От правления Мануила, возлюбленного Богом, латиняне обрели большую пользу, что стало заслуженной наградой за их преданность и доблесть.

Вильгельм Тирский (ок. 1130–1186 гг.)

Спустя век после поражения при Манцикерте Византийская империя не только оставалась на картах, но и процветала. Западные провинции, когда-то с трудом восстанавливавшиеся после нашествий славян и болгар, теперь благоденствовали. Города, такие как Афины, Фивы и Коринф, стали ремесленными и торговыми центрами и быстро развивались. Порты — Фессалоники и Диррахий — переживали торговый бум. Кроме того, империя вернула себе большую часть территории в Малой Азии, которая была утрачена в последние десятилетия XI века. Никея, Смирна и Аморион вновь оказались под властью Византии, как и большая часть малоазиатского побережья, самая плодородная и развитая часть региона. Но больше всех благоденствовал Константинополь, где торговля процветала как никогда прежде, принося широкий поток налогов, сборов и таможенных пошлин в императорскую казну. Бухта Золотой Рог был заполнена торговыми судами, и бросающееся в глаза богатство города вызывало удивление приезжих. Византия вновь проявила свою удивительную способность оправляться от любых бедствий.

После потрясений и почти что анархии 1070-х политическая стабильность была восстановлена. На престоле утвердилась новая императорская династия, Комнины, та самая семья военных феодалов из Малой Азии, которая привела к короткому правлению своего представителя Исаака I. На Пасху 1081 года племянник Исаака захватил Константинополь и правил там до 1118 года как Алексей I. Никакой легитимности он не имел, так как не заключал брака с представительницей семьи Дук. Он просто вошел в Константинополь, опередив остальных желающих занять престол, а после откупился от них титулами и землями. Однако ему так и не удалось полностью избавиться от клейма узурпатора, и его царствование было отмечено постоянными заговорами и попытками переворотов. Но к тому времени, когда он умер, его семья уже была принята в качестве императорской династии. Переход власти к первому с 959 года порфирородному наследнику — его взрослому уже сыну Иоанну II (правил в 1118–1143 гг.) — прошел почти гладко. Когда же во время военного похода в Сирию в 1143 году Иоанн умер, преемником стал его сын Мануил, хотя тут не обошлось без небольшого нарушения: Мануил I (правил в 1143–1180 гг.) был младшим сыном, и, чтобы короноваться, ему пришлось на время заключить под стражу своего старшего брата. Однако же в сравнении с потрясениями конца XI века, период с 1118 по 1180 год был мирным и ознаменовался гармонией внутри империи, а жители Константинополя стали считать Комнинов такой же законной династией, какой они долго считали Македонян. Когда в 1169 году у Мануила родился сын, это вызвало ликование, поскольку означало, что те дни, когда кто-то из военачальников мог войти в Константинополь со своим войском и захватить власть, уже не вернутся. Кроме того, как и Василий II, Комнин сам водил свою армию в военные походы, так что едва ли кто-то из его подданных мог получить столь мощную поддержку войска.

Новые властители оставили свой след в городском пейзаже Константинополя в виде новых сооружений рядом с собором Святой Софии, колонной Юстиниана и храмом Святых апостолов. В центре столицы появились новая церковь и монастырь. К 1136 году Иоанн II и его жена Ирина построили монастырь в честь Христа Пантократора, которому предстояло стать местом упокоения императоров династии Комнинов. Сами Иоанн и Ирина были погребены в часовне Михаила Архангела рядом с главной церковью. Ктиторы не поскупились на мраморные полы для храма и многочисленные мозаики, но монастырь Пантократора был возведен не только для того, чтобы польстить самолюбию императора. Как и многие церковные сооружения в Византии, он играл важную общественную роль благодаря монастырской больнице, где бедные жители Константинополя могли лечиться бесплатно. Со свойственным ему вниманием к деталям, Иоанн II разработал устав монастыря, в котором было точно прописано, какого рода лечение должно было предоставляться. В больнице лечили переломы, воспаления глаз и болезни желудка, и часть мест там должна была быть отведена для женщин, которых лечили врачи-женщины. Такой же комплекс, получивший название Орфанотрофейон, отец Иоанна Алексей построил на восточной окраине города. Там поселили и кормили за счет государства тысячи калек и устроили школу для детей-сирот.

Появилась и новая резиденция императоров. Из Большого дворца Комнины переехали во Влахерны. Расположенный у северной части городской стены с видом на Золотой Рог, этот дворец был гораздо более комфортен для проживания, и оттуда было проще добираться до охотничьих угодий в сельской местности во Фракии, где императоры могли предаваться своему любимому занятию. Мануил I с размахом перестроил дворцовый комплекс, добавив к нему грандиозный тронный зал и длинные портики, на стенах которых были выложены мозаи­ки, изображающие его многочисленные победы.

Однако изменился не только городской пейзаж, но и этнический состав населения столицы. Константинополь всегда был многонациональным городом, его улицы заполняли арабские купцы, русские паломники и печенежские наем­ники. Но теперь одна группа чужеземцев стала особенно выделяться на фоне других. Это были люди, которых византийцы не­определенно называли латинянами, — христиане из Западной Европы, со всех уголков континента, от Скандинавии, Нормандии, Англии и Фландрии на севере до итальянских городов-государств на юге. Больше всего их было на полоске земли вдоль бухты Золотой Рог, в торговом квартале Константинополя. Здесь располагались дома, причалы и склады венецианских, генуэзских и пизанских купцов. Но и в других местах латинян встречалось достаточно. Во Влахернском дворце они теперь составляли большинство личной императорской гвардии, которая прежде состояла по преимуществу из русов. А когда император отправлялся в военные походы, латиняне составляли значительную часть его войска, особенно выходцы из Нормандии и других территорий современной Франции. Во многом их присутствие оказалось очень полезно, и им в значительной степени принадлежит заслуга выживания и восстановления империи после трудных 1070-х годов. Но в конечном счете эти западные христиане превратились в своего рода внутреннего врага и принесли Византии бедствия куда худшие, чем те, что она претерпела в прошлом.

