Я взялся за это сочинение не из-за вражды или дружбы, от которых в большинстве случаев в мир приходит ложь.

Иоанн Кантакузин

В сравнении со многими прекрасными монастырями Константинополя этот, известный как Харзианит, был маленьким и скромным. В отличие от Мирелейона Романа I или монастыря Пантократора Иоанна II, его основал в середине XIV века не император, а — в качестве благочестивого деяния — богатый дворянин по имени Иоанн Харзианит. В старости он сам принял здесь постриг. А в 1360-е годы в монастыре жил монах по имени Иоасаф. На первый взгляд, он был таким же, как все остальные монахи Харзианита: одет в такую же длинную черную рясу и куколь. Но братья питали к нему особое почтение, хотя он не был настоятелем общины, держались в стороне от него и умолкали, когда он говорил. К нему часто приходили послания из Большого дворца, и его нередко вызывали туда по срочным делам. Иоасаф был бывшим императором Иоанном VI (правил в 1347–1354 гг.), который, как и многие его предшественники, в конце концов принял монашество.

Уезжал он, как правило, для того, чтобы дать совет своему зятю Иоанну V Палеологу (правил в 1341–1391 гг.), а остальное время проводил за своим столом. Бывший император писал мемуары, и это занятие было весьма актуально. Ведь византийцы теперь взирали со стен Константинополя на земли, почти полностью потерянные для них. Даже Адрианополь больше не принадлежал империи, а Фессалоники, хотя и оставались византийским городом, были отрезаны от столицы территориями, которыми правили враги Византии. Задача мемуариста была тем более важна, что многие говорили, будто сам Иоасаф был ответственен за то отчаянное положение, в котором оказалась империя, и он очень хотел снять с себя эти обвинения.

* * *

Из монашеской кельи Иоасаф обращал свой взор в ту далекую пору, когда он, Иоанн Кантакузин, рос в одной из старейших и богатейших семей империи. Кантакузины служили еще в армиях Алексея I Комнина и Иоанна III Ватаца, и на их обширных угодьях во Фракии паслись 5000 голов крупного рогатого скота и 70 000 овец. В прошлом они успели породниться с Палеологами, и, как близкие родственники правящей династии, члены семьи часто встречались при дворе в Большом дворце. Неудивительно, что ребенком Кантакузин дружил с Андроником, внуком императора Андроника II, третьим в очереди на престол. В своих мемуарах он утверждал, что дружба мальчиков была столь крепкой, что «обе души действовали вместе». Эта связь стала еще крепче, когда они выросли и Иоанн Кантакузин женился на Ирине, двоюродной сестре Андроника.

Тем, кто, как Кантакузин, жил в Константинополе в первые десятилетия XIV века, могло казаться, что все было почти так же, как всегда. Город выглядел процветающим и преуспевающим. Появились новые здания и произведения искусства. Между 1316 и 1321 годами на средства великого логофета (главного министра) Андроника II, Феодора Метохита, были отремонтированы и реконструированы монастырь и церковь Христа Спасителя в Хоре, близ городских стен, и там была собрана крупнейшая в Константинополе библиотека. Гости города по-прежнему впечатлялись увиденным. Прибывший в византийскую столицу русский паломник Стефан Новгородец и его восемь спутников открыв рты смотрели на высокую колонну с конной статуей Юстиниана на площади Августеон. У Медных ворот их проводник рассказал им, как икона когда-то была снята по приказу «поганого иконоборца». Они стали свидетелями шествия, которое проходило каждый вторник, когда по улицам носили икону Богородицы «Одигитрия». По собору Святой Софии Стефан и его товарищи ходили со слезами радости, и особенно они были счастливы, когда патриарх Константинопольский позволил им приложиться к его руке, потому что «он очень любит Русь». Интересно, что в одном монастыре Стефану и его товарищам показали ларец, запечатанный свинцовой печатью, в котором находились «страсти господни»: византийцы приобрели новые реликвии взамен тех, что были вывезены в период латинского господства. Как и все русские паломники, Стефан поверил всему, что рассказал его византийский проводник, но приехавший с Запада сэр Джон Мандевиль в чем-то усомнился, поскольку знал, что многие святые реликвии, в том числе терновый венец, хранятся в западноевропейских городах. Тем не менее он описал собор Святой Софии как самый лучший и самый прекрасный храм в мире и хвалил Большой дворец за его устройство. А араб Ибн Баттута, побывавший в Константинополе в 1332 году, был поражен размерами города и вспоминал, что, когда во всех церквях зазвонили колокола, само небо содрогнулось.

Но все это было иллюзорно. Константинополь уже не был таким, как прежде, и наслаждался последними днями «золотой осени». И какое бы впечатление ни производила столица, на восточной границе дела обстояли далеко не так хорошо. Андроник II находился на престоле уже почти 40 лет, и последняя часть его правления была поистине провальной. Турецкие набеги в Малую Азию, которые Михаил VIII запоздало пытался пресечь, превратились в захват земель: турки уже не возвращались на свою территорию, а оседали, особенно в плодородной долине Меандра. В 1302 году был предпринят военный поход, чтобы помешать им, но он завершился поражением. Одна часть войска была разбита эмиром Османом в битве на равнине Бафей, а другая ушла из Магнесии, ровным счетом ничего не добившись. К 1320 году основная часть сельской местности западной Малой Азии находилась в руках различных турецких племен, а византийское правление сохранялось лишь в городах. Жители Константинополя не могли продолжать жить безмятежно, как будто ничего не происходит. В городе стало появляться все больше беженцев с Востока, которым некуда было идти, и потому они влачили жалкое существование на городских свалках. Патриарх организовал бесплатные столовые, чтобы облегчить их страдания, но разница в положении нищих беженцев и богатых аристократов, таких как Кантакузин, была вопиющей. В один из дней 1317 года сильный порыв ветра выбил огромную державу из руки статуи Юстиниана, и та рухнула на каменные плиты Августеона. После она была возвращена на свое законное место, но много лет спустя в этом инциденте стало видеться знамение того, что вскоре император утратит власть, которая находилась в его руках так долго.

