Глава 20

Кровь тельца

Прохор спал тревожным сном. Во сне старец ходил по келье, как потревоженный лев, и всё время кого-то отчитывал, грозя пальцем. Потом ему снилась мама, она угощала Прохора молоком и хлебом.

Разбудила Прохора Евдокия, от неё вкусно пахло. Сели за стол, помолились.

Вечером Антоний решил направить разговор подальше от болезненных переживаний Прохора о старце.

– Как думаешь, Прохор, евреи в самом деле чтили быка как бога? Тогда, при Хориве, когда сделали золотого тельца?

– Быка? Думаю, они считали его иконой, через которую бог действует в мире. Язычники верят, что образ является присутствием бога в мире, он связан с богом мистически, божественной энергией. Обращаясь к образу, они обращались к богу.

– Священного быка Аписа в Египте считали даже не иконой, а воплощением бога. Как в греческом мифе о Дионисе. Иконой был для них как раз золотой телец, которого они сделали своими руками и поклонились ему.

– Скорее так, Антоний. Это суеверие.

– Да, и за этот грех они приносили потом ежегодно в жертву тельца и кропили себя его кровью. Это было свидетельством, что они больше не верят в воплощённого бога и не боятся его, а считают обычным животным, которое можно убить. Не боятся быть в его крови, быть виновными в его смерти. Первосвященник за них и себя приносил эту кровь раз в год в святая святых, к скрижалям, и кропил крышку с херувимами, не страшась херувимов. Херувимы имели вид быков с крыльями и человеческим лицом. Если бы в первосвященнике оставалось суеверие, он бы не смог этого сделать.

– Египетские жрецы, я знаю, тоже омываются кровью быка.

– Но в особых ритуалах, ведь так? В этих ритуалах они – не убийцы. В мистерии жертвенный нож – символ божественного суда, и бог через жрецов сам себя приносит в жертву. А они омываются его кровью, чтобы принять в себя с кровью его божественную жизнь. Это же мистерия – время исчезает, и участники перевоплощаются. Так верили египтяне. Видишь, у евреев всё похоже, но смысл противоположный.

Прохор задумался. А ведь многие из бывших язычников так и думают о жертве Христа, по-язычески. И даже старец не раз уже хотел дополнить преломление хлеба за трапезой чем-то таинственным.

Как-то раз Прохор застал своего старца в смешном расшитом покрывале. Он вырезал острым ножом для обрезания, подаренным ему гостями из Антиохии, крест из круглой булки. Булка почти не крошилась, и на большом медном блюде отрезанные кусочки лежали красивыми белыми дольками. Старец смутился и потом долго объяснял, что верные должны готовить святую трапезу, закалывая агнца. Тогда причастники жертвенника таинственно окажутся на Голгофе, и хлеб станет настоящей плотью Христа. И что это не иудеи, не римляне, и не верные убивают Христа, а сам бог приносит себя в жертву. А участники мистерии лишь служат его образом.

Прохор тогда долго не мог прийти в себя, и старец больше не делал ничего подобного.

Прохору опять захотелось поговорить о старце:

– Антоний, я знаю, что скажет старец. Он скажет, что Бог никогда не воплощался в быка. А теперь – другое дело. Христос – это бог, истинно воплотившийся в человеке, ставший одновременно и богом, и человеком. Так что египтяне грешили, поклоняясь твари вместо Творца. А мы сейчас…

– Чем же это отличается от веры египтян? У них, кроме Аписа, есть ещё Гор, богочеловек, сын Осириса. Так что, брат мой Прохор, любое воплощение – языческая ложь.

– Антоний, а почему иудеи кричали о Христе: Кровь его на нас и на детях наших? Разве про обычных разбойников так кричат? Про их кровь?

– Сам же видишь… Это то же, что кричать: Мы не боимся! Мы не боимся его убить. Да, мы повинны в его смерти, но не боимся! Когда казнят обычных преступников, так не кричат. Ты прав.

– Значит, они думали, что убивают лжепророка? Или лже-бога? Словно они левиты, кропящие себя и народ кровью жертвенного быка Аписа, которому поклонялись их отцы в пустыне.

– Да, именно так, Прохор. Сначала народ встретил Иисуса как мессию и пророка. Они верили, что с ним Бог. Но первосвященники убедили всех, что поклонники и ученики из языческой Галилеи провозгласили его самого богом. И на суде он якобы сознался, назвавшись сыном Божьим и пообещав явиться на облаках с ангелами. А ложных богов нужно убивать и не бояться запачкаться в их крови. Это угодно Богу.

Прохор задумался. Антонию показалось, что Прохор потерял мысль или прослушал, и он повторил:

– Начальники и священство истолковали слова Иисуса на суде, как им было выгодно, и научили народ. Они просто боялись потерять власть и подбили всех кричать к Пилату: убей его.

