Глава 22
Сниман принял нас без расшаркиваний, не отвлекаясь на такие нелепые мелочи, как этикет. Сидя у входа в штабную палатку в одной застиранной пропотелой рубахе с подтяжками поверх, он раскуривал старую трубку и рассматривал с такими же непрезентабельными бурскими офицерами лежащую прямо на земле карту, тыкая в неё веточками и переговариваясь негромко.
Символически приподняв жопу с бревна, африканер пробурчал приветствие, и начал расспрашивать Дзержинского безо всяких экивоков, держась без генеральской спеси, но и без панибратства.
— Так… так… — кивал он иногда поляку, задавая вполне дельные вопросы — с моей, дилетантской точки зрения. Где произошла стычка, уровень подготовки драгун и прочее в том же духе. Выслушав Феликса, он задумался ненадолго, хмуря усталое лицо, заросшее густой бородищей, и отчаянно дымя трубкой.
— Есть что добавить? — спросил он наконец меня, жестом отпуская Дзержинского.
Красочно описываю наши злоключения — благо, материал уже фактически сложился в моей голове в острую и очень злую статью, где воедино переплелись африканский колорит, моральный облик бандитствующих британцев, и умелые действия храбрецов-волонтёров. Сниман только крякал довольно, да головой качал при особо острых пассажах.
— Генерал, — закончив рассказ, чуть отступаю в сторону, жестом приглашая близнецов, — позвольте порекомендовать вам моих друзей, Самуила и Товию, выразивших желание вступить в ряды бурской армии.
— Иудеи? — Сниман смерил их взглядом.
— Мы из Одессы… — начал я объяснять расклады.
— Здрасте… — чуточку невпопад влез Товия, улыбаясь и чуть ли не виляя хвостом при виде столь большого, но близкого народу начальника.
— Парни они простые, — ожёг я провинившегося взглядом.
— Видим, — хмыкнул один из офицеров, послышались смешки.
— Сочувствие к народу буров заставило их приехать в эти благословенные Господом земли, а бесчинства англичан преисполнили чашу терпения! Если прежде они, люди сугубо мирные…
Самуил при моих словах об их мирности заулыбался удачной шутке и спрятал за спину громадные ручищи с перманентно разбитыми костяшками.
— … мирные, — повторил я, давя голосом, и близнецы закивали усиленно, глядя на генерала преданными глазами. Буры заулыбались уже в открытую, — помогали бурам как возчики и торговцы, то столкнувшись с этими беззаконными негодяями лично, они решили взять в руки оружие.
— Так… — он смерил их взглядом, и близнецы затаили дыханье. Короткий приказ, и чернокожий слуга срывается с места, и босые пятки его взрыли африканскую землю.
Минут пятнадцать мы беседовали с генералом о газетных статьях, пропаганде, Одессе и Москве. Как мне показалось, изрядное невежество, типичное для буров, соседствует в нём с достаточно развитым, практичным умом.
Близнецы в это время вели себя браво — играя мышцами, втягивая животы и надувая грудь. Безыскусно, и несколько даже просто, но африканеры вполне благосклонно отнеслись к желанию показать себя в лучшем виде.
Мишка подъехал верхом, скинув поводья прибежавшему вместе с ним генеральскому слуге, и заулыбался при виде меня.
— Генерал, — опомнился он, изображая подобие фрунта и делая степенный вид, как и полагается ценному военному специалисту.
— Вот, — кивнул тот на близнецов, — волонтёрами просятся. Возьмёшь?
— Здоровски! — степенный вид пропал на миг, и появился заулыбавшийся мальчишка, — Кхм… да, генерал! Парни надёжные, давно знаю.
— Принимай командование, — отмахнулся Сниман, и потеряв интерес, отпустил вскоре и нас. Остался только Санька, ибо натура! К нему буры относятся с уважением… большим, чем ко мне, ежели по чести. Немножечко досадно даже, и гордость одновременно. Так што за брата не волнуюсь — накормят вовремя и вкусно, напоят, и под пули не выпустят.
Отгрузив с близнецами их «приданое» и переговорив с Мишкой, я отправился к отряду Дзержинского, влекомый неутолимым любопытством.
О себе Феликс рассказывал скупо, будто даже и не понимая самого интереса к своей персоне. Зато охотно рассказывал о пропаганде среди рабочих, ссылке и побеге, своих убеждениях.
— Я марксист, — рассказывал он, пока Котяра хлопотал с кофейником и угощеньем, — … в Преторию? Во многом случай, а отчасти и романтика.
Он усмехнулся едва заметно.