* * *

Цепь событий, повергших Византию в полное бессилие, имела свое начало осенью 1320 года. Несмотря на кризис на границах, Андроник, внук императора, и его приспешники вели разгульный образ жизни, что вызывало немало беспокойства у их старших и мудрых наставников при дворе. Молодой Андроник влюбился в благородную константинопольскую даму, но обнаружил, что у него есть соперник. Наследник престола нанял банду головорезов, чтобы расправиться с ним, и те подстерегли более удачливого любовника ночью возле дома той женщины. Они набросились на свою жертву, жестоко избили и лишь потом обнаружили, что ошиблись. Оказалось, что это родной младший брат Андроника, Мануил. А поскольку наймиты сделали свою работу хорошо, молодой человек был мертв. Император Андроник пришел в ужас. Он заявил, что его внук не может быть правителем, и лишил его права наследования, сделав наследником престола другого своего внука, хотя тот и был незаконнорожденным. Но Кантакузин в своих мемуарах не упоминает об убийстве, объясняя действия императора дьявольским искушением: это один из многих случаев, когда он осторожно меняет суть дела, оборачивая все в свою пользу и пользу друзей.

Сразу же возник заговор, целью которого было восстановление прав на престол внука императора, и Кантакузин возглавил его. Справедливости ради надо сказать, что это не было лишь династическим спором. Заговорщики были встревожены потерей территорий в Малой Азии и твердо верили, что империи нужен более молодой правитель, чтобы исправить ситуацию в восточных провинциях, пока они еще не утрачены окончательно. Итак, апрельской ночью 1321 года молодой Андроник тайно покинул Константинополь и присоединился к группе сторонников, среди которых был и Иоанн Кантакузин, ждавших его на пути в Адрианополь. Повстанцы нашли широкую поддержку во Фракии, которая недавно подверглась разорительным поборам Андроника II, и царь Болгарии предложил им в помощь войско в 3000 сабель. Так что к концу года они были достаточно сильны, чтобы отправиться в поход на Константинополь и встать, как это уже не раз делали их предшественники, под его стенами. Андроник II держался твердо, поскольку большинство сторонников молодого Андроника бежали из города, и маловероятно было, что кто-то откроет ворота повстанцам. Но в то же время император не мог ничего сделать с ними за пределами города. После полугода противостояния престарелый Андроник согласился пойти на попятную. Стороны встретились во фракийском прибрежном городе Эпиватай. Император вновь официально провозгласил внука наследником престола и определил ему соответствующее этому статусу содержание из казны. Несколько месяцев спустя в соборе Святой Софии состоялась церемония венчания на царство, и молодой Андроник стал соправителем императора. Кантакузин также получил награду в виде титула великого доместика и сделался главнокомандующим византийской армии.

Соглашение положило конец гражданской войне, но не исправило катастрофическое положение в Малой Азии, где ситуация продолжала ухудшаться. В 1322 году турки осадили на юге город Филадельфию, а четыре года спустя на севере была вынуждена сдаться Пруса. Молодой Андроник умолял позволить ему отправиться с войсками на помощь Прусе, но император отказал ему. А поскольку Андроник II был крепок и бодр и явно не собирался в ближайшем будущем ни умирать, ни отрекаться от престола, летом 1327 года в резиденции наследника во фракийском городе Дидимотика снова возник заговор. Осенью Андроник-младший опять появился под стенами Константинополя с армией. И опять бунтовщики получили широкую поддержку за пределами Константинополя. Жители Фессалоник прислали Андронику сообщение, что передают свой город под его управление. Наконец, в мае 1328 года кто-то из гарнизона, охранявшего городские стены, впустил войска мятежников внутрь. Приехав в Большой дворец, Андроник нашел своего деда плачущим и прильнувшим к иконе Богородицы. Тронутый этим зрелищем, победитель не тронул его. Андроник II был пострижен в монахи и умер спустя несколько лет, а в Константинополе установилась новая власть.

* * *

Передача власти была затяжной, но теперь Андроник III (правил в 1328–1341 гг.) получил полную власть над империей, а Кантакузин стал его главным министром и советником. Хотя в молодости он отличался безответственностью, став правителем, Андроник отнесся к этому очень серьезно и стал предпринимать все для того, что вывести империю из затянувшегося кризиса. В июне 1329 года, всего через год после захвата власти, он и Кантакузин высадились в Малой Азии с войском и двинулись вглубь ее территории на освобождение Никомедии, которая была осаждена турками. В районе деревни Пелеканон византийское войско встретилось с турецким, и произошло несколько стычек. С наступлением ночи ситуация запуталась еще более. Император был ранен в ногу стрелой, и пошли слухи, что он убит. Византийцы начали отступать к берегу, неотступно преследуемые турками. Наконец, они укрылись за стенами маленького поселения под названием Филокрен, при этом раненого императора последнюю часть пути пришлось нести. На следующий день византийцы были вынуждены отступить к своим кораблям и отплыть обратно в Константинополь.

Столь зловещим и безрадостным оказалось начало правления Андроника III, а два года спустя была утрачена и Никея. Однако и император, и Кантакузин в столь невыгодной ситуации сумели сохранить способность мыслить трезво и нестандартно. Они решили, что Малая Азия на настоящий момент потеряна, даже если некоторые города, такие как Никомедия и Филадельфия, все еще держатся под натиском турок. Все было так же, как и в 1081 году, когда Алексей I Комнин захватил власть. Тогда он не сразу попытался выбить турок, а заключил с ними соглашения, чтобы выиграть время и разобраться сперва со своими западными врагами. При этом турецкие наемники помогли ему разгромить Роберта Гвискара и норманнов. Андроник III и Кантакузин решились сделать то же самое, тем более что разрозненные тюркские племена времен Михаила VIII теперь объединились в дискретные группы, каждая со своим лидером, способным заключать и соблюдать соглашения. Турки, разгромившие Андроника и Кантакузина при Пелеканоне и захватившие Никею, были османами, а их правителем был Орхан. В августе 1333 года Андроник III лично отправился в Малую Азию и встретился с Орханом в окрестностях Никомедии. Император согласился выплачивать султану ежегодную дань, а тот, в свою очередь, не нападать на оставшиеся византийские города на этой стороне Мраморного моря.

Два года спустя, во время морского похода в Эгейском море, император и его главный министр встретились также с другим турецким правителем, Умуром, эмиром Айдына — бывшей Смирны и ее окрестностей. На этот раз договор был совсем другим. Умур не побеждал византийцев в битве, и от него не надо было откупаться. Вместо этого было заключено соглашение о наемниках для императорской армии. Колеса дипломатии были смазаны замечательными личными отношениями, сложившимися между Кантакузином и эмиром, так что турок впоследствии считал себя кровным братом византийца.

