Графомен
Последний побег
Зимнее солнце, обычно тусклое и невзрачное, сейчас раскаленным прутом уперлось Доходу в глаз. Горячий пот струился по спине. Ноги в старых валенках с трудом удавалось передвигать по тяжелому снегу. В другое время (было ли когда оно, это «другое время»? ) Доход с удовольствием прогулялся бы на лыжах по живописной северной тайге. Пушистый снег на лапах симпатичных невысоких елочек. Плавные линии сугробов, синее небо, прекрасный вид с холма вниз. Но сейчас тщедушному человечку в старой черной зэковской фуфайке с номером Щ-2036 на спине было не до этого. Собаки лаяли в низине, а значит, его очень скоро могла заметить поисковая команда. После чего захват бежавшего был делом нескольких минут. А потом, если бы даже не забили до смерти по пути в лагерь, все равно проигранному в карты на зоне не жить. Поэтому, несмотря на лай собак, Доход упорно переставлял и переставлял одеревеневшие ноги. В конце концов, когда-нибудь мучение должно закончиться. Главное, не споткнуться и не упасть… не споткнуться и не упасть… не споткнуться… Сил на то, чтобы подняться, у него уже не оставалось.
– Заключенный Сидоров! – прогремело над головой Дохода, и он от неожиданности остановился. – Прекрати делать глупости и злить охрану, сдавайся, а то хуже будет!
Уже много лет никто не называл Сидорова по фамилии, только номер Щ-2036.
– Кума подключили, значит дела их плохи, – усмехнулся Доход и с усилием дернул правую ногу в дырявых ватных штанах. Главное, сделать несколько шагов, а дальше пойдет… дальше пойдет… пойдет как по маслу. Но шаги никак не делались, а лай собак не прекращался. Даже становился ближе.
– Заключенный Сидоров…
Доход больше не слушал ничего, он взревел от боли и все-таки переставил сначала одну, а потом другую ногу, медленно вылез на гребень сопки. Что дальше? Доход не знал. Последние сутки он шел наугад. Сначала собирался выйти к железной дороге, но, когда в назначенное время в ожидаемом месте ее не оказалось, Доход заподозрил, что сбился с пути.
Несколько часов назад над ним пролетел кукурузник, потом послышался лай собак – тогда он окончательно понял, что план провалился. И сейчас брел наугад, желая только одного – оторваться от погони и где-нибудь отлежаться.
За вершиной открылся крутой склон, под которым на изгибе реки лежало большое село. Из труб вертикально поднимались ввысь серые струи дыма. Лаяли собаки. Но на улице никого не было видно.
«Засада!» – мелькнуло у Дохода в голове. Но деваться было некуда, и он припустил вниз. Быстрее… потом еще быстрее. Потом споткнулся и кубарем покатился, успев только прикрыть лицо ветхими рукавицами. Его несколько раз подбросило, ободрало руки о чахлую ель… И вот уже Доход хлопается о крышу покосившегося дощатого сарая, пробивает перекрытия и в потоке снега рушится вниз.
Собаки лают на склоне. Но Доход, не шевелясь, распластался на старых дровах. Сил подняться у него нет.
***
Поздняя, но бурная весна, как последняя любовь перезрелую бабу, накрыла Суру. Из-под снега полезли кучки прелых опилок. Недели не прошло, как ноздреватый лед, державший реку в строгости с октября, сорвался в свой последний поход на север. Холода окончательно отступили, и в поселке настали желанные тепло и свежая сырость.
Чавкая раскинувшейся по улице опилочно-снеговой жижей, постаревший на семь лет Доход в засаленной болоньевой куртке и грязных штанах цвета хаки тащил на холке большой бесформенный мешок. Сбоку на веревке шла красавица японская лайка-акита Лиса. Остановившись у нужной избы, Доход запустил руку через забор и отомкнул калитку. Зашел во двор и накинул щеколду обратно. Из будки тут же выкатился дворовый сторож Шарик и залился истеричным визгливым лаем. В ответ Лиса коротко и угрожающе рыкнула, и Шарик, заткнувшись, полез обратно в будку.
В избе на лай Шарика к окну прильнула хозяйка, полная моложавая Ксюха.
– Миш, – кликнула она мужа, – опять этот твой Доход заявился. Еще и крокодила своего приволок. Когда ты его уже отвадишь сюда ходить?
Из спальни, позевывая, вывалился краснорожий пузатый хозяин Мишка в майке-алкоголичке и семейных трусах.
– Не твоего ума дело! Он мне столько шкур каждый месяц приносит, сколько другие только по пьяни нахвастать горазды!
Миша открыл створку окна и крикнул Доходу:
– Доход! Привяжи свою и проходи в сени. Сейчас выйду!
Когда Мишка захлопнул окно, Ксюха тут же снова завела шарманку:
– Дурак ты, дурак! Ты на него посмотри – он же убийца! По нему зона горькими слезами плачет. Палычу сказать про него, и поедет куда надо! А крокодила его – на шапку! Не хочешь, я сама сделаю…
Мишка угрожающе осклабился, натягивая на себя новый рабочий комбинезон.
– Да не зуди ты! Сделает она… Я те так сделаю! Весь бизнес мне порушить хочешь, дура? А кто опять в Египет на следующей неделе собирался? За братцем своим лучше смотри! Опять на ходку собрался, остолоп!
