8. Ланни

Ви, конечно же, снова появляется в полночь. Я нервничаю, боюсь и сожалею о том, что не рассказала маме, но тем не менее, когда выхожу выносить мусор, то удостоверяюсь, что мое окно отключено от сигнализации. Мама ничего не замечает. Никто не замечает. И это заставляет меня чувствовать себя ужасно виноватой.

Когда Ви снова приходит под мое окно со своей дорожной сумкой, я сдвигаю раму вверх и быстро затаскиваю Ви в комнату. Раму я заранее смазала, так что она бесшумно ходит вверх-вниз. Ви тоже не производит шума, когда залезает в окно. Она заранее разулась, так что ступает на пол уже босиком.

Ви улыбается мне безумно живой улыбкой, и я не могу не улыбнуться в ответ. Потом она обнимает меня. От нее все еще хорошо пахнет после принятого вчера душа, но я чувствую и легкий намек на запах пота и леса.

Честно говоря, это меня заводит.

Ви закрывает окно, отпихивает свою сумку в сторону и шепчет:

– Так как насчет стирки?

– Сегодня не получится, извини. Мама настороже после того, что случилось сегодня.

Я жду, что Ви спросит об этом, но она не спрашивает, а только пожимает плечами.

– Ну, ладно. Тогда можно одолжить у тебя какую-нибудь шмотку поприличнее?

– Зачем?

– А ты не слышала? Сегодня будет крутая вечеринка возле Смертельного Камня! Ты же идешь, да?

– Что? Нет. – Я даже ничего не слышала ни о какой вечеринке. Мне никто не звонил и не присылал сообщений. А поскольку мама не пускает нас в соцсети, я даже не видела объявлений в сообществах. – Ну, я имею в виду, что меня не приглашали.

– А на эту вечеринку и не нужно приглашений, – отмахивается Ви. – Ты просто… приходишь. Как на рейв. Ну, понимаешь?

На рейвах я тоже никогда не бывала. Честно говоря, и на вечеринках я бывала редко, в основном на тех, которые проходили под строгим наблюдением. И я приходила туда с подарками. Боже, мне уже шестнадцать лет, а я совершенно ничего не знаю… Ну да, хорошо, я и раньше бывала возле Смертельного Камня. Это место, где тусуются ребята и занимаются всякими своими делами, и я несколько раз ходила туда с Далией. Но никогда – после наступления темноты.

– Так ты не идешь? – Ви, похоже, разочарована. Разочарована во мне. – Я думала, ты будешь рада удрать из дома и развлечься.

Вероятно, у нас с Ви разные понятия о том, что такое развлечения. Но я все же заинтригована.

– А кто там будет?

– Да чуть ли не все наши ровесники из города. Нортон же отсюда близко, верно?

Я киваю. Мне интересно, бывала ли Ви там раньше. Потом я задумываюсь о том, почему она вообще здесь. Я надеюсь – ради того, чтобы повидать меня, но, честно говоря, не уверена в этом. Но что, если все вот так просто? Что, если Ви неравнодушна ко мне?

Я не знаю, что чувствую на этот счет. Наверное, мне лестно. И определенно интересно. Но есть в этом что-то странное, неподконтрольное. «Не ждут ли меня неприятности?» Не знаю. Но сейчас я в некотором смысле оказалась в тупике. Я впустила Ви в дом. Это моя вина, что она здесь. Я в любой момент могла рассказать об этом маме, но не рассказала.

Я могла бы пойти и сказать маме сейчас, но тогда мне придется объяснить, как Ви попала в дом, а та, вероятно, скажет, что уже была здесь вчера вечером, и… я не хочу этих объяснений. И… и еще я не хочу, чтобы Ви разочаровалась во мне.

Легче просто сказать:

– Ну, ладно. Наверное, можно пойти. Только ненадолго. Это недалеко, на другой стороне озера. Но я не собираюсь напиваться или что-нибудь в этом духе.

Ви уже кивает, и спутанные темные волосы падают ей на лицо, закрывая яркие глаза. Щеки ее окрашены румянцем, и когда она улыбается, я вижу, как сверкают ее зубы.

– Так боишься своей мамочки? – Она продолжает говорить шепотом.

– Точно, боюсь, – шепчу я в ответ. – Когда начинается вечеринка?

– Примерно сейчас, – говорит Ви и указывает за окно. Я поднимаю раму и выглядываю наружу. Отсюда виден тот край озера, где над водой нависает Смертельный Камень, и я даже вижу отсветы костра чуть дальше по берегу. И слышу музыку, разносящуюся над озером.