— Африка, свободолюбивый народ буров… Действительность оказалась более неприглядной.
— Жалеешь? — кивнув благодарно другу, принимаю чашку с кофе и горячую лепёшку, густо намазанную толстым слоем свежего масла. Сказать бы кому… а здесь так и воюют — с пасущимися неподалёку стадами и дойными коровами. Не сказать, штоб вовсе уж много, но ежели подсуетиться, молочка и маслица можно достать. Ну и из ближайших ферм привозят, и што характерно — бесплатно!
— Нет! — отвечает решительно, и видно, што сам не раз думал над этим, — Колониальная британская система много хуже фактического рабовладения африканеров! Меньшее зло.
— Африканеров проще… — он сощурился, и по худому лицу катнулись желваки, — передавить.
Глаза у Дзержинского постальнели, и видно — сталкивался со… случаями. Я и сам видел не раз неприглядные стороны рабовладения, а просто — глаза закрываю. Приходится.
Много говорили — о нём, обо мне, работе репортёра, уже моих убеждениях…
— Марксист? — тру подбородок в раздумьях, — Наверное, всё же нет — вообще нет, или пока… хм… со временем определюсь. Но социалист — без сомнений!
Феликс ушёл, деликатно дав нам с Котом возможность переговорить наедине.
— Ну и как воюется? — мне почему-то неловко, што он — да, а я с карандашом и фотоаппаратом. Спохватываюсь нелепости вопроса, и такое… будто даже и стыд — за то, што некомбатант, за…
— С Феликсом-то? — он кусанул свою лепёшку и закивал, — Хорофо! То есть хорошо. С Ганецким я уже говорил — авантюрный когда не надо, а Феликс, он…
Котяра зашевелил пальцами.
— … не менее авантюрный, но знаешь?! По уму, а не дурной лихости! Та-акое иногда… — он затряс головой, — но вот всё, всё просчитывает! И объясняет каждый раз — почему именно так. Тактика, потом эта… психо…
— Психология?
— Она! На картах разбираем сперва, где там и што, потом в психологию противника пытаемся вникнуть, снова тактика и эти… штучки всякие. Голова!
— Ты знаешь! — Котяра оживился, — Он попервой у поляков был! Польская кавалерия — Жубер, кажется, формировать начал. Сенкевича, што ли, начитался генерал!
Обоим становится смешно, но не почему-то, а просто — живы, сидим вот так с кофе и лепёшками под солнышком, ноги вытянули.
— А у поляков, — Мишка махнул пренебрежительно, — говорильня, как всегда! Два пана — три партии! Да и разговоры, сам понимаешь — сплошь прошлые обиды с планами Великой Польши от моря до моря.
— Покрутился он там, — продолжил Иван, — да и свой отряд организовал, интернациональный. Феликс, он дельный — не смотри, што поляк! С ним сразу десять человек ушло, да потом… сейчас нас тридцать, и вот увидишь — больше будет, куда больше!
* * *
— Дело опасное, — Мишка немногословен, — слыхали про стрелковую засаду на нейтральной территории?
— Ага, — пробасил Товия, — даже читали когда про то в газете, так мороз по шкуре прошёлся! Это панама такая, шо на всю Одессу поговорить! Я…
Переглядки с братом.
— … мы тогда решили, шо если и да, то так и с тобой! Интересно, громко и по уму!
— Хм… — Мишка польщён, но старается не показывать, кусая расплывающиеся в улыбке губы, — а как насчёт повторить?
— Тама? — Самуил чешет бороду, — А засаду не вставят?
— Не тама, а тута, — Мишка чуточку ёрничает, но толстокожие близнецы эту чуточку не воспринимают.
— Это… — Самуил аж привстал, проследив за пальцем, — на минном поле?!
— Ага! — совершенно безумная улыбка, и выпученные в ответ глаза.
— Есть, — Пономарёнок прищёлкнул пальцами, возвращая напученных близнецов оттудова сюда, — план!
— Да?! — сызнова братские переглядки.
— Да! — кивнул Мишка, больше показывая уверенность, чем испытывая её, — А штобы план не сорвался, нам нужно потренироваться!
— Это мы… — Товия ласково погладил ствол винтовки, предвкушая месть британцам за недавний унизительный испуг.
— … не так представляли, — пропыхтел Самуил, не отрывая головы от земли и пытаясь металлическим шомполом нащупать зарытые бурами металлические жестянки, долженствующие изображать мины.
Шомпол упёрся во што-то твёрдое, и он принялся раскапывать вокруг, стараясь не шуметь и не приподниматься.
