Глава 2. Человек за занавеской

Альфонс Джеймс барон де Ротшильд, которого многие считали богатейшим человеком Франции, сегодня исполнял роль обыкновенного чичероне. Его гостем был некий Джакомо Бертони, богатый судовладелец с Мальты, долго проживший в Ливорно, а последние десять лет обосновавшийся в Риме. То, что судовладелец был человеком без титула и значительного состояния, барона Ротшильда не смущало ни в малейшей степени.

Бертони, давно не посещавший столицу мира, выказал желание посетить Всемирную выставку, проходящую в эти дни в Париже, и посмотреть на бульвары Османа. И банкир поспешил исполнить просьбы никому не известного в Париже иностранца и сам вызвался в сопровождающие.

Ротшильд лично приехал за гостем в собственном экипаже, запряженном породистыми жеребцами из собственной конюшни.

– Месье барон, – приветствовал иностранец банкира.

– Сеньор Бертони! – приподнял цилиндр в ответ Ротшильд.

– О, нет, теперь мистер Джеймс Бёртон. Увы, Рим мне пришлось сменить на туманный Лондон.

– И в чем причина? Если это не секрет.

– Никакого секрета. Сын моего брата оказался самым настоящим карбонарием. Фамилия Бертони оказалась на слуху, и я, на время пока утихнет скандал, покинул Рим. Зато у меня появилась возможность посетить Всемирную выставку.

– Я с удовольствием вам ее покажу. Там есть на что посмотреть.

– Вы окажите мне любезность.

Выставка действительно производила впечатление еще до подхода к ней. Все Марсовое поле, которое в то время было шире, чем в 21-веке, было занято различными объектами и строениями на территории между проспектами Бурдоне и Сюфран от самой Сены и до комплекса зданий Военного министерства. Чего только здесь не было и китайская пагода, и египетский храм, русская изба и вполне себе работающие маяк и нефтяная вышка, великое множество удивительных вещей со всех краев света. А посреди всего этого находился гигантский овал центрального павильона.

В русском отделе Ротшильд и Бёртон отведали блины, расстегаи, окрошку и ботвинью, которые разносили настоящие московские polovye и барышни в sarafan и kokoshnik. Гостям как деликатес предлагалась паюсная икра, но большинству посетителей икра не понравилась. Потом подержали в руках диковинку, большой кусок урановой руды. Желающие могли договориться со служащими русского отдела о покупке маленьких камушков урана. На глазах Ротшильда и Бёртона, один франт купил такой камушек. После чего с видом знатока заявил своей молоденькой спутнице, что уран обладает лечебными свойствами, и он установит его в оголовье кровати. И начал нашептывать красавице что-то, что вызвало у той румянец на прелестных щечках.

Во французском отделе у стенда какого-то толи гравера, толи художника из Меца внимание Бёртона привлек спор двух молодых людей, француза и немца. Худощавый француз, с бледным и нервным лицом, типичный парижский поэт или писатель, яро отстаивал превосходство всего французского. Немец опровергал его с нордическим спокойствием, сыпля цитатами из признанных авторов прошлого, легко переходя с немецкого на французский или английский, а с итальянского на латынь. Но половина его словесных выпадов пропадала втуне. Ибо француз признавал только родной язык, с горем пополам понимал латынь и полностью игнорировал англо-саксонские языки.

– Internationale, – произнес, улыбнувшись, Бёртон, повторив самое популярное в этом парижском сезоне слово.

В прусском павильоне англо-итальянец осмотрел пушки Круппа. У одной из них, монструозного вида осадной пушки, Бёртон спросил банкира:

– Как вы думаете, что будет, если снаряд из такого чудовища попадет, скажем, в гостиницу, в которой я остановился?

– Будем надеяться, что этим пушкам никогда не придется стрелять, – ответил Ротшильд. – Тем более по Парижу.

– И, тем не менее, буду благодарен, если вы, опишете действие такого снаряда.

– Если увижу. В чем искренне сомневаюсь.

– Не если, когда увидите, – заявил Бёртон, и тутже выразил желание прогуляться по Парижу.

– Что сказать, – говорил итальянский гость по пути к Дому Инвалидов. – Все эти работы, проделанные бароном Османом в преддверии Всемирной выставки, весьма впечатляют. Это совсем другой Париж, чем был в дни моей юности. Жалко только, что барон варварски поступил с застройкой своих предшественников. Больше нет Парижа рыцарей и мушкетеров. Увы.

– Новое всегда стоит на фундаменте из руин прошлого. Тем более, что император, давая полномочия барону Осману, думал о более приземленных вещах, чем сохранение памятников архитектуры.

– Это заметно. Бедняки вытеснены на окраины и не оскорбляют своим видом взоры новых хозяев жизни.

– С точки зрения императора, важней что это снизило риск волнений. Центр Парижа избавлен от нелояльных элементов. А широта бульваров преследует двойную цель. Войска легко направить в любую точку столицы. И на широких проспектах невозможно устроить баррикады.

– Все это логично и справедливо, – согласился итальянец. – Но что император будет делать, если войск в Париже не окажется?

Ротшильд задумался над словами Бёртон. Они были сказаны явно не случайно. И банкир помнил услышанное у стенда с пушками Круппа. Но он промолчал.

– До сих пор в истории мы знали одну последовательность, – продолжил Бёртон. – Первоначально совершается революция, а затем вспыхивает война. А если в этом уравнении составляющие поменять местами?

– Война, которая послужит запалом для революции? – удивился барон Ротшильд.

– Вы возразите, что война – это увеличение армии, патрули на улицах, цензура, контроль и прочие ограничения, которые ведут укреплению власти. История не знает революций во время войн. Крестьянские восстания не в счет.

– И что изменилось теперь?

– Многое. Рост населения городов. Прогресс в области транспорта и связи. Многое другое. Но нам важней некоторые частности. Например, что Наполеон III ныне удерживает власть, лишь благодаря равнодушию французов.

– Императорская гвардия, – напомнил банкир.

– Штыками можно добиться всего, что только угодно, нельзя только на них сидеть. Так, кажется, сказал великий император? – итальянец изящным жестом указывал на Дворец Инвалидов, в Храме которого покоится прах Наполеона Бонапарта.

– Красиво сказано, – усмехнулся Ротшильд.

– Действительно красиво. И скорей всего император сказал свой афоризм исключительно ради красного словца. Сам император великолепно себя чувствовал, пока его трон подпирали штыки.

– Наполеон, хоть Первый, хоть Третий, не может оставаться в Париже в случае войны, – задумчиво проговорил банкир.

– Если только сражения идут на границах Франции, а не за тридевять земель, – уточнил Бёртон.

– А гвардия следует за императором, – продолжил мысль Ротшильд. – Не достает лишь подходящей войны.

– Ну за этим дело не станет.

– Но зачем?

– Зачем? Вы спрашиваете зачем? Пруссия желает объединить Германию, а Франция ей мешает. Французы желают реванша за 1815-й год. А австрийцы реванша за 1866-й. Они желают, чтобы Франция ослабила Пруссию, а австрияки воспользовались плодами чужой победы. Того же желают и русские. Парижский договор стоит у них поперек глотки, и они желают поражения Франции.

– А Британия?

– Британия… Система противовесов в Европе, созданная лордом Палмерстоном, увы, устарела. Куда раньше, чем все этого ожидали. Можно сказать, что эта система некоторое время отражает состояние дел в прошлом и не соответствует настоящему.

– И в чем несоответствие этой системы?

– Две сильнейшие державы, Британия и Франция, не могут быть противниками, как это было ранее. Извечную борьбу за первенство надо оставить в прошлом. Но Франция не станет союзником Британии, пока ее флот может бросить вызов британскому. Хорошо бы уничтожить или затормозить развитие флота Франции. И хорошо бы, выполнить это чужими руками. У Франции останется первоклассная армия, у Британии самый мощный в мире флот. Они дополнят друг друга.

– Однако Британия традиционно союзна Пруссии, у которой не лучшие отношения с Францией.

– Все в мире меняется. И у всего своя роль. Пруссия выполнила одну свою роль, и теперь ее ожидает новое предназначение.

– Все равно не совсем понятно, зачем что-то менять? У Пруссии уже есть первоклассная армия, и практически нет флота! Разве она не идеальный союзник для Британии, которые всегда использовали Германию как свою казарму?

– Скажем так. Старые хищники, Франция и Британия, больше подходят друг другу как партнеры. По меньшей мере, в настоящее время. Они заинтересованы удержать свои колонии и завоеванные рынки сбыта. А Пруссия молодой хищник, которому еще предстоит вырвать свой кусок добычи.

– Но это в будущем приведет Британию к столкновению с Пруссией.

– Зато у Франции появится надежный стратегический союзник. Для этого ей придется всего лишь отказаться от имперских амбиций Наполеона. Мне кажется, что для Франции республика наилучшая форма правления.

– Вы сказали, что русские желают поражения Франции, но мы наблюдаем сближение этих стран. Как раз сейчас император России и император Франции принимают парад французский войск.

– Давайте поговорим об этом позже.

– Значит «старые семьи» приняли решение о развязывании войны между Францией и Пруссией?

Слово было произнесено.

Бёртон поморщился. Он ожидал большей изощренности и дипломатичности в формулировках от короля французских банкиров.

Ни гость Парижа, ни парижский барон-банкир не принадлежали ни к масонам, ни членам какого-то тайного общества или ордена, объединению наследников тайных знаний и тому подобного. Они вообще не состояли ни в каких тайных организациях.

Но люди привыкли навешивать на все ярлыки, в том числе и для опредения роли каждого в обществе. Альфонс де Ротшильд был человек, и не лишен человеческих слабостей. И тоже выдумал для себя якорь-ярлык. «Старые семьи». Так он определил для себя некую общность людей, которые обладали могуществом, превышающим могущество королей и императоров. «Старые семьи» столетиями оставались невидимыми для окружающего мира, но при этом являвшимися частью этого мира. Представителей Семей можно было встретить на светских приемах, заседаниях акционерных обществ, совещаниях министров и конференциях ученных. Они были везде и нигде.

«Старые семьи» это было нечто большее, чем владение землями, влиянием, знаниями или капиталами. Сами же «старые семьи» являлись не конкретными аристократическими или финансовыми родами, а неким понятием. Аморфным и неуловимым. Нельзя бороться с тем, чего нет. Сколько династий прервалось за человеческую историю? Сколько могущественных организаций исчезли под ударами конкурентов или обстоятельств? Монфор с благословения французского короля и папы римского уничтожил социальную систему, сложившуюся в Окситании. Филипп Красивый разгромил орден Тамплиеров. Наполеон III, как и его британские собратья по монаршей профессии, поставил под контроль даже масонов. По меньшей мере, он так думал. Но старые семьи остались и для Луи-Наполеона, и для Вильгельма I, и для всех остальных невидимками. Может быть Папы Римские что-то знали или поджозревали на этот счет. Но они предпочитали не делиться этим знанием с Городом и Миром.

Сами Ротшильды пока не входили в число «старых семей». Но стояли на самом пороге того, чтобы вскоре войти в их число. А пока евреи Ротшильды, англичане Хоупы, немцы Сименсы и многие другие были верными слугами, приказчиками, управляющими, советникам или доверенными лицами (назовите, как хотите) «старых семей». Богачи и промышленники, ученые и политики. Нация и происхождение не имели в этом вопросе никакого значения. Собственно, по зрелому размышлению, и сам Ротшильд, и Джеймс Бёртон, в определенном смысле, сами и олицетворяли «старые семьи», являясь активными проводниками их интересов.

– «Старые семьи», как вы изволили их назвать, не принимали решения о развязывании упомянутой войны. Иногда приходится страны подталкивать к конфликту, иногда остужать их пыл. Но не в этом случае. Эта война предопределена и неминуема. Она может начаться позже или раньше, и завершиться с тем или иным результатом, но она случится, хотим мы этого или нет.

– Вы намекаете, на эти мифические свитки Предтеч?

– Покайтесь ибо приблизилось Царство Небесное, приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези ему.

– Вы пропустили о «гласе вопиющего в пустыне». И, кстати, раз уж заговорили о Святом писании, как отразятся перемены в Париже, о которых вы намекали, на Риме? – поинтересовался Ротшильд.

– Папе следует избавиться от светской власти, сосредоточившись на духовном. И некоторый урок смирения пойдет Святому престолу на пользу.

– Несчастью предшествует гордыня, а падению – высокомерие, – процитировал Ротшильд.

– Лучше жить в смирении с бедняками, чем с гордецами делить награбленное, – подхватил Бёртон.

– Богатство грешника, сберегается для праведника!

Оба знатока Писания улыбнулись друг другу, признавая ничью.

– Но вы не ответили на вопрос о Предтечах, – напомнил Ротшильд. – Вы действительно верите в легенду о них? Верите в них?

– А вы помните легенду о возникновении богатства Ротшильдов?

– О миллионах, которые князь Гессенский оставил на хранение Майеру Ротшильду, и которые тот вернул в целости и сохранности, хотя все были уверенны, что эти богатства конфискованы?

– Именно. Вы не задумывались о том, как это получилось, что французы ни с того, ни с сего преисполнились уверенности, что конфисковали состояние беглого курфюрста, а Майер ухитрился спрятать золотых и серебряных талеров на миллионы. Это ведь не бриллиант. Это тонны драгоценных металлов.

– Вы хотите сказать, что им помогли?

– Совершенно верно. Им помогли люди, которые ранее порекомендовали Майера Гессенскому князю. И которые, кстати, всегда поддерживали ваш дом, как и дом Оппенгеймеров. И подарили некоему Ицхаку герб. Вы не напомните, как выглядит ваш герб?

– Пять стрел на красном щите.

– И рука, которые держит эти пять стрел. Она может поддержать в трудный час. Как поддержала в свое время Натана Ротшильда. Или вы думаете, что Натан играл в дни Ватерлоо наобум? Рискнув всем состоянием.

– Вы хотите сказать, что он был знаком со Свитком Предтеч?

– Его ознакомили только с некоторыми деталями, по которым он вел свою игру. Для этого доверенному человеку Натана достаточно было выпустить голубей, с сообщением, что Блюхер оторвался от французов. И Натан узнал о победе Веллингтона до того, как французская гвардия стала пятиться под ударами союзников.

– Кто-то знал детали сражения до того как оно состоялось?

– Натану было сообщено, что если Блюхер сумеет оторваться от французов и придет на помощь Веллингтону, то победа достанется союзникам. Если ввяжется в сражение с Груши и опоздает, то победит Наполеон. Все очень просто.

– Действительно, все очень просто, – задумался Ротшильд. – Но вы не случайно вспомнили о нашем гербе.

– Не случайно. Что вам говорил о гербе ваш отец?

– Что в единстве и согласованности наша сила, а щит защищает нас от нападок врагов.

– Вы недавно вспомнили эти слова отца и пожаловались, что щит, не очень-то вас защищает от нападок.

Ротшильд кивнул, не удивляясь осведомленности гостя.

– А вы не думали, почему щит красный? Ведь красный цвет привлекает к себе внимание. Не самый лучший цвет для герба банкиров? Не находите? Дело в том, что тот, кто даровал вам этот щит, был человеком с юмором. Вы Ротшильды и являетесь щитом, который защищает «старые семьи» и своим красным цветом отвлекает внимание от того, что публике видеть не должно.

– Никогда не думал, что наша фамилия дарована Предтечами, – буркнул банкир.

– Давайте больше не упоминать о них. И, кстати, у вас отличный камень в перстне! – неожиданно переменил тему Бёртон. – удивительно чистый голубой цвет. Не боитесь проклятия?

– Вы очень наблюдательный человек! – улыбнулся Ротшильд. – Но этот камень не имеет отношения к алмазу моего английского коллеги.

– Интересно, сколько Хоуп за него заплатил?

– Думаю немало. Увы, не я ему продал, – говоря так, барон ни сколько не кривил душой.

Продал алмаз британскому банкиру отец нынешнего главы парижского дома Ротшильдов. И не сам, а через целую цепочку посредников. Долгое время небольшой камешек, оставшийся после переогранки, лежал в одном из семейных тайников. Альфонс решил, что прошло достаточно времени и поместил его на перстень. Немного из тщеславия, немного из желания продемонстрировать отношение к суевериям.

– Не обижайтесь, барон на не прошеный совет. Поверьте, я даю его из благих побуждений. Поместите камень на подложку и сходство не будет бросаться в глаза. А знание о камне, останется с вами. И если вы не станете больше искать следы Вечного Жида, то проклятие голубого алмаза так и останется суеверием. Помните? «Уже и секира при корне дерев лежит: всяко древо, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Что касается, того знатока Торы и секретных знаний, которого вы привлекли к поискам, забудьте о нем.

Это был удар ниже пояса. Доверенные люди Ротшильдов обнаружили, что причиной возвышения, а затем гибели тамплиеров были некие тайные апокрифы, с намеком на наследников Христа, которых спас Агасфер.

– Что вам удалось выяснить? – спросил Бёртон.

– Что Агасий из Феры, которого потом прозвали Агасфером, Вечным Жидом, был греком, жившим в Иерусалиме. Тамплиеры верили, что он помог тем, кого называли потомками Христа выжить и укрыться в Галлии.

– Очень опасные знание? Не находите? Вы знаете, что христовый поход в Лангедок папы римские организовали, чтобы решить эту проблему? Рим победил. И знаете, чем это обернулось для победителей? Папа Римский умер ровно через год после окончания похода. Внезапно, ни с того, ни с сего. И согласно видению Святая Лутгарды из-за свешенной им ошибки он будет мучатся в чистилище до скончание веков. Симон Монфор по окончанию похода вдруг сам оказался отлучен от Церкви и вскоре погиб. Французский король Людовик Восьмой долгие годы после похода в Лангедок мучился от неизвестной болезни, и лучшие доктора не могли избавить его от страданий. Тамплиеры, папы римские, проклятые короли. Все, кто проявлял излишний интерес к опасным знаниям, плохо кончили. Увы, это поветрие коснулось и некоторых «старых семей». Ругеры, Медичи предупреждают вас не повторять их ошибок. Просто помните о руке, которая держит стрелы Ротшильдов. Только от вас зависит, окажит эта рука в нужный час вам поддержку, или сожмется, ломая древки.

– Я понял, – хрипло произнес Ротшильд.

– Чтобы вас утешить, я хочу сообщить, что никакого Агасфера, живущего вечно, не было. Рутгеры и Медичи доподлинно выяснили, что те, кого принимали за Агасфера, были совершенно разными людьми из разных семей, и разного происхождения. В свое время родившимися, и в свое время умершими, как и все смертные люди. Но все эти люди так или иначе однажды вступали в контакт с владетельными принцами, членами ордена святого Грааля. А иногда и с представительствами «старых семей». Объединяло этих людей одно, любовь к странствиям. Поэтому мы называем их Странниками. И никогда не бывало, чтобы появлялось два или три Странника одновременно. По меньшей мере, нам это не известно.

– А Орден?

– Орден, точней его принцы-магистры, как-то связаны с тайной Предтеч. Но выяснение этой тайны нам ничего не даст. Достаточно, что Орден Грааля выступает союзником старых семей по многим вопросам. И время от времени делятся с нами своими знаниями.

– Выходит, эти Странники обычные люди?

– Самые обычные. Мы можем встретить такого человека и даже не заподозрить, что это очередной Странник. Но мы с вами заболтались. Который уже час?

– Начало пятого.

– О! Скоро время пить чай. Что скажите, если мы прогуляемся в Булонском лесу? Говорят, там есть прелестные ресторанчики на свежем воздухе.

Но в ресторан мистер Бёртон не пошел, а увлек Ротшильда вдоль одной из аллей.

– Вы хотите кого-то здесь встретить? – поинтересовался Ротшильд.

– Нет, просто здесь, в Булонском лесу, находится одна из реперных точек, подобных той, о которой было сообщено Натану Ротшильду в 1815-м году.

Прошло некоторое время, когда где-то сбоку, на дороге от ипподрома Лоншан, послышался какой-то шум, на который тут же устремилась гуляющая публика. Ротшильд и Бёртон не спеша пошагали в ту же сторону.

– Что там произошло? – крикнул Бёртон бегущему от места происшествия мужчине, по виду журналисту или мелкому биржевому игроку.

Журналист отмахнулся, собираясь продолжить бег, но увидел серебряную пятифранковую монету в руке Бёртона и притормозил.

– Там какой-то поляк стрелял в русского царя.

– Убил? – спросил Ротшильд, с ужасом ожидая услышать положительный ответ и представляя, чем это может обернуться для Франции.

– Промазал! Мазила! – с пренебрежением ответил журналист, схватил брошенную Бёртоном монету и побежал дальше.

– Вот и конец сближению Франции и России, – произнес Бёртон.

– Вы думаете?

– Уверен. Пройдена еще одна реперная точка. Как видите, барон, мы далеко не всегда провоцируем войны. Хотя иногда такое и случается. Но мы всегда с выгодой для себя пользуемся знаниями о возможном развитии событий. И готовы делиться этими знаниями с теми, кто верен нам.