменила три старых наброска новыми.
Канун Рождества. Устав смотреть на экран компьютера и заниматься никогда не заканчивавшейся работой, девушка плюхнулась на диван и включила телевизор, нашла знакомый фильм и улыбнулась, вспоминая, как смотрела его вместе с родителями. Однако сегодня его просмотр вызывал лишь пустоту, а потому Ханна выключила экран, погрузив комнату в тишину, а потом поплелась на кухню и включила чайник, чтобы нагреть воду для горячего шоколада.
«Надо сделать что-нибудь праздничное. Полагаю, горячий шоколад вполне подойдет».
Снег, который обещали всю неделю, наконец пошел, заметая ее маленькую машинку и искрясь на сухой траве небольшого дворика.
Натянув пальто и выйдя на улицу, девушка почувствовала, как от холодного воздуха перехватывает дыхание, затем сделала несколько шагов по подъездной дорожке и повернулась, чтобы посмотреть на потемневшее небо.
«Желаю, чтобы мне не пришлось доедать остатки мексиканской еды в рождественский сочельник. Желаю, чтобы горели огни. Желаю, чтобы мне не надо было включать телевизор, чтоб услышать человеческий голос. Желаю…» – у нее перехватило дыхание, и она подавила рыдание, издав лишь безропотный вздох.
– Желаю, чтоб я не чувствовала себя ребенком из-за одиночества.
Еле слышный шорох возле двери заставил ее обернуться.
– Приношу свои глубочайшие извинения. Наверно, я не должен был слышать последнюю фразу. – Казалось, в голосе смешалось множество оттенков: под невинностью и чувственностью можно было различить легкое смущение.
Темная фигура шагнула на свет из тени, и Ханна ахнула.
Перед ней стоял король. В этом не было никаких сомнений. Король, который вел себя непринужденно, но все равно оставался аристократом до мозга костей. На незнакомце красовались темные облегающие бриджи из какой-то неизвестной ткани, заправленные в сапоги до колен. Длинный темно-зеленый камзол, сшитый из богатой ткани, облегал фигуру и был украшен такой тонкой вышивкой, что ее можно было различить в царящих сумерках. Под распахнутыми полами камзола виднелась белоснежная рубашка, расстегнутая на одну пуговицу и приоткрывающая треугольник гладкой кожи. Темные волосы мужчины растрепались и торчали в разные стороны.
Фонарь за его спиной освещал лишь угловатую линию скул и подбородка, слишком резких и бледных для обычного человека. Среди теней на лице Ханна заметила блеск сверкающих глаз, устремленных на нее.
– Я… ты… ты. – У нее перехватило дыхание. – Я не думала… но ты. Как ты… но почему… и… действительно? Это ты? – Она закрыла глаза на мгновение, морщась от внезапной неспособности подобрать слова.
Он отступил от двери, и свет упал на его лицо.
– Я не хотел напугать тебя. – Этот голос! Он был настолько глубоким, что девушка почувствовала невольный трепет.
– Ты – Кадеирн. Я даже… – Она нахмурилась, щеки горели от ледяного воздуха. – Я даже не знаю, как правильно произносится твое имя! Ты настоящий? Так это действительно ты? – она беспомощно посмотрела на гостя.
– Каде-ирн. Это старинное имя, – сглотнув, ответил он. Его голос звучал со странным надломом, и Ханна не знала, служили ли причиной тому смущение или обида, а может, едва заметный акцент.
Невероятно красивый мужчина вытащил руки в перчатках из карманов камзола и грациозным жестом указал на дверь.
– Ты, должно быть, совсем замерзла.
– Это сон. Я, наверное, сплю, – пробормотала Ханна и направилась к двери. Проходя мимо него, она уловила слабый аромат и вдохнула полной грудью запах лунного света, снега, сосновой смолы и чего-то похожего на корицу, но причудливее и холоднее. Сердце странно затрепетало.
Друг по переписке во плоти вошел в дом вслед за ней, тихо ступая по кафельному полу. Девушка сбросила туфли, прошла на кухню, выключила плиту и подняла глаза.
– Что ты сделал? – Слова вырвались сами собой, и она уставилась на свою гостиную.
В углу стояла елка, посыпанная чем-то похожим на настоящий снег, хотя он и не думал таять. На каждой ветке стояли свечи, обволакивая комнату мягким светом. Полка камина, которым никогда не пользовались, была украшена зеленью с яркими ягодами остролиста, торчащими из подставки со свечами. Стол был накрыт на двоих и сервирован изысканным белым фарфором, который она никогда раньше не видела, и сверкающими хрустальными бокалами для вина.
