Глава 8
Шаг за шагом
С утра Лыков засел в сыскной и просматривал агентурные донесения. Он не верил, что осведы обошли вниманием такую фигуру, как Варивода. Парень начинал рядовым грабителем. Его должны были знать скупщики краденого, пристанодержатели, товарищи по ремеслу. Их регулярно ловили и допрашивали. Злец неизбежно мелькал в разговорах, обязательно мелькал. Просто у людей Пришельцева никак не завершится напряженный период. В России с бандами почти что покончили, полицейские перевели дух, занялись отложенными с девятьсот пятого года делами. А здесь никак не переведут. Семь лет идет война, и края ей не видать. Нужно посмотреть на отчеты свежим взглядом.
Кроме того, сведения о преступнике могли обнаружиться в архиве городского управления полиции. Сыскное отделение в Екатеринодаре появилось в девятьсот восьмом году. А налетчик Варивода начал свои подвиги за несколько лет до этого.
В результате статский советник корпел за столом, вчитывался в «шкурки», делал выписки, сопоставлял и анализировал обрывки информации. Работа сыщика в меньшей степени состоит из засад, задержаний и облав. Больше времени занимает бумажная рутина, из которой нужно уметь извлечь нужные сведения.
К двум часам дня питерец утомился. Он решил пообедать, а на сытый желудок обойти полицейское управление и Окружный суд, изучить архивы.
Статский советник прошел по Посполитакинской, свернул на Соборную. Когда он миновал синагогу, вдруг увидел впереди группу городовых под командой помощника пристава. Служивые толпились у входа в пивную, не решаясь туда ворваться.
– Что тут происходит? – обратился командированный к старшему. Однако тот резко бросил в ответ:
– Идите, господин, своей дорогой. Не вмешивайтесь в операцию.
По сути он был прав. Алексей Николаевич решил промолчать о своей должности. Он зашагал прочь, дошел до ворот и шмыгнул в них. У задней двери пивной никого не было. Это что за операция, если пути отхода не перекрыли? Не успел Лыков мысленно обругать коллег, как изнутри на него поперли люди. Первым выбежал корпусный парень в бекирке и с револьвером в руке. Не раздумывая, сыщик врезал ему под дых, вырвал оружие, а согнувшегося пополам молодчика втолкнул обратно. Сунувшийся следом бородач споткнулся о сообщника и полетел через него кубарем, громко ругаясь. Лыков пинком в голову уложил матерщинника, выстрелил на воздух и крикнул:
– Полиция! Бросай оружие и выходи по одному с поднятыми руками!
И тут же спрятался за косяк. Предосторожность оказалась не лишней. Изнутри грохнуло, пуля впилась в забор напротив. За забором взвизгнула женщина и залаяла собака. Лишь бы никого там не зацепили, подумал Лыков и приготовился к обороне. Но больше выстрелов не последовало. Вскоре за порогом затопали сапоги, кто-то крикнул: «Брось, гад, задавлю!» А потом тот же голос спросил:
– Кто там? Андрей! Ступаченко, это ты?
– Тут статский советник Лыков. Двое лежат, я держу их на мушке. Можете выходить.
Из двери высунулся тот самый помощник пристава, который прогнал питерца. Он быстро оценил обстановку, перешагнул через лежащие тела и первым делом забрал у Лыкова наган. Тот отдал его безропотно и вытащил из кармана свой браунинг.
– Бородатый полежит, я ему в голову ногой заехал. А парень сейчас очухается.
Наружу вылезли городовые и принялись обыскивать и вязать арестованных.
– Другие как? – крикнул внутрь помощник пристава.
– Двоих еще приняли, ваше благородие! – отозвались из пивной.
– Тащи их на улицу!
– Есть!
Лыков молча наблюдал. Дело было сделано, и, видимо, обошлось без крови.
Он дал городовым отойти и укоризненно спросил их начальника:
– Вы почему не перекрыли черный ход?
– Виноват, – ответил тот. – Быстро все случилось. Телефонировали, что в пивной Бабейко грабят посетителей. Мы и полетели. Позвольте представиться: помощник пристава Первой части Григонис. А вы тот самый Лыков? Который по Высочайшему повелению?
– Да. Вы уж это, не вписывайте меня в рапорт. Сами, мол, справились. Хорошо? А я взамен умолчу о вашем промахе.
– Спасибо, ваше высокородие. Я на будущее того… учту.
– Вот-вот.