— Ай! — брат, работающий в нескольких метрах от него, получил палкой поперёк спины от наблюдающево бура.
— Горбик сделал, — погрозил тот прутом, нимало не опасаясь злого взгляда. Пыхтя и строя планы мести, Товия принялся за копанье, старательно прижимаясь к земле.
К вечеру начало што-то получаться, но всё — война войной, а еда по расписанию! Мишка, такой же вымотанный, в изодранной одёжке, приземлился с тарелкой рядышком.
— Я договорился с сапёрами, — устало сказал он, и засунул в рот здоровенную ложку рагу, в котором мяса было много больше, чем овощей, и старательно заработал челюстями, — нам макеты мин сделали, будем тренироваться разминировать — сперва так, а потом вслепую!
— Ой вэй… — простонал Самуил, закатывая глаза, — не так я себе это представлял!
— Ты хотел как-то иначе? — удивился Пономарёнок, и тут же расплылся в преехиднейшей улыбке, — А-а…ясно! Ты таки думал о немножечко стрельбе, после обеда подвиг и лёгкое ранение, после чево тебе целуют в жопку перед строем в госпитале, дают орден с чином, а дней через несколько ты гуляешь с томными на тебя барышнями из приличных бурских семей жидовской веры, с интересными обводами и ещё больше — приданным?
— Ну да, — простодушно согласился тот, — а-а… шутишь!?
— Догадался?! — восхитился Мишка.
— … ещё раз! — не соображающий толком со сна, генерал потёр лицо, не вставая с кровати, — Готфрид! Поставь-ка нам кофе! Чуется мне, что сегодня уже спать не буду!
Набившиеся в палатку буры, припёршиеся едва ли не половиной фельдкорнетства, вытолкали вперёд Мишку, забывшего от волнения все слова на африкаанс и голландском.
— Вот! Вот! — он тыкал в Снимана пустыми жестянками, и наконец вспомнил. Подобравшись, начал объяснять генералу ситуацию.
— Так… — одеваясь по ночной прохладе, командующий запрыгал на одной ноге по потёртой шкуре леопарда, вдевая вторую в штанину, — засаду? Снова, но уже на минном поле?
— Да! — Мишка закивал головой, — Хотел расчистить место от мин, да устроить лежку. Британские офицеры там инспекции часто устраивают, а по недосягаемости к пулям и бурским удальцам, ведут себя беспечно.
— Дельно, — восхитился Сниман, и глянул на Мишку, сощурившись, — и как?
— Вот! — снова пустые жестянки, — мы с близнецами… Товия, Самуил!
Толпа расступилась, и вперёд протолкались близнецы, угвазданные в земле и увешанные такими же пустыми жестянками.
— Вот! — повторил Мишка, — Мины! Все, все пустые! Обманул нас Баден-Пауэлл, и… вот!
Сниман зажевал бороду, потому как — коллизия! Есть возможность, и какая возможность… но буры в атаку не ходят!
— Я… — Мишка оглянулся на близнецов, — мы вперёд пойдём!
Братья закивали согласно, в глазах их виднелся отблеск грядущих пожаров.
* * *
Добровольцы, вызвавшиеся поддержать атаку, собирались в широких траншеях перед минным полем. Негромкие разговоры, смешки, бряцанье оружия, да приглушённое ржанье лошадей с замотанными тряпками мордами.
— … знак Божий! — негромко вещал молодой, но длиннобородый мужчина с фанатичным взглядом карих глаз, — он…
Не дослушав, пробираюсь дальше, ловя обрывки фраз, и стараясь запечатлеть в памяти всё увиденное. Небо потихонечку светлеет, и кавалеристы в последний раз проверяют подпруги.
— На конь! — негромко командует Дзержинский, взлетевший в седло, и почти тут же из ножен вылетает блескучий клинок. Конница, ядром которой стал его отряд, выходит из траншей в заранее подготовленных местах, сразу устремляясь к Мафекингу.
Стискивая кулаки, провожаю взглядом Мишку, Котяру, Самуила, Товию, Феликса… и только тихий рокот копыт.
«— Только бы живы, — бьётся в голове, — только бы…» Рядом молится вслух Санька, кусая губы.
Выстрелы и заполошные крики раздались, когда кавалерийская лава уже преодолела большую часть расстояния. За ними тяжёлой трусцой заспешили буры, стараясь ступать там, где проскакала конница. Пусть и уверили их в отсутствии мин, но… а вдруг!?
— Марга! — донёсся до меня слитный рёв сотни глоток. Начался бой за Мафекинг.
