Часть третья. Новый Бог и отец

В больнице Сергей Афанасьевич Левий познакомился с несколькими интересными персонажами. Оказалось, среди больных некоторые были умные и образованные. Встретив их на улице или в учреждении, никто бы и не заподозрил, что они пациенты больницы. Левий не интересовался историей их болезни, но часы напролёт проводил, беседуя с ними. Одним из таких безобидных и спокойных был Вячеслав Зотов, работавший в своё время в Калифорнии в научном центре USN (Navy). Ему было лет сорок. Слава как-то обнаружил за собой наблюдение. Это было давно, до всеобщей электронной слежки и технологий распознавания лиц. Он беспрепятственно вернулся на родину, но и здесь его преследовали повсюду российские и иностранные спецслужбы. Убегая от них в очередной раз, он оказался в аэропорту. Его выслеживала группа, которой руководил высокий мощный негр, явно из американских военных. Славу схватили и поместили в изолятор, где он изорвал на мелкие клочки паспорт и молчал как рыба, не отвечая на вопросы. В соседней комнате, по его словам, была организована пыточная. Как ни странно, его отпустили.

Временами у Вячеслава была спокойная жизнь, когда от него отставали спецслужбы. Прятаться от них он научился в центре, то есть в психбольнице.

С Левием они сошлись на любви к Писанию. Слава был верующим, можно сказать, истово, но нецерковным. Когда-то его завербовали иеговисты, но потом он ушёл от них и ни к кому не пристал. В его голове за время исканий сформировалась довольно экзотическая богословская смесь. Плюсом было то, что Слава был совершенно свободен в суждениях. Чем оригинальнее и еретичнее была идея, тем с большим интересом он вовлекался в её обсуждение.

Вячеслав знал Писание – сказывалось его пребывание у иеговистов. Друзья прошлись уже давно по Евангелию от Иоанна, обсудив его вдоль и поперёк.

Сергею Афанасьевичу запомнился один вечер, когда в центр привезли нового пациента – известного артиста, уже пожилого. Они сидели в холе и неторопливо играли в шахматы за любимой темой. Слава обычно говорил тихо, и его едва было слышно. Но новый пациент громко кричал, и Славе пришлось повышать голос, так что сидящие за соседним столиком шахматисты стали нервно поглядывать на них. Сергей Афанасьевич взял его за руку:

– Тише, ты. Тише. Понятно, что Христос для гностиков и большинства христиан – бог. Потому что они приняли гностическое Евангелие и заразились им. Мешает ли это Богу любить их? Нет, конечно. А им любить Бога? Думаю, мешает. Но свет во тьме светит… как правильно заметил наш оппонент.

– Отца полностью отгородили от верующих, заслонили его Христом и заставили ему поклоняться. И как теперь любить Отца?

– Отца?

– Да, Отца. Старого Бога.

– Все мы слепы. Кто больше, кто меньше. Но лучше путаться в богословии, чем иметь нечистую совесть. Так задумано: дух должен крепнуть в борьбе, зрение – заостряться в поисках истины.

Вячеслав достал сигарету и закурил. На удивление, в холе психдиспансера можно было курить.

– Ладно, не читай мне мораль… Стиль у Иоанна интересный. Кажется – красивые слова, а вместе – бессмыслица. Но, на самом деле, у него – ничего лишнего, всё стройно. Он как-бы набрасывает мысль, намёком, а потом через десяток-другой стихов возвращается к ней и показывает её с другого ракурса. Потом опять и опять. Я про свет… как пример.

Слава покосился в сторону артиста и стал говорить полушёпотом. Артиста в коридоре успокаивала дежурная сестра с санитаром.

– Подозрительный тип. Заметил? Артист никогда не прекращает играть. Он и в аду будет требовать главную роль.

– Давай, выкладывай, что там ещё накопал, – они уже научились понимать друг друга с полуслова. Сергей Афанасьевич приготовился слушать.

– Про свет? Перечитал сегодня двенадцатую главу. Там есть один момент… Иоанн ещё тот шифровальщик: Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света. Так… А дальше, в конце, стих сорок шестой: Я свет пришёл в мир, чтобы всякий верующий в меня не оставался во тьме. И ещё, когда исцелял слепорожденного, это в девятой главе, говорил: Доколе я в мире, я свет миру. И ещё в начале Евангелия о Слове, который есть свет истинный, через который мир начал быть. А сложи всё вместе: где говорится о свете, говорится об Иисусе. Но вот это: Веруйте в свет, да будете сынами света – сказано мимолётом как будто. А если задуматься? Да ведь это о том, что мы дети Слова, Логоса, если оно – свет. Но если мы его дети, то он – наш отец. Так? А может быть, два Отца? Потому он и говорит всегда про Бога – Отец мой. Никогда не сказал – Отец наш. Я, конечно, имею в виду благовестие Иоанна.