Сдав дело с рук, командированный двинулся дальше. Но, как оказалось, городские происшествия на этом не закончились. Спустя четыре часа Алексей Николаевич возвращался в сыскное. Он шел по Рашпилевской улице мимо кондитерской, когда изнутри раздалось вдруг несколько выстрелов. Опять Лыкову пришлось извлекать браунинг. Как только он подбежал к двери, оттуда вывалился на улицу надзиратель Жуковский. Согнувшись в три погибели, он выплюнул на мостовую зубы и свирепо посмотрел на питерца. Но тут же узнал его и сказал без предисловий:
– Посмотрите, как там Миша.
– Что случилось?
– Убил я их обоих, можно заходить. Мишу Вольского положили…
Алексей Николаевич ворвался в кондитерскую и понял, что браунинг ему уже не понадобится. На полу лежали двое, по виду налетчики. А у стойки скрючился городовой сыскного отделения Вольский. Его бекеша была пробита пулями в нескольких местах, кровь заливала грудь и шаровары.
Статский советник принялся перевязывать раненого его же рубахой. Тот был в сознании и стонал. Потом прохрипел:
– Ваше высокородие, чего там… Я не жилец, бросьте…
И правда, ран оказалось столько, что смысла их перевязывать, на первый взгляд, не было. Сквозное в груди, потом в голове, в паху, в руке и ноге… Кровь лилась отовсюду. Но сыщик видел и не такое, потому продолжил занятие. Вскоре ему стал помогать немного отдышавшийся надзиратель.
– Иван Павлович, как все вышло? – спросил Лыков, не прекращая перевязку.
– Это Самусьев и Зауташвили, известные громилы. Налетели на кондитерскую. Мы с Михаилом шли мимо, вдруг такое. Бросились на крик, я даже наган вынуть не успел. Сразу мне заехали по мусалам, я упал и, конечно, кызыкнулся. Прошел Крым и Рим, и медные трубы, а попал черту в зубы… Но лежать долго не пришлось – в нас начали стрелять. Вижу, Самусьев Михаила решетит. А грузин на меня наводит. И такое зло меня взяло! Жуковского, пластуна с узким шевроном, какая-то шваль сейчас убьет. Вскочил и давай бороться. Перехватил у Зауташвили руку с револьвером, свой-то уже никак вытащить не дадут. Сцепились не на живот, а насмерть. Вижу, напарник его положил Вольского и в меня целит. Эге, думаю: в своего ты не пальнешь, а я им как щитом прикроюсь. Вспомнил тут отца-мать и все на свете, те несколько секунд, пока мы боролись. Напряг силы – и вырвал у разбойника револьвер. Сначала свалил Самусьева, тот так и стоял наготове, да я успел первый. А потом уж к голове грузина приставил и…
– Молодец, Иван Палыч, в одиночку двоих поборол. Я подам рапорт министру.
Тут в кондитерскую прибежали городовые. Раненого отправили в войсковую больницу. Появились Пришельцев, фотограф, судебный следователь и пристав Первой части Персиянов. Жуковский, хоть и лишился двух зубов, сохранил присутствие духа. Он доложил начальникам, как все было, и хозяин заведения его слова подтвердил.
– Ну денек, – вздохнул Александр Петрович. – Сначала в пивной Бабейко чуть не перестреляли наших ребят. Обошлось, кто-то им помог, а помощник пристава молчит, себе приписывает… Потом на свалке около северного виадука железной дороги нашли тело. Но, похоже, покойник сам упился до смерти. В обед в гостинице «Константинополь» поножовщина между постояльцами случилась. А из табачного магазина на Бурсаковской украли двести янтарных мундштуков. И вот теперь это. Бедный Михаил, выживет ли он после пяти пуль?
Вечером в сыскном отделении все были как в воду опущенные. Наконец телефонировал хирург войсковой больницы. Он сказал, что Вольский будет жить, прямая угроза миновала. Но он уже не сможет продолжить службу.
– Слава Вседержителю! – перекрестился на образа коллежский асессор, и все остальные последовали его примеру.
– Не сможет служить… А пенсия ему, как нижнему чину, не полагается!
– Попробуем выхлопотать награду, – подал голос питерец. – Я, как смогу, поддержу. А Ивану Павловичу впору орден вручить за храбрость и редкостное хладнокровие. Вырвать оружие у врага, застрелить из него сначала второго, что стоит и держит на прицеле, и лишь после этого – первого. Налетели дурни на пластуна! Сей же час пошлю экспресс Курлову.