Ксюха оскорбленно замолчала. Но когда Мишка уже собрался выходить, не удержалась и крикнула ему в спину:
– Убьет он тебя! Говорю, убьет! А Серега – что Серега? Купили там всех в суде… там все купленные, потому и посадят…
Мишка досадливо махнул рукой и вышел в сени, плотно притворив за собой дверь.
В сенях стоял влажный полумрак. Доход молча опустил перед Мишкой туго набитый мешок. Развязал. Из мешка показались собачьи шкуры. Мишка присел над мехом и запустил в него руки. Он сноровисто перебирал шкуры, про себя что-то считая и шевеля губами.
– Не порченые? – поинтересовался он для порядка.
Доход ничего не ответил. Он внимательно смотрел за тем, как Мишка преувеличенно внимательно разглядывал каждую шкурку на свет в открытый дверной проем, дул на нее, водил ладонью по поверхности. Наконец тот закончил.
– Вижу, что не порченные. Моя цена – пять штук.
Доход разомкнул челюсти и произнес жестким сиплым голосом:
– Десять.
Мишка отрицательно затряс головой.
– Вечно ты так. Хорошо… семь.
Доход молчал. Тогда Мишка достал из кармана пухлый кошель и отсчитал из него бумажки. Доход даже не пошевелился. Мишка пожал плечами.
– Как хочешь…
Мишка дернулся убрать деньги, но тут Доход вытянул руку и забрал купюры. Мишка довольно ухмыльнулся:
– Отнеси в сарай и положи там справа, как обычно.
Он уже развернулся, чтобы уйти в избу, но вдруг Доход остановил его коротким вопросом:
– Мне нужно лекарство.
Мишка снова повернулся и с сомнением посмотрел на Дохода.
– Опасное дело. Я могу надолго уехать, если спалимся. Может, ну его, а?
Доход вдруг завибрировал всем телом.
– У меня полжизни пропало. Ничего не помню. Сны снятся… хреновые… Бывает, ловить не могу. Душу удавкой, а руки не слушаются. Я так дураком стану. А нафига тебе дурак? Сам подставлюсь и тебя сдам, по дурке оно всякое бывает.
Мишка мрачно смотрел на Дохода и на шкуры. Внутри него происходила борьба. Потом он шагнул к Доходу и громким шепотом прокашлял тому прямо в лицо:
– Хорошо… попробую. Только ради тебя. По дружбе. Сто штук – и будет тебе лекарство.
Доход коротко качнул из стороны в сторону головой:
– У меня столько нет. И не будет никогда.
– А сколько у тебя есть?
Доход, не задумываясь, ответил:
– Семьдесят… наскребу.
Мишка покрутил в голове варианты, потом усмехнулся:
– У тебя ж хорошие уловы все время были… Хорошо. Семьдесят и шкуру Лисы.
Доход бросил на Мишку тяжелый взгляд. Вскинул на плечо мешок и размашисто шагнул во двор. Мишка некоторое время стоял и ждал обычного возвращения с ясным ответом. Но, услышав скрип калитки и запоздалый заливистый лай Шарика, пожал плечами и ушел в избу.
Ксюха дожидалась его, ожесточенно потроша свежевыловленную красную рыбу.
– Сторговался? – насмешливо бросила она мужу. И потрясла перед Мишкой головой рыбины, которую тут же с отвращением бросила в ведро.
– Сто раз говорила тебе, уроды кривозубые – это самцы. Толку от них как от козла молока – ни икры, ни жира в мясе. Даже Шарик их не жрет!
Но Мишка, не обращая на супругу особого внимания, присел у стола. Он был глубоко в своих мыслях. Ксюха, не замечая этого, продолжала балаболить:
– С такой сноровкой скоро без штанов останемся. А у тебя все одни бомжи на уме. Много сегодня твой убийца дворняг-то задушил?
Мишка, как будто очнулся, вдруг спросил невпопад:
– Ксюх, а что твоя двоюродница, лекарство-то может достать?
Язвительная улыбка исчезла с лица Ксюши прямо в помойное ведро у ее ног. А вслед за ней со звоном на пол полетел нож.
– Ты что? Ты ему сказал?! Ой, дурак!.. Нас же посадят! Он же заяву накатает, он уже накатал! И все! Больше никаких курортов! И серьги отберут, и платья! И сумочку! На урановой шахте сгноя-ят!..
– Заткнись, дура! – не выдержал Мишка. – Какие шахты? Он сам раньше нас туда загремит, если рот откроет. Я ему дозу за семьдесят штук предложил взять. И шкуру крокодила в придачу.
Ксюха задохнулась от перепада чувств.
– Это… шуба мне и в Таиланд, что ли?
Мишка передразнил:
– Шуба-дуба-дуба… На нем опробовать можно. Попробует, подсядет, другим посоветует. Такие деньги можно делать!
Ксюша засомневалась:
– А если помрет? Бывает же. Сеструха говорила. Исчезают и всё, как будто не было никогда.
Но Мишку было уже не остановить:
– Да с чего помрет? Доход – он только на словах Доход, а так мужик жилистый. Вот увидишь, ничего ему не будет! А вот мы, если попрет, совсем отсюда съедем. Будем жить как люди. В Питере или Москве. Да и в Нью-Йорк можно. Надо только язык подучить.