– Ну и?

– Что ну? Не понял? Он себя… себя нашим Отцом назвал: он истинный свет, а мы – сыны света, если верим в свет. То есть в него. У Луки сыны света упоминаются, но это не люди, а бесплотные существа. Ангелы или что-то типа их… силы небесные, может быть, или… или, там, звёзды.

Светлая у него голова, – подумал о Зотове Левий и открыл планшет:

– Он говорил и более прямо: Дети! Недолго уже быть мне с вами. Я эту фразу не замечал, а теперь она к месту. И всё же не всё так просто: Иисус кое-где признаёт Бога нашим Отцом!

– Ну… не для всех, конечно, а для тех, кто родился от духа.

– Да, в конце говорит апостолам: Восхожу к Отцу моему и Отцу вашему, и к Богу моему и Богу вашему.

– Всё равно разделяет, даже подчёркивает: к Отцу вашему, а не нашему. Они сыны света, это сначала. И только потом Отец Христа стал и их Отцом. В лице Христа, конечно. По доверенности, говоря нынешними понятиями.

– Ах, так? Ну, согласен. Хм. Иисус говорит: Видевший меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца? Отца можно увидеть только через Христа. Это, как если бы Иаков сказал детям: «Спрашиваете, какой Авраам? Вы видели меня – считайте, что видели Авраама. Он такой же. Всё его – моё, он всё мне показал, я делаю то, что он мне заповедал и что сам делал». Мои дети своего деда не видели, он рано умер. Но они видели меня, а значит, видели моего отца, их деда. Потому что он во мне.

– Так и есть, Афанасич. И у меня так… Правда, у меня детей нет… Ну-у, это дело…

Вячеслав сбился. Он обычно впадал в безмолвие, близкое к коме, когда думал о своей жизни. Сергей Афанасьевич попытался направить его мысль в прежнее русло:

– У Иоанна так. Нет иного пути к Отцу: Никто не приходит к Отцу, как только через меня. Да об этом – по всему Евангелию: Вы ни гласа его никогда не слышали…

– Ни лица его не видели; и не имеете слова его пребывающего в вас, потому что вы не веруете тому, которого он послал, – Слава любил подхватывать и завершать цитаты по памяти.

– Через посланного Христа можно услышать Отца. Никак иначе. Но разве так может быть, чтобы дети не знали Отца?

– У Павла не так. Он к евреям писал, что Отец говорил в пророках, и только в последнее время в сыне. Не сын говорил Моисею и пророкам, а Отец. А по Иоанну нашим отцом стал Иисус…

– Эх, Вячеслав. Гореть нам на кострах инквизиции. Впрочем, Иисус, как теперь понятно, не защитникам догматов, а еретикам сказал: Возложат на вас руки и будут гнать, и будут бросать в темницы, и поведут пред царей и правителей за имя мое. И что претерпевший до конца спасётся. Ортодоксов цари любили.

Слава последнее пропустил мимо ушей. Он не любил отвлекаться от главной темы.

– Да, перед Отцом поставлен заслон. Иоанн от имени Иисуса нам внушает: Бог – это мой Отец, а я – ваш бог и отец. Как послал меня живый Отец, и я живу Отцем, [так] и ядущий меня жить будет мною. Это о том же: Христос для нас отец.

– Евреи верили: жив Бог и обращались к нему напрямую. Но если Отца можно знать только в лице Христа, то и вера, и почитание, и служение – всё Христу.

Слава посмотрел вокруг. У него вошло в привычку оглядываться перед тем, как сказать что-то, что он считал важным:

– Так и есть. Для принявших Евангелие от Иоанна Отец существует только в Сыне. Они верят в Отца, веруя в Сына. Как говорил Иисус: Веруйте в Бога, и в меня веруйте; верующий в меня не в меня верует, но в пославшего меня. Слыхал? И служат Сыну. Вот слова Иисуса: Кто мне служит, мне да последует; и где я, там и слуга мой будет. И поклоняются Сыну. Как там у Иоанна? Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего его. Чтить и есть поклоняться, только смысл мягче. Так что главную первую заповедь: Господу Богу твоему поклоняйся и одному Ему служи, которую Иисус привёл сатане, когда тот искушал его, предлагая поклониться, они исполняют в отношении Христа, а не Отца. А Отцу – кто как, но в основном как дань ветхозаветной традиции. Они поменяли бога.

Слава замолчал на минуту и опять возбудился и стал говорить громче:

– А молиться кому? По Иоанну – только Христу. Или Отцу, но в имени Христа. В синодальном переводе это как-то мутно, а вот на греческом!