Узнав, что их товарищ будет жить, сыскные повеселели. Жуковского начальник отправил домой отдыхать, другим раздал задания. В кабинете они остались вдвоем с Лыковым. Тот вынул из кармана листки.
– Александр Петрович, я сегодня архивы терзал. Не верю, что про нашего атамана нигде ничего не осталось. Варивода не из воздуха образовался, а живет здесь который год.
– Я уж думал об этом, да все руки не доходят, – виновато сказал начальник отделения.
– Для этого и прислали вам подмогу, – поддержал коллегу сыщик. – У вас весь город на плечах, а у меня время имеется. И вот что я накопал.
Коллежский асессор отложил свои бумаги и вперил в питерца пытливый взгляд:
– Неужто нашли?
– Кажется, да. Помните приметы атамана?
– Злая наружность, высокий, руки всегда красные.
– А еще?
Пришельцев задумался, потом сказал:
– Больше не помню.
– Грузины, которые вместе с ним грабили банк и потом попались, дополнили кое-что.
– А я и не читал те протоколы, – спохватился коллежский асессор. – Допрос ведь был в Тифлисе. Мне не присылали.
– Я сам запросил и получил по телеграфу. Двое из арестованных упомянули, что у Вариводы глаза навыкате.
Пришельцев схватил листки:
– Действительно. Но что это нам дает?
Лыков выложил новый документ:
– Вот протокол допроса Кирилла Выдри. Помните такого?
– Да, это гренадер с Покровки, мы его потом усадили в арестантские отделения.
– Правильно, он и сейчас сидит. Допрос от ноября тысяча девятьсот пятого года. Выдря рассказывает следователю о своих подельниках и упоминает Прокопия Шкуропата по кличке Прошка Булькатый. Это слово ведь с вашего говора переводится как лупоглазый?
– Точно так, – подтвердил кубанец. – Булькатый значит именно лупоглазый. Ну-ка… Вы думаете, это Варивода на заре, так сказать, своей карьеры?
– Очень похож, стервец. Вот что пишет о нем Выдря: Шкуропат высокого росту, костлявые и красные кисти рук, характер властный, подчиняет себе других людей. И очень жестокий.
– Он! Он, харцыз. Прокопий Шкуропат, говорите?
– Да. Полиция после рассказа Выдри стала его искать, но сходу не нашла. А в городе началось такое, что сами помните. Негодяй, видимо, сбежал на время, замел следы, сменил и кличку. Его и потеряли.
– Адрес старый есть?
– Все есть, и адрес, и метрика, и родня с приятелями.
Находка Лыкова сразу давала обильные сведения о преступнике. Прокопий Шкуропат, екатеринодарский мещанин, из православных. Рос без отца, с одной лишь матерью, поскольку был выкрадок. Так называют ребенка, которого незамужняя женщина родит от женатого мужчины. С детства проявлял необъяснимую жестокость. Мать умерла от холеры, когда сыну исполнилось пятнадцать. Единственная родня – тетка, замужем за Савелием Карандом, владельцем пивной лавки на Кирпичной улице. Парень рос уличником. В шестнадцать лет уехал работать на Садонские рудники под Владикавказом, был цинковозом. Рабочая жизнь не задалась: спьяну Шкуропат покалечил соседа по бараку. Отсидеть срок не успел, попал под амнистию по случаю рождения у государя наследника. Вернулся в Екатеринодар и связался тут с шайкой грабителей. Муж тетки Савелий Каранд был известным полиции пристанодержателем и скупщиком краденого. Он ввел парня в профессиональный преступный мир. Через год Прокопий уже имел кличку Булькатый и водил знакомства с туземцами-конокрадами с левого берега Кубани. Жестокость при грабежах принесла ему недобрую славу, из-за чего и кличка изменилась. Грабителя стали звать Варивода, а полицейское осведомление упустило эту деталь.
– Итак, его зовут Прокопий Шкуропат, – подытожил рассказ Лыкова Пришельцев. – Ловко он нас провел. Вроде бы не великого ума, а всякий раз вовремя ускользает. Кто-то, видать, его прячет. У кого хороший выезд.
– Похоже на то. Атаман сильный, жестокий, легко сколачивает шайку. Деловому человеку с преступными наклонностями такой будет полезен. Варивода-Булькатый прислонился к капиталисту и стал его личным боевиком. Александр Петрович, что у нас со вчерашним списком? Подозрительные капиталисты взяты под наблюдение?