Я знаю, что это плохая идея, но даже если там есть кто-то из местных задир, я могу с этим справиться. В отличие от школы, я могу уйти оттуда в любой момент, но, может быть – только может быть, – мне удастся немного развлечься…

Да, я придумываю для себя кучу предлогов. Я знаю, что не должна идти. Но… я никогда не делала то, что хотела сделать. Я всегда была такой хорошей… И, может быть, раз уж мы все равно собираемся уехать из этого дурацкого городишки… может быть, мне можно немного побыть плохой. Всего разок.

Мы засовываем мягкие игрушки и подушки под одеяла, чтобы создать впечатление, будто я лежу в кровати. Получается довольно убедительно. Ви находит фиолетовые тени для глаз с диким блеском и требует, чтобы я позволила ей накрасить меня. Я сажусь, и она опускается передо мной на колени. Это вызывает какое-то странное ощущение близости, и я закрываю глаза и стараюсь не вздрагивать от легких, словно перышко, прикосновений кисточки к моим векам. Потом Ви кончиками пальцев умело размазывает тени, смешивая оттенки.

– Не шевелись, – говорит она мне, и я слышу, как она открывает очередную палетку с тенями. – Я умею делать «смоки-айз». Просто посиди еще немного и доверься мне.

Не то чтобы я ей полностью доверяла, но есть что-то в том, чтобы так легко принимать ее… заботу. Я сижу и позволяю ей нанести на мое лицо макияж, и при этом втайне наслаждаюсь ее прикосновениями, теплом ее тела, втиснутого между моими коленями. Это не сексуальная близость, но очень близко к тому, и я нервно сглатываю.

– Готово? – спрашиваю я.

– Секунду… – Еще один долгий, решительный мазок кончиками пальцев по моим векам. – Идеально.

Я открываю глаза и вижу Ви прямо перед собой – наклонившись, она пристально смотрит на меня. На несколько секунд мне кажется, что она собирается поцеловать меня, и у меня замирает сердце, но она просто подмигивает и отгораживается от меня зеркалом.

Я выгляжу отлично. Ну, то есть просто круто. Ви потрясающе умеет красить.

Мы переодеваемся для вечеринки. Я стою спиной к Ви, но гадаю, не посматривает ли она на меня исподтишка. Моя кожа покрывается мурашками, я чувствую себя неловкой и неуклюжей и едва не падаю, пытаясь натянуть свои потертые черные джинсы. Когда наконец оборачиваюсь, Ви стоит, прислонившись к стене, и открыто разглядывает меня, скрестив руки на груди. Немного странно видеть на ней мою одежду – словно я смотрю в кривое зеркало. Но это и круто – как будто у нас есть какой-то общий секрет, и от этого у меня перехватывает дыхание. Я так долго хотела быть частью чего-то, помимо своей семьи, и какое-то время у меня была Далия, но… это закончилось, и мне было ужасно одиноко.

Благодаря Ви я чувствую себя настоящей. Нужной. Существующей. Даже клевой, ради разнообразия. И это было мне просто необходимо. Ви хватает меня за руку, ныряет через открытое окно наружу и тянет меня за собой. Не то чтобы я действительно сопротивлялась…

Ви Крокетт, наверное, самая интересная девушка, которую я когда-либо встречала. Она опасная, безумная, хитрая и непредсказуемая и вызывает у меня такое ощущение, будто я не знаю, что случится в следующую секунду. Учитывая обстановку, в которой я росла, когда никаких приятных сюрпризов не было и быть не могло… это все равно что оказаться на самом лучшем аттракционе в самом крутом парке в мире.

Но я знаю также, что наш поезд на этих «американских горках» может в любую секунду слететь с рельсов, и часть моего разума порицает меня, пока мы идем вниз по дороге. Нам уже отчетливо виден костер, слышны крики, смех и пульсирующее биение музыки.

– Идем, а то не успеем до тех пор, пока копы разгонят всю вечеринку! – окликает меня Ви и переходит на бег.

Я легко догоняю и обгоняю ее. Бегать я умею. Я даже не вспотела, и, по сути, мне приходится притормаживать, чтобы она от меня не отстала. Ви смеется, но к тому времени, как мы добираемся до места, дышит уже чаще обычного.