* * *

Однако не только Комнины были ответственны за то, что латиняне стали играть в Византии видную роль. Этот процесс начался за несколько десятилетий до них. После того как Василий II стал опираться на русов в своем противостоянии с военной аристократией, его преемники оценили военные умения людей с Запада и стали активно вербовать их в качестве наемников. Именно наемники помогли Константину ІХ Мономаху усмирить военный мятеж в 1047 году, а к 1070-м латинские солдаты составляли уже значительную часть византийского войска. Поэтому Алексей Комнин, будучи военачальником, командовал множеством латинян, и, отправившись в начале 1081 года завоевывать престол, именно их он повел на Константинополь. Как всегда бывало в таких случаях, продвижение Алексея остановили неприступные городские стены, и, пока войско стояло под ними лагерем, обдумывались различные варианты проникновения в город. Наиболее очевидным был подкуп, но Алексей знал, что два участка стены охранялись элитным полком Бессмертных, состоявшим из византийцев, и варяжской гвардией. И те и другие были известны своей верностью императору, и подкупить их было невозможно. Однако же еще один участок был доверен подразделению наемников-латинян, которые могли соблазниться на большой куш. Именно к ним и отправился под покровом ночи один из воинов-латинян Алексея, чтобы переговорить с их командиром, который ради этого высунулся из-за зубчатой стены. Именно этот человек 1 апреля 1081 года открыл ворота одной из башен, через которые Алексей и его войско вошли в город. Оказавшись там, и латинские, и византийские солдаты совершенно вышли из повиновения и весь день грабили церкви и дома горожан. В результате первые 40 дней своего правления новый император принужден был провести, исполняя строгую епитимью, наложенную Церковью, чтобы искупить эти безобразия, и носил под императорскими одеждами власяницу, а также спал на полу головой на камнях, а не на мягкой подушке.

Но, несмотря на столь неблагоприятное начало, факт оставался фактом: Алексей пришел к власти отчасти благодаря помощи латинян. Неудивительно, что в годы его правления они стали играть в Константинополе еще более заметную роль. Английский монах, посетивший византийскую столицу около 1090 года, был удивлен, когда один из дворцовых стражников вдруг обратился к нему на его родном языке. Латиняне не только охраняли Алексея, но и были среди его ближайших советников. В договоре, подписанном им в 1107 году, шесть из восьми других подписавшихся представителей императорского двора имели латинские имена, такие как Готфрид Майлийский. И император не ошибался, доверяя им, ведь во многом благодаря поддержке латинян Алексею удалось остаться у власти и переломить ту отчаянную ситуацию, в которой империя оказалась в начале его правления.

К 1081 году Византия едва не утратила контроль над всей Малой Азией. В южной ее части Киликия, как и большинство других регионов, оказалась под властью армян, а запад, в частности Никея, управлялся различными группами турок. Империи еще принадлежали некоторые изолированные форпосты, такие как Антиохия, но и она пала под натиском турецких войск в 1084 году. На Балканах непокоренные печенеги продолжали нападать на византийские города и деревни, а весь юг Италии отошел к норманнам. И без того сложная ситуация обострилась летом 1081 года, когда норманнский правитель Южной Италии Роберт Гвискар, переправившись через Адриатику, вторгся на Балканы, осадил портовый город Диррахий и тем самым почти открыл себе путь на восток, в сторону Константинополя.

В такой ситуации прибегать, как обычно, к помощи латинских наемников было рискованно. Значительную их часть составляли норманны, которые могли предать византийского императора, если бросить их против Гвискара. Поэтому Алексей набрал несколько тысяч воинов-турок из Малой Азии и переправил их в Европу вместе с теми латинянами, о которых он точно знал, что они недолюбливают норманнов. Такими были, в частности, англосаксы, бежавшие из Англии после норманнского завоевания в 1066 году. Все они участвовали в сражении византийской армии с Гвискаром при Диррахии в октябре 1081 года. Но если английские наемники рассчитывали взять реванш за поражение в битве при Гастингсе, то их ждало жестокое разочарование. Византийская армия была разбита, и хотя Алексея не взяли в плен, как Романа Диогена при Манцикерте, но ему пришлось с позором бежать, а его преследовали норманнские всадники. Многим его английским воинам повезло куда меньше. Они укрылись в церкви, но норманны не проявили уважения к святыне и сожгли ее вместе со всеми находившимися внутри.

Скрывшись за стенами Константинополя, император начал искать помощи других латинских союзников, в частности германского императора Генриха IV, который, насколько Алексей знал, враждовал с итальянскими норманнами. Посланники византийского императора предложили Ген­риху IV 144 000 золотых номисм за то, чтобы тот вторгся на земли Гвискара в Италии. Генрих деньги взял, но союзником оказался ненадежным. Он не снаряжал поход в Италию до самого 1084 года, но и тогда его целью оказался Рим, а не норманны. Однако эта угроза заставила Роберта Гвискара пересечь Адриатику в обратном направлении. Воевать с Алексеем он оставил своего сына Боэмунда.

Более значимую роль в борьбе с норманнским вторжением сыграл другой западный союзник. Расположенная в верхней части Адриатики морская республика Венеция могла легко использовать свой флот, чтобы помешать переправке людей и грузов в расположение норманнов на Балканах. Кроме того, в ее интересах было прийти на помощь византийцам, поскольку в планы венецианцев не входило, чтобы оба побережья Адриатики находились под властью одного государства. Нападения венецианцев на норманнский флот, везущий припасы и подкрепление, несомненно сдерживали вторжение, которое перед лицом упорного сопротивления постепенно ослабевало. В 1085 году норманны отступили.

С помощью латинян удалось расправиться и со старым врагом, печенегами, которые все еще не были покорены и бесчинствовали на Балканах. В суровую зиму 1090–1091 годов они дошли до предместий Константинополя и на протяжении многих недель никто не осмеливался выходить за пределы городских стен в занесенные снегом поля. С наступлением весны Алексей выступил против печенегов. В составе его войска были 500 рыцарей, которых направил к нему граф Фландрский, другие латинские наемники, прибывшие из Рима, а также представители еще одного степного племени, половцы. 29 апреля в битве при Левунионе во Фракии эта смешанная армия нанесла сокрушительное поражение печенегам, уничтожив все их войско численностью в несколько тысяч. На следующий день после боя победителям пришлось спешно покинуть это место из-за зловония, исходившего от такого количества трупов. Освобожденные жители Константинополя, ликуя, пели на улицах: «Всего один день, и печенеги никогда не увидят месяц май!» С учетом того, что помощь латинян сыграла решающую роль в восхождении Алексея на престол и одержанных им победах над норманнами и печенегами, неудивительно, что он продолжал привлекать все больше наемников и союзников с Запада. В отличие от своих предшественников, которые довольствовались союзами с теми, кто сам стремился к ним, Алексей решил закинуть сети дальше и отправил своих посланников в далекие края Западной Европы, к королю Англии, графу Фландрии и даже к Папе Римскому. Это было как никогда актуально, поскольку теперь, когда с Запада империи ничего не грозило, Алексей и его советники решили вернуть византийские территории на Востоке и изгнать турок с земель, которые те заняли после Манцикерта. При этом Алексей, похоже, несколько изменил традиционный способ вербовки союзников и наемников. Как всегда, им сулили много золота, но добавились и новые стимулы. Упор делался на том, что византийцы и латиняне были христианами, а турки в Малой Азии — нет. Таким образом, для христианского императора борьба против «неверных» становилась праведным делом, за которым должно было последовать не только материальное, но и духовное вознаграждение. Возможно даже, посланники Алексея упоминали Иерусалим, который, хотя и лежал далеко за пределами Византии, прочно занимал воображение латинян, как место на земле, расположенное ближе всего к небесам. Конечно, это лишь предположение, поскольку записей того, что говорили византийские посланники, нет. Но если они делали это по поручению императора, то Алексей отчасти несет ответственность за то, что произошло дальше.

* * *

Весной 1096 года до Константинополя долетела весть о том, что несколько крупных армий латинян идут на Восток, чтобы соединиться в Константинополе, прежде чем переправиться через Босфор и отправиться на битву с турками, цель которой — освободить Иерусалим. Даже если император Алексей соблазнял западных европейцев духовными наградами и перспективой паломничества на Святую землю, едва ли он рассчитывал на столь масштабную ответную реакцию. И он не мог знать того, что его посольство к Папе Урбану II весной 1095 года возымело неожиданные последствия. Понтифик принял просьбу византийских посланников о помощи в борьбе против турок в Малой Азии близко к сердцу и следующей осенью, во время своего пребывания во Франции, произнес зажигательную проповедь перед огромным собранием рыцарей и дворян. Призывая их отправиться на Восток, чтобы помочь Византии, а затем захватить Иерусалим, он пообещал, что каждому, кто примет участие в этом походе, будут отпущены все его грехи, и что те, кто погибнет, будут допущены сразу в рай без необходимости искупить свои проступки в чистилище. Это обещание привело к тому, что очень многие откликнулись на призыв Папы, и положило начало так называемому Первому крестовому походу.

У Алексея и его советников в Константинополе приближение этих огромных армий вызвало некоторую тревогу и недоумение. С одной стороны, они шли якобы для того, чтобы помочь империи в борьбе против ее врагов, но с другой — были подозрительно похожи на многих других захватчиков, на протяжении веков вторгавшихся в пределы Византии. Ведь в рядах крестоносцев можно было встретить людей, которые в прошлом сражались против империи, таких как Боэмунд Тарентский, сын Роберта Гвискара. Кроме того, размеры приближа­ющейся армии грозили огромными проблемами материального характера и заставляли опасаться, что крестоносцы будут грабить города и села на своем пути, чтобы обеспечить себя провизией. Поэтому император прибег к проверенной тактике, с помощью которой византийцы всегда направляли агрессию одного потенциального врага на другого. Когда войска добрались до Константинополя, Алексей пригласил их команду­ющих во Влахернский дворец, где, как обычно, осыпал подарками и лестью, но в то же время принял меры к тому, чтобы обеспечить Византии преимущество в предстоящем наступлении. Он настоял на том, чтобы крестоносцы поклялись вернуть ему все завоеванные ими города, которые раньше принадлежали Византии. Но когда они попросили его сопровождать их в Иерусалим, он вежливо отказался. Несомненно, император считал это безрассудным предприятием, которое, скорее всего, закончится поражением. Все, что он мог сделать, — это извлечь максимум пользы из него, пока не разразится катастрофа.

И Алексей сделал это, после того как войска были снабжены всем необходимым и переправлены на азиатскую сторону Босфора. Когда весной 1097 года крестоносцы осадили Никею, Алексей устроил переговоры с турецкими защитниками и убедил их сдать город ему. Когда крестоносцы двинулись дальше на восток и нанесли поражение турецкой армии при Дорилее, Алексей воспользовался этим, чтобы отправить свою армию на юг и вернуть Смирну и побережье Эгейского моря. За несколько лет часть самых плодородных и процветающих регионов Малой Азии удалось вернуть под власть Византии. К тому времени армия крестоносцев уже давно вышла за пределы византийской территории, захватив в 1098 году Антиохию и, наконец, летом 1099 года сам Иерусалим. Создание княжества Антиохийского и Иерусалимского королевства означало, что теперь у Византии были на Востоке христианские соседи, занявшие земли, прежде принадлежавшие мусульманам. Таким образом, на первый взгляд энергия и воинственность латинян вновь принесли Византии большую пользу.

Но по иронии судьбы именно в этот момент триумфа в Константинополе стали возникать сомнения по поводу того, насколько полезны были латиняне на самом деле. Хотя Первый крестовый поход позволил византийцам вернуть завоеванные турками области Малой Азии, его предводители не сдержали клятву отдать византийцам все города, которые когда-то принадлежали империи. Почти год крестоносцы провели у стен Антиохии, прежде чем им удалось выбить оттуда турецкий гарнизон, и за это время многие из них погибли от голода. Император Алексей выдвинулся со своей армией из Константинополя им на помощь, но повернул назад, когда получил известие, что к Антиохии приближается огромное турецкое войско. Из-за этого, когда в июне 1098 года город был взят, предводители похода не стали отдавать его в руки императора. Когда они двинулись дальше на Иерусалим, Боэмунд Тарентский провозгласил себя князем Антиохии и оставил там своих людей. Это княжество просуществует до 1268 года. Поначалу Алексей возмутился и отправил морем свои войска, чтобы не дать Боэмунду захватить земли вокруг города, но вытеснить латинян из Антиохии не удалось. Так христианские союзники отняли у него один из самых важных византийских городов, в результате чего некоторые люди в Константинополе стали задаваться вопросом, насколько хорошо проявил себя Алексей в Первом крестовом походе.

Похожие сомнения вызывал и другой латинский союзник, привлеченный Алексеем, — венецианцы. Их флот, безусловно, помог нанести поражение норманнам в 1080-х годах, но не слишком ли высокую цену заплатил за это император? Помимо золота, шелков и титулов, венецианцы получили нечто гораздо более ценное с точки зрения их заинтересованности в морской торговле между Константинополем и Западом. Отныне их купцам было разрешено ввозить любые товары во все уголки Византийской империи без уплаты стандартной 10-процентной таможенной пошлины. Также они получили во владение участок берега бухты Золотой Рог в Константинополе, длиной примерно в 1,5 километра, с тремя пристанями. На этом куске суши венецианцы построили собственный торговый квартал. Он стал своего рода латинским анклавом, жители которого не подчинялись византийским властям. Неудивительно, что эти уступки вызывали недовольство подданных Алексея, ведь их, в отличие от венецианцев, от уплаты налога никто не освобождал. «Неумеренное обогащение, — жаловался один из византийцев, — быстро сделало их чванливыми».

Но если бы дело было только в таможенных пошлинах и принадлежности Антиохии, едва ли отношения с западноевропейцами стали предметом острых разногласий. Существовало еще кое-что, что усугубляло проблему. Хотя и византийцы, и латиняне были христианами, у всех у них усиливалось впечатление, что другая сторона впала в ересь. В 1054 году Константинополь посетили три папских легата. Они приняли участие в дискуссии с патриархом. Главным в споре был вопрос верховенства. Патриарх сопротивлялся все более жестким притязаниям Папы на власть над всей Церковью, в том числе Константинопольской. Кроме того, были разногласия по вопросам богослужения, в частности по тому, служить ли литургию на пресном или квашеном хлебе. И наконец, самым серьезным был спор по поводу формулировки Никейского символа веры. Западная (Римская) церковь добавила к нему в догмате о Троице слово «Филиокве» («и Сына»), что означало, что Святой Дух исходит не только от Бога-Отца, но «от Отца и Сына». Византийцы считали это дополнение незаконным и даже еретическим. Когда договоренность не была достигнута, три папских легата вошли в собор Святой Софии и положили на алтарь отлучительную грамоту, предающую анафеме патриарха.

События 1054 года, конечно, не означали полного разрыва между византийской и западной церквями, но Первый крестовый поход обострил и подчеркнул разногласия. Когда Боэмунд захватил Антиохию, одним из первых его действий было изгнание греческого патриарха и замена его латинским, и то же самое произошло в Иерусалиме, где новые хозяева выбрали себе латинского патриарха. Алексей, в свою очередь, назначил собственных патриархов обоих городов, но проживали они в Константинополе. Имея в наличии две эти параллельно существующие иерархии, восточная и западная церкви фактически пребывали в состоянии раскола. В средневековом мире, где религия занимала главное место в повседневной жизни, этот раскол затрагивал не только епископов, но все общество в целом и имел важные политические последствия. Когда в 1107 году Боэмунд пошел походом на Византию в отместку за попытки Алексея отбить Антиохию, он заявил Папе, что это вполне оправданно, так как византийцы — раскольники. Таким образом он создал опасный прецедент для будущей агрессии со стороны западноевропейцев и еще больше встревожил тех, кто сомневался в полезности латинян.

Эти сомнения разделял сын и преемник Алексея Иоанн II. Он считал, что в отношениях с латинянами политически оправданно будет проявлять твердость. Взойдя на престол, Иоанн отказался продлевать налоговую льготу, предоставленную его отцом венецианцам, и дважды, в 1137 и 1142 годах водил свою армию на Восток по следам Никифора Фоки, чтобы вернуть Антиохию и подтвердить свой сюзеренитет над армянскими княжествами в Киликии. Во всех этих начинаниях он потерпел неудачу. Венецианцы не собирались терять полученные когда-то привилегии. Когда он отправился в Иерусалимское королевство на помощь крестоносцам, венецианский флот атаковал византийские порты и острова в Эгейском море. Последствия были столь разрушительны, что Иоанну пришлось отступить и возобновить договор на тех же условиях, что предоставил его отец. В Антиохии наследники Боэмунда теоретически признали власть Иоанна над собою, когда он стоял в непосредственной близости от города с мощной армией, но под разными предлогами тянули с принесением клятвы верности до тех пор, пока он не ушел наконец и не получил на охоте смертельное ранение. Кроме того, при решении вопроса с Антиохией Иоанн столкнулся с тем, что вопросы религии могут быть чрезвычайно опасны. Когда Папа узнал, что Иоанн удалил латинских епископов из городов вокруг Антиохии и заменил их греческими, он издал гневную энциклику, призывающую всех латинян в византийской армии немедленно покинуть ее под угрозой вечного проклятия.

Перспектива массового дезертирства латинян из войска не могла не встревожить императора, поскольку, несмотря на жесткую позицию по Венеции и Антиохии, он зависел от выходцев с Запада ничуть не меньше, чем его отец, Алексей. Как и в случае с его отцом, они сыграли определенную роль в его восшествии на престол: именно варяжская гвардия приняла в качестве законного преемника Иоанна, а не его сестру Анну и ее мужа Никифора Вриенния, благодаря чему ему удалось проникнуть во дворец и захватить власть. Иоанн был удачливым полководцем, но немалую роль в одержанных им победах сыграли латинские войска. В 1128 году он нанес поражение венграм с помощью итальянской кавалерии, а в 1122 году в битве с печенегами исход дела решила его варяжская гвардия, вооруженная тяжелыми топорами. Более того, понимал это Иоанн или нет, ему и его империи было выгодно присутствие венецианцев. В короткий срок, помимо международной торговли, которой они занимались в столице, венецианцы стали доминировать и во внутренней морской торговле империи, доставляя провизию, масло и вино с Пелопоннеса и из Фессалии в Константинополь, и превратились в очень важное звено в цепи снабжения столицы продовольствием. Так что проблема латинян осталась. Они были полезны, но опасны, и, хотя Византия веками успешно поглощала одну за другой волны захватчиков и обращала их энергию на благо империи, на этот раз все было иначе.

* * *

Такова была ситуация к 1143 году, когда на престол взошел третий представитель династии Комнинов — Мануил I. Новый император не был похож ни на отца, ни на деда. Алексей I и Иоанн II производили впечатление правителей, исполненных чувства долга и умелых, но лишенных воображения. В ответ на усиление роли латинян они прибегали к старой проверенной тактике подношения обильных даров и внушения «варварам» благоговения перед византийской пышностью и великолепием. Не таков был Мануил, отличавшийся пытливым умом и немалым личным обаянием. В отличие от своих предшественников, он не воспринимал западноевропейцев только лишь как источник выгоды, но искренне любил их и восхищался их культурой. О нем рассказывали, что он написал королю Англии Генриху II послание с просьбой предоставить информацию о его королевстве и народе. Он любил принимать участие в рыцарских турнирах по западноевропейскому образцу, и, вероятно под его влиянием на какое-то время у византийской знати стали популярны бриджи и широкополые шляпы. Опираясь на латинских наемников в своей армии, он также привлекал западных интеллектуалов ко двору в качестве секретарей и советников по западным делам. Кроме того, он был очень недоволен конфликтом византийской и западной церквей и делал все, что мог, чтобы инициировать диалог и преодолеть раскол. Таким образом, он заслужил репутацию «друга латинян» и в самой Византии, и на Западе.

Будучи расположенным к латинянам и хорошо понимая их, Мануил повел новую политику в отношении западных соседей. Он осознавал, что для того, чтобы успешно взаимодействовать с христианской Западной Европой, прежние методы, когда-то действенные, теперь не годились. У латинян было свое христианское мировоззрение, в котором Папа и защита Иерусалима стояли гораздо выше, чем Константинополь и византийский император, и бессмысленно было пытаться внушить им, что Византия есть царство Божье на земле. Вместо этого Мануил старался действовать так, чтобы его поступки выглядели в глазах западноевропейцев вполне приемлемо. Он не менее решительно, чем его отец, делал все для того, чтобы сохранить Антиохию византийской, но предпочитал не вызывать при этом гнев и раздражение Папы. Только дождавшись, когда князь Антиохийский дал ему повод, напав на византийский остров Кипр, он повел свою армию в Сирию. Это было в 1159 году. И поскольку мнение Запада было против него, князь вынужден был капитулировать и признать над собой власть Мануила, а также восстановить в правах византийского патриарха. Кроме того, Мануил снискал всеобщее одобрение, профинансировав восстановление церкви Рождества Христова в Вифлееме. Он вел себя так, что в какой-то момент Папа сам предложил короновать его как императора Запада.

Но прозападническую позицию Мануила нельзя переоценивать. Он любил не всех латинян и доверял также не всем. Когда в 1147 году во время Второго крестового похода французские и немецкие войска проходили через Константинополь на своем пути в Святую землю, Мануил, похоже, разделял опасения, что они могут попытаться захватить византийскую столицу. Кроме того, он всей душой ненавидел венецианцев. Антипатия к ним возникла после случая, произошедшего в 1149 году, когда византийцы и венецианцы совместно пытались отбить у норманнов из Южной Италии остров Корфу. Осада крепости главного города затянулась на несколько месяцев, и войска заскучали. Однажды на рыночной площади завязалась драка между византийцами и венецианцами. Венецианцы вынуждены были отступить и бежали на свои корабли, но отомстили тем, что взяли на буксир императорскую галеру. Под палубой они обнаружили пурпурные мантии и корону, надели их на африканца и начали глумиться, провозглашая его императором. Все это происходило на глазах стоявших на берегу византийцев и самого Мануила, и он воспринял это не только как смертельное оскорбление императорскому сану, но и как высмеивание его смуглого цвета лица. Инцидент был улажен, но после него Мануил стал охотно прислушиваться к тем, кто говорил, что пришло время лишить венецианцев их торговых привилегий. В 1171 году он внезапно приказал арестовать венецианских купцов по всей империи, а их имущество конфисковать. До конца его правления они были почти полностью исключены из константинопольской торговли, но после смерти Мануила его преемники не только вернули венецианцев, но и компенсировали им потери. Ведь венецианцы, как и другие латиняне, были слишком полезны.

Западничество Мануила основывалось на том, что он был открыт всем, кто, по его мнению, был дружественен империи и мог принести ей пользу. Хорошим тому примером могли служить турки-сельджуки. После Первого крестового похода они сделали столицей своего султаната в Малой Азии город Иконион. И Иоанн II, и Мануил I воевали против них и отодвинули обратно свою восточную границу, но это были не Крестовые походы. Случались долгие периоды, когда император и султан не враждовали и турецких наемников в византийской армии воевало не меньше, чем латинян. А когда в 1161 году сельджукский султан Кылыч-Арслан II прибыл в Константинополь, его ожидал великолепный прием. Он пробыл там 80 дней и даже принял участие в религиозной процессии в соборе Святой Софии. С султаном и его свитой обращались так же, как с русскими посланниками в Х веке, которым тогда настолько понравился оказанный им прием, что они посоветовали князю Владимиру принять византийское христианство. Действительно, позже Мануил предложил, чтобы церемония крещения ради мусульманских новообращенных была изменена таким образом, чтобы не отрекаться от «бога Магомета». Словом, Мануил был императором, твердо верившим в старую традицию вовлечения всех иноземцев в орбиту византийской культуры и политической мысли.

Однако голосов, критикующих его отношение к чужеземцам, раздавалось все больше. Во время пребывания Кылыч-Арслана в 1161 году недовольные говорили, что неверующий не должен принимать участие в христианских обрядах. Подземные толчки, которые сотрясли Константинополь во время этого визита, были восприняты как проявление Божьего гнева. Раздражение вызывало и привилегированное положение, которое занимали некоторые латиняне, и то, что Мануил якобы предпочитал брать на службу именно их, а не византийцев. Один царедворец, пытавшийся устроить на хорошую должность при дворе своего дядю, жаловался на засилье «говорящих на варварском языке». Но благоволение к иностранцам было лишь одним из обвинений, которые высказывали в адрес Мануила его подданные. Царедворец и историк Никита Хониат писал, что многие «осыпали его насмешками за то, что он, по самолюбию, питает несбыточные желания, простирает взоры на края земли». Внешняя политика Мануила была, безусловно, честолюбива: он лелеял мечту покорить Южную Италию и Египет и стать императором не только Востока, но и Запада. Однако ничто из этого так и не сбылось, а в 1176 году Мануил потерпел серьезное поражение от сельджуков, когда в новой войне с ними его армия была разбита в битве при Мириокефалоне. Кроме того, недовольство населения вызывали высокие налоги, бесчестность откупщиков и то, как тратились средства из казны — на подарки иностранным правителям, чтобы убедить их стать союзниками империи.

Тем не менее, когда в сентябре 1180 года после долгого, 38-летнего правления Мануил умер, его подданные искренне скорбели по нему. Он был похоронен в приделе построенного его отцом монастыря Пантократора, и в его память в той же церкви поместили драгоценную реликвию, плиту красного мрамора, на которой лежало тело Христа после распятия. Ее по приказу Мануила привезли из Эфеса в Константинополь в 1169 году, и, когда корабль пришвартовался в гавани Большого дворца, император сам отнес плиту на спине в храм Богородицы Фарской, где хранилась императорская коллекция драгоценных реликвий. То, что ее перенесли в монастырь Пантократора, было беспрецедентным выражением почтения к усопшему императору. Это почтение со временем только усилилось, когда современники, такие как Хониат, оглянулись назад и пришли к выводу, что «ладья царства, лишившись мудрого кормчего, едва не потонула».

* * *

После смерти Мануила политическая нестабильность и сепаратизм провинций, обузданные в десятилетия правления династии Комнинов, вернулись, чтобы вновь преследовать Византию. Сыну и наследнику Мануила, Алексею II, было всего 11 лет. Регентский совет возглавила его мать, императрица Мария. Будучи багрянородным, юный Алексей, без сомнения, надеялся, что это защитит его от любых попыток военного переворота, подобного тому, что совершил его прадед в 1081 году. К сожалению, принадлежность к правящей династии не спасла его от собственного родственника, Андроника Комнина.

Двоюродный брат Мануила I, Андроник провел годы с 1143-го по 1180-й в постоянных попытках поднять бунт и последу­ющих реабилитациях. Его заговоры и интриги привели Андроника в тюрьму, и девять лет он провел в подвалах Большого дворца, пока ему не удалось бежать, передав восковой слепок ключей своим сторонникам на воле. Последующие годы он провел в изгнании, но за несколько месяцев до своей смерти в 1180 году император Мануил простил его и разрешил вернуться. Но и тогда Андроник не был желанным гостем в столице и спокойно жил в своем замке на Черноморском побережье Малой Азии. В конце концов, он был уже немолод, и можно было ожидать, что остаток своих дней он предпочтет провести спокойно. Однако, узнав, что регентша в Константинополе крайне непопулярна, Андроник не сумел устоять перед соблазном. Он собрал армию, в которую вошли в основном местные новобранцы, и двинулся на столицу. Как и его предок Исаак Комнин в 1057 году, дойдя до Константинополя, Андроник обнаружил, что народное восстание уже проложило ему путь, и в апреле 1182 года ворота города распахнулись перед его войском.

До этого момента переворот Андроника следовал стандартной схеме, но после появилось отличие. Поначалу, как и узурпаторы Х века, Андроник правил совместно с законным преемником Алексеем II, но через год или около того, уверившись, что он надежно закрепился в общественном сознании как император, захватчик тайно избавился от своего юного подопечного и его матери. Оба были задушены, а труп Алексея помещен в свинцовый гроб, который затем бросили в Босфор, чтобы скрыть улики. Нескольких других членов семьи Комнинов постигла та же участь. С тех пор как в 602 году Фока убил Маврикия и его семью, ни один узурпатор не избавлялся столь безжалостно от всех связанных с его предшественником. Прошло не так много времени, и население Константинополя поняло, что с молодым багрянородным императором что-то случилось, но это не вызвало бурных протестов, вероятно потому, что Андроник сам был членом императорской семьи, а также потому, что, придя к власти, он объявил одной из своих целей обуздание ненавистных сборщиков налогов. И конечно, никто не стал открыто протестовать, когда он взошел на престол как Андроник I (правил в 1183–1185 гг.).

Однако кое-кого обмануть было не так просто. На Западе захват престола Андроником восприняли с большой тревогой, и виной тому было событие, произошедшее, когда узурпатор прибыл в Константинополь в 1182 году. Войдя в город, его солдаты вместе с толпой константинопольцев ринулись в итальянский квартал, расположенный на берегу бухты Золотой Рог. В это время в городе было мало венецианцев — Мануил I выслал их в 1171 году, но других итальянских купцов, в частности генуэзских и пизанских, ненавидели за их торговые привилегии ничуть не меньше. Многие из них поняли, что сейчас произойдет, и побежали к своим кораблям, но те, кто не мог бежать, остались. Толпа ворвалась в Латинскую богадельню, ее обитатели были убиты прямо в своих постелях. На улицах расправлялись с беременными женщинами и детьми. Среди погибших был священник из Рима, который находился в Константинополе по делам церкви. Маловероятно, что эту кровавую расправу приказал устроить Андроник: она ничего не дала ему, и он не был как-то особенно настроен против латинян. Как и все его предшественники, Андроник использовал латинских наемников и заключал торговые договоры с итальянцами. И это он вновь пришел к соглашению с венецианцами, изгнанными при Мануиле, что позволило им вернуться в город с прежними привилегиями. Но даже если эта вспышка насилия в 1182 году не была санкционирована сверху, образ Византии на христианском Западе померк и уже никогда не стал прежним.

Однако это было лишь первое из многих бедствий, случившихся за время короткого правления Андроника. Еще худшим злом стала вновь возникшая напряженность в отношениях императора и провинциальной аристократии. Утрата Малой Азии и экономическое и военное возрождение при Комнинах на время положили конец мятежам недовольных полководцев, но теперь они возобновились. Едва Андроник закрепился в Константинополе, как выяснилось, что большинство городов Малой Азии, находящихся под управлением семьи Ватац, отказываются признавать его власть. Весной 1184 года восстание было жестоко подавлено, но Андроник стал параноидально подозрительным: ему казалось, что любой знатный человек, обладающий богатством и землями, что-то против него замышляет. Пойдя гораздо дальше, чем Василий II, Андроник распорядился, чтобы его огромный портрет был помещен на наружной стене церкви в центре Константинополя. На нем император был в крестьянском одеянии и держал в руках серп, и это должно было показать, что он выступает на стороне бедных против сильных мира сего. А перед своими сыновьями Андроник хвастался, что избавит их от гигантов, так что после его ухода под их правлением останутся только пигмеи. Добиваясь этого, он устроил царство террора. Даже ближайшие сторонники императора не были в безопасности. В мае 1184 года по его приказу двух сановников, которые помогли ему прийти к власти, побивали камнями, пока те не потеряли сознание, а затем посадили на кол. Их преступление заключалось в том, что они поручились за друга, подозревавшегося в измене, который потом сбежал из города. Неудивительно, что многие знатные люди, жившие в Константинополе, не стали дожидаться, пока стража Андроника придет за ними, а скрылись за границей, отправившись к норманнскому правителю Сицилии или ко двору султана Салах ад-Дина, основателя династии Айюбидов, который, свергнув Фатимидов, правил теперь Сирией и Египтом.

За пределами Константинополя репрессивное правление Андроника привело к еще более серьезным последствиям, дав толчок росту сепаратизма провинций. В 1184 году один из родственников Андроника, Исаак Комнин, бывший губернатор Киликии, отправился с войском из Малой Азии на Кипр. Там он представил поддельное письмо императора о назначении его на пост губернатора острова. А став правителем, раскрыл свои намерения, провозгласив себя императором. Конечной целью Исаака было дойти до самого Константинополя, но его мятеж привел лишь к отделению Кипра от остальной Византии. Он правил самостоятельно вплоть до 1191 года, когда остров был захвачен королем Англии, Ричардом Львиное Сердце, направлявшимся в Крестовый поход на Святую землю. После этого остров так и не вернулся под власть Византийской империи.

Правление Андроника оборвалось в сентябре 1185 года. Причиной послужило то, что его подручные явились в дом богатого сановника, Исаака Ангела, чтобы арестовать его за измену. Зная, что это означает верную смерть, Ангел вскочил на коня и, убив одного из стражников, вырвался на улицу и галопом поскакал к собору Святой Софии. Укрывшись там, он провозгласил себя императором, и жители Константинополя, которые безмолвно позволили Андронику убить Алексея II, теперь выступили в поддержку Исаака. Видя, как оборачивается дело, Андроник попытался бежать из города, но был схвачен и доставлен обратно. Конец его был ужасен: обезумевшая толпа растерзала низложенного императора на ипподроме.

Воцарение нового императора в лице Исаака II Ангела (правил в 1185–1195 гг.) и новой династии не положило конец сепаратизму и нестабильности. Исаак сидел на престоле меньше года, когда началось восстание в Болгарии. Оно возникло не из-за роста националистических настроений и стремления поквитаться за поражение 1018 года, а из-за недовольства местных дворян их положением в имперской иерархии и высокими налогами. Больше того, поначалу восстание возглавили не болгары, а валахи. Ранее, в 1186 году, когда Исаак II находился в Кипселе во Фракии, к нему явились два брата-валаха, Петр и Асень. Они сделали императору предложение, привычное для византийских правителей: братья готовы были служить со своими воинами в византийской армии за вознаграждение, в данном случае за земли в районе Балканских гор. Когда их просьба была отклонена, валахи разгневались. Началась горячая перепалка, и один из родственников императора ударил Асеня в лицо. Братья уехали, поклявшись отомстить, и вскоре, сыграв на недовольстве валахов введением нового налога, потребовавшегося, чтобы оплатить свадьбу императора, собрали войско и повели его на Преслав. Византийская армия отбросила их за Дунай, но там Петр и Асень заключили союз с тюркскими половцами. В следующем году они вернулись и разгромили византийцев, заставив их покинуть территорию между Дунаем и Балканскими горами. И поскольку теперь Асень и его войско контролировали земли, которые были сердцем старого Булгарского ханства, он провозгласил себя царем Болгарии. В 1202 году византийцам пришлось смириться с неизбежным и признать независимость болгар.

Но потеря Болгарии стала лишь частью более широкого явления. По всей империи местные военачальники объявляли себя правителями в своих округах, начинали сами собирать налоги и не повиновались центральной власти. В Македонии валахский наемник по имени Добромир Хриз, который воевал на стороне византийцев против Петра и Асеня, захватил крепость Струмица и подчинил себе окрестные земли. В Филадельфии в Малой Азии Феодор Мангафас провозгласил себя императором и начал чеканить серебряные монеты со своим изображением. В Греции Лев Сгур захватил Аргос и Коринф. В этих мятежах не было ничего неожиданного и нового. Они возникли на почве давнишнего недовольства многих провинций далекой столицей, которая лишь настойчиво требовала налоговых поступлений и не могла предоставить защиту. Непривычным был лишь масштаб мятежей.

Сепаратизм наместников провинций сопровождался нестабильностью в центре. В 1187 году правление Исаака II оказалось под угрозой, когда один из лучших полководцев империи, Алексей Врана, поднял бунт и осадил Константинополь. В тот раз Исаак удержался у власти, но в 1195 году был свергнут собственным братом, который стал править как Алексей III Ангел (1195–1203 гг.). В свое царствование Алексей также столкнулся с частыми заговорами и мятежами. Один из самых серьезных произошел в 1200 году, когда Иоанн Аксух Комнин, правнук императора Иоанна II, ворвался с группой своих сторонников в Большой дворец и уселся на императорский трон. Прибежавшие стражники Алексея разгромили мятежников, Иоанн Комнин был пойман, и ему отрубили голову.

* * *

Неудивительно, что в круговерти бесконечных заговоров и борьбы с ними, происходившей в 1180-е и 1190-е годы, императоры династии Ангелов считали, что существует лишь одна сила, на которую они всегда могут рассчитывать, — латиняне: западноевропейцы помогли спасти империю после потери Малой Азии и, несомненно, сделают это снова. Подобно Мануилу I, и Исаак и Алексей Ангелы держали латинян в качестве секретарей и послов, особенно в западных державах, но превыше всего ценились военные навыки чужеземцев. Когда в 1187 году грозный полководец Алексей Врана осадил Константинополь, чтобы захватить престол, инстинктивной реакцией Исаака II было укрыться за городскими стенами в надежде, что восстание само собой сойдет на нет. Так случилось, что незадолго до того в Константинополь прибыл Конрад Монферратский, отпрыск итальянского княжеского дома, чтобы взять замуж сестру Исаака, Феодору. Войдя в залу, где император обедал, Конрад заставил Исаака покраснеть от смущения, когда громко заявил, что его будущий шурин должен бы заниматься военными приготовлениями, а не едой. По настоя­нию Конрада, войско Исаака вышло за стены, чтобы атаковать армию Враны. Конрад, одетый в яркие красные одежды и без шлема, с открытым лицом, сам командовал основными силами, где были собраны лучшие подразделения латинян. Он возглавил кавалерийскую атаку против Враны, сокрушил соперников и сошелся лицом к лицу с предводителем бунтовщиков. Конрад сбил Врану с коня. Ошеломленный Врана просил его о пощаде и получил от Конрада заверение, что ничего плохого с ним не случится — кроме того, что ему отрубят голову! Так и случилось: прилюдно, на Августеоне, генералу отрубили сначала ногу, а потом голову.

Вновь и вновь византийские императоры спасались при аналогичных обстоятельствах. Когда народ Константинополя стал протестовать против выбранного Исааком II патриарха, варяжская гвардия сопроводила нового главу церкви в собор Святой Софии и тем спасла положение. В 1200 году стражники-латиняне Алексея III взяли штурмом дворец и подавили мятеж Иоанна Аксуха Комнина. Однако теперь такая зависимость от латинян стала опаснее, чем когда-либо. И проблема заключалась не только в том, что раскол между церквями так и не удалось преодолеть и это позволяло оправдывать агрессивные действия против Византии, но и в том, что имидж империи на Западе был в последние десятилетия XII века изрядно подпорчен. Расправа над итальянскими купцами в Константинополе во время переворота Андроника в 1182 году убедила западноевропейцев в том, что византийцы тайно лелеют глубокую ненависть к латинянам. Когда в 1187 году Салах ад-Дин захватил Иерусалим, ответственность за это была возложена, причем совершенно незаслуженно, на византийцев, которых обвинили в подстрекательстве и помощи мусульманам. Византийцев стали воспринимать в лучшем случае как не особо ревностных сторонников освобождения Гроба Господня, а в худшем — как злонамеренных и двуличных лицемеров, постоянно замышляющих предательство крестоносцев. Вследствие этого предводители движения крестоносцев пришли к мысли, что нужно заставить империю тратить свои богатства на отвое­вание Иерусалима. Именно эти представления сделали столь опасным для византийцев использование крупных военных сил латинян.

* * *

На западноевропейцев опирались не только византийские императоры, которым нужно было удерживать власть, но и те, кто стремился свергнуть их: когда в 1181 году принцесса Мария Комнина, дочь Мануила I, подняла мятеж против регентов юного Алексея II, она тут же набрала себе сторонников среди итальянцев. Поэтому, когда в 1201 году созрел новый заговор против Алексея III Ангела, вполне естественно, что его участники стали искать военной поддержки на Западе. В центре заговора был низложенный Исаак II, которого в 1195 году ослепили и отправили в порт на побережье Босфора, к северу от Константинополя. Его заключение было вполне спокойным и комфортным. Экс-император мог принимать посетителей, и многие из них были латинянами. Через них он сумел переправить письма дочери, которая была замужем за немецким герцогом Филиппом Швабским, и организовать побег сына Алексея из Византии в октябре 1201 года на пизанском корабле, который доставил его в Италию. Когда 18 месяцев спустя, в 1203 году, молодой Алексей вернулся, его сопровождали венецианский флот и грозное войско латинян.

Это было войско Четвертого крестового похода, предводители которого согласились отложить поход в Египет только потому, что Алексей пообещал им огромную сумму денег и обеспечение предстоящей кампании. Он также пообещал поддерживать армию в Иерусалиме и защищать его после того, как он будет отбит, и положить конец расколу между церквями. Сделка крестоносцев устроила. Хотя им предстояло потерять какое-то время на восстановление в Константинополе законного императора Исаака II, но зато они достигали этим своей цели: ведь теперь византийцы должны были наконец сыграть подобающую их положению роль в освобождении и защите Святой земли.

Как всегда во время осад Константинополя, за прибытием латинского войска последовала пауза: стоявшие за стенами города должны были найти кого-то среди находившихся внутри, кого можно было бы убедить открыть ворота. Молодой Алексей Ангел даже подплыл на корабле к морским стенам, чтобы обратиться к горожанам и призвать их отречься от его дяди Алексея III. Но жители Константинополя проигнорировали его призывы. И тогда в июле латиняне прорвали цепь, закрывавшую вход в Золотой Рог, и венецианский флот вошел в гавань. Начался штурм стен, защищавших город со стороны моря. Этого оказалось достаточно для Алексея III, который отчаялся удержать свой трон: под покровом ночи он бежал из города. Исаак II был восстановлен на престоле и правил вместе с сыном, который стал Алексеем IV. Снова, как и в 1081 году, помощь латинян привела к низложению одного императора и возведению на престол другого.

Однако почти сразу стало ясно, насколько опасны могут быть латиняне. За их услуги всегда надо было платить. С утратой столь многих территорий после 1180 года налоговые поступ­ления в имперскую казну сократились, и, казалось, неисчерпаемый источник золота, приманившего так много великих воинов на службу Византии, оскудел. Еще в 1187 году, когда Конрад Монферратский спас Исаака II от Алексея Враны, его латинским войскам отплатили тем, что отдали им на разграб­ление поселения за пределами городских стен. Тогда итальянский маркграф был обижен скромностью вознаграждения, предложенного ему Исааком, и покинул Константинополь. Те же трудности возникли и сейчас. Алексей IV обнаружил, что запасов византийской казны хватает на то, чтобы заплатить крестоносцам и венецианцам лишь часть того, что он сгоряча наобещал. Он собрал для них все, что мог, даже конфисковал драгоценную церковную утварь, но этого было мало.

На этом этапе крестоносцы могли бы довольствоваться уже полученным и покинуть город. В конце концов, никаких дел в византийской столице у них не было, и, более того, Папа запретил им идти на Константинополь. Но их запасы были на исходе, и уже наступила зима, когда переход в открытом море мог быть опасен. Поэтому они ждали и вопреки всему надеялись на то, что Алексей IV предоставит им все, что обещал. Их надежды истаяли в январе 1204 года, когда Алексей IV и Исаак II был свергнуты в результате дворцового переворота, организованного царедворцем по имени Алексей Мурзуфл. Новый император, Алексей V, сразу же приостановил все платежи флоту и армии латинян и приготовился защищать Константинополь.

Возможно, византийцы надеялись, что нападения не последует. В конце концов, крестоносцы и венецианцы по-прежнему были связаны клятвой бороться с неверными и освободить Гроб Господень. Действительно, многие в армии крестоносцев чувствовали, что обратить свое оружие против христианского города означало бы предать эту клятву. Однако их сомнения были развеяны священниками, сопровождавшими армию. Они заверили воинов в том, что, поскольку византийцы были раскольниками, действовавшими против Крестового похода, напасть на них было вполне праведным делом. Венецианский флот уже стоял в Золотом Роге, и его кораблям оставалось лишь подплыть к стенам и атаковать наиболее уязвимый их участок.

Когда в апреле 1204 года начался захват Константинополя, византийцы все еще демонстрировали странную двойственность, которая всегда отличала их отношение к латинянам. Многие из них называли западноевропейцев варварами и раскольниками, но сопротивление оказывали довольно-таки вялое. Вероятно, защитники города по-прежнему воспринимали происходящее как продолжение борьбы между двумя претендентами на престол, а не как нападение иностранных захватчиков и потому не видели причин биться не на жизнь, а на смерть. Серьезный отпор крестоносцам у морских стен дали, как всегда, лишь латиняне, находившиеся на службе у Византии: английские и датские наемники. А византийские войска таяли, едва крестоносцы начинали одерживать верх. Один солдат из Пикардии пробивался через задние ворота, разрубленные топорами, и, когда он замахнулся мечом на защитников, все они разбежались. Когда же победоносные крестоносцы ворвались на улицы города, некоторые приветствовали их криками: «Святой император маркграф!». Эти горожане явно думали, что предводитель Крестового похода Бонифаций, маркграф Монферратский и брат Конрада, станет новым византийским императором. Многие продолжали верить в это даже тогда, когда крестоносцы начали грабить город, не щадя и церкви. В конце концов, это было ожидаемо. Войско Никифора Фоки сделало то же самое в 963 году, а латинские наемники Алексея I — в 1081-м. Без сомнения, многие надеялись, что, когда пыль осядет, все вернется на свои места.

Они ошибались, но только в последующие дни смогли осознать всю чудовищность этой ошибки. Византийцы потеряли столицу, свой важнейший оплот, который в прошлом позволял им выстоять против персов, аваров и арабов. Они утратили Константинополь, потому что на него напали не неверные, но те, кто, как выразился один из византийцев, «несли Крест Христа на своих плечах», люди, которых они считали неотъемлемой частью своего мира. Христиане-латиняне нанесли византийцам сокрушительный удар, хотя прежде тем всегда удавалось отражать такие удары.