В более поздние годы, когда турки завоевали большую часть Балкан, об участии Кантакузина в заключении этих соглашений, конечно же, вспомнили и вменили это ему в вину. Однако же в то время такая политика была разумной. Хотя турки и вытеснили византийцев из Малой Азии, они не представляли угрозы для существования империи. Как уже было сказано, они разделились на небольшие группы: османы и айдыны были всего лишь двумя из многих разрозненных государств, на которые распался Сельджукский султанат в Конье. Все эти турки были мусульманами, но не были фанатичными воинами, жаждущими нескончаемой войны с неверными. Первоначально, во времена Михаила VIII, они вторгались на византийскую территорию ради овец и скота и начали захватывать земли, лишь когда стало ясно, что им почти не оказывают сопротивления. Идея о том, что они были гази, защитниками веры, оформилась позже, когда османы выдвинулись вперед и хотели оправдать поглощение ими других турецких эмиратов, — точно так же позже появилась и фальшивая родословная, согласно которой османские султаны были прямыми потомками Пророка. Но в 1330-х годах все было иначе, и заключить мир со множеством врагов и заручиться их помощью в борьбе против других стоило: возвращение Малой Азии можно было отложить на потом. Все это было вполне в традиции византийцев.

Тактика оказалась успешной. Если отстоять Малую Азию Андронику III и Кантакузину не удалось, то в других местах они восстановили византийское господство на территориях, которые казались потерянными навсегда. Когда в 1329 году жители Хиоса восстали против своих правителей-генуэзцев, Андроник приплыл туда со своим флотом и захватил остров. Семь лет спустя генуэзцы были вытеснены с другого острова в Эгейском море, Лесбоса. В 1333 году в состав империи вновь вошла Фессалия, область в северной части Греции с центром в городе Ларисса, которую Михаилу VIII вернуть не удалось. Наконец, в 1338 году, в сопровождении войска из 2000 турок, присланных Умуром, Андроник III и Кантакузин двинулась на запад, чтобы подавить восстание в Албании. Оно вскоре прекратилось, албанцы в ужасе бежали от странного вида восточных солдат в византийской армии. В то же время император решил воспользоваться тем, что деспот Эпира недавно умер, и отправил ультиматум двору в Арте. Новый деспот был еще подростком, и государством правил регентский совет. Его члены решили не сопротивляться и сдались на милость императору. Конечно, кое-кто еще противился захвату, но к концу 1340 года Эпир вновь вошел в состав империи. И на этом движение остановилось. Летом, на пути из Фессалоник в Константинополь, Андроник III почувствовал себя измученным и нездоровым. В июне 1341 года в возрасте 45 лет он умер.

* * *

После смерти Андроника III в Византии сложилась такая же ситуация, какая уже бывала много раз прежде. Престол унаследовал его девятилетний сын Иоанн V, и был сформирован регентский совет во главе с матерью мальчика, латинянкой Анной Савойской, и патриархом. Но все понимали, что в таких условиях, вероятнее всего, бразды правления возьмет в свои руки самый видный в империи полководец, и сделает он это с одобрения регентов или без оного. В этой роли многие видели Иоанна Кантакузина. В сентябре 1341 года во дворе Большого дворца прошла шумная демонстрация его сторонников, которые требовали для него более высокого положения. Однако сам Кантакузин в своих мемуарах позже утверждал, что ему было мучительно стыдно за случившееся и что он ни в коем случае не претендовал на престол. Правда это или нет, но Кантакузин неизбежно должен был вызвать подобные подозрения. И когда в том же месяце он покинул Константинополь, чтобы возобновить командование армией в Дидимотике, регентский совет завладел его имуществом и бросил в заточение его семью. А самому Кантакузину отправили приказ оставить командование и немедленно вернуться в Константинополь. Конечно же, он не стал этого делать, и 26 октября в Дидимотике войска провозгласили его императором.

В обычных обстоятельствах ситуация должна была бы разрешиться в течение нескольких месяцев. Либо кто-то впустил бы армию мятежников в город, либо регентство твердо держало бы свои позиции и восстание сошло бы на нет. Но в этот раз все вышло по-другому, и противостояние длилось шесть лет. Оно затянулось так надолго отчасти потому, что вопрос о престолонаследии тесно переплелся с социальным конфликтом. С сокращением территории империи многие ее жители впали в жестокую нищету. Некоторые из них были насильно лишены своих домов и имущества в Малой Азии турками, но у большинства из тех, кто остался под имперским правлением, дела обстояли немногим лучше. При меньшем количестве населения налоговые поступления снизились, и на них все труднее было содержать армию и столицу. Но страдали не все. Крупные землевладельцы Фракии и Македонии, такие как семья Кантакузинов, вносили в казну совсем немного, если сравнивать эти суммы с их богатствами. Возмущение, тлевшее не одно десятилетие, теперь, наконец, вылилось в гражданскую войну, какой еще не бывало прежде. На этот раз население не сидело и не ждало исхода, а само активно участвовало в военных действиях.

Характер конфликта стал очевиден на следующий день после принятия Кантакузином императорской власти. Когда новость была объявлена на главной площади Адрианополя, состоятельные граждане возликовали. Но совсем не так отреа­гировали их менее обеспеченные соседи, которые в тот же вечер высыпали на улицы, и начались беспорядки. Они нападали на дома известных сторонников Кантакузина, грабили их и заставляли владельцев бежать, спасаясь, в Дидимотику. То же повторилось по всей Фракии и Македонии. В Фессалониках ремесленники и крестьяне из окрестных деревень, назвавшие себя зилотами («ревнителями»), захватили власть в городе и встали на сторону регентского совета в Константинополе. Прибывший с армией Кантакузин обнаружил, что городские ворота закрыты для него.

В такой ситуации самозваный император мог бы признать свое поражение и отказаться от мятежа. Тем более что число его сторонников начало сокращаться. И если бы он так сделал, это было бы во благо империи. Но лично для него это означало бы либо изгнание, либо, что более вероятно, пленение, ослеп­ление и даже смерть. Поэтому он продолжал борьбу и искал помощи вне границ империи. В июле 1342 года Кантакузин заключил договор с одним из соседних православных правителей, королем Сербии Стефаном Душаном, который предоставил ему войска. Он также обратился к своему старому другу Умуру, эмиру Айдына, который в конце 1342 года высадился во Фракии с большой армией. Помощь союзников обнадежила Кантакузина, но они не помогли ему выиграть войну. Сербское войско было невелико, а Умуру с его армией пришлось срочно возвращаться домой, чтобы защитить свой эмират, так как события там приняли неожиданный оборот. Венецианцы были серьезно встревожены пиратскими нападениями на их корабли из столицы Умура в Смирне. Они убедили Папу объявить Крестовый поход против Айдына, и в 1344 году христианский флот атаковал и захватил порт. Вернувшись из Фракии, Умур погиб в битве с крестоносцами в 1348 году. Больше помощи с этой стороны ждать не приходилось.