Берег под утесом, который называется Смертельным Камнем, в основном засыпан привезенным песком – в центральной части Теннесси это считается шикарным пляжем. В вечернем воздухе разливается зябкий холодок, но это не мешает никому плавать в озере или прыгать в воду с утеса. Хотя все не настолько плохо: температура все еще держится изрядно выше точки замерзания воды. Иногда осень в Теннесси напоминает лето, только с разноцветной листвой, а зима похожа на осень с рождественскими украшениями. Сегодня все именно так. В небесах плывут облачка, но они такие редкие и прозрачные, что выглядят скорее декоративно, чем угрожающе.

В Нортоне и его окрестностях живет примерно сотня подростков, и около восьмидесяти из них сейчас находятся здесь, на этом краю озера. Остальные, видимо, еще в пути.

– Что ж, выглядит классно, – говорит Ви и посылает широкую улыбку парню, который, пошатываясь, проходит мимо. Он уже в дымину пьян, но ей, похоже, все равно – она дважды окидывает его взглядом. Я чувствую легкий укол… чего-то. Не хочу думать, что это ревность. Я говорю себе, что Ви все равно в меня не влюблена, что тогда, в Вулфхантере, когда мне казалось, будто я ей действительно нравлюсь, это и вправду просто показалось. «Ну да, тогда почему она здесь, если не ради тебя?»

Ладно. Может быть, я все-таки ревную.

Останавливаюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лотти, одна из тех девушек, которые могли бы мне понравиться, прыгает «поплавком» с вершины утеса, плотно прижав колени к груди и обхватив их руками. Она рушится в озеро с громким всплеском, и это вызывает хор радостных воплей со стороны ребят, сидящих в раскладных креслах возле причала. Десятки подростков толпятся вокруг костра, который отбрасывает красно-золотистые отблески на воду, покрытую мелкой рябью. Краем глаза я замечаю, как Ви идет куда-то, но я жду, пока Лотти всплывет на поверхность. Она выныривает, размахивая руками, и когда направляется к берегу, ее встречает новый хор возгласов. Лотти великолепна – рыжая, с огромными зелеными глазами и вздернутым носом; ее медленный теннессийский акцент тягуч, словно капли меда. Да, я могла бы влюбиться в нее, но Лотти едва знает о моем существовании. По крайней мере, она не проявляла ко мне активной ненависти. Так что мне она по-прежнему немного нравится.

Смертельный Камень, вероятно, не настоящее название этого массивного утеса, нависающего над озером. Наверное, он носит какое-нибудь скучное официальное имя – например, Обзорная Вышка или Закатная Вершина, или что-то в этом роде. Но среди нортонских школьников его зовут Смертельным Камнем, столько, сколько кто-либо может упомнить, и даже учителя называют его так. Но никто не может сказать, кто именно здесь умер и почему. Существует какая-то смутная легенда об индианской принцессе, которая покончила с собой, спрыгнув оттуда на камни. Дурацкие сказки, какие складывают белые люди, чтобы показать свое романтическое отношение к изначальным обитателям Америки, которых сами же и истребили, по большей части. Я не покупаюсь на такие мифы. Но такое название должно было откуда-то взяться.

Когда оглядываюсь по сторонам в поисках Ви, я не вижу ее. Она растворилась в толпе. Я хмурюсь и некоторое время ищу ее, но потом соображаю, что она вернется, когда захочет. «Да, может быть, она нашла того пьяного парня и сейчас с ним трахается». Мне не нравится думать об этом. Я не знаю, какая у Ви ориентация: лесбиянка, бисексуалка, полисексуалка или еще какая-нибудь, – она никогда не говорила мне об этом и даже не намекала. Но в глубине души знаю одно: ничего хорошего мне с ней не светит. Когда мы с ней познакомились, Ви сидела в тюрьме, и да, может, она и не убивала свою мать, но к тому моменту сделала немало плохого. Она принимала наркотики и пила, она готова была сделать немало незаконного, чтобы получить то, чего хотела.

Но это не значит, что я по-прежнему не испытываю тяги к ней.

– Привет, Ланни.

Я оборачиваюсь. Кто-то, едва различимый в тени деревьев, протягивает мне пиво, но я качаю головой. Менее всего мне нужно, чтобы мама учуяла запах спиртного от меня, когда я вернусь домой. Тогда он предлагает мне бутылку воды. Прежде чем открутить крышку и сделать глоток, я удостоверяюсь, что до этого бутылка не была вскрыта. В том, чтобы вырасти параноиком, есть своя светлая сторона: никакие обычные обманные уловки со мной не сработают. «О да, глупышка, прийти сюда в потемках, конечно же, было очень предусмотрительно!» Я ненавижу этот насмешливый голос у себя в голове, но не могу заткнуть его. По крайней мере, сейчас он высказывается осмысленно. Обычно он тянет какую-то занудную песню о том, как по-дурацки выглядят мои волосы, что глаза у меня разной величины, что я слишком тощая, или слишком толстая, или слишком низкая, или несексуальная, или еще что. Единственное, что меня утешает: я знаю, что у всех остальных есть такой же внутренний голос.