– Легко сказать, да трудно сделать, – ответил начальник сыскной. – Где людей взять? Вольский выбыл. Ладно хоть живой остался… Агентура? Она к капиталистам не вхожа, это в основном проститутки да хозяева притонов, которых мы держим на крючке. И как они подберутся, например, к гласному городской думы, члену Биржевого комитета Асьминкину? Который на благотворительных вечерах сидит рядом с генералом Бабычем?
– Я пытался сегодня поговорить о нем с Азвестопуло, – поддержал кубанца питерец. – И безрезультатно. Ваш табаковод отделался незнанием. По лицу видно, что ему есть что сказать. Но Георгий Харлампиевич уклонился.
– Вот видите. И никто ничего не скажет полиции. Нужен какой-то ход… А ведь помимо Асьминкина есть еще трое подозреваемых.
Лыков прошелся в раздумьях по комнате, снова сел и предложил:
– Я войду к начальнику области с просьбой. Пусть он даст приказание собрать как можно больше сведений о людях из нашего списка. Директор банка, член управы, начальник КОЖУ, канцелярист областного правления, судейские, армия, старшины клубов, газетчики… Все, кто общается с подозреваемыми хоть по службе, хоть за карточным столом, пусть расскажут, что знают. Сплетни, разговоры, неподтвержденные слухи, случаи из жизни, странные поступки, семейные тайны, нечистоплотные сделки…
– Вот это правильно, – согласился коллежский асессор. – И лучше вы, Алексей Николаич, с вашими полномочиями, а не я.
– Что мы еще можем?
– Обыск бы сделать у них в домах, но следователь постановления не выпишет, – вздохнул главный сыщик. – Я, конечно, сам могу, своей властью в случаях, не терпящих отлагательств. Но если ничего не найдем, мне голову снимут… Прислугу вербануть? А на чем я ее поймаю?
– Где обитают наши дельцы?
Пришельцев подошел к плану города:
– Бедросов живет на Рашпилевской, пятьдесят один. Большой особняк со службами, кого хочешь там можно спрятать. Есть еще фабрика на Гимназической и два магазина на Красной. Вдруг там прячется наш злец? Не возьмешь же все это под наблюдение.
– А Кухарский?
– Этот при своем заводе, на Дубинке. Там тоже филера не поставишь, ему сразу блох из головы выгонят.
– А Дробязкин? При своих кирпичах за тюрьмой?
– Нет, этот барин, ему подавай хоромы. Купил дом с флигелем на углу Карасунской и Пластуновской, ничего такой дом. Правда, говорят, дела его пошатнулись. Будто бы он теперь водит старцев.
– Водит старцев? – не понял Лыков.
– Ну, поговорка такая, в смысле бедно живет. Кирпичных заводов у нас тьма, дробязкинский самый слабый. Зря мы его, наверное, взяли на заметку.
– Ну уж нет, – взъелся статский советник. – Как раз такие, попав в трудную ситуацию, и пытаются вернуть себе положение преступными средствами. Глаз да глаз за Дробязкиным! Опять же он нефтью интересуется. Под надзор!
– Как прикажете.
– А где Конона Асьминкина скромная хижина?
– Вот здесь, между Насыпной и Карасунским каналом, – показал кубанец. – Владение немалое, занимает целый квартал, вокруг саженной высоты забор. Внутри сторож с собаками.
– Ого! Не дом, а крепость?
– Тут у многих такие редуты, – защитил дельца коллежский асессор. – Край цивилизованного города, дальше трущобы Дубинки и привокзальные притоны. Еще у него огромный табачный склад за маслобойным заводом Аведовых. Забор общий. Спрятать можно кого угодно. В случае облавы шасть – и у соседа. А там одних рабочих пятьсот человек, завод-то большой, укромных мест много. Удобно, правда?
– Вполне. Выезды у всех есть? Или Дробязкину теперь не до рысаков?
– Держит пароконную коляску с кучером.
Алексей Николаевич глянул на часы с гербом:
– Мне пора на встречу с инженером Юшкиным. А вы, Александр Петрович, не кисните. Напрягите агентуру, чтобы осветили наших подозреваемых. Не одни же блудливые девки у вас на жалованье?
– Ну, есть кое-кто и посерьезнее…
– Вот пусть роют землю. И еще кое-что мы можем. Если ворваться в особняк Асьминкина никто не даст, то проверить барыгу с его пивной лавкой нам по силам. Так?
– Вы предлагаете сделать обыск у Савелия Каранда? – понял Пришельцев.
– Да. Достаньте ордер, подготовьте людей. Я приеду к трем часам утра, чтобы все было наготове. Жуковского только не берите, дайте ему прийти в себя.