Ксюша надула губы:
– Нью-Йорк… Разбежался… Я тебе там не нужна буду. Бросишь сразу. Найдешь себе феминистку худосочную.
Мишка притянул Ксюху к себе:
– Да на кой они мне, селедки ржавые, сдались, когда под боком такое богатство.
Ксюха тут же сомлела и прикрыла глаза:
– Эх, гад ты, Мишка. Ну, уговорил. Сейчас Верке звякну, узнаю, как у ее хозяев дела. А завтра в город к ней подбросишь?
Мишка усмехнулся:
– Куда разогналась-то? Надо, чтобы клиент созрел сначала. Чего без толку суетиться? Вот как ответ точный будет, так и съездишь.
И они слились в смачном поцелуе.
***
Белая ночь набирала силу. В по-весеннему мутной реке пока не отражалось гладкое светлое небо, но воздух уже был пронизан невидимым прохладным светом. На пологом галечном берегу ютилась полуразрушенная баня, в которой и обитал Доход. Местные мальчишки несколько раз пытались ее спалить, но пока проносило. Да и взрослые глядели на временное пристанище опасного чужака с неприязнью и страхом. Еще бы! В большом, обнесенном стальной сеткой загоне у задней стенки находили последний приют бродячие собаки с округи. Иногда особо заботливым хозяевам удавалось вытащить из клетки заодно попавшего туда своего Бобика. Но это бывало редко. Доход работал быстро и четко. А собачьи черепа и кости далеко не уносил. Они валялись прямо у сетки, наводя ужас на очередную партию ожидающих своей очереди в загоне несчастных.
Вот и сейчас Доход равнодушно прошел мимо визгливо лаявших из-за прутьев шавок. Лиса негромко рявкнула на приговоренных собратьев, и они тут же заткнулись. Доход одобрительно потрепал верного друга по холке, присел на порог и, глядя в хвойные дали на том берегу, задумчиво откупорил бутылку водки. Отпив первый большой глоток, Доход зарумянился, опять потрепал присевшую рядом Лису по шее и снова сделал глоток уже поменьше. Он любил сиживать так иногда на пороге и любоваться на реку.
Прошел час. Ночной холодок все настойчивее забирался под рубаху. Доход выцедил последнюю каплю и аккуратно отставил бутылку под крыльцо. Потом решительно поднялся и скрылся в бане, хлопнув за собой щелястой дверью. В баньке было так же промозгло, как и снаружи. Доход решил не снимать куртку и прямо в ней повалился на лежак.
***
…И вместо лежака приземлился опять на те же дрова в сарае.
Стоял удушливый крепкий мороз. Рядом лаяли собаки, а Доход все никак не мог подняться. Но страх и желание жить в итоге заставили перекатиться на бок и слезть вниз.
Он осторожно выглянул наружу. Как мог быстро проковылял до избы и полез вдоль задней стены по сугробам к другому двору. Но тут у соседней избы выскочил из будки и залился лаем здоровый среднеазиат. Открылась дверь, и наружу выглянул мужик в тулупе. Доход тут же рухнул в сугроб и замер. Мужик осмотрелся, спустился по ступеням вниз и прикрикнул на пса:
– Чего балаболишь, Жиган? Вишь, тюремщика гонят. Кому-то премию дадут.
Но пес не унимался. Мужик снова, более внимательно, огляделся вокруг.
– Думаешь, здесь он? Хорошо бы. Ну-ка последи.
И мужик скрылся в доме. Доход понял, что сейчас тот вынесет ружье, хотя и с такой собакой шанса уйти от погони у него не было. Работая руками и ногами, Доход отполз за угол и по стеночке на четвереньках быстро поскакал мимо крыльца. Он молился, чтобы и здесь не оказалось собаки. И ее не было.
Когда он поднял глаза, то увидел пару смотрящих на него детских глаз. Мальчик лет шести с любопытством следил за Доходом из окна рядом с входной дверью. Но прежде, чем Доход успел сообразить, что-то тяжелое и яростно дышавшее распластало его по земле и принялось рвать руки, подбираясь к шее, которую он инстинктивно старался прикрыть.
– Жиган, давай, рви гада! – услышал он сквозь боль и рычание собаки.
***
Потный, тяжело дышащий Доход с воплем подскочил на своем лежаке. Трясущимися руками подхватил со стола трехлитровую банку и жадно приник к ней, высасывая воду. Когда допил до дна, бессильно опустил руки на колени и завыл, глядя в тусклое окошко:
– Да что же это! Не могу я больше! Не-е могу-у-у!
За дверью завыли собаки. Доход с силой швырнул банку в печь, и она лопнула, осыпав пол стеклянными осколками. Доход зашарил по лежаку, вытащил из-под тряпок узкую кожаную петлю, помял ее руками, потом крикнул в дверь:
– Лиса! Лиса, ко мне!
Собака радостно терлась о его колени, Доход гладил ее и чесал между ушей, трепал по шее.
– Хорошая моя… Хорошая… Сидеть! Молодец…
И ловко накинул на шею лучшему другу ременную петлю.