А война во Фракии продолжалась. Противоборствующие армии маневрировали и кружили, захватывали города и деревни и теряли их. К 1345 году стало ясно, что Кантакузин берет верх. Ему удалось взять Адрианополь, а оттуда было удобно совершить бросок на Константинополь. Но пока ему не хватало сил, чтобы нанести решающий удар. И тут очень кстати к нему в Адрианополь прибыли посланцы из Прусы, столицы османского эмира Орхана. Они приехали с предложением выдать замуж за их эмира дочь Кантакузина Феодору. Кантакузин был в восторге: османские войска когда-то уже помогали ему, но этот брак сулил куда более широкие возможности. Летом 1346 года через доверенное лицо в Силимврии он был заключен. Около восьми месяцев спустя гражданская война наконец завершилась, когда кто-то из тайных сторонников Кантакузина открыл городские ворота и его войска захватили Константинополь.

* * *

«Теперь остается, — писал монах Иоасаф, говоря о себе в третьем лице, — рассказать, что было достигнуто Кантакузином в бытность его императором». Он не скрывал того, что наследство Иоанну VI досталось непростое. Долгие годы гражданской войны превратили «великую империю ромеев в бледную тень былого величия». Она была фактически разорена. Когда в мае 1347 года Кантакузина короновали, диадема у него на голове была украшена не драгоценными камнями, а цветными стек­лышками. Настоящую корону и церемониальные одежды регенты отдали венецианцам во время гражданской войны в качестве залога для получения кредита. На пиру гости ели из оловянной и глиняной посуды, потому как золотая и серебряная ушли в том же направлении, что и драгоценные камни. Казна опустела, и пополнить ее было непросто. Таможенных пошлин, которые когда-то приносили огромный доход, стало гораздо меньше, потому что многие из торговых кораблей, приходивших в Золотой Рог, бросали теперь якоря в генуэзской Галате, а не на византийской стороне, и платили пошлины там. Утрата Малой Азии означала, что увеличить доход можно было, только обложив еще более тяжкими налогами жителей остальных территорий — Фракии, Македонии и Пелопоннеса. Кантакузин попытался облегчить это бремя, введя налог на предметы роскоши, такие как вино, и решил проблему венецианского кредита, просто прекратив платежи, так что отданные в залог драгоценности так никогда и не вернулись в Византию, но ничто из этого не могло исправить тяжелую финансовую ситуацию.

И словно этого было недостаточно, через несколько месяцев после победы Кантакузина Константинополь поразило новое бедствие, «черная смерть». Эпидемия чумы началась в Центральной Азии, а летом 1347 года болезнь привезли в Константинополь на кораблях генуэзцев из Крыма. Она поразила многих и остановила всякую торговую и политическую деятельность, так как люди избегали друг друга, боясь заразы. Эпидемия свирепствовала целый год, и среди тысяч ее жертв был и младший сын Кантакузина, 13-летний Андроник. «Каждый день мы везем своих друзей хоронить, — писал один из выживших. — С каждым днем великий город пустеет, а могил становится все больше». Однако в Константинополе с его широкими улицами и открытыми пространствами ситуа­ция была все-таки лучше, чем в многолюдных городах Западной Европы, куда эпидемия пришла на следующий год.

Вероятно потому, что Кантакузин осознавал, насколько разрушительна оказалась гражданская война и ее последствия, условия мира, которые он предложил, оказались на редкость миролюбивыми. Он не стал преследовать тех, кто выступал против него, и молодого Иоанна Палеолога не постигла судьба Иоанна IV Ласкариса. Вместо этого было решено, что он женится на дочери Кантакузина Елене и будет править совместно с тестем. Десять лет верховная власть должна была принадлежать Иоанну VI, но затем оба императора получали равные права. Кроме того, Иоанн V наследовал престол в случае смерти тестя. Поначалу это довольно необычное соглашение, казалось, работало, и многие люди надеялись, что восшествие на престол Кантакузина станет началом очередного возрождения, как при Андронике III. И действительно, в середине правления Кантакузина стало казаться, что Византия идет на поправку. Хотя границы империи сжались, но Кантакузин делал все от него зависящее, чтобы территории, еще остававшиеся в составе империи, процветали. Следуя прецеденту, созданному Андроником II, он назначил членов императорской семьи полунезависимыми правителями, или деспотами. Своего младшего сына Мануила Кантакузин отправил на Пелопоннес, и под его властью в провинции воцарились относительный мир и спокойствие. Главный город Пелопоннеса Мистра, с его неприступной крепостью, начал расти и процветать. Фессалоники были поручены зятю Кантакузина Иоанну V и его матери Анне Савойской, и в их правление город вполне благоденствовал, а заодно таким образом удалось удалить их из Константинополя.

На руку Кантакузину играло также то, что при нем у Византии не осталось крупных могущественных врагов. Он поддерживал очень хорошие отношения с главным мусульманским государством, Мамлюкским султанатом в Египте. Летом 1349 года Кантакузин отправил в Каир посольство с просьбой к султану с уважением относиться к его христианским подданным в Иерусалиме. Полученный им ответ был столь лестным, что в своих воспоминаниях он привел его дословно. Султан обращался к византийскому императору как «к основе веры и учения христиан, непоколебимой опоре всех крещеных» и обещал поддерживать церкви Иерусалима в надлежащем состоянии и позволить паломникам беспрепятственно посещать город. Не приходилось больше опасаться и двух славянских держав, которые не раз угрожали Византии в прошлом, — Болгарии и Руси. В глазах народов, которые восприняли христианство из Константинополя и считали себя православными в противовес католикам, престиж Византии был по-прежнему высок. Самыми преданными оказались русские: они отправляя своих вновь назначенных епископов в Константинополь на утверждение и посвящение в сан патриархом и доверяли украшение своих церквей византийским художникам. «Империя ромеев, — заверял Иоанн Кантакузин князя Московского, — является источником благочестия и учителем закона и приобщения к святости». И когда этот московский правитель узнал, что собор Святой Софии был поврежден в результате землетрясения 1346 года, он прислал деньги на его восстановление. Так что с этой стороны нападения ждать не приходилось.