Прохор всё хорошо услышал. Но ему вдруг подумалось: а если апостолы и в самом деле… если апостолы верили в Иисуса как в бога? Нет же дыма без огня! Прохор лихорадочно вспоминал, был ли хоть намек об этом в Писании. Нет. Нет, совершенно ничего. Ни у Павла, ни в Евангелиях. Нигде нет такого, чтобы считать Иисуса богом. Это только у старца. Прохор успокоился. Он поднял глаза и увидел озабоченное лицо Антония:

– Антоний, всё в порядке. Это я задумался, – Прохор улыбнулся. – А скажи, почему начальство не побоялось отдать Христа на смерть? Они что же, и Бога не боялись? В синедрионе были не только… в общем, среди них были верующие в Бога и Христа.

– Я думал об этом. Это свойство человека, это и сейчас так. Они просто не верили пророчествам о Христе. Они и мысли не допускали, что пророчества исполнились на их глазах. И что Христос настоящий. Когда-нибудь – возможно, даже обязательно, а сейчас-το какой вам Христос?

– Антоний, ты думаешь, начальство не верило пророкам?

– Верило. На словах! В реальности – нет. Знаешь, как они подумали?

– Как?

– А вот как: «Иисуса встречали как царя! Такая слава! Кто захочет её лишиться?» И Каиафа спросил, надеясь, что тщеславие смутьяна, каким он считал Иисуса, победит страх смерти: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Когда Иисус ответил: Я, у них у всех и вопроса не возникло, а вдруг он правду говорит? Нет. Они не верили в мессию. Каиафа от радости разорвал одежды, от чего ещё?

Дети улеглись, и Антоний с Прохором вышли из дома. Всё небо было усеяно звёздами. Бесшумно летали мыши, и громко пели сверчки. Запах трав наполнял воздух, дышалось легко. Они пошли по тропинке, продолжая беседу.

– Антоний, думаешь, первосвященники просто считали Иисуса самозванцем? Они не были дьяволопоклонниками, сознательно убивающими помазанника? Как у нас многие думают?

– Конечно, нет. Лука записал за Петром: Впрочем, я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению. Пётр знал, о чём говорил. Он рядом был, всё слышал.

– По неведению? Но начальство всегда знает, что делает, защищая себя и свою власть.

– Защищают, это правда. Но тем более они были слепы и не ведали, что творили. Они привыкли добиваться своего любой ценой. Намекнули Пилату, что кесарь узнает, если Иисуса отпустят. Они обвиняли Иисуса перед Пилатом в том, что он назвался Христом, а значит, царем Израиля, без воли кесаря. За это полагалась смерть по римским законам.

За поворотом тропинки открылись бухта и порт, усеянный огоньками. Там было шумно, все звуки перемешались: пение, ругань, стук молотка по металлу, крики ослов. Всё это захватывало, и Прохор никак не мог продолжить беседу. На него нахлынули детские воспоминания. Антоний почувствовал состояние друга и тоже шёл молча. Наконец, Прохор продолжил:

– А для народа они нашли другое обвинение: мол, назвался сыном Божьим, объявил себя богом.

– Разве не убедительно? Кто усомнится? – сразу отозвался Антоний. – Принимал поклонение от бесноватых язычников, которые падали перед ним на колени и кричали: ты сын божий. Разве не так поступают лжемессии? А потом и на суде признал всё, назвавшись сыном Божьим.

– Они хотели быть правыми и в своих глазах. Фарисеи и священство всегда ищут оправдание перед Богом и собой. И Каиафа наверняка придумал что-то.

– «Если он мессия, Бог его защитит и пошлёт Илию. А нас простит. Откуда нам было знать? Мы всё сделали по букве закона», – я думаю, что-то подобное должно вертеться в лукавой голове в такой момент.

– А почему Иисус запрещал бесноватым называть себя сыном Божьим? Это же правда, он сам слышал эти слова о себе с неба.

– Запрещал, потому что язычники понимали это по-своему. Они видели в любом чудотворце сына бога по природе, отличного от других людей. Но когда спросил священник, неужели Иисус мог смолчать или ответить Каиафе: нет, я не сын Божий. Священник знал, что сыновство – это завет с Богом, образ Отца в сердце, а не воплощение! Он лишь не допускал, что галилеянин понимает так же. Каиафа хотел его подловить!

– А зачем Иисус добавил тогда: Вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных? Это очень помогло Каиафе!

– Потому что так и будет в конце времён. Ты помнишь пророчество Даниила? – Антоний знал наизусть очень много из Писания и с лёгкостью приводил отрывки. – Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шёл как бы сын человеческий, дошёл до Ветхого днями и подведён был к нему. И ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему; владычество его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство его не разрушится. Но это не о боге Логосе, а пророчество о Христе. Его приняло небо, и он подведён был к Отцу и сел одесную его. Когда исполнится всё, он явится, как обещал.

– Антоний, мне нужно было прийти к тебе раньше.

– Лучше всегда помучиться в поисках ответов. Это на пользу, Прохор.

