Оно поджидало его каждый раз, стоило ему закрыть глаза. Тень в темной комнате, дыхание прерывается в ожидании, когда свеча оживит ее. Но он чувствовал его присутствие, зримое или незримое, даже в минуты пробуждения, как только уходила ночь. Оно – его неотъемлемая часть, как сердце, качавшее кровь, как металлическая кожа, защищавшая его тело.

Видение.

Оно появилось в момент его пробуждения, той ночью, когда они выдернули его из постели, заполнили легкие дымом и заставили открыть глаза, чтобы посмотреть на ожидавшее его будущее. И в тот ужасный момент он увидел, кем станет. Он увидел ужас и величие, услышал мрачный марш неизбежного, звучавший в его сознании. С того момента и до сегодняшнего дня этот сон таился в теплом темном пространстве мозга. Он спал и во сне думал, как избежать этого.

Теперь он слышал их голоса. Сотни кроваво-красных глаз направлены вверх, сотни лиц глядят на него с таким воодушевлением, какого трудно ожидать от гладкой безжизненной латуни. Руки высоко подняты. Металлические голоса звенят, эхом отражаясь от гладких камней. Они обращаются к нему, как обращались всегда.

– Кин-сан.

И он отвечает, как отвечал всегда.

– Это не мое имя.

– Киоши-сан.

Резкий металлический голос, словно жужжание голодной лотосовой мухи, выталкивает его из темной глубины на свет, бьющий в глаза. Он стряхнул остатки сна, давившего на веки в грязном свечении галогена, и поискал источник звука. Он лежал на серых простынях, на металлической койке, стоявшей у стены из желтого камня, покрытого испарениями. Он узнал гул системы фильтрации воздуха, шумный стон, стук и лязг двигателей на заднем плане. Эту мелодию он слышал со дня своего рождения – колыбельная дома капитула в Кигене. Воздух был влажным, кожа блестела от пота, и он, впитываясь в марлю, вызывал зуд. Он провел рукой по марле, и она скомкалась, как сухая бумага. Он понял, что все еще лежит без «кожи», но его уже подключили к мехабаку, у ключиц и под ребрами установлены штыковые устройства, вдоль позвоночника змеятся провода датчиков. Инстинктивно он щелкнул несколькими шариками устройства, чтобы проверить работу передающих кабелей, и получил краткое подтверждение.

– Киоши-сан.

Кин повернулся на звук – тяжелое, как скрежет бензопилы, дыхание – и увидел тень, закрывшую от него свет. Он увидел широкий силуэт гильдийца, склонившегося над ним в душном тепле. На гладких, скульптурно вылепленных линиях атмоскафандра мерцал тусклый свет, глаза горели, как задохнувшийся в смоге закат.

Страх насквозь пронзил Кина, и он облизнул внезапно высохшие губы. Он узнал этот скафандр – узор в виде тигровых полос из филиграни цвета серого железа по шлифованной латуни. В каждом слове, которое произносил гильдиец, звучала властность. И, конечно же, он узнал лицо. В отличие от жестких инсектоидных шлемов большинства лотосменов, уставившаяся на него сложная маска выглядела почти по-человечески. Вылепленные брови и округлые щеки юноши в расцвете лет изготовлены из гладкой шлифованной латуни – идеальная симметрия, которая по всем правилам должна была бы выглядеть красиво. Но что-то нарушало гармонию. Возможно, пучок сегментированных кабелей, льющихся изо рта, словно внутри рвотной массы из желудка железного кальмара находился ребенок. Возможно, горящие красным светом глаза, отбрасывавшие кровавое сияние на совершенные, безупречные щеки. Как бы то ни было, Кин всегда боялся этого лица-маски.

Человек, возвышающийся над ним, был самым близким человеком отца Кина. Если бы они были обычными людьми, он мог бы забрать Кина к себе после смерти старого Киоши. Если бы Кин был обычным ребенком, никому бы не показалось странным, если бы он называл этого человека «дядей».

Но, будучи тем, кем он был, Кин обращался к нему по званию, как и все остальные.

– Сятей-гасира, – он пытался говорить спокойным сильным голосом, прикрыл кулак ладонью и поклонился, как мог. – Рупор Капитула Кигена почтил меня своим присутствием.

– Вы пришли в себя. Хорошо.

Огромная фигура перекинула несколько шариков на мехабаке у себя на груди, передавая сигнал в главный центр хранения данных в Главпункте, где тысячи передатчиков ежеминутно собирали и записывали тысячи единиц данных, направляя их в министерства связи, предписаний, закупок, распределения. Внося свою лепту в постоянный гул машин в голове каждого подключенного к системе. Биение машинного пульса – звук, с которым он прожил всю свою жизнь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все болит, – Кин снова дотронулся до бинтов. – Мучит жажда.

– Этого следовало ожидать после столь грандиозного приключения.

В голосе Сятей-гасиры не было и грамма радости. Кин моргнул, молча наблюдая, как щелкают шарики мехабака, катаясь взад-вперед по широкой груди с циферблатами.

– Когда радиомаяк твоей кожи передал сигнал бедствия, были опасения, что тебе пришел конец в Йиши. Но я-то знал, что это не так. Мы оба знаем, что тебя ждут великие дела, Киоши-сан.

Рукой в перчатке Сятей-гасира провел по металлическим перилам кровати, и от скрежета у Кина заломило зубы.

– Но кёдай «Сияющей славы» сообщил мне, что ты был наг, когда его войска обнаружили тебя. Ты был без кожи. В обществе девушки-хаданаси.

– Огонь, – Кин тяжело сглотнул, – повредил мою кожу. Пришлось ее снять – это было неизбежно, Сятей-гасира.

– Это прискорбно, Киоши-сан. – Сятей-гасира мотнул головой, и идеальные застывшие черты исказились пугающими тенями в красных отблесках. – Компрометация. Потеря доброго имени. Твоему отцу было бы стыдно увидеть, как его благословенное дитя упало так низко. Я рад, что он не дожил до этого дня. За такие проступки наказывают. Даже таких сятеев, как ты. В назидание другим сятеям. Тебя ждет наказание.

Кин глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце, пытавшееся вырваться из груди.

– Я понимаю.

– Но наказание может быть смягчено милосердием. Возмездие за твое преступление может быть уменьшено благодаря твоему сотрудничеству.

Кин уже знал, что они попросят. На самом деле это была не просьба – это был приказ. И выбора у него не было. Он глубоко вздохнул, пытаясь вспомнить вкус чистого дождя, ощущение прохладного горного бриза на лице, черный шелк ее волос, струящихся на ветру. Затем он с трудом произнес слова, которые ему совсем не хотелось произносить.

– Что я должен сделать, Сятей-гасира?

– Девушка, с которой тебя нашли. Та, что приручила арашитору.

– Хай?

Нависающая над ним фигура наклонилась ниже.

– Расскажи мне все, что знаешь.