В светлое призрачное небо ушел полный тоски и разочарования вой Лисы. И тут же оборвался. Собаки в клетке подхватили его на все лады: завизжали, залаяли, завыли. Дверь бани распахнулась. Доход перебросил труп через порог, затем вышел сам. Наступила тишина. Доход некоторое время постоял над телом Лисы, глядя куда-то вдаль. Затем криво усмехнулся и вытащил из-за голенища большой нож для разделки.
***
Распаренные Мишка с Ксюхой расположились за столом с электрическим самоваром и большим курником с красной рыбой.
– Как Вера Павловна поживает? – хитро улыбаясь, поинтересовался Мишка.
Ксюша прыснула:
– Надо же, «Вера Павловна»! Верка – она и есть Верка. Пашет за копейки. Только и радости, что левые заработки. Но хозяева тоже не дураки. Следят за каждым шагом, нелюди.
– Конечно, нелюди. Они ж рептилоиды! С этой, как его… Не-бе-ру… Чего они там не берут? Все уже разобрали.
Ксюша постучала пальцем по виску и оглянулась:
– Мишк, ты это осторожнее… Рептилоиды – не рептилоиды, а Семена знатно на пятнадцать лет укатали. Так что лучше помалкивать в тряпочку.
Но Мишку было уже не остановить. Он повернулся к розетке и, сложив ладони рупором, крикнул туда.
– Товарищ рептилоид-жидомасон-майор! Терпила Михаил Сявкин к вашим услугам! Слава Нибиру!
Ксюша аж поперхнулась:
– Вот же ты идиот! Вот идиот! А если и правда слушают!
Мишка захохотал.
– Если бы да кабы… Кому мы с тобой нужны? Да и лекарство просим первый и последний раз. Так что расслабься.
Немножко помолчали, шумно прихлебывая чай. Но тут уже Ксюха не выдержала:
– Скоро твой убийца придет?
– Скоро. Не дергайся. Он человек обязательный.
И точно. Скрипнула калитка, залился истошным лаем Шарик. Мишка шуганул жену:
– Давай свали, не светись тут.
В другой раз Ксюха быстро поставила бы обнаглевшего супружника на место. Но сейчас ситуация была неподходящая, и, поджав губы, она накинула платок и выскочила в сени. Оттуда донесся ее звонкий голос:
– Здравствуйте!
Кивнув в ответ, Доход переступил через порог и демонстративно постучал пальцем об косяк.
– Можно?
Мишка повернулся на лавке, не вставая. Вытер губы и показал рукой.
– Проходи, садись.
Доход скинул сапоги и, распространяя по избе смрад, с размаху уселся напротив хозяина. Мишка любил чистоту и порядок, но больше любил деньги, поэтому не подал вида, насколько ему был неприятен этот визит. Только спросил:
– Принес?
Вместо ответа Доход вытащил из внутреннего кармана куртки сверток и развернул его на столе, показав котлету пятитысячных купюр. Мишка взял деньги, аккуратно и профессионально пересчитал их два раза, затем удовлетворенно отложил в сторону.
– Добро! Что с Лисой?
Доход, опять молча, запустил руку в заплечную сумку и вытащил оттуда шкуру Лисы. Мишка взял ее и, прикрыв глаза, быстро прощупал всю.
– Чаю хочешь?
Доход отрицательно помотал головой.
– Когда?
– Сейчас.
Мишка встал, подошел к буфету и вытащил из выдвижного ящика нечто завернутое в целлофановый пакет. Вернулся обратно и аккуратно выставил на стол перед Доходом прозрачный пузырек из-под лекарства с зеленым порошком внутри. Еще пошарив рукой в пакете, Мишка с озабоченным видом заглянул внутрь.
– Ага! Вот ты где! – Он извлек свернутый вчетверо листок. – Это инструкция. Сейчас все объясню, потом отдам. Значит так, смотри… Три дня до приема не пей водку. Трезвым надо быть. Мяса есть тоже нельзя. Ну и баб… тоже. Встанешь на четвертый день утром. Питья наделай и фруктов… ну хоть помидоров с огурцами. Лук можно.
Мишка глянул поверх листа на Дохода, тот внимательно слушал. Мишка указал на флакон.
– Здесь четыре столовые ложки. Две кинешь в стакан воды сразу. Размешаешь. Вопрос задай или желание загадай. И пей. Потом ложись и жди. Через час начнется. Если не на все вопросы ответит, через три часа еще ложку размешай и выпей. А потом сутки надо отсыпаться. И воду пить.
Доход подвигал челюстями:
– Ты сам пробовал?
Мишка свернул листок и положил его рядом с пузырьком.
– Я нет, но знаю людей. У всех по-разному пошло. Кто-то поднялся. Кто-то сгинул. Это от человека зависит. Не каждому принимать надо, а только тому, кто очень хочет.
И тут Мишка спохватился:
– Самое главное чуть не забыл! Четвертую ложку сразу не пей. Через неделю, чтобы эффект закрепился и жизнь окончательно на лад пошла.
Доход забрал пузырек и записку со стола. Сунул их в карман, встал и пошел к выходу. У порога обернулся и спросил:
– А что, если сразу приму?
Мишка развел руками:
– Дурацкое дело не хитрое. В дурку или исчезнешь, вот и все. Как хозяева захотят. Засекут они тебя – и пиши пропало. Я откажусь, а тебе конец.