Ханна взглянула на гостя, наконец рассмотрев как следует его лицо в неумолимом флуоресцентном свете крошечной прихожей. Глаза на бледном лице казались такими же ярко-голубыми, как на рисунке, опровергая ее уверенность, что это было художественным преувеличением. Резкие черты лица, слегка приподнятые скулы, косой разрез глаз, слегка приподнятый вверх, как у кошки. Брови же выглядели… странно. Они изгибались под еще более крутым углом, чем его глаза, придавая им вид крыльев.
Кадеирн снова сглотнул, поджав тонкие губы.
– Может, это была плохая идея. Мне лучше уйти. – Он взглянул на стол и один прибор исчез. Серебряные сервировочные блюда появились в центре.
– Нет! – Она посмотрела на гостя, его взгляд осторожно скользнул по ее лицу. – Пожалуйста, останься.
Он задумался, а затем наклонил голову.
– Если ты этого хочешь. – Его голос звучал слегка странно, как будто он насмехался над ней, или над собой, или над чем-то еще. Она не знала, должна ли чувствовать обиду или симпатию.
– Я – Ханна, – представилась девушка.
– Я знаю. – Невероятно яркие голубые глаза сверкнули, а уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке. Кадеирн взял ее руку в свою, затянутую в перчатку, и склонился, слегка касаясь губами костяшек пальцев.
– А я… – Она указала на гостиную, затем снова моргнула и вернула внимание гостю. – Я думала, что ты, должно быть, писатель-фантаст. А может, даже учитель, из-за всех этих сказок о гоблинах. – Она уловила легкие истерические нотки в своем голосе и затаила дыхание. – Но… неужели ты настоящий?
– Очевидно. – Его губы изогнулись чуть сильнее. – Как и гоблины.
Ханна еще раз внимательно осмотрела друга по переписке, а тот в ответ скользил глазами по ней, задержав взгляд на губах и волосах девушки, ее руках, сжатых в кулаки в тщетной попытке скрыть дрожь. Они были почти одинакового роста, что делало его немного низковатым для мужчины, хотя из-за растрепанных волос он казался немного выше. Однако от благородной осанки мужчины веяло могуществом, невидимым, но явным.
– Я не такой, как ты представляла, – прошептал он. – Мне очень жаль.
– Нет! Ты… – Ханна беспомощно пыталась подобрать слова. – Все хорошо. Ты бы хотел… – она посмотрела на стол, – хотел бы остаться на ужин?
– Если ты желаешь. – Кадеирн нервно облизнул губы и обнажил зубы, которые оказались немного островатыми и белыми. На мгновение у нее возникло нехорошее предчувствие. Ее волнение, должно быть, отразилось на лице, потому что он отступил на полшага, неспешно поправляя перчатки, словно давая ей время подумать. Второй прибор вернулся на место. Гость отодвинул стул девушки и, грациозно наклонив голову, дождался, пока она сядет. Ощутив, как камзол коснулся ее плеча, она снова почувствовала аромат лунного света, снега, корицы и волшебства.
– Разреши? – Он указал на ее вешалку для пальто. Ханна кивнула, и мужчина выскользнул из своего тяжелого камзола, кинув его на вешалку. Рубашка обтягивала стройное тело, а чуть более свободные рукава заканчивались широкими вышитыми манжетами, доходящими до середины худых запястий. Перчатки он не снял. Вид был странный, но ему это даже шло, он источал чужеродную силу, которая сквозила в его изящных и уверенных движениях. Кадеирн посмотрел на Ханну через стол, и свет свечи упал на его лицо, где промелькнуло странное нерешительное выражение, и она поняла, что он тоже нервничает.
– Бифштекс? – Девушка молча кивнула. В то же мгновение сервировочные блюда исчезли, а на ее тарелке появился идеально прожаренный бифштекс с сырной картошкой и аккуратно сложенной сбоку спаржей. В бокалах плескалось красное вино.
Благородный гость дождался, пока Ханна приступит к трапезе, прежде чем откусил первый кусок, держа вилку в левой руке на европейский манер. Спустя некоторое время, когда молчание стало неловким, он откашлялся и сказал:
– За все эти годы мне не выпадало удовольствия узнать тебя, а потому я чувствую, что нахожусь в невыгодном положении. Ты могла бы рассказать о себе? Кара не слишком внимателен к деталям.
Затем друг по переписке начал расспрашивать ее о семье и работе, проявил особый интерес к фотографиям и ободряюще кивал, когда это было уместно. Только к концу ужина девушка заметила, как Кадеирн старается, чтобы ей было комфортно, и с удивлением обнаружила, что посмеивается, рассказывая забавный случай, произошедший с ней в первую неделю работы, а он улыбается в ответ.