Отношения с латинскими государствами за последние десятилетия также улучшились. Правда, потомки Балдуина II все еще заявляли, что они были несправедливо изгнаны из Латинской империи, но никто не обращал на это особого внимания. Потеплели и отношения с папской властью. Хотя Андроник II был отлучен от церкви за упразднение Лионской унии, к концу своего правления он возобновил контакты с папской курией и стал обсуждать возможность преодоления раскола. При Андронике III византийские корабли даже принимали участие в Крестовом походе латинян против турок в Эгейском море. А Кантакузин, едва захватив Константинополь, сразу отправил посольство к папскому двору в Авиньон, чтобы объявить о своем восшествии на престол. От Папы он получил милостивый ответ, восхваляющий нового императора за его милосердие к поверженным врагам, и приглашение присоединиться к очередному Крестовому походу против неверных. Кантакузину должно было быть прекрасно известно, что неверным в данном случае был его старый друг и союзник Умур, эмир Айдына, но он с радостью согласился, несомненно зная, что никогда не выполнит это обещание.

Кантакузину даже удалось распутать узел сложных отношений с итальянской республикой Генуей, которая воспользовалась гражданской войной, чтобы отвоевать остров Хиос, и через свою колонию Галату прибрала к рукам большую часть константинопольской морской торговли. Летом 1348 года генуэзцы встревожились, заметив, что Кантакузин строит на верфях, расположенных напротив Галаты, флот. Опасаясь, что он будет использован против них, они нанесли превентивный удар: их корабли пересекли Золотой Рог и подожгли многие из наполовину законченных галер. Следующей весной Кантакузин совершил ответное нападение — и потерпел поражение: начался внезапный шторм, экипажи византийских кораблей потеряли управление, и многие в панике попрыгали в море, а генуэзцы взяли брошенные суда на буксир. На следующий день корабли генуэзцев плавали туда-обратно в пределах видимости Большого дворца, таща позади себя по воде захваченные византийские знамена. Тем не менее Кантакузин сумел выйти из этой трудной ситуации достойно. Когда власти Генуи узнали о рейде через Золотой Рог, они быстро приструнили своих безответственных сограждан в Галате. Византийцам выплатили возмещение за ущерб и договорились продолжать делать вид, будто Галата использовалась генуэзцами исключительно с разрешения византийцев. Ее глава, подеста, назначался в Генуе, но по прибытии должен был предстать перед императором и принести присягу, как если бы он был византийским чиновником. Кроме того, помимо генуэзского герба, на стенах Галаты был изображен герб византийских императоров, и таким образом попранная честь была восстановлена.

В результате вовсе не арабы, латиняне, русы или кто-либо еще из старых врагов Византии поверг ее в кризис, из которого она уже не вышла. Это сделало маленькое, не слишком могущественное государство, которое когда-то было ее верным союзником.

* * *

Семена гибели империи были посеяны во время гражданской войны, когда Кантакузин обратился за помощью к иностранным правителям и те предоставили ему войска. Ничего нового в этом, конечно, не было: византийские правители поступали так веками. Разница заключалась лишь в том, что у Кантакузина не было того, чем обладали его предшественники, — неисчерпаемых запасов золотых монет, с помощью которых можно было смазывать колеса дипломатии и обеспечивать лояльность союзников. В прошлом сербы играли на Балканах не главную роль и, когда византийцы призывали их напасть на болгар, послушно делали это. Вероятно, именно поэтому Кантакузин чувствовал себя совершенно уверенно, когда в июле 1342 года вел переговоры со Стефаном Душаном. Сербский король хотел получить за свою помощь изрядную часть византийской Македонии, но Кантакузин решительно отказал ему. На этом этапе переговоров в прежние времена союзнику было бы предложено много золота, но Кантакузин, похоже, остерегался раздавать и такие обещания тоже. Поэтому сербы воевали в армии Кантакузина без какого-либо конкретно оговоренного вознаграждения, но их услуги так или иначе должны были быть оплачены. Пока шла гражданская война, Душан действовал так, как считал нужным, и оккупировал множество городов. До какого-то момента это могло выглядеть как действия в пользу его союзника, но весной 1346 года Душан короновался как «царь сербов и греков», и тогда стало ясно, как далеко простираются его амбиции. Как и Симеон Болгарский до него, он рассчитывал создать на византийской территории новую православную империю с центром в Сербии. Остановить сербов Кантакузин не мог. Как только война закончилась, они, почти не встречая сопротивления, вошли в еще остававшиеся византийскими области, и к ноябрю 1349 года захватили большую часть Эпира, Македонии и Фессалии. Все регионы, отвоеванные в лучшие времена при Андронике III, были утрачены.

Однако главным противником Византии стали не сербы, а еще одно незначительное государство и недавний союзник — турки-османы. Их эмират был одним из многих, появившихся в Малой Азии после распада Конийского (Сельджукского) султаната, и отнюдь не самым мощным. Эмират Караман наследовал старую столицу сельджуков. Умур, эмир Айдына, имел в Смирне выход к Эгейскому морю и больше других ориентировался на христианские державы Запада. А османский эмир Орхан правил из своей столицы Прусы небольшой территорией, которая включала бывшие византийские города Никею и Никомедию и находилась на другом берегу Босфора напротив Константинополя. Но прямой угрозы для византийской столицы он не представлял. Именно по этой причине Кантакузин был только рад принять помощь Орхана в гражданской войне и согласился отдать в жены эмиру свою дочь Феодору.

Поначалу турки оказались гораздо более надежными союзниками, чем Стефан Душан или Умур. Орхан стабильно снабжал Кантакузина войсками во время гражданской войны, и после победы их союз также не распался. Через несколько месяцев после захвата Кантакузином Константинополя в 1347 году Орхан отправился в Хрисополь, город на азиатском берегу Босфора напротив византийской столицы. Император также прибыл туда на встречу с ним, и несколько дней они провели в пиршествах и охоте. Когда же Кантакузин вернулся в Константинополь, с ним приехала, чтобы погостить, Феодора и с ней — несколько ее детей от Орхана. Эмир явно наслаждался всеми выгодами от брака с дочерью императора, и казалось само собой разумеющимся, что он должен продолжать поставлять солдат в армию Кантакузина. Командовал турецкими подразделениями сын Орхана, Сулейман, и они оказались исключительно эффективны против сербов и албанцев. При этом Кантакузин отлично понимал все минусы использования турецких войск. Он знал, что его собственные подданные очень встревожились, когда увидели их, идущих в Константинополь вместе с ним, когда он провозгласил себя византийским императором. Жаловались константинопольцы и на то, что шумные пирушки турок мешали молящимся в соборе Святой Софии. Поэтому при восшествии на престол он в своей речи вынужден был принести извинения за использование турецких наемников.