Ну, полагаю, у всех, кроме самодовольных идиотов.

Огонь отбрасывает достаточно света на опушку, чтобы я смогла рассмотреть: парень, предложивший мне воду, – это Бон Кейси, который сидит, откинувшись на спинку раскладного стула. Как и меня, его все называют сокращенно, но, по крайней мере, «Атланта» – это нормальное имя. А как его полное имя – Бонавентура? «Фу, это как-то слишком». Он старше меня на пару лет и уже учится в выпускном классе; я испытываю легкий приступ смущения.

– Бон, – приветствую я его, подняв бутылку с водой. Он пинком отправляет в мою сторону старый потрепанный раскладной стул, и я усаживаюсь. – Как дела?

Бон пожимает плечами.

– Да так. – Хоть он и учится в выпускном классе, но уже пару раз оставался на второй год и, по сути, уже взрослый. Странно, что он здесь, с подростками. – Я слыхал про твоего брата. С ним всё в порядке?

– Да, в порядке.

– Ну да, а вот с Хэнком Чартерхаусом не в порядке, – говорит Бон. – У него вся челюсть на штырях теперь. Ты же знаешь, что Чартерхаусы – важные шишки?

– Родственники Бельденов.

– Предупреждаю честно: Хэнк будет мстить, когда поправится. Так что смотрите там. Клан Бельденов в игрушки не играет.

– Спасибо, – отвечаю. Я не рассказываю ему о том, что чета этих стариков уже приезжала к нам в дом и пыталась угрожать им. – Но моя мама не из тех, с кем они захотят шутить, могу сразу сказать.

Бон смеется – немного безумно, словно он под веществами.

– Да, она страшная баба.

– Это наследственное, – говорю я ему.

Он поднимает свою банку с пивом, и я стукаю об нее бутылкой воды. Надо встать и уйти, но, честно говоря, я не знаю, как меня примет та группа, что собралась у костра. Все это напоминает какой-то слет скаутов. Кое-кто уже заснул, завернувшись в фланелевые куртки и одеяла. Если копы еще не едут сюда, то уж точно выедут в ближайший час, учитывая все, что здесь творится.

Я снова осматриваюсь в поисках Ви, но по-прежнему не вижу ее. Я обижена на то, что она бросила меня, но, наверное, здесь нет ничего удивительного.

В итоге я остаюсь наблюдать за тем, как Лотти болтает с кучкой парней и при этом пьет – слишком много и слишком быстро. Я чувствую себя ужасно одинокой, несмотря на присутствие Бона, Лотти и нескольких десятков подростков. Кто-то еще – на этот раз парень – прыгает с утеса, и волна от его падения докатывается до берега. Я слышу фальшиво-яростные возгласы инста-тёлочек, которые делали селфи вокруг костра. Лотти сейчас стоит среди них. Да, я продолжаю следить за ней, несмотря на то, что по-прежнему злюсь на Ви, которая поставила меня в неловкое положение, приведя сюда и бросив в одиночестве.

– Бу-у!

Я вскрикиваю, когда кто-то хватает меня сзади, и роняю бутылку с водой. Резко развернувшись, понимаю, что это Ви. На ее лице играет широкая безумная улыбка – она явно под веществами. Настолько, что я удивляюсь, как она еще стоит на ногах.

– Твою мать! Не делай так больше!

– Извини, – отвечает Ви, хотя не похоже, чтобы она раскаивалась. – Пойдем потанцуем.

– Привет, новенькая, хочешь повеселиться? – спрашивает Бон.

Ви не обращает на него ни малейшего внимания и тащит меня ближе к костру, на свободную полоску песка. Там она начинает танцевать. Обхватив меня руками, привлекает меня ближе к себе, и я слышу, как позади нас парни начинают свистеть и хлопать в ладоши. Мне это не нравится. Я здесь не для того, чтобы пополнять их запас сплетен. Поэтому слегка отстраняю Ви и говорю:

– Слушай, скоро вечеринку будут разгонять. Надо возвращаться.