И Доход молча шагнул через порог.
***
Река, отойдя от ледохода, наконец успокоилась и снова превратилась в ленивое зеркало, отражающее бесцветное в своей глубине северное небо.
Любой посторонний, оказавшись в это время на берегу, вряд ли смог бы догадаться не только который час, но и утро сейчас или вечер. Все вокруг было призрачно и неправдоподобно. Лился ли свет сверху и отражался в воде или наоборот исходил из узкой полоски под ногами и растекался по небу? Рассекал ли прохожий влажный воздух или плыл через сильно разбавленную воду?
Для Дохода, отбросившего прочь засаленное одеяло и выглянувшего в мутное оконце, таких вопросов не существовало. Для него настала пора действовать.
Он вскочил в валенки, подхватил из-под стола трехлитровую банку с водой, выставил на стол тазик с нарезанными помидорами, огурцами и луком – всем, что удалось добыть по конским ценам в местном сельмаге. Пошарил в куртке и вынул пузырек с порошком. Подхватил с подоконника граненый стакан, дунул в него, налил воды. Отмерил порошка в старую алюминиевую ложку, кинул в стакан, потом еще. Размешал. Посидел с закрытыми глазами. И начал пить снадобье.
Махнуть все зараз не получилось, слишком противным было зелье. Пил давясь, проливая на себя. Наконец – все. Доход ослабел и почувствовал, как земля начала уходить из-под ног. Он медленно опустился на лежак. Постарался дышать размеренно. Зрачки его глаз сокращались и расширялись вместе с дыханием: шире-уже-шире-уже.
***
Доход больно ударился, когда приземлился на поленницу. Немного отлежался, скатился по дровам вниз и выглянул наружу. Собаки лаяли где-то наверху. В самой деревне пока было тихо. Он осторожно перебежал к ближайшей избе и спрятался за угол. Потом прошел вдоль задней стены и подкрался к крыльцу. Из окошка рядом с входной дверью на него с любопытством глядел мальчик лет шести. Доход подошел к окну и скорчил пацану смешную рожицу. Тот заулыбался. Доход делано спокойно поинтересовался:
– Эй, друг, есть мамка или батя дома?
Мальчик водил по стеклу пальцем.
– Папки нет у меня, а мамка на работе.
Доход подмигнул ему.
– Храбрец какой. Воды не подашь?
Мальчик вскинул голову:
– А ты не волк? Мне мамка рассказывала, тут волки бегают, такие как люди, и детей едят.
Доход снова скорчил мальчику рожу и скинул шапку.
– Я? Тебя? Да ну. Ты, наверное, костлявый и безвкусный. Я дрова вашему соседу пилю. А он ушел куда-то. Пить очень хочется.
Мальчик засмеялся, но переспросил:
– Дяде Паше?
Доход тут же уныло покачал головой.
– Ему самому. Так дашь попить, дружище? Я тебе покажу кое-что.
Мальчик исчез из окна, и тут же скрипнула дверь. Доход в первый раз за многие годы оказался в нормальном человеческом жилье. Через маленькие, пропахшие кислой капустой сени они прошли в жилое. Изнутри изба была бедная, но содержалась в чистоте. Мальчик был худенький и бледный, коротко стриженый, но тоже в чистых штанишках, рубахе и валеночках. На столе были разложены тетрадки.
– Ты уже в школу ходишь? – поинтересовался Доход.
– В первый класс, но сейчас приболел. Мамка не отпустила.
– Я думал, тебе шесть.
– Семь! А скоро будет восемь! – похвастался мальчик. – Мамка говорит, что я миниатюрный.
Что-то такое особенное было в его глазах…
Мальчик уже налил Доходу воды в стакан. Тот нарочито медленно пил, оценивая обстановку. И тут во дворе залаяла собака. Послышался мужской голос:
– Искать, Жиган, искать!
– Ой, дядя Паша пришел! – мальчик рванулся к двери, но Доход на ходу перехватил его и заткнул рот.
– Света, Коля, вы тут? – застучал в дверь сосед.
– Тихо, щенок! – зашипел Доход, крепко сжимая дергающееся и мычащее тельце.
Снова лай собаки и скрип досок. Сосед уходил.
Доход чуть ослабил хватку.
– Где деньги, еда, одежда? – грубо, вполголоса спросил он.
Внезапно мальчик что есть сил вцепился зубами ему в палец.
– Сука! – Доход разжал руки, и пацан кинулся в сени, крича:
– Спасите! Дядя Паш…
В один прыжок Доход догнал мальчика и ударом в висок опрокинул его на пол. Тот отлетел к задней стене, заныл, закапал кровью и пополз в угол. Доход ухватил мальчика за лицо, покрутил головой и заметил веревку для сушки белья, свисающую с балки. Сорвал ее, быстро обмотал вокруг худенькой шеи, перекинул оставшийся обрывок через балку и дернул веревку на себя.
Маленький валенок слетел с дрыгнувшейся ножки и коротко проехал по дощатому полу.
***
Доход с криком подскочил на своем щелястом лежаке. Темный низкий потолок… Баня. Мутный неживой свет из окошка. Веселящий влажный запах с улицы. Весна. Река. Нет, ничего нет. Нет снега. Нет погони. Нет избы. Нет мальчика… Стоп.
Доход застонал. Он вспомнил. Было. Все было. Лес. Снег. Погоня. Собаки. Изба. Был мальчик со странными светлыми глазами. И он… Сидоров Прохор Семенович – он его действительно того… Раскачиваясь на лежаке и тихо подвывая, Доход не глядя кидал в рот огурцы и запивал их из банки. За стеной тоскливо выли собаки. Доход поднялся, ноги не хотели слушаться.
– Тихо, сволочи!
Потом махнул рукой. Снова сыпанул звенящей о край стакана ложкой зеленый порошок, залил водой. И долго, мучительно, борясь с отвращением, пил мерзкую жижу.
Чтобы то, что он вспомнил, наконец стало дурным сном. Чтобы порвать в клочки эту галлюцинацию, чтобы понять, что…
***
По деревне бегали военные и местные (которые тоже по большей части были отставными военными). Доход стоял у входной двери в новом овчинном полушубке и валенках, с узелком в руках и внимательно слушал, что творится снаружи. Внезапно ему показалось, что кто-то смотрит ему в затылок. Доход оглянулся: нет, все тихо и темно, только тельце ребенка под потолком и валеночек на полу. Но все равно, стоило отвернуться, и волнение вновь принималось водить холодными коготками по позвоночнику.
– Пора, – выдохнул сам себе Доход и бросился в холод.
Когда он выскочил наружу, солнце уже зашло за крышу дома, и тени стали заметно длиннее. Собаки лаяли где-то на другом конце деревни, а вокруг – ни души. Доход снова бросился на задний двор и стал пробиваться через сугробы к соседу. Потом дальше. Потом перебежал через широкую дорогу и двинулся к еловому лесу. Как вдруг услышал позади, из тех дворов, дикий, волчий, женский крик:
– Коля-а-а-а-а! Коленька-а-а-а-а!..
Доход припустил в лес по тропинке. Сзади бестолково лаяли осточертевшие псы, но свобода была уже близко. Где-то здесь должна проходить железная дорога, надо просто в темноте запрыгнуть на медленно ползущий товарняк – и все.
А вот и насыпь. Доход рванул к ней, но тут же рухнул в снег. Вдоль полотна медленно шел патруль: трое военных в светлых полушубках с овчаркой на привязи. О том, чтобы сунуться туда прямо сейчас, не могло быть и речи. Доход лежал в сугробе и потихоньку замерзал, слушая, как патруль, погогатывая, переговаривается, остановившись на перекур. Мелькнула мысль, что он уже умер, замерз, а все остальное – это просто сон, галлюцинация гибнущего сознания. Но краем глаза Доход заметил что-то большое и темное в лесу. Неужели постройка? Может, пересидеть здесь, пока не стемнеет? И Доход осторожно пополз вглубь леса.
Когда железная дорога скрылась за деревьями, он поднялся на ноги и, пригнувшись, побежал в сторону постройки. Дом оказался заперт. В само помещение Доход соваться не рискнул, но заваленная сеном поветь вполне подошла для временного укрытия. Он забрался на самый верх, натащил на себя сена. Согрелся и приготовился ждать темноты.
Тишину изредка разрывал стук железнодорожных колес. Сумерки быстро наваливались фиолетовой тушей на остывший мир. Расслабившийся Доход жевал соломинку, не давая себе уснуть. И вдруг снова почувствовал на затылке этот взгляд. Нехотя повернулся… Рядом сидел мальчик. Такой, каким он его видел в последний раз, в чистой залатанной рубашке, безрукавке и валеночках. Просто сидел и смотрел на Дохода своими светлыми глазами.
Доход ущипнул себя за нос. Стало больно. Тогда Доход быстро и безумно зашептал:
– Ты?! Тихо, тихо, не кричи. Я не специально…
– Я знаю, – не шевеля губами, ответил мальчик. – Я не могу кричать, я умер.
Мысли путались в голове. Внезапно стало жарко. Пытаясь справиться с паникой, Доход забормотал первое, что пришло на ум:
– Почему… зачем ты здесь?
– Потому что ты так захотел, папа.
Смысл сказанного дошел до Дохода не сразу.
– Какой… какой папа? Где папа?
– Ты мой папа, а я твой сын Коля. Коля Сидоров.
Доход падал в какую-то бесконечно глубокую темную пропасть, но все равно из последних сил пытался зацепиться за ее края.
– Какой ты сын, ты – крысеныш! Твой отец – вертухай! Из тех, что из меня мясо делали! Ненавижу! Все вы такие!
Доход орал, уже не заботясь о конспирации, а мальчик просто сидел и смотрел на него своими светлыми глазами.
– Папа, а помнишь ту смешливую медсестру на пересылке? Свету. Она узнала твои данные, как поняла, что я буду. Дала мне твое имя. Думала, все равно больше не увидимся.
У Дохода свело горло. Наступила тишина, только слышен был стук колес проезжающего мимо поезда. Еще бы он не помнил. Последняя его женщина. Столько лет прошло. Когда его, тогда еще Прохора Сидорова, взяли за анекдот, он как раз собирался жениться. Около ЗАГСа и взяли, и первым погонялом еще в СИЗО у него было «Молодожен». А невесту звали… Впрочем, разве теперь это важно? Он уже давно не Прохор и даже не «Молодожен». Ставшие чужими губы скорчились в презрительной усмешке – рефлекс был доведен до автоматизма.
– А… эта шалава.
Но мальчик все так же бесстрастно жег душу Дохода светлым невинным взглядом.
– Папа, мама не шалава. У них тут с нормальными мужчинами плохо. А им детей хочется и любви.
Доход принялся яростно тереть уши. Стало больно, уши пылали, но наваждение не уходило.
– Стоп. Стоп! Да ты меня разводишь! Ты не сын! Ну хорошо, ладно, я убил крысеныша… Тебя, да! Но иначе бы меня взяли. И тогда… тогда мне не жить…
Мальчик сочувственно кивнул головой:
– Папа, да ты не оправдывайся. Я знаю, что ты прыгнул на кума, и тебя проиграли в карты.
Доход возбужденно откинул тулуп и приподнялся на руке.
– Да! Отмудохали бы и опустили, а там… Погоди! Откуда ты это знаешь? И почему ты так говоришь? Не как ребенок! Тебя нет на самом деле? Как же я сразу не догадался!
Но мальчик лишь улыбнулся.
– Я есть. Ты хозяйский порошок выпил, и теперь все мертвые это знают. И мама знает. Только ей от этого не легче.
Доход снова опустился на сено.
– Хозяйский порошок? А кто хозяева? Светка тоже того?
Мальчик загрустил:
– Она тоже хотела прийти, но не смогла. Сил нет у нее на тебя смотреть. После того, как ты меня повесил, она сошла с ума и через год замерзла. Она себя во всем винила – пугала плохо… а виноват я. Думал, воры – это такие чудовища. А это… ты.
Доход сел и, уставившись в одну точку, стал как неваляшка раскачиваться, повинуясь внутреннему ритму.
– Да ты бы… ты бы и так умер. Или спился бы… или…
Когда Доход поднял глаза, сын сидел рядом и гладил его маленькой ручкой по голове.
– Пап, ты не переживай. Я считал хорошо и читал. Я врачом хотел стать. Людей бы лечил. А потом я бы женился, и у меня родился бы сын. И я бы его назвал… Прохором, как тебя. Но ты решил по-другому. Ты же папа. Тебе лучше знать.
И тут Дохода начала бить крупная дрожь. С трудом преодолевая ее, он проговорил:
– Сына назовешь Леня. Мне так больше нравится. Понял?
***
Доход пришел в себя на лежаке. Тело его сотрясалось в конвульсиях. Пот заливал глаза. Схватился за банку, но она была пуста. Разбитая тарелка валялась под столом, а салат разметало по всей бане. Опираясь на стены, Доход поднялся на ноги и нетвердым шагом вышел наружу. В глаза било солнце. В глубоком небе кучковались белые башни. Самый разгар дня, хотя какая разница.
При виде своего палача собаки в вагончике разразились визгливым лаем. Не обращая на них внимания, Доход рванул дверцу загона и отбросил ее прочь. Стая шавок, голося, бросилась прочь. Доход ступил внутрь и тут же упал на колени перед лоханью с водой. Приник к ней и долго жадно пил. Потом схватил ее и, шатаясь и расплескивая через край, потащил в баню. Внутри хлопнул ее на стол, а сам уселся рядом. Опрокинул остатки порошка в стакан и залил мутной водой из лохани. Взболтал и стремительно вылил в себя образовавшуюся взвесь.
А потом как подкошенный повалился на лежак.
***
Снова он в той же маленькой избе. Скрип досок на крыльце и крик пробегающего мимо мальчика:
– Ой, дядя Паша пришел! – Доход снова на ходу перехватывает его и затыкает рот.
– Нина, Коля, вы тут? – застучал в дверь сосед.
На этот раз Доход молча сжимал дергающееся и мычащее тельце. В мозгу мелькнуло: «Почему началось именно с этого? Если бы раньше, я бы все устроил по-другому». Но отступать было поздно.
Снова лай собаки и гремящие под уходящим соседом доски крыльца.
Доход чуть ослабил хватку.
– Коля! Я твой папа! Давай посидим тихо, я все объясню! – умоляюще обратился он к затравленно глядящему на него сыну. – Коля, там щеночек на железнодорожной станции бегает породистый. Я его тебе принесу. Он верным нам до конца жизни будет… А мы с твоей мамкой…
Тут пацан что есть сил впился зубами в палец Дохода.
– Сука… – Доход разжал руки, и Коля кинулся в сени, крича:
– Спасите! Дядя Паша, помогите! Он тут!
Хлопнула входная дверь. Доход устало прошел за пацаном в сени. Все было кончено. Он накинул на дверь толстый ржавый крюк. Содрал с балки бельевую веревку. Подергал ее, скрутил в петлю и просунул в нее шею. В дверь застучали.
– Открывай! Открывай, я сказал! Открывай, гад! Здесь он, давай сюда!..
Стараясь не обращать внимания на крики, Доход подогнал под балку трехногую табуретку. Балансируя, залез на нее, перекинул веревку и завязал прямым узлом. Закрыл глаза. Дверь уже трещала под градом ударов. Доход разом выдохнул из себя воздух и оттолкнул табуретку ногой.
***
Перепачканный глиной ментовской УАЗик петлял по опилкам поселка. Участковый Палыч злобно рвал туда-сюда руль и зыркал на скорчившегося рядом Мишку.
– Долбодятел ты, Мишаня! Подвели тебя и меня под монастырь бабы твои! Теперь молись, чтобы на хмыря этого все списать!
– Кто ж знал, что сеструху женину хозяева так быстро спалят? – грустил рядом Мишаня.
– Ты ж мужик, у тебя своя голова, а не головка должна быть на плечах! Здесь это?!
– Да, за поворотом.
УАЗ выкатился на берег и замер рядом с покосившейся банькой.
– Сиди здесь! Предприниматель хренов…
Участковый выскочил на гравий и погреб разбегающимися сапогами к развалюхе.
– Открывай, как там тебя, милиция!
Он выхватил из кобуры пистолет и толкнул дверь в баню. Она не открылась, а просто упала внутрь. Участковый ворвался вслед за дверью и замер. Пыль и паутина окутывали внутренности баньки. Разваленная печь, сгнивший и провалившийся пол. Разбитое и заткнутое сгнившей подушкой оконце.
Когда участковый показался наружу, первое, кого он увидел, был озирающийся по сторонам Мишка. Заметив участкового, тот обрадовался:
– Палыч! Привет! Ты зачем меня сюда привез? Десятого числа же платить уговор был! А волыну чего достал?
Участковый застыл, туго соображая, что творится вокруг. Затем спрятал пистолет в кобуру. Хмуро глянул на Мишку.
– Зачем-зачем… Затем! Надо, значит! Какого хрена я здесь делаю? У меня в районе сегодня отчет!
Он бросился к УАЗику и ударил по газам.
– Эй, Палыч, меня забери! Время – деньги! – заорал Мишка и побежал к машине, но участковый, не обращая на него внимания, помчался к селу.
– Вот мудак! – пробурчал Мишка и зашагал по гравию вслед за машиной.
***
Посреди маленьких затоптанных сеней на полу стояли носилки, на которых вытянулось снятое с петли тело Дохода. Два солдата с красными погонами «ВВ» топтались рядом. Не обращая на них внимания, у изголовья беседовали Капитан в форменном полушубке и Врач в накинутой шинели со споротыми погонами. Капитан зевнул, глянул на наручные часы:
– Ну скоро там?
Врач буркнул, не отрываясь от папки:
– Сейчас описание странгуляционной борозды закончу и все. В кино опаздываешь?
Капитан потопал ногами:
– Ага, сегодня новую картину передвижка привезла. Трофейное вроде. «Девушка моей мечты».
Врач хмыкнул, продолжая покрывать лист каракулями.
– Вот как? Интересно… Тут неувязочка одна. Сколько я их перевидал, но ни одного с такой счастливой улыбкой. Странно это.
Капитан и солдаты поневоле уставились на Дохода. Капитан пожал плечами:
– Чего странного? У нас в канцелярии Ресин есть такой, контуженный, так он всем через одного улыбается. Нерв у него поврежден. Тут то же самое, какой-нибудь нерв пережало, да и все.
Врач, перестав писать, развернул папку и сунул ее Капитану. Засмеялся.
– Да ты лучше меня в моем деле разбираешься, Капитан. На, подпиши.
На улице у забора стояла завернутая в серый полушубок и платок мать мальчика Светлана и плакалась соседке Тоне:
– Я его предупреждала, предупреждала, а он все равно пустил, хоть кол на голове теши, бестолочь! Мог бы без башки остаться, дурила.
Входная дверь скрипнула, и солдаты вытащили из нее носилки с накрытым дерюгой телом Дохода. Следом вышли и Капитан с Врачом. Капитан обратился к женщинам:
– Ну все, мы закончили, спасибо за помощь. – И, повернувшись к Тоне: – Вашему супругу Павлу персонально, за бдительность. Спасли мальца.
Тоня заулыбалась:
– Так он же на вышке двадцать пять лет отстоял от звонка до звонка, теперь пенсионер. Но дело знает!
Капитан поддержал:
– Такие, как ваш муж, – наша надежда, наш самый главный резерв! Я доложу наверх, чтобы его отметили. Ждите награды.
Все прошедшие залезли в «буханку» и отчалили. Тоня тоскливо посмотрела им вслед.
– Опять грамоткой отделаются. Лучше б дров привезли пару самосвалов.
Светлана продолжила о своем:
– …Нет, надо рассчитываться и на большую землю ехать. Тем более и учится неплохо…
Тут на улице показался Коля, на ходу играющий с маленьким лохматым щенком. И сразу же закричал маме:
– Мама! Мама! Можно я щеночка оставлю? Я же полугодие на пятерки закончил!
Светлана обернулась к сыну.
– Ремня бы тебе, Коля, дать! Толстого! На кой он нам?
Тут вмешалась Тоня:
– Да что тебе, Свет. Это Затрапезных щенок. Порода какая-то нерусская, не помню, как называется. Только Артем его все равно прибить хочет, никто не берет. А вам без собаки после сегодняшнего никак нельзя.
Света присмотрелась.
– А он ничего… хорошенький… – и прикрикнула на сына: – Только чтобы сам кормил и ухаживал!
Коля слепил снежок, швырнул его в чистое голубое небо и припустился по снежной улице наперегонки с заливисто тявкающим мохнатым шариком.
