XXIII

Перекати-поле

 

В пустыне шар травы сухой

Лежал недвижно, неживой.

Его зачем-то Бог приметил

Дохнул, и вот он ликом светел,

Посланник верный и немой.

По воле неба край земной

Он должен обойти скорей.

Найдёт ли веру у людей?

 

 

Гонимый ветром много дней,

Кружу без цели, без друзей.

Волнам, не ведавшим воды,

Дарю я зыбкие следы.

 

 

Бархан причудливых узоры

Одни лишь мне ласкали взоры.

Ландшафт сменился. Между скал

Мне первым встретился шакал.

 

 

Как дорога душа живая

Среди безжизненного края!

Пытаюсь крикнуть что есть сил.

Но хитреца и след простыл.

 

 

Смотрю, лишь хвост лисы проворной

Мелькает вдоль тропинки торной.

Застыла мышка до поры

И хитро смотрит из норы.

 

 

Всё, как всегда. Поднялся ветер,

И я взбодрился, путь мой светел.

Я мчусь на новые места,

И вот прибился у креста.

 

 

Крест деревянный, надпись видно,

Резцом начертана, солидно,

И повествует, что мертвец

При жизни редкий был подлец.

 

 

Он мир оставил и семью

И жил в придуманном раю.

Ему, стирали, убирали,

Еду готовили. Едва ли

Он мог бы раньше жить так стильно,

Творить молитовку посильно

Среди хлопот мирских и дел.

Так он избрал святой удел.

 

 

Я у креста немалый срок

Провёл, как дунул ветерок.

И вот уже немало дней

По щётке скошенных полей,

Не радуясь и не скорбя,

Качусь под солнцем сентября.

 

 

Вдруг город вижу вдалеке,

Лечу к нему я налегке.

Кругом огни, снуют машины,

Дома, как горные вершины.

 

 

Увидел я игру в футбол,

Дорогу, ровную как стол,

И влип надежно в куст самшита

Напротив точки общепита.

 

 

Невдалеке, среди рябины

Кругом развешены картины.

Художники в плетёных креслах

Обширные вместили чресла.

 

 

Сдувая пену с кружки пива,

Помятая бормочет дива:

– Что за картина, что за бред

Ночной ты вытащил на свет?

– Е-ще-ё один искусствовед.

– Так лучше я, чем твой клиент.

Ну, ладно. Что ты куришь? Кент?

 

 

Правей – две модные старушки

Грызут за чаем с мёдом сушки.

Ещё-е чуть дальше – рыжий боров

Храпит, уткнувшись рылом в ворот.

 

 

– Эй, друг, смотри – портрет блондинки!

Глаза как льдинки,

Зрачки как жемчуг в сто карат.

– Но на картине лишь квадрат…

Да на такую красоту

Я только мелочь наскребу.

 

 

– Что-о-о? Что-о-о? -

«Малевич» чуть не в драку:

Искусство меряют дензнаком!

– Так он вещей эквивалент!

– Какой он формы? А, Клиент?

– Какая разница? Хоть круглый,

Зелёный, золотой, чугунный.

 

 

– Поверь мне, разница огромна.

Ты видел живопись без формы?

 

 

Коль для тебя так важен ценник,

Считай квадрат идеей денег.

Купюра – что? Углов квартет.

А круглых денег нынче нет.

Инфляция – наш геометр!

 

 

В ответ лишь долгое сопенье,

Скрывающее возмущенье,

И ветра сильное волненье.

 

 

Глядь, два «Малевича» соседа

Едва несут тела с обеда.

Один другому шепотком:

– Бог мой! Кого пишу я лики -

Все из числа святых великих -

Мне ночью снятся голышом.

Я скоро стану алкашом!

Ты веришь, нет? Я, без обмана,

Не сплю, не выпив два стакана.

 

 

Отвечает с бородою и в наколках, баритон,

Весь в молитвенном задоре,

Словно он в церковном хоре

Продолжает петь канон:

– Окаянный человече,

Ты забрёл совсем далече.

Ты на исповедь ходил?

 

 

– Да, но больше нету сил.

Никакого в этом толку.