Однако главная проблема заключалась в другом — что делать с турками, когда они перестанут быть нужны. Когда военные действия подошли к концу, большинство солдат последовали за своим командиром Сулейманом обратно через Дарданеллы на Османскую территорию, но часть осталась и начала грабить фракийские деревни и вообще доставлять всевозможные неприятности. Это было вовсе не авангардом исламского завоевания, а обычным для Средних веков явлением. Во времена Столетней войны, едва наступало затишье, точно такие же оставшиеся не у дел английские солдаты бродили по Франции, высматривая, что бы им украсть. Однако со временем эти группы турецких солдат усилились благодаря новым поступлениям: летом 1348 года около 2000 турок без приглашения переправились через Дарданеллы. Кантакузин перехватил злоумышленников и после короткой стычки заставил их сложить оружие. Возможно, в дальнейшем он обошелся бы без помощи турок вовсе, но не успел один конфликт разрешиться, как возник другой. А затем стало ясно, что Византии грозит новая гражданская война. В Фессалониках молодой Иоанн V, которому надоела опека тестя, собирал себе мощную поддержку. В то же время собственный старший сын Кантакузина, Матфей, начал требовать, чтобы он, а не Иоанн был назначен наследником престола. Император делал все возможное, чтобы уладить конфликт, но ему удалось лишь ненадолго отсрочить кризис, и к лету 1352 года Иоанн V и Матфей Кантакузин начали войну друг с другом во Фракии.

За этими событиями очень внимательно следили при дворе османского эмира в Прусе. Орхан все еще был зятем Кантакузина и его союзником. Он никоим образом не нес ответственности за поведение турок во Фракии — они действовали по собственной инициативе. Но при всем при этом он не мог не понимать, какой легкой мишенью для завоевания становилась теперь византийская Фракия. И Иоанн V, и Матфей Кантакузин хотели завербовать турецких наемников, и Сулейман с войском были отправлены на помощь последнему. Но теперь османы вели себя во Фракии не так, как прежде. Летом 1352 года Сулейман спокойно занял небольшую гавань и крепость Цимпе на европейском берегу Мраморного моря, а неоднократные просьбы Кантакузина покинуть город попросту игнорировал. Действовал ли он по приказу своего отца или нет, но Сулейман явно готовил плацдарм. Правда, пока что турки мало что могли сделать, чтобы воспользоваться этим завоеванием. Флота у них не было, и они не могли переправить в Цимпе большую армию, чтобы укрепить гарнизон.

Вечером 1 марта 1354 года жители Константинополя были напуганы серией мощных подземных толчков. Один из горожан описал потом, как не мог подняться на ноги, и ему оставалось лишь беспомощно смотреть, как его драгоценные книги падают одна за другой с полки на пол. К счастью, эпицентр землетрясения находился далеко на юге. Когда рассвело, все вздохнули с облегчением, потому что выяснилось, что столица почти не пострадала. Но портовому городу Галлиполи на Дарданеллах не так повезло. Многие строения разрушились, целые дома провалились под землю. Крепостная стена, окружавшая город с суши, рассыпалась. На другой стороне узкого пролива турки-османы также ощутили подземные толчки и хорошо видели, что случилось с Галлиполи. Еще до исхода дня они уже погрузились в лодки, переправились через пролив и захватили город. Стоявший в самом узком месте пролива, Галлиполи был как раз тем плацдармом, в котором нуждались османы. Здесь для переправки армии не нужен был никакой флот, достаточно было лодок. Все произошло так быстро, что никто, похоже, не успел осознать опасности, а потом стало слишком поздно. Византийский корабль, везший архиепископа Фессалоник в Константинополь, был захвачен при проходе через пролив, и его экипаж даже не успел понять, что произошло. Знатного пассажира корабля доставили в Никею, чтобы дождаться выкупа. А вскоре после этого Сулейман явился лично требовать у императора Галлиполи для османского эмира.

Самым правильным было бы выгнать турок из захваченного города, прежде чем они восстановят укрепления и утвердятся там. Но летом 1354 года Иоанн VI Кантакузин стремительно терял контроль над своей империей, поскольку его попытки примирить сына и зятя не увенчались успехом. Он написал Орхану, прося о встрече, чтобы обсудить проблему Галлиполи и Цимпе, но эмир сослался на то, что болен, и встреча так и не состоялась.

Наступила осень, а турки все еще были в Галлиполи. В один ноябрьский вечер Кантакузин узнал, что в одной из маленьких константинопольских бухт высадился Иоанн V с группой вооруженных людей. Император и его сторонники забаррикадировались в Большом дворце, в то время как последователи Иоанна заняли Августеон. В течение нескольких дней обе стороны выжидали, каждая на своей позиции. А затем уставший от бремени власти Кантакузин объявил о своем отречении. Он передал правление Иоанну V и принял постриг под новым именем Иоасаф.

* * *

После столь напряженных последних лет скромная жизнь монаха, должно быть, выглядела в глазах Кантакузина весьма привлекательной. Он обдумывал создание монастырского анклава на горе Афон. Изолированные на своем скалистом полуострове, монахи Афона почти не пострадали от войн и потрясений середины XIV века. Христофор Буондельмонти, итальянский путешественник, был глубоко впечатлен порядком и безмятежностью, царившими в этом месте. Среди оливковых рощ и фиговых деревьев монахи занимались повседневными делами: чинили сети, шили обувь, плели корзины. «В определенные часы, — писал Буондельмонти, — все славят Господа. И мир царит среди них всегда и навеки».

Увы, если о чем-то подобном Кантакузин мечтал, когда отрекался от императорского титула, то его ждало разочарование. Его монастырь Харзианит располагался не на далеком Афоне, а в Константинополе, в самом центре событий, и Иоасафу не давали забыть о том, что прежде он был императором. Турки, сербы и его беспокойная семья продолжали вторгаться в его мирное существование. Сын Кантакузина Матфей все еще оспаривал права Иоанна V на престол, и в декабре 1357 года отец Иоасаф был вызван из своего пристанища, чтобы вести переговоры между соперниками. Ему удалось убедить Матфея оставить свои притязания и удалиться на Пелопоннес, дабы Иоанн V правил безраздельно. После этого Кантакузин смог вернуться к своему уединению.