За беседой время летело быстро. Богословы вернулись в дом. Жена Антония, двигаясь бесшумно, как бесплотный ангел, постелила мужчинам и ушла спать к детям. Была уже глубокая ночь, но друзьям не спалось. Прохору хотелось докопаться до самого корня:

– Антоний, Иисуса ложно обвинили, что он делает себя богом. Всё так. И поэтому на площади толпа кричала: кровь его на нас! Но ведь и Пётр, и Павел писали про кровь кропления, кровь Христа. И мы теперь считаем себя окроплёнными его кровью. Что это значит? Чем тогда мы отличаемся от той толпы? Мы же знаем, что он себя не объявлял богом. Мы не хотели бы ни за что его смерти. Мы считаем его своим Господом, а не лжемессией. Зачем же нам быть в его крови? Антоний, да здесь не разобраться!

– Разберёшься. Все просто. Мы сегодня уже обсуждали, что и язычники, и евреи приносили в жертву животных. Евреи – Богу Авраама, Исаака и Иакова, а язычники – своим богам.

– Да, и дело не только в богах. Для них смысл жертв был разный.

– Истинно так, Прохор. Любое действие зависит от смысла и цели, ради которой совершается. И мы, христиане, должны правильно понять теперь, чем пожертвовал Христос? И ради чего? Ведь такой жертвы никогда раньше не было. И когда мы преломляем хлеб, мы творим это в его воспоминание и размышляем.

– Я и прошу объяснить мне, Антоний. Я не пойму никак, почему кропление кровью Христа для нас свято и живительно, если его кровь обычная, а не соединённая с божеством? И зачем тогда жертва, и кто её принес? Как нам поможет, что он отдал свою жизнь? Нет, не отдал, а что позволил себя убить… что пошёл на смерть. Гм, что его убили…

– Наш завет с Богом, обещание Богу доброй совести, иначе говоря, обещание жить в соответствии с верой и правдой, простирается за границу жизни и смерти. А для многих цена жизни кажется бесконечной – наше тело и его жизнь для многих стали своего рода богом, тельцом, которому поклоняются, то есть ради него нарушают заповеди Творца. Плоть и временную жизнь ставят выше Бога! Для Христа его плоть никогда не была идолом, и он ради верности Отцу отдал её.

– Отдал? В смысле так задумал?

– Нет, просто Иисус понимал, что Христос, кто бы им ни стал, обречён быть убитым. Если он будет верен закону в сердце, то его убьют по букве, обязательно. Так что Иисус не стал противиться убийцам, хотя не хотел умирать и молился в саду, как помнишь.

– А если бы он не пошёл до конца?

– Бог знал его сердце и избрал Иисуса из всех и помазал духом. Бог не ошибается.

– Антоний, я понял. Иисус знал, что ждёт Христа, и не стал цепляться за жизнь, за плоть, которую превращают в идола, и вознес этого тельца на крест и убил на нём.

– Павел образно написал об этом. Завет с Богом назван Павлом скинией нерукотворенной. В эту скинию Бога с человеками вошёл Христос со своей кровью или, другими словами, он отдал свою жизнь ради верности этому завету. Отдать жизнь и называется пролить кровь. И мы очищаем его кровью, в духовном смысле, совесть нашу от мёртвых дел, как Павел к евреям писал. То есть мы помним про его жертву и ради неё не творим зло – вот что значит очищаем его кровью совесть нашу от мёртвых дел. Здесь нет языческой мистики. А если говорить буквально, то кровь Христа не пролилась почти.

У Прохора сбилось дыхание. Опять? Старец уверял Прохора, что Христу прободили копьём грудь и из него вышла кровь. А апостолы… Апостолы говорили о крови Христа образно. Конечно, Антоний прав. Из ран кровь шла, но не так… как от придуманного старцем копья. Это же ясно, как можно было не понять раньше? Вслух Прохор спросил:

– Это святая жертва, потому что отдана жизнь?

– Да, Прохор. Завет всегда требует жертвы, чтобы была цена его крепости, его святости. У любого договора должна быть цена.

– И цена уплачена. А мы делаемся причастниками, как сказал Павел, мы вступаем в завет и знаем цену, уплаченную за то, чтобы договор вступил в силу. Мы не должны уже платить. Да?

– Так, Прохор. Христос принёс в благодарность Богу всё временное, что имел, за будущий дар вечного, в реальность которого верил. И получил этот дар на третий день. И мы вкушаем эту жертву благодарения мысленно, когда преломляем хлеб. Наслаждаемся вкусом его победы, прилагаем её к себе. Всё так и есть! Бог открыл нам врата будущей жизни, куда первым вошёл Христос.

Прохор явно устал, но выглядел вполне счастливым к концу разговора.

– Теперь ты понимаешь, брат мой Прохор, что, если бы Иисус был воплотившимся богом, эта жертва не имела бы никакого смысла? Для воплощённого бога, бессмертного существа, божественной личности разве будет жертвой избавиться от временной, жалкой и тленной телесной оболочки?

Было уже поздно, и Прохор клевал носом. Он привык вставать, как и старец, с первым криком петуха. Легли прямо на циновках.