– Это тот ненормальный, который полез в горящий вагон…
– От такого зрелища с каждым может случиться помрачение рассудка. Говорят, там двенадцать человек сгорели заживо.
Лисс приоткрыл один глаз и увидел белую стену. В глазу сразу защипало, и лицо склонившейся над ним монахини в белом клобуке с красным крестом раздвоилось, расплылось… Лисс поспешил закрыть глаз. Жгло лицо и руки, особенно ладони.
– Самоубийство – грех.
Лисс хотел сказать, что не собирался себя убивать, но в горле запершило, и он закашлялся. Кашлять быть очень больно. Он вспомнил ударивший в лицо жар, перемешанный с искрами, – на вдохе. Неудачно вышло.
– Доброе утро! – резкий голос вырвал из опиумного забытья. – Ходячие на перевязку!
Лисс хотел посмотреть на свет сквозь ресницы, но ресниц не было – сгорели. Веки были тяжелыми и мокрыми, а вместо ресниц свет прикрывали соль и сукровица.
Ходячий он или нет? Нехорошо получится, если он не придет на перевязку. Лисс попытался сесть – успокоенные лауданумом ожоги запылали на груди, на плечах, на лице… Это было не пламя – раскаленный воздух, который вырвался из-за распахнутой сквозняком двери. Но на Лиссе затлела мокрая рубаха. Если бы он не вылил ведро воды себе на голову, рубаха бы вспыхнула, а не затлела…
– Ты догадался, что за доктор приходил к тебе вчера? – спросил сосед по палате устало и едко.
– Нет.
– Это психиатр.
– Который лечит сумасшедших?
– Именно, – недобро усмехнулся сосед.
– А… от меня ему чего надо?
– Считается, что попытки самоубийства совершают только сумасшедшие.
– Но я… я же себя не убивал!
– Да ну? А кто по доброй воле кинулся в огонь?
– Да нет же, там еще не было огня. Ну, такого уж…
– А ты знаешь, сколько стоит один день в больнице?
– Дорого, наверное…
– Именно, что дорого. Больница отправит счет железнодорожной компании, а та передаст его в страховую компанию. Но их ушлые агенты быстро разберутся, что ты сам полез в огонь, и платить откажутся.
– Я настаиваю на диагнозе «психопатия». Такое поведение асоциально, оно опасно для окружающих.
– А я считаю, что имело место аффективное состояние. Животный порыв. Пациент – человек низкого происхождения, малообразован. Неудивительно, что в стрессовой ситуации он подчинился животному инстинкту.
– Тебе не кажется, что если человек уподобляется животному, он должен быть признан опасным психопатом?
Лисс ничего не понял из их разговора. И когда один из докторов все же повернулся к нему, Лисс наконец-то осмелился спросить:
– А девочка? Что с ней?
– Какая девочка?
– Девочка, которую я вытащил из вагона. Она жива?
– Ну вот и доказательство: никакого аффекта, пациент в своем поступке не раскаивается. Ему и в голову не приходит, что человек – Человек Разумный! – не будет рисковать жизнью ради чужой ему девочки.
А на следующий день к Лиссу пришла ее мать и без сантиментов спросила:
– Сколько я тебе должна?
Лисс не хотел брать деньги, но сосед по палате сказал: «Бери, пока дают». И за больницу нужно было платить… И психиатры сразу забыли о психопатии.
– Санек, ну потерпи недельку, пришлю тебе нового стажера.
– Не надо стажера! Пришли нормального специалиста!
– Да чем тебя стажеры не устраивают?
– Они тупые.
– Ну а ты там на что? Подучил, объяснил…
– Витя, да я только и делаю, что объясняю! А к тому времени, когда они уже в состоянии отличить муфаланга от собственной задницы, их стажировка заканчивается и надо все начинать сначала!
– Сань, ну сам подумай: кто поедет на твою сортировочную станцию? Да еще и за такие деньги?
– Вить, да я со своего кармана доплачу, только дай специалиста, слышишь? Зашиваюсь!
– Сань, да кому твои подвиги здесь нужны? Бросай ты на хрен свою станцию! Ты что, действительно там всю жизнь прослужить хочешь? Может, я тут за тебя…
Саня оборвал видеосвязь.
Панаторги – представители древнейшей расы – искренне полагали, что помогают человечеству, когда собирают по всему космосу несчастных ксенопотеряшек и возвращают их на «родину». Панаторги были сгустками чистой энергии и не видели разницы между людьми и какой-нибудь разумной плесенью.
Так что принимать и рассортировывать братьев по Вселенной и возвращать их домой человечеству пришлось самостоятельно. С этой целью и созданы были сортировочные станции. Места были не карьерные, у черта на рогах, платили мало, а работы – невпроворот. Шаттлы прибывали сотнями. Всех принять, зарегистрировать, разместить, создать комфортные условия, определить, кто и откуда, отправить на родину… И не дай бог кого-то обидеть! Плесень не плесень, а чуть что – и сразу жалобы в сеть. Да еще с картинками!
Саня быстро шел по вверенной ему станции и еле успевал отвечать на сообщения:
«У нуарцев заканчивается азот! Пришлите еще цистерны!»
«Куда перераспределить пустые клетки после савайотов?»
«Сваи для карадосов класть горизонтально или вертикально?»
«У нас тут преждевременные роды у самаохи! Так что мест больше нет!!!»
И последнее, самое лаконичное: «ТАМАРА!!!»
К докам Саня бежал.
Охранники оцепили опасную зону и теперь боязливо стояли по кругу с оружием наготове, образуя жиденький периметр.
Саня пролез под желтую ленту и уверенно шагнул внутрь шаттла.
В полумраке возвышалась трехметровая фигура с вытянутой головой, увенчанной мощными мандибулами. На груди – не то панцирь, не то доспех. Огромные когтистые лапы. Членистый хвост нервно молотит по полу.
– Тамара, я тебя отправляю домой уже пятый раз. Неужели это так сложно – запомнить с какой ты планеты?
Пластинки на груди заскрежетали, заходили ходуном, хвост со стуком опустился вниз.
– Несложно. Не хотеть. Домой – нет. Война. Скучно. Остаться здесь.
– Здесь?! Да ты себя в зеркало вообще видел?! Там охранник уже полицию собирается вызывать и национальные войска! Да и куда я тебя дену? В карман положу? Кто тебя такого на работу возьмет? Что ты будешь там делать?
В кармане запиликал видеофон. Саня сбросил вызов и ухмыльнулся.
– А впрочем, есть одна вакансия…