А тем временем одно из самых тихих и элегантных завоеваний в истории продолжалось. Со своего плацдарма в Галлиполи османы не столько покоряли византийскую Фракию, сколько проникали в нее. Не было никаких боев и осад. В 1360 году они отправились в старую штаб-квартиру Кантакузина в Дидимотике и захватили город. В какой-то момент после этого они заняли Адрианополь, но никто даже не удосужился записать дату, когда это произошло. Завладев этим городом, турки отрезали Константинополь от Фессалоник по суше, и те остались островком посреди чужой территории. Предчувствуя, что его династия впоследствии будет связана с Европой, преемник Орхана, эмир Мурад I, перевез свой двор из Прусы в Адрианополь и построил дворец, что красноречиво свидетельствовало о его намерении там и остаться.

С уходом Кантакузина со сцены остановить османов должен был Иоанн V. Долгие годы он мечтал править единолично и вот теперь, в возрасте 20 с лишним лет, получил то, чего так жаждал. Однако Иоанн был не из тех людей, что способны преодолевать кризисы: по словам одного летописца, «был он весьма легкомысленный человек и не глубоко интересовался иными делами, кроме хорошеньких и красивых женщин и [вопроса], которую из них и как поймать в свою сеть». Да и в любом случае его возможности были ограничены. Разоренная и сильно уменьшившаяся в размерах империя, которую он унаследовал, не могла иметь на вооружении армию достаточно мощную, чтобы переломить ситуацию. И молодой император решил вновь прибегнуть к испытанному способу: обратиться за помощью к латинянам.

Однако сказать это было проще, чем сделать, поскольку среди византийского населения еще сохранялась ярко выраженная антипатия к латинянам, которую подпитывали память о 1204 годе и продолжающийся раскол между Церквями. Это чувство было столь сильно, что один монах-доминиканец, живший в Галате, жаловался: местные жители готовы были разбить чашку, из которой выпил латинянин, как будто она была чем-то заражена. Тем не менее вместе с явным ослаблением Византии и усилением угрозы со стороны османов среди придворных стали возникать пролатинские настроения. Одним из самых ярких их выразителей стал Димитрий Кидонис, который решил изучать латынь, чтобы общаться на ней с западными послами, торговцами и наемниками, которые каждый день посещали византийский двор. Выучив язык, Кидонис сделался поклонником латинской литературы и теологии и даже принял католичество. Он стал страстным приверженцем идеи о том, что латиняне должны рассматриваться как союзники и братья-христиане, а не враждебные раскольники. И именно их нужно призвать на помощь в борьбе против общего врага — мусульман. Таковы были взгляды, которые убедили Иоанна V.

Ближайшим католическим государством была Венгрия, обширное и богатое королевство, расположенное крайне удачно для того, чтобы нанести удар по османам. Летом 1365 года Иоанн V принял решение не просто обратиться к ее королю, но и сделать это лично — настолько серьезна была ситуация. Осенью представитель Бога на земле покинул Константинополь и отправился на север в столицу Венгрии Буду. Но если он рассчитывал на то, что вид некогда могущественного византийского императора, просящего о помощи, растопит сердца хозяев, его ждало разочарование. Просителя приняли не слишком любезно, и надолго он не задержался. А на обратном пути его остановили на границе болгары и не разрешили ему проехать через их территорию. Императору пришлось провести несколько месяцев в городе Видин, ожидая, когда ему удастся отправиться на корабле по Дунаю. Но сколь ни малоприятна была эта поездка, она помогла осознать важнейшую истину: любая помощь со стороны латинян будет зависеть от преодоления раскола. Этот урок уже был усвоен жителями последнего византийского города в Малой Азии, Филадельфии. Не первый год он был окружен и осажден турками и не получал никакой помощи от византийского императора, поэтому горожане направили обращение к Папе. В ответе им сообщили, что для того, чтобы рассчитывать на помощь, они должны стать католиками.

Однако Иоанн V прекрасно понимал и другое: любая попытка преодолеть раскол на условиях латинян может вызвать сопротивление со стороны его собственного народа, как это было с Лионской унией в 1274 году. В свете этой дилеммы единственное, что он мог сделать, — продемонстрировать свою готовность обсуждать этот вопрос, и в июне 1367 года в Константинополь была приглашена папская делегация. Иоанна Кантакузина вызвали из монастыря, и последующие несколько недель он играл в дебатах ведущую роль. Но конкретного результата достичь не удалось. Византийцы настаивали на созыве Вселенского собора Церкви, в то время как латинская сторона не видела в этом необходимости. В конце концов Иоанн V предложил оригинальное решение по выходу из тупика. Он вновь отправился в путешествие в сопровож­дении Димитрия Кидониса и других пролатински настроенных придворных. На этот раз пунктом назначения был Рим, и в октябре 1369 года византийский император принял участие в публичной церемонии в церкви Святого Петра. Поцеловав Папе ногу, потом — руку и наконец — уста, он униженно склонился перед понтификом и объявил себя католиком, принимающим папскую власть и признающим Филиокве. Все было тщательно продумано: Иоанн обратился в католичество лично и не давал никаких обещаний от имени своих подданных, как представители Михаила VIII в Лионе в 1274 году. Папа прекрасно понимал это, но он также осознавал, что возникновение на месте ослабленной христианской империи могущественной мусульманской может быть очень опасно. Поэтому он заявил, что византийский император теперь заслуживает поддержки, и призвал католические державы прийти к нему на помощь в борьбе против османов.

К несчастью, злополучный Иоанн V был словно обречен на постоянные разочарования и унижения. Покинув Рим, он прибыл в Венецию, чтобы оттуда отправиться на корабле обратно в Константинополь. Но там власти задержали его за неуплату кредита, который он взял для финансирования своей поездки в Рим. В очередной раз византийский император оказался беспомощным на чужой земле, не имея возможности добраться домой. В столицу он смог вернуться, только когда его сын Мануил прибыл с флотом и некоторой суммой наличности, чтобы погасить задолженность. К тому времени стало совершенно ясно, что призыв Папы о помощи был полностью проигнорирован и когорты латинских рыцарей не отправятся на Восток, чтобы оттеснить османов обратно за Дарданеллы. Вся эта тягостная поездка оказалась напрасной.