– Возвращаться куда? – кричит она сквозь музыку. Кто-то увеличил громкость настолько, что я чувствую, как удары басов неприятно отдаются во всем теле, в самых костях.

– Домой! – Я устала и чувствую себя странно. Инстинкты велят мне убираться отсюда ко всем чертям. Что-то затевается подо всем этим весельем, плясками у костра и нервной энергией. Это просто ощущение, но мама всегда учила меня доверять своим инстинктам.

– Да ну на фиг, Ланта, мы не пойдем домой. Мы останемся здесь на всю ночь и будем веселиться!

Ви тянет последнее слово и начинает кружиться в неистовом танце, широко раскинув руки в стороны. Я отступаю назад, чтобы не попасть под удар. Она слишком под кайфом и не в состоянии принять правильное решение. Я хватаю ее за руку, тащу прочь и роняю на стул рядом с Боном, потом беру из его сумки-холодильника еще одну бутылку воды. Он давится своим пивом.

– Эй, девочка, это денег сто́ит!

Я достаю пять баксов из кармана джинсов и кидаю ему. Он фыркает, но берет банкноту. Я заставляю Ви выпить воды, и она осушает всю бутылку, а потом наклоняется вперед, хрипя и давясь, как будто ее вот-вот стошнит. Но этого не происходит. Выпрямившись, Ви уже выглядит чуть более трезвой. Лихорадочный блеск в ее глазах почти угас. Она вспотела; я чувствую резкий запах, исходящий от ее тела. Ей снова нужно принять душ – очень нужно.

– О черт, я перебрала… Слишком много, – говорит она и опускает голову на руки. – Извини. Я просто… Ланта, я просто хотела немного развлечься. Разве это неправильно?

Ее бьет дрожь. Наркотики быстро подействовали на нее, и я беспокоюсь.

– Что ты принимала, Ви?

Она этого не знает – ясно по взгляду, который она бросает на меня. Наверное, наглоталась каких-нибудь таблеток. Может быть, что-то курила. Трудно сказать.

Она не в порядке. И я не могу оставить ее здесь. С ней может случиться что угодно.

– Слушай, – обращаюсь я к Бону, – ты не подвезешь нас до дома? За деньги?

– Я тебе не такси, девочка. Идите пешком.

Еще один «поплавок» рушится в воду, вызвав взрыв веселых криков и аплодисментов. Шум вечеринки делается все громче. Я оглядываюсь по сторонам, но вокруг только море перекошенных лиц и извивающихся тел. В свете костра даже знакомые люди похожи на опасных чужаков.

– Так что, будешь покупать что-нибудь, кроме воды? Потому что если нет, то валите. Стулья только для клиентов.

Бон пришел сюда торговать «травкой» и таблетками. Конечно, мне следовало догадаться. Никто не бывает добрым задарма, особенно ко мне.

– Ладно. – Я хватаю Ви за руку и поднимаю на ноги.

– Мне нехорошо, – жалуется она.

– Всё в порядке. Мы идем домой. Там ты сможешь поспать.

Ви вырывается и бежит прочь. Бежит со всех ног, и я кидаюсь за ней, потому что это плохо. Она направляется не к дому, а вверх по утесу.

– Ви, стой!

Она не останавливается. Поднимается по крутой тропе, карабкается наверх с диким смехом, и я следую за ней. Каким-то образом Ви ухитряется опережать меня, хотя я отлично умею бегать. Наверное, то, что она принимала, вызывает у нее мощный прилив сил. Тропинка резко поворачивает, вокруг темно, под ногами скользкая поверхность скалы, но Ви как-то преодолевает этот участок, и я выскакиваю на утес, всего на шаг отстав от нее.

Ви охает и поворачивается ко мне, потом раскидывает руки и падает на меня. Она вся взмокла и тяжело дышит; я ощущаю, как она всем телом прижимается ко мне.

– Черт побери, – говорит Ви, – а ты быстрая.

– Когда это нужно, – отвечаю я. Мое желание накричать на нее исчезает. – Ви, тебе действительно нужно перестать принимать эту дрянь. Ты хоть знаешь, что это было?

– В этом и была половина забавы, – говорит Ви, в глубине ее горла вибрирует хрипловатое мурлыканье, и я ощущаю, как оно отдается в моем теле, вызывая прилив жара. – Хочешь узнать, какая вторая половина?

– Нет, – лгу я.

– Ты совсем не забавная, Ланта Проктор, – заