Личная забота: первый фактор радикальной откровенности

Мой первый урок того, почему так важно проявлять личную обеспокоенность, состоялся в Москве 4 июля 1992 года, когда я стояла, укрывшись от дождя под брезентом, с десятью лучшими в мире гранильщиками алмазов, которых пыталась нанять. В ту пору я работала в нью-йоркской алмазообрабатывающей компании. Два года назад окончила колледж, где специализировалась на русской литературе. Полученное образование никак не соответствовало ситуации, в которой я оказалась, но и задача требовала простого здравого смысла, а не глубинного понимания человеческой природы. Нужно было убедить этих людей уйти с государственной фабрики в России, платившей им зарплату в рублях, почти ничего тогда не стоивших. А я могла платить им американскими долларами – и хорошо платить. Ведь так нужно мотивировать людей, верно? Нужно заплатить им.

Нет, не так просто. Гранильщики сперва хотели пойти на пикник.

И вот мы стояли под шатром, ели шашлык – небольшие жареные кусочки мяса и маленькие кислые яблоки, передавая друг другу бутылку водки, а гранильщики осыпали меня вопросами. Первым моим заданием для них было изготовление уникальных серег, для чего нужно было разрезать бриллиант в 100 карат.

– Кто может позволить себе такие драгоценности? – хотели они знать.

Я рассказывала им, что это – подарок шейха из Саудовской Аравии своей жене, родившей ему двойню. Как используются лазеры для огранки алмазов? Я пообещала свозить их в Израиль и показать новые технологии, все еще менее эффективные, чем используемые ими медные круги. Они хотели выучить английский. Я пообещала лично обучить их. А можем мы каждую неделю (или как-нибудь так) собираться за ужином? Разумеется. Как только мы осушили бутылку, они задали еще один вопрос:

– Если в России все полетит к чертям, вы вытащите нас с семьями отсюда?

И я поняла, что это волновало их больше всего. К концу наших посиделок я осознала, что самое важное, что могу сделать, и то, чего не могло сделать государство, – просто не наплевать на них, позаботиться о них самой.

Они согласились работать. И внезапно долгие вечера, проведенные за чтением романов русских писателей, стали полезными для моей карьеры. Всю жизнь я была решительно против того, чтобы «выйти в боссы», поскольку видела в них бездушных убийц мечты, кого-то подобного Дилберту. Теперь я поняла, что вопрос, сподвигнувший меня к изучению русской литературы: почему некоторые живут продуктивно и счастливо, а другие чувствуют себя, как сказал Маркс, отчужденными от своего труда, – центральный в работе любого босса. По сути, моей работой было доставить коллегам больше радости и меньше страданий. Человечность же служит вспомогательным средством, а не преградой на пути к эффективности.

Через два года после того пикника я организовала первое для своих подопечных путешествие за пределы родины. И помогла справиться с диссонансом, который они ощутили, когда прочувствовали разницу между тем, что им дало советское образование, и реальным миром. Разумеется, научила их английскому и проводила время с их семьями. А они обрабатывали алмазы для нашей компании, ежегодно получавшей более $100 миллионов.

Кажется очевидным, что хороший босс должен проявлять личный интерес к людям, находящимся в его прямом подчинении. Очень немногие начинают свою карьеру, думая: «Мне наплевать на людей, так что из меня выйдет отличный босс». И все же часто случается так, что люди чувствуют себя пешками или низшим классом не только в корпоративной иерархии, но и на базовом человеческом уровне.

Одна из причин, по которой людям не удается проявлять «личный интерес», – господствующее предписание «не выходить за рамки профессионализма». Это становится преградой для самого важного. Все мы – люди со своими чувствами, и даже на работе хотим, чтобы нас считали таковыми. Если этого не происходит, если мы понимаем, что должны отказаться от того, кем на самом деле являемся, наступает отчуждение. А из-за него мы начинаем ненавидеть работу. Для большинства боссов быть профессионалом означает приходить вовремя, выполнять свою работу и никак не выказывать чувств (если только они не обусловлены некоей «мотивацией» или чем-то подобным). В результате никто не чувствует себя комфортно, будучи самим собой на работе.

Фред Кофман, мой коуч в Google, был сторонником подхода, противоречащего так называемому простому профессионализму: «На работу принеси всего себя». Эта фраза стала культовой – загуглите ее и получите больше восьми миллионов ссылок. Шерил Сэндберг использовала ее в своей речи в Гарварде, Майк Роббинс посвятил ей целый выпуск TEDx в 2016 году, а Стюарт Баттерфилд, СЕО Slack, сделал девизом своей компании. Всецело посвятить себя работе – концепция, которой трудно дать точную характеристику, ее можно лишь прочувствовать, полностью открывшись ей. Часто это значит смоделировать свое поведение так, чтобы показать некую уязвимость перед подчиненными или просто развить способность признать, что у тебя сегодня – «плохой день». А для того, чтобы остальные могли следовать вашему примеру, надо создать для этого условия.

Вдобавок к одержимости «профессионализмом» существует еще одна, менее благородная причина, по которой людям не удается проявлять «личный интерес». Когда они становятся боссами, некоторые осознанно или подсознательно начинают чувствовать, что они лучше тех, кто на них работает. Увы, с подобным настроем невозможно стать крутым боссом; скорее люди захотят послать вас куда подальше. Вряд ли есть что-то более губительное для человеческих отношений, нежели чувство превосходства. Вот почему я отказываюсь употреблять слово «вышестоящий» в качестве синонима к «боссу». И стараюсь по возможности избегать слова «сотрудник».

Когда-то я работала на человека, сказавшего мне:

– В отношениях всегда есть хищник и жертва.

Не стоит и говорить, что долго наши трудовые отношения не продлились. Разумеется, если вы босс, некая иерархия существует. И не стоит притворяться, будто это не так. Другое дело, что стоит помнить: быть боссом – это работа, а не оценочное суждение.

Личный интерес – антидот машинальному профессионализму и менеджерскому высокомерию. Почему я непременно добавляю здесь определение «личный»? Да потому что «дежурный» интерес к работе человека или его карьере ничего не значит. Отношения можно построить, только если вы по-настоящему заинтересованы в человеке – в целом, полностью.

Причем личный интерес не означает, будто нужно обязательно помнить, когда у кого день рождения и как зовут каждого из членов его семьи. И смысл его не в том, чтобы делиться подробностями личной жизни или завязывать разговор на встрече, на которую вы не хотели идти. Личный интерес – значит делать то, в чем вы уверены. Понимать, что каждый из нас – человек с собственной жизнью и стремлениями, выходящими далеко за пределы общего дела. Это значит находить время для хорошей беседы. Узнать друг друга лучше с личностной точки зрения. Понять, что людям важно. Поделиться тем, что заставляет нас вставать по утрам и идти на работу – а что может оказать обратное действие.

Дело не только в том, чтобы вы своими действиями дали понять, что вам не все равно. Помимо этого, вы должны быть готовым и к тому, что человек, который вам глубоко небезразличен, будет ненавидеть вас. Вспомните фильм «Чудо на льду», сюжет которого повествует об олимпийской сборной США по хоккею в 1980 году и отлично отражает подобную ситуацию. Главный тренер Херб Брукс столь усердно работает с командой, что становится всеобщим врагом. Но зритель понимает, как сильно он переживает за каждого игрока, и становится больно смотреть на то, насколько медленно хоккеисты это осознают. Когда ты босс, то иногда чувствуешь себя как на пустой улице с односторонним движением – особенно поначалу. И это НОРМАЛЬНО. Если вы умеете держать удар, вероятность того, что члены вашей команды сами станут отличными боссами, когда у них появятся свои подчиненные, возрастет. Как только люди поймут, каково это, когда у тебя хороший босс, то естественным образом они сами захотят стать такими. Это большая награда: наблюдать за тем, как те, кому ты помог, преуспевают в своем деле и помогают другим.