Это так поразило ее, что она замолчала, и слова повисли в воздухе.
– Что такое? – Его нелепые брови слегка опустились, придавая ему вид растерянного сокола со сверкающими глазами.
– Ты улыбнулся, – сказала Ханна, неловко откашлявшись. – По-настоящему. Это было…
– У меня давно уже не было для нее поводов. Спасибо. – Кадеирн отвел взгляд, затем снова улыбнулся, но на этот раз она увидела веселье и музыку в его глазах.
Посуду мыть не пришлось: тарелки исчезли по мановению руки.
– Я взял на себя смелость предположить, что ты просто хотела, чтоб огни уже мерцали снаружи, а не чтобы ты вернулась в прошлое и развесила их сама, – прокомментировал необычный гость, заметив, как девушка подходит к елке в углу и рассматривает снег, который не таял в домашнем тепле. Тогда она подбежала к окну и ахнула. Мерцающие гирлянды тянулись по дворику и подъездной дорожке, сверкая на снегу.
– Это волшебные огни. Они погаснут, когда ты этого пожелаешь.
Ханна взглянула через плечо, недоверчиво рассматривая Кадеирна, который стоял у камина, прислонившись к полке и скрестив руки на груди.
– Ты должна знать, что я не человек. Так что я не до конца исполнил твое желание.
– Ты… – Она снова выглянула в окно, затаив дыхание от изумления. – Это прекрасно. Чего еще я могу желать?
– Ты пожелала, чтобы тебе не пришлось включать телевизор, только чтобы услышать человеческий голос.
– Прости. – Почувствовав, как к щекам прилила краска, девушка поспешила опустить взгляд.
– За что? За то, что хочешь провести Середину Зимы со своими родными? Здесь нечего стыдиться.
Она подняла глаза и увидела ухмылку на его тонких губах.
– Я приготовил подарок. – Кадеирн протянул руку, и на его ладони в перчатке замерцал крошечный голубой огонек. – Возможность увидеть их, когда пожелаешь. Например, на следующей неделе, когда завершится круиз. Отправляйся сейчас, проведи время с ними и вернешься в тот момент, когда отправилась. Или завтра утром, если хочешь пропустить сегодняшний вечер.
Ханна посмотрела на огонек.
– Не понимаю. Я могу отправиться сейчас, провести с ними неделю и вернуться к завтрашнему утру?
– Если пожелаешь. – Голубые глаза сверкнули так ярко, что у нее перехватило дыхание.
– У меня тоже есть для тебя подарок. – Она бросилась в спальню, нашла коробки с ответными письмами, взяла одну из них и принесла в гостиную. – Ничего особенного, но, может, тебе понравится. – Он рассматривал развешанные на стенах рисунки в рамках, и в голубых глазах отражалось замешательство. Девушка застыла на месте, любуясь странной, нечеловеческой красотой гостя. Свет падал на его темные волосы, напоминающие каштановую гриву.
– Подарок для меня? – прошептал он, будто с трудом осознавая саму идею. – Зачем?
Ханна протянула ему письма. Какое-то мгновение Кадеирн всматривался в ее лицо, потом взял коробку, словно она была драгоценной, и сел на диван, поставив картонную упаковку на колени. Проведя пальцем по своему имени, наспех написанному много лет назад, он взглянул на девушку и осторожно открыл крышку. Склонив голову набок, посмотрел на аккуратную стопку конвертов и сложенных листков.
– Это мои письма. Ты сохранила их? – В глубоком голосе прозвучал оттенок удивления.
– Не только твои. Мои тоже. – Она вытащила первую пару писем, конверт и сложенный листок с ее почерком.
– Ты отвечала? – Кадеирн поднял на нее удивленный взгляд. Слова он произносил шепотом, будто не мог набрать достаточно воздуха в легкие. – Я никогда не думал… – Он снова опустил глаза и нервно сглотнул. – Можно я возьму их почитать?
– Я бы хотела оставить те, что адресованы мне. – Ханна улыбнулась и на мгновение положила руку на плечо друга по переписке. Под ее пальцами мускулы дернулись, и она поспешила отстраниться, сгорая от смущения. – Но все ответные – твои. Я бы отправила их, если бы знала, как.
– Конечно. Надо было сказать Каре… – Мужчина отрывисто кивнул.
– У меня еще четыре коробки. – Он снова поднял на нее взгляд, который пылал нечеловеческим огнем. – Я могу помочь отсортировать их, если хочешь. – Девушка вскочила, принесла остальные коробки и поставила их на кофейный столик.
