Я когда смотрел на этих собак в Кызыле, мне почему-то казалось, что они – чужие. Даже ненастоящие.
Подходит к тебе собака, а ты отворачиваешься. Ты ведь уедешь, и все эти собаки – исчезнут. Они местные, а ты уже нет. Они к тебе не имеют никакого отношения. Как-нибудь устроится. Не стоит переживать.
Мы собрались с родителями на дачу забрать лопаты и вилы, закрыть на зиму тряпками кусты вишни – и мама положила в сумку куриных костей и кусков хлеба, в том числе плесневелого – где она его взяла?
– Это зачем? – не понял я.
– Собакам.
– Каким еще собакам?
Собаки были маленькие и худые, как щенки. Они прятались в бревнах и дрожали от холода. Они рыскали по округе в поисках съестного, а заметив людей – ждали подачки.
Увидев нас, они подняли испуганные уши и завиляли несмело хвостами.
Мама вынула засохший хлеб и отдала им несколько кусков. Кости и еще несколько сухарей она перекинула через соседний забор, где – подойдя ближе – я различил писк: там ощенилась бездомная сука.
Последние несколько кусков положила обратно в сумку.
– Отдай все, – попросил я.
– Там дальше еще есть, – кивнула она в сторону соседней улицы, но потом забыла отдать, привезла обратно.
Мне теперь стыдно и больно, что я закрывал глаза и отворачивался.
Поможет ли ей тот кусочек, задавал я себе вопрос. Только раздразнит аппетит. Их слишком много. Они обречены, я ничем не могу помочь. Теперь я понимаю, что эти собаки имели отношение только ко мне.
Скобелев рассказал, что за сутки он как-то сбил сразу двух бездомных собак.
– Еду со стороны Каа-Хема, ночь, темно, вдруг какая-то тень мелькнула – бах! Я аж руль вывернул, чуть на обочину не вылетел, думаю – что за демон? А это собака. Здоровая! Бампер мне, на хрен, помяла. Ладно, еду дальше по городу, сворачиваю у «Детского мира» на светофоре, глаза, знаешь, уже не видят, спать охота. И опять – бам! Та маленькая была, только кверху лапами полетела. Ни хрена, думаю, никогда собак не сбивал, а тут сразу две!
Отец тоже рассказал. Прошлой зимой он сбил на «Ниве» собаку на подъезде к своему институту.
– Она перебегала, я не успел затормозить – под колеса бросилась…
Собака еще дышала. Он завернул ее, окровавленную, в тряпку, положил в багажник и привез на работу.
– Думал – выживет. Мы перевязали ее, положили в подвале в отдельный закуток. Хотели выходить. Но умерла в тот же вечер…
У нас долго была своя собака. Лайка. Пятнадцать лет прожила – умерла в позапрошлом. Приехал к родителям, а никто не встречает. Пусто. А родители, наверное, привыкли.
А до этого были кошки. Всегда.
После того, как я уехал из дома, после того, как умерла наша собака, родители больше никого не заводили. Может быть, и не заведут уже никогда. В Кызыле, по крайней мере.
Я было сказал им как-то:
– Заведите кого-нибудь.
Но осторожно сказал.
Завести кого-то – это значит иметь маневр. Это выходить перед сном на балкон и наслаждаться душистым степным воздухом. Это прогуливаться без опаски вечерами по городским улицам. Это общаться с близкими. Это, быть может, жить большой семьей…
У родителей нет этого маневра. Они живут в городе, где люди не гуляют вечерами по улицам. У них нет родных рядом. Они все время на взводе, пусть и лежат на диване перед телевизором. Они знают, что покоя нет. Они не могут позволить себе завести кошку или собаку.
Когда не остановился, не замедлил бег и не сделал что-то важное и обязательное, пусть это даже тот кусок хлеба для бездомной собаки, всегда потом переживаешь: для чего спешил, куда? Что – нашел или потерял в итоге?
Это в Петербурге было. Вечер уже. Я зашел в здание Сенного рынка и в людных дверях столкнулся с дедушкой в выцветшей зеленой спецовке.
– Слушай, купи! – перехватил он меня и протянул деревянные лопатки для переворачивания продуктов на сковороде.
Я замешкался – зачем мне какие-то лопатки?
– Сам делал, – добавил он, указывая на незатейливые деревяшки. – Одна – двадцать, три – пятьдесят.
Я достал мелочь.
– Давайте одну.
– Ну возьми три, – попросил он. – Хорошие, пригодятся!
Я протянул ему два медяка:
– Одну.
И поспешил дальше. Действительно, зачем мне три?
Позже я вспоминал этого дедушку, его «ну возьми…», и испытывал чувство страшной неловкости. Хотел было даже поехать, поискать его на Сенном. Убыло бы от меня, если бы заплатил пятьдесят?
А потом встретил его нечаянно. Спустя года два, у метро, рядом со своим Удельным парком.
Он был в той же зеленой спецовке. Снова с лопатками.
– Здравствуйте, – улыбнулся я ему, как доброму знакомому. – А я вас знаю!
– Откуда?
– А я у вас эти самые лопатки покупал на Сенном рынке.
– Да, может быть, – хмыкнул он.
– Сколько? – к ивнул я на знакомые лопатки: той, купленной, я до сих пор переворачивал продукты на сковороде.
Он назвал прежнюю цену – она не изменилась.
– Давайте три, – я протянул ему сотню.
Дедушка начал рыться в карманах в поисках сдачи.
– Не надо.
– Нет, лишнего не беру, – и он вручил мне три лопатки и пятидесятирублевку.
И добавил, конечно:
– Сам делал.
Правда, это исключение: потерял – встретил…
Снова Петербург. Недавно. Накануне поездки в Туву.
Выходя из редакции, пересекая двор на Петроградской стороне, увидел мальчишку лет семи. Рядом на земле лежала женщина.
«Вставай, мама!» – плакал мальчик, силясь поднять ее на ноги. Женщина не реагировала. Куртка расстегнута, сумка брошена.
Я пробежал было мимо. Но остановился, вернулся.
– Что случилось? – подошел к мальчишке.
Он дрожал – худой, бледный, не мог сказать ни слова.
– Далеко живете?
– Вот здесь, – он указал на соседнюю парадную.
– Я подниму. А ты возьми вещи.
Он трясущимися руками собрал куртку, сумку, телефон.
Мы повели ее к подъезду – мальчишка бережно поддерживал мать сбоку.
– Кто это? – неожиданно убрала с лица мокрую челку женщина.
– Дядя, – пролепетал сын.
В подъезде выяснилось, что она вполне в себе. И может крепко держаться на ногах.
– Мы сами тут, – прохрипела она и освободилась от моих объятий.
Идя к метро, я долго не мог успокоиться: жуткая картина, я отвык от таких сцен, их не часто встретишь сегодня. И думал, что если говорить о настоящей помощи – то я должен был дать пацаненку номер своего телефона: «Я работаю тут, за углом. У меня у самого сын… Если что случится – звони!»