– A-а, сейчас гляну… – Сергей Афанасьевич залез в планшет. – Попросите Отца во имя мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне - это синодальный. А на самом деле: Попросите Отца в имени моем. Да, и это кругом, ещё много такого. То есть просить Отца в имени Иисуса! Господи Иисусе, помилуй меня – призываешь Иисуса, а в его имени просишь Отца?

Сергей Афанасьевич уткнулся в планшет. Вячеслав продолжал:

– Я так понимаю Иоанна: если верите в Отца, молитесь ему. Но не прямо. Обращайтесь по имени к Христу, а Христос – он уже с Отцом… сам. Да вам и не понять, мол. То есть теперь будете молиться так: Господи Иисусе Христе, помоги нам в том-то и том-то, и Христос не будет просить Отца, а сам сделает. Мы хотим молиться Отцу, но просим Христа, и Христос даже не посредник – он сам всё делает. К тому же он сказал ученикам: Всё, что имеет Отец, есть моё. Вот так да!

Слава вскочил со стула и тут же сел. Левий успел лишь вставить:

– А в Деяниях апостолы молились только Отцу. Христу – никогда. Он – человек, хотя… Одесную Отца – это по всему быть, как он. Я бы поосторожней…

– Сама нужда в Отце, в молитве к нему, и в вере в него – от-па-да-ет. Если верить, как Иоанн. Отец недоступен. Веруйте в Бога, и в меня веруйте; верующий в меня не в меня верует, но в Пославшего меня – так в кого веровать? Бог ведь один!

– Красивая подмена. Я верю в Христа – это и есть вера в Пославшего его.

Из самой маленькой палаты в конце отделения, куда поместили артиста, шли с пакетами и бельём двое в палату Славы. Слава вскочил и бросился им наперерез, но внезапно остановился и вернулся к Сергею Афанасьевичу. У него был смущённый вид, но Левий как будто ничего не заметил. Слава с подозрением посмотрел на него, успокоился и сказал:

– Так Бог у всех язычников был заменён на Ваала, Астарту и прочих.

Левий зачитал ещё цитату из Иоанна:

– Верующий в меня имеет жизнь вечную; верующий в меня не будет жаждать никогда; всякий, живущий и верующий в меня, не умрёт вовек – всё это даёт только вера в единого Бога, и Христос говорит так о себе.

– Угу, здесь даже не о Троице, которую позже выдумали. У Иоанна всё радикальнее – он отменяет старый культ, который многим казался несовместим с новыми заповедями любви.

Левий подбросил ещё цитату:

– Всё, что имеет Отец, есть моё. Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко мне.

– Всё это – с благословления старого Бога, который породил нового. Да не смущается сердце ваше, что вы поменяли веру: веруйте в Бога и в меня веруйте, – говорит новый бог. Пусть старый Бог будет вам известен и почитаем, но молитесь новому. Старый трансцедентен, с ним невозможно общаться. Так всегда верили язычники.

Слава посмотрел по сторонам, взял в руки ферзя и, почти опустив лицо на доску, хряснул им по доске так, что подскочили все фигуры, и все шахматисты разом обернулись на него. Слава говорил, положив голову на стол:

– Так это установление нового культа!? Культа нового бога. Весь культ нового бога основан на Евангелии от Иоанна, больше ни на чём. Вот сила! Вот загадка: как это удалось? Хотя… это всё тот же культ Ваала, который в переводе с ханаанского – Господь, владыка. Против него ещё Илья боролся, когда привёл заколоть пророков Ваала и спрашивал народ: Долго ли вам хромать на оба колена? Если Адонай есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте. И не отвечал народ ему ни слова. А после сошествия огня на жертву народ кричал: Адонай есть Бог! Адонай есть Бог!

– Да ты не шепчи, говори нормально. Здесь всем всё равно. Да и везде всё равно.

– Ага! Ты многое не знаешь, толстокожий. А я всегда под прицелом.

– Ладно, ладно, это и есть тайна беззакония, которая уже в действии. Это старый новый культ. Его адепты отточили языки за тысячелетия, утончили аргументы, – Сергей Афанасьевич тоже перешёл на шепот ради друга.

– Для нового культа нужно и молиться новому богу, и служить ему, и поклоняться ему. Теперь так и есть. Да, всё исполнили, что он требовал. Я, конечно, не про Иисуса Христа, который ради нас умер на кресте. Я про того, о ком писал этот гностик, Иоанн Богослов… Вся служба теперь ему, Богородице и святым – новому пантеону богов. Хотя… Теперь уже и его оставили, и он теперь – старый бог. Молятся Матроне.