– Не нужно. – Кадеирн провел пальцем по краям конвертов, изящно взмахнул рукой, и в углу появилась другая коробка. Мгновение спустя она наполнилась аккуратно сложенными листами бумаги, в то время как старые наполовину опустели. – Это очень ценный подарок. Спасибо. – Он выпрямился, и глубокий голос зазвучал немного напряженно. – А как же ты? Мой подарок кажется… неуместным теперь. Позволь, я придумаю что-нибудь другое.
– Тебе не нужно придумывать ничего другого. – Он резко наклонил голову набок, напомнив большую птицу, и пристально всмотрелся ей в лицо. Ханна сглотнула, чувствуя, как ее лицо полыхает под проницательным взглядом. – Я всегда думала, какой ты, должно быть, смелый и творческий, раз придумываешь такие истории. Читая описания войны, я представляла, что за этой историей скрывается развод твоих родителей и чувство одиночества. Я считала, что ты вырос и стал одним из учителей, воспитывающих маленьких хулиганов из неблагополучных семей, о которых снимают кино, и думала, что ты называешь их гоблинами, чтобы не позволить своим собственным мечтам угаснуть, пока ты исполняешь чужие желания. Твои слова и рисунки отражали натуру художника, и я дорожила каждым посланием. Мне казалось ужасно милым, что ты продолжал писать мне, когда я только и делала, что фотографировала красивых людей в красивой одежде, хотя мне наплевать на моду. А ты даже ни разу не получил ответ! И теперь выясняется, что все это было настоящим, а я не… я даже не поняла, что ты действительно король. Потому что с какой стати настоящему королю отправлять мне письма? – Она вдруг обнаружила, что из глаз льются слезы, но она не могла отвести взгляд от лица Кадеирна.
– Война была очень даже настоящей. Не знаю, смелый ли я. И не такой уж и творческий, раз просто описывал правду. Но твой дар мне… – Он мягко вздохнул, и взгляд его раскосых глаз устремился вдаль на мгновение, затем снова вернулся к девушке. Гость словно обдумывал слова. – Милосердие… не слишком распространено… среди моего народа. И все же его отсутствие дорого обошлось моему отцу. Я хотел бы быть другим, но при каждом случае, в каждое мгновение каждого дня меня учили быть безжалостным. Отец погиб на войне. Я никогда не сообщал тебе подробностей. – Его лицо напряглось, и он перевел дыхание, затем сжал и разжал одну руку. – Я занял трон, когда мне было шестнадцать. Война на тот момент еще не закончилась. Я не желал… идти старым путем. Хотел перемен, если угодно. И воспользовался возможностью, так как оставалось мало людей, способных мне противостоять. – Тонкие губы сжались в линию, когда Кадеирн продолжил: – Сначала ты была для меня другом детства, но потом стала совестью. Я обладаю огромной силой, которую легко использовать во зло. Но я представлял твою реакцию, так как писал только правду, не сглаживая свои слова фальшивыми оправданиями. Был бы мой друг разочарован? Заставило бы это тебя разувериться во мне? – Его взгляд устремился на девушку с неожиданной тревогой. – Моего отца боялись. Меня… уважают, я думаю, и любят, по крайней мере, многие из моих подданных, если не все. Благодарю тебя за это.
– Но я ничего не сделала, – прошептала Ханна. От значимости произошедшего перехватывало дыхание.
– Ты читала мои письма. Кара рассказывал об этом. Этого было достаточно. Благодарю тебя! – прошептал он, устремив взгляд на ее лицо, и торжественно поклонился. Молчание затянулось, пока Кадеирн наконец не пробормотал: – Я должен идти.
– У меня есть желание! – выпалила Ханна. – Я знаю, чего хочу, если, конечно, это не окажется чрезмерным. – Она неуверенно нахмурилась.
– Проси. – Он с любопытством посмотрел на нее, сверкнув глазами.
– В одном из писем ты писал, что никогда не имел места, где мог бы быть самим собой. Я хочу, чтобы мой дом стал таким местом. – Она проглотила ком в горле, наблюдая, как отблески свечей танцуют на скулах и узком носе гостя.
– Это все? – он недоуменно моргнул.
– Я желаю, чтобы ты продолжал приходить ко мне. – Она собралась с мыслями. – И чтобы мы могли стать лучшими друзьями.
– Когда? – Едва заметная улыбка тронула его губы.
– Завтра?
Ослепительная улыбка Кадеирна могла бы осветить всю комнату.
