Глава 30
— Ф-фу… — выдохнув, Бляйшман тяжко откинулся назад, и плетёное кресло скрипнуло под его весом. В потную голову лезут обрывки странных мыслей, никак не желающие соединятся в нечто цельное или хотя бы интересное. Так… бестолковочки.
Уцепив со стола вечное перо, мужчина по детской ещё привычке принялся играть с ним, перекатывая в пальцах. В голове — пустота звенящая, ну вот не думается никак! То ли жара эта чортова, то ли попросту перетрудился, што вполне себе и да. Высунувшись, он нашёл глазами подскочившего секретаря и предупредил:
— Меня ни для кого!
Захлопнув за собой дверь, Фима открыл окно пошире и некоторое время стоял так, глядя бездумно на улицу. Фыркнув, он опустил сетку от насекомых взад и скинул потный пиджак, улёгшись на кушетку и прикрыв глаза.
Скоро пришло то дурное состояние, когда сон не в сон, а так — дремота, после которой тело вялое, а голова тяжёлая, будто бы и не спал, а ровно наоборот. Сколько он так лежал, Бог весть, но в тлеющие угольки разума ткнулись слова с улицы:
— Мне нужны хорошие работники… хорошие!
«— Торговец из бастеров, — вяло отреагировал мозг, транслируя звук в чёткую картинку, — опять с работниками беда.»
Бляйшману невольно пролезли в голову проблемы бастера, который с одной стороны — в родстве с бурами, притом из весьма почтенного, уважаемого семейства, а с другой — предки его из племени шона, обращённых амендебеле в рабство. Вот и вылезает порой…
— Н-да, сложно здесь с работниками, — невольно посочувствовал он полузнакомому бастеру, — белые не особо и да, а чорные… н-да…
Фима вздохнул ещё раз, потому как проблемы бастера живо перекликались с кровными. У того — проблемы с работниками, потому как уважающий себя зулу или матабеле может и пойдёт к бастеру в работники, но работники из них не так, штобы ах. Да и вылезает, вылезает… Дескать, в тебе пусть и белая кровь течёт, но та, которая чорная — шона! Рабская!
Брать в работники тех же шона — таки да, но и нет. Смирные, работящие, но по части инициативы — хрен там! Инициативных вырезали начисто, да не белые завоеватели, а чёрные ндебеле. Тоже… весёлый народец.
Да и опять же, кастовость! Какой-нибудь совершенно посторонний ндебеле может надавить если не на самого шона, то опосредованно — через зависимую родню. Так вот. В садовники или на конюшню шона можно, а вот по части торговли, или где инициатива и ответственность — зась! Одни проблемы.
Завздыхав, Бляйшман заворочался беспокойно, но мысли сразу ожили, заскакали!
— И буры эти! — вслух пожаловался он потолку, разглядывая трещинки на штукатурке, — Одни свои да наши вокруг, и дела только через друг дружку! Ну кто так, кроме нас?! Как не совестно?!
— И эти… — он засопел, вспоминая местных иудеев, которые вместо того, штобы делать коммерцию, как все приличные люди, занимаются какой-то политикой через коммерцию! Он, Фима, тожить уважает Британию, но исключительно со стороны, потому как другое подданство, да и интересов там не так, штобы и вовсе нет…
— Всё-так Ёся — балбес, — грустно констатировал он, заложив руки за голову, и вспомнив сына, который вместо коммерции — политикой! И ладно бы той политикой, которая сродни алхимии и может трансформироваться в шекели, но таки нет! Этот балбес занялся сионизмом, притом зачем-то — вперемешку с марксизмом! И знакомства у него есть, но всё больше из тех, которые в будущем если и будут на плакатах, то сугубо тех, которые «разыскивается»!
Завздыхав, мужчина перевернулся на живот, машинально отметив сильное похудение, и положил подбородок на скрещённые руки, а потом просто подобрал под него плотную подушечку из атласа.
— Маркс… — с Маркса тово, который написал «Капитал», мысли переключились на тово, который его зарабатывает, то бишь на Шмуэля. Не ближний родич поначалу оказал и помог, но на этом всё, а дальше показал свою подлую натуру и захотел сверху, а оно ему надо?!
— Англия эта, будь она неладна, — мрачно проговорил мужчина, впадая в меланхолию через отчаяние, — ну вот што им, а?! Такие были планы на наших, а через шпионство это — скорее нет, чем да! В кого сторону ни плюнь, так сплошь либо в родне шпионы британские, либо дела с ними вёл. Не работа будет, а одно сплошное торможение через подозрение!
Бляйшман пригорюнился, потому как ну разве это — бизнес?! Тут интересная война и золотые прииски, а он делает всего-то по сто процентов прибыли в месяц! В его кругах за такое будут если не смеяться в глаза, то за глаза и в спину, это и бабке не ходи.