Помнишь, осенью в футболке

Заходил на вернисаж

Очень странный персонаж?

Убеждал, чтоб я любил

 

 

Больше свечек и кадил

Даже тех, кто в синей форме

С нас берёт сверх всякой нормы.

Обещал грехов прощенье

От бесов освобожденье.

Он, мне кажется, был прав.

Где-то, помнится мне смутно,

Я подобное читал.

 

 

С Бородою баритон

Продолжает петь канон:

– Кто такой? Гони в три шеи

Нищеброда-фарисея.

У Святой Горы подножья

Если, веря в матерь божью,

По лекалу, без теней

Пишешь образ ты прекрасный,

Можно грех любой, ужасный

Замолить, взывая к ней.

Может, к деве на Афон

Ты поедешь на поклон?

 

 

– Прям в Гоморру? Прям в Содом?

Нет уж, лучше, друг мой ситный,

Я рвану в один элитный,

Очень творческий дурдом.

Там народ хоть бесполезный,

Зато верущий и бедный,

Не стяжавший жирный куш

И не пьющий Le vin rouge.

 

 

Вдруг поднялся ветер сильный,

Бросив в землю, прямо в грязь

Образ девы сексапильной -

 

 

Её сватал старый князь.

Баритон кивнул небрежно,

Посмотрел на деву нежно,

Попросил у всех прощенья

И исчез до заговенья.

 

 

Меня ветер подхватил,

Я понёсся как Ахилл,

Перескакивал барьеры

И прибился на Ривьере.

Отдохнул там, отдышался,

Морем долго восхищался.

 

 

Но служенье правит путь.

Ветра мыслей я не знаю

И дорог не выбираю.

Наблюдая, вижу суть:

Кто как верит, чем живёт,

Правду любит или лжёт.

 

 

Я потрогал камни инков,

Был на Огненной земле.

Дети там плетут корзинки,

Чай из коки, все в дерьме.

Но народ простой, с руками

Чёрными, как их глаза.

Смотрят прямо угольками

Без лукавства и стыда.

 

 

Продают благословенье в Варанаси как морковь

Садхи – жадные святые,

На десятку кривят бровь.

Шьют тибетские монахи из нарезанных кусков

Чувств и ветреных прозрений свой костюмчик выходной,

 

 

С привередливой вселенной – со сварливою женой -

Чтоб навеки попрощаться, чтобы не было оков

Из бесчисленных страданий, чтобы новая жена,

Молчаливая нирвана, была вечно им верна.

 

 

Бьют поклонники Аллаха пулей прям кяфиру в лоб.

Кади им сулит награду, непреступный, будто сноб.

Он всё слышит, Он всё знает,

Он грозит и обещает

Гурий сладких и вино -

Их в раю полным-полно.

 

 

Вербовали йеговисты

Читать «Башню», делать взносы.

Протестанты – перечислить

На онлайн-сбербанк «баблосы»

Добровольно, за прекрасный,

Очень светлый, очень ясный,

Интересный разговор.

Я нарушил уговор.

 

 

Православные в купели

Благодать продать успели,

Не смущаются? Ну что ж…

Бога наняли за грош.

Сайентологи научно

Матерьял подали скучный.

В Поднебесной – четверть мира

Проживает, но и в ней

Не нашёл я эликсира

Из бессмертника корней.

 

 

Наконец стою в пустыне:

На бархане след поныне

 

 

Как строка из писем ждёт -

Пришло время дать отчёт:

Вспоминаю всё, что видел,

Кто старушку не обидел,

Кто по совести живёт.

Таковых – наперечёт.

 

 

Минул год, и без усилий

Я бреду при полном штиле,

Сам, без ветра, как во сне,

К деревеньке на реке.

 

 

На мне ноша жизни смысла,

Как ведро на коромысле,

Давит тяжестью своею.

Я боюсь, что не успею

Донести, не расплескав

Драгоценный мой состав

До ближайшего леска,

Где под белою берёзкой

Не найдёт меня тоска.

 

 

Смою пыль слезою горькой.

И когда приду в себя,

Я прилягу светлой зорькой

И глаза свои прикрою, не жалея, не скорбя.