Книга: Ковчег-Питер
Назад: Анна Смерчек. Дважды два
Дальше: 4

Сергей Прудников. Здравствуй, папа

Записки современного тридцатилетнего

1

За стеной плачет ребенок. Год-полтора от роду. Со стороны ванной. Мальчик.

Первый раз заревел неделю назад. Ночь, и вдруг этот душераздирающий крик, точнее – вой. Испугался чего-то? Страшно? Я долго не засыпал, прислушивался: что там? в порядке все?

Мальчик стал плакать каждую ночь. Сначала всхлипывал, а потом ревел – неутешно, долго. Всякий раз за стеной слышались взволнованные голоса родителей, особенно отца.

Вчера я зашел в ванную перед сном, громко харкнул, больной. И снова услышал знакомое хныканье. Малыш испугался меня: я рычал как волк. Ты спишь, нервное впечатлительное создание, а тут в ночи это ужасающее кряхтение. Волк? Бабай? Или Мойдодыр какой-нибудь? Кто докажет крохе, что это всего лишь припозднившийся сосед за стеной прочищает горло.

Когда мы жили в деревянном доме на Таштыге, папа меня пугал Мойдодыром. «Вот придет, если не будешь мыться!» – говорил он. И однажды накликал – Мойдодыр пришел.

Я стоял вечером на кухне у раковины, нажимал обреченно на кнопку умывальника. Папа снова с сожалением припомнил Мойдодыра. И вдруг на улице мимо окна пробежал кто-то – темный, в капюшоне, страшное лицо спрятано! И словно к нам в сени заскочил. Но дверь входную не отворил, затаился, ждет…

Сейчас я понимаю, что это был обычный взрослый человек – бежал мимо, нацепил капюшон от холода. А я принял его за Мойдодыра во плоти. Сказали придет – пришел. Весь вечер боялся: рядом он, в темных сенях. И плакал долго, укладываясь перед сном.

Или когда в благоустроенный дом в Кызыле въехали – третий этаж, двухкомнатная квартира, долго ломал голову – а что внизу, под нами? Соседей я еще не видел, о планировке многоквартирного дома представления не имел. И пришел к выводу, что там тигр. Огромная клетка, а в ней тигр. Даже два! Мама как раз из деревни от бабушки два больших красных пледа с тиграми привезла.

А ведь пять лет мужику было. А тут полтора. И вполне осязаемый рык волка.

2

Откуда эта болезнь вообще? Почему каждую осень, весну, зиму и даже лето настигает эта напасть? Причем крепкий парень вроде бы. Зарядку делаю. В бассейн хожу. Не курю. Бегаю в парке. Пресс, турник. Свежевыжатый сок. Чего не хватает? Солнечного света? или любви?

Хотя сейчас все ясно. Болезненная поездка к родителям в деревню, а потом в Кызыл. Благо, до Петербурга дотянул. Только переступил порог дома – упал как подкошенный.

Вчера в поликлинику выбрался – продлить больничный. В поликлинику эту, под окном, всегда с букетом чувств иду. Всегда это предвкушение мимолетного приятного общения. Как с врачами – преимущественно дамами, так и с пациентами – стариками да старушками. Давно заметил – тянет меня к ним, пожилым. Одна простота чего стоит, сегодня она дороже всего.

Сидишь на железной скамейке в очереди к врачу и хочется повернуться к соседке – пожилой женщине, и пошутить или сказать чего-нибудь незатейливое, освободившись от дежурного выражения лица. И она улыбнется сразу, потому что готова к этой улыбке. Потому что неиссякаемый запас теплоты переполняет ее, повидавшую жизнь.

Ищу теплоту. Не хватает – холодно. После расставания с Верой совсем замерз.

3

Большое внимание уделяю чистоте. Кому-то кажется – даже слишком большое.

Так и говорят: «Ты помешался на своей чистоте». Или: «В кого ты такой чистюля?» Или: «О, классно, спасибо, у нас самих руки все не доходили». Или же: «Не трожь здесь ничего!»

«Слишком большое» – это в представлении некоторых не терпеть шапки пыли на рабочем столе. Это тщательно мыть пол в комнатах раз в неделю. Это приехать к бабушке в Белоруссию и вытряхнуть тяжелые от песка половики и выгрести сор из-под кроватей. Чистая квартира для меня – все равно что вычищенные зубы или вымытая голова, никаких крайностей.

Поражаюсь, как мало чистоты в окружающих жилищах, как все они похожи друг на друга своей запущенностью. А чего стоит моя газетная редакция с завалами-гнездами вокруг каждого рабочего места: у кого гнездо больше? Или предыдущая редакция, где, не выдержав как-то, с утра до вечера скоблил я пол, стены, окна, шкафы нашего кабинета, выносил накопившиеся за двадцать лет кипы сгнивших газет, подарки читателей, битые кружки, рваные сапоги, ломаные вентиляторы.

И подобным образом, с вариациями – везде. Грязь, пыльные кресла, диваны, подушки, шкафы, жирные клеенки, жирные плиты, антресоли, табуретки, календари прошлого. Тучи лишних вещей. Коллекции старьевщиков. Ходишь из дома в дом, будто по тайному невидимому переходу перебираешься из одного чулана в другой. И видишь, что этот патологический беспорядок не такой невинный, как кажется. Несобранность, расфокусированность, движение по течению, опущенные руки, равнодушие, болезни – все тряпки одного пыльного узла.

Трепещу перед захватом человека тленом. С радостью выбрасываю из своей квартиры ненужные вещи – громоздятся на полках, балконе, в гардеробной, как фазаны на жердочках, жирные, размножаются, скапливаются. Временами, правда, выходят перегибы – избавился от старого доброго пуховика. Рассудил – куда надену? Для города есть новая одежа, для командировок тоже. А когда месяц назад сталось ехать к родителям, глядь – а одеть в дальнюю дорогу нечего: старый теплый бушлат-пуховичок на свалке. Пришлось облачаться в совсем не полевого вида аляску, да к тому же холодную – проветрился насквозь ледяными сибирскими ветрами, оттого, может, и слег.

Назад: Анна Смерчек. Дважды два
Дальше: 4