А какие планы были, какие планы… Сперва — да через пароход и знакомства Шломо, то бишь Егора, а потом споткнулся на том, што нет людей. А?! Людей! Всегда так, што только пальцем сделай и свистни, а тут — нате, и выбрать не из кого. Ужас! Ну то есть не совсем ужас, но таки печаль и грусть-тоска.
Вокруг сплошные буры, которые если и да, то подавай им не просто деньги, а уважение впополаме с паем! А если каждому дай, вместо на от каждого, то што это за бизнес?! Кооператив какой-то, а не честная коммерция в нужную пользу.
Негры тоже — вроде как и люди, но не для буров, и вообще… Такой клубок змеиный промеж них, што пока если и да, то сугубо слугами, а не полноценными работниками.
Уитлендеры эти тоже… скорее нет, и такое себе нет, шо замахаешься просеивать на да! Не так штобы буры и великие справедливцы, но по совести, подозрения их в эту сторону вполне понятны и даже оправданны.
Такой себе народ эти приезжие, што хотят не натурализацию и гражданство через несколько лет, соблюдая законы, а хапнуть здесь и сейчас, а после смыться. А если и натурализоваться, то подстраиваться не самим, а подстроить удобно под себя.
— Оно бы и понятно, — задумчиво сказал Фима, доставая покурить, — но как бы и буров — тоже! Удобно, когда вокруг свои да наши! Хм…
Бляйшман задумался, заворочавшись на тахте. Не выдержав давления мыслей, встал к окну на провентилировать мозг. Отчаянно пыхтя сигарой, он думал, думал… и по всему выходило, што привычная опора — зась!
Единоверцы здеся под подозрением, а если и нет, то у тех такое себе да со связями, шо он им и на хрен не нужен! Если только не через партнёрство, а такое уже ему — ну никак! Решительно.
— Русские, — он пыхнул сигарой, прокручивая все за и против, — гхм… Это пусть и совсем не наши, но…
Он задумался, и в голове будто заскрипели пружинки арифмометра. Дело налажено — в принципе, а не совсем! Но налажено. На роли управляющих, направляющих и руководящих — есть, а вот мелко-среднее начальство и работники, но ответственные, а не как здеся…
— Ага, — сказал он, — затянувшись окурком и раскашлявшись. Посмотрев удивлённо на сигару, открыл сетку и свистнул ближайшему кафру. Тот подхватил окурок на лету, благодарно закланявшись и заулыбавшись, но Фима уже не видел этого, погружённый в мысли.
— Русские, так? Оно канешно, не наши, но лучше, чем совсем не наши, — бормотал он, расхаживая по кабинету, — И те русские, которые подняли жопы и переплыли океан, это уже не те русские, а другие. С этими уже можно работать, да и других всё равно нет!
— Ицхак! — Секретарь, молодой сефард, экипированный записной книжкой, пейсами и неровной юношеской бородкой, материализовался у стола шефа, всем своим видом показывая внимание и рвение, — Мине нужно поговорить с русскими, так ты узнай — што, где, почём!
— Все, или нужны какие-то конкретные русские? — осведомился Ицхак, согнувшись над блокнотом грифом-падальщиком.
— Важные! — Фима поднял палец, — И это таки не только начальство и торговцы, но и вообще. Ты мине понял?
Собрав на смуглом лбу скорбную морщинку, секретарь кивнул осторожно, и постояв недолго, решил таки уточнить. Бляйшман сперва охотно, а потом уже раздражённо говорил ему за русские реалии, которые сефарда из Северной Африки ну ни разу не близки!
— Всё! — рявкнул он, — Хватит пока! Только учти, нам с ними работать, и если ты хочешь да — занимайся русским! Нехристь! Ну то есть… а-а! Иди отсюдова, совсем ты мине голову просквозил!
— Шо за люди, — бормотнул Фима, качая головой на закрывшуюся дверь, — ни за Одессу толком ни знают, ни за мадам Циперович, ни за што! Такой бизнес с культурным пластом, и мимо себе! Дикие люди…
Снятый Ицхаком ресторан, который больше по названию, чем по ценам и антуражу, чем да, Фиме решительно не очень, потому как — эконом, и сильно. Такое себе помещение барачного типа, только што окна ни разу не маленькие, потому как — климат! Сделав мысленную пометку ещё раз объяснить секретарю, што экономить копейки там, где можно выиграть рубели на уважении, глупо, мужчина вошёл в помещение.
— Здравствуйте, — непринуждённо поприветствовал он рассевшихся за столикам мужчин.
— И тебе шалом, добрый молодец, — чутка насмешливо ответил востроглазый молодец. Который хоть и Рязань мордально, вплоть до косоворотки, но такой себе пират с Тортуги, шо прямо ой! Оторопь до дрожи.
По залу пронеслись смешки и улыбки, отчего Фиме стало легко, как раньше — по молодости.
— Не буду тратить своё и ваше время понапрасну, а потому — пива всем за мой счёт!
Общество гуднуло одобрительно, но размякать не спешило. Не спешил и Фима, в несколько приёмов выпивший первую кружку, и цедивший теперь вторую.
— А теперь к делу, — продолжил он неторопливо, — потому как собралися здеся люди уважаемые, у которых время — деньги. Штоб не жалко было времени — сразу скажу, шо сперва будет всем пива, а потом — поесть за мой счёт, это таки понятно?
— В любом случае, — подчеркнул он, несколько удивлённо понимая, шо народ покивал благодушно, но в общем-то — равнодушно.
«— Зажрались мал-мала» — констатировал он.
— Хочу немножечко о себе, — продолжил он, азартно напрягшись, — если кто вдруг не знает.
— Знаем, — негромко сказал немолодой мужчина среднего роста, и все присутствующие утихли. Серые его глаза с прищуром глянули будто в саму душу, — ты нам лучше про забастовку в Одессе скажи — как было?
Фима открыл было рот, штобы порекомендовать себя лучшим образом, но разом понял, што здесь вам не там! Честно надо.
— Хреново, — ответил он усмешливо, — не я её затеял…
Фима с облегчением увидел едва заметное одобрение в глазах мужчины…
— … но пришлось брать на себя ответственность за Молдаванку. Не столько даже за справедливость, сколько за людей, которых с детства знал.
— Не справедливец, значица? — снова сощурился всё тот же немолодой мужчина, и Фима почувствовал себя, как перед раввином на бар-мицве, што перед гоем таки странно, но почему-то — правильно.
— Я честный коммерсант, — суховато усмехнулся Бляйшман, пытаясь не опустить глаза
— Да не надо так давить! — возмутился он, — Я таки не сказал за закон, я говорю за совесть! Контрабанда в обе стороны, если это нормальные товары, но просто в обход удорожающей таможни, так это вам где?!
Лёгкий кивок, и будто плита чугуна с плеч. Короткие переглядки, и мужчины будто только сейчас решали — дать ему шанс? Дали.
— Хочу поговорить за эту войну, — повёл плечами Фима, с некоторой тревогой понимая, шо это если и русские, то какие-то неправильные!
«— Отборные» — постучалось в череп, и сразу стало легче. Потому как если все такие… нивроку! Пережуют вместе с бизнесом!
— Война всегда плохо, — не без труда продолжил он, пытаясь не отпустить пойманное за хвост ускользающее вдохновение, — но и она же — возможности! Я таки не буду говорить вам за патриотизм в пользу буров, скажу лишь за нашу с вами пользу!
— Все, кто хотел взять в руки винтовку и пойти воевать за чужое надо, уже в рядах! Кто-то воспринял чужие беды за свои, кто-то хочет натурализоваться через войну — не нам судить.
— Я, — поймав кураж, он наклонился вперёд, ловя взгляды вожаков, — могу сделать хорошо для всех, включая сибе! Кто-то умный давно сказал, што для войны нужны деньги, деньги, и ещё раз деньги! Но здеся денег до жопы, а вот с людьми — зась!
— Нормальными людьми, — уточнил Фима под понимающие смешки собравшихся.
— Люди, — переждав, он начал говорить, отделяя слова паузами, — требуются везде! Не только на фронте, но и на фермах, в шахтах. Везде! Вы и сами о том знаете, так што не буду мять вам уши своими словами.
— Но! — толстый палец с обгрызенным ногтем устремился в небеса, — Многие забывают за логистику, то бишь за снабжение!
На лицах начало проступать понимание.
— Твою выгоду мы видим, — из дальнего угла вышел и встал, укоренившись сапогами в пол, длиннобородый мужчина в старообрядческой поддёвке, — поясни нашу.
— Моя, — подчеркнул голосом Бляйшман, потея от волнения, жары и духоты, — транспортная компания нуждается в людях, буры нуждаются в поставках. Всё есть у меня! Связи, деньги, налаженные маршруты… людей нет.
— К себе зовёшь? — прищурился из-за столика явный горняк, с навсегда въевшейся рудной пылью на худом лице, искажённом сейчас неприязненной гримасой.
— Да! Но нет, — Фима выставил ладони вперёд, — Я хочу придти к Бургеру[i] и предложить себя и вас — если договоримся, за коммандо! Сугубо транспортное, понимаете? Воевать если и да, то сугубо при нападении на обоз!
— На основе твоей компании? — сощурился старообрядец.
— Да! — не стал отнекиваться коммерсант, — Готовая структура, и глупо было бы делать иначе!
— Мне, — перехватил он инициативу, — разрастание компании и прибыль на этом — потом, после войны. Война пройдёт, останутся связи, налаженные маршруты, и частично — люди. Вам — возможность хорошей работы — с повышением, а то и собственным делом опосля. Ну и натурализация, кому надо.
К некоторому, отчасти даже расстроенному, удивлению Бляйшмана, собравшиеся не стали увлекаться ни пивом, ни бесплатной едой. Обсудив меж собой предложение, вожаки русской общины Претории разошлись в наступающих сумерках.
[i] Шалк Виллем Бургер — юрист, политик, полководец, государственный деятель. Во время отъезда Крюгера в Европу выполнял обязанности президента.