Оставалась лишь одна надежда. Византия была более не способна противостоять османам в военном отношении, но это могли сделать ее православные соседи. Великий Стефан Душан умер в 1355 году, и многие из присоединенных им в 1340-х годах территорий отделились, но Сербия все еще оставалась силой, с которой приходилось считаться. Именно сербы летом 1371 года начали наступление, чтобы выгнать турок с Балкан. Но когда в сентябре того же годы сербская армия была уничтожена в битве на реке Марице, никаких сомнений в том, что османы останутся там, уже не было. Один за другим христианские правители региона присягали на верность эмиру Мураду I, соглашаясь не только поддерживать с ним мир и платить ежегодную дань, но и принимать по его призыву участие в военных походах. Сначала сербы, потом болгары, а затем, за неимением других вариантов, и Иоанн V — все стали вассалами османского эмира. В соответствии с соглашением о военной поддержке сын Иоанна Мануил был отправлен с армией воевать на стороне османов в Малой Азии, где те постепенно подчиняли себе другие турецкие эмираты. По иронии судьбы Мануилу пришлось принимать участие во взятии Филадельфии, последнего форпоста Византии на Востоке. Когда, наконец, в 1390 году она пала, среди тех, кто сокрушил ее стены, были византийцы.

К 1372 году, когда Иоанн V стал вассалом турок-османов, Иоасафа уже не было в Константинополе: он перебрался на юг, в Мистру. Там, в монастыре, он и умер 15 июня 1383 года. К тому времени его мемуары были давно завершены: в них бывший император, как мог, защищался от обвинений в том, что именно на нем лежит ответственность за проникновение турок в Европу. В какой-то степени он действительно был повинен в этом, но в его оправдание можно сказать, что он всего лишь следовал своим предшественникам, которые не раз обращали волны миграции на пользу империи. Беда в том, что у него не было тех ресурсов, которыми располагали его предшественники, а без этого невозможно было сдержать поток, который смыл весь его мир.

* * *

Ко времени кончины Кантакузина империи фактически тоже пришел конец. Власть императора не простиралась дальше стен Константинополя, а его сюзерен, османский эмир, столица которого располагалась в Адрианополе, правил на большей части Малой Азии и на Балканах. Константинополь же находился посреди его обширных владений. Формально император еще считался правителем части Пелопоннеса и нескольких островов Эгейского моря, но в 1387 году Фессалоники открыли свои ворота османам. И даже в таком состоянии Византия просуществовала еще 60 лет. Властители из династии Палеологов продолжали именовать себя «императорами ромеев», а их столица по-прежнему считалась у православных христиан Священным городом и оплотом веры, хотя ее влияние и пошло на спад. После 1448 года русские перестали посылать туда своих епископов для посвящения в сан. Жизнь в Константинополе в последние годы очень отличалась от той, что была в прошлом. Император и его двор больше не играли в ней главной роли. Большой и Влахернский дворцы постепенно разрушались, и императорской семье приходилось ограничиваться теми помещениями, которые еще годились для жилья. Некоторые из подданных императора были гораздо богаче, чем он, поскольку получали деньги от совместной с венецианцами и генуэзцами торговли. В Мистре был альтернативный двор: там представитель младшей линии династии Палеологов правил византийским Пелопоннесом. В отличие от разрушающегося Константинополя, Мистра процветала, так как получала хороший доход от окружавших ее сельскохозяйственных угодий.

Это призрачное существование не могло длиться вечно. Когда осторожного Мурада I сменил на престоле новый агрессивный османский правитель Баязид I, показалось, что конец Византии близок. Он стал именовать себя не эмиром, а султаном, обозначив таким образом, что государство османов стало одной из самых могущественных мусульманских держав, и отказался от отцовской политики принятия вассалитета, а не абсолютной покорности от побежденных врагов. В 1393 году Баязид вторгся в Болгарию и захватил ее, положив конец независимости, которую та обрела в 1187 году. И уж конечно, он не видел причин, по которым сжавшаяся в размерах, разоренная Византия должна была продолжать существовать посреди его владений. В 1394 году он осадил Константинополь, рассчитывая заставить его сдаться от голода. Но защитники города держались. Баязид не мог преодолеть стены, окружавшие его с суши, а генуэзцы и венецианцы продолжали снабжать Константинополь с моря. Осада затянулась на семь лет, но в конце концов Баязид снял ее и отправился в Малую Азию сражаться с Тамерланом, правителем Самарканда. От него он и потерпел сокрушительное поражение в битве при Анкаре в 1402 году. Османская империя временно распалась, что позволило Византии просуществовать еще несколько десятилетий. В этот период нашлось место даже для некоторых старых трюков, когда византийцы столкнули одного претендента на Османский престол с другим, что вылилось в серию гражданских войн.

Но и этой передышке пришел конец, когда к 1450 году Османская империя восстановилась. Погибель Византии принес молодой и амбициозный султан Мехмед II. Весной 1453 года он начал осаду, какой Константинополь прежде не знал. У его стен встало войско численностью почти 80 000 человек, а на Босфоре занял позиции флот из более чем 100 боевых кораблей. Никому из прежних захватчиков не удавалось привести столь многочисленные объединенные военно-морские силы. Как и латинянам в 1204 году, Мехмеду II удалось ввести свой флот в залив Золотой Рог, хотя он пошел для этого на хитрость: корабли тащили по суше в обход цепи. Но окончательную победу ему принесли пушки. Ни у кого из тех, кто прежде осаждал Константинополь, не было орудий такого размера. Воины Мехмеда установили их перед стенами города. Хотя порох в середине XV века уже не был в новинку, эти монстры, стрелявшие ядрами весом более 600 килограммов, сеяли страх и ужас среди защитников гоорда. Самые крупные из орудий было сложно заряжать, и они могли производить не больше семи выстрелов в день, но после месяца непрерывного обстрела в когда-то неприступных стенах образовались значительные бреши. В ночь с 28 на 29 мая турецкие войска пошли на решающий штурм и смяли малочисленных защитников города. Под натиском османов Константинополь наконец пал.

Среди почти 3000 византийских воинов, погибших ранним утром 29 мая, был и император, Константин XI, прапраправнук основателя династии Палеологов, Михаила VIII, и последний из властителей, носивших имя того, кто первым принял христианство и построил Константинополь. Он стал также последним византийским императором, потому что, хотя Мистра и Пелопоннес остались в руках византийцев, ни один из оставшихся в живых братьев Константина не претендовал на императорский титул. Константинополь занимал столь важное место в византийской идеологии и духовности, что немыслимо было, чтобы империя продолжилась без него. В любом случае через семь лет после своего триумфа в Константинополе Мехмед вторгся в Пелопоннес и присоединил его к своей империи. На этот раз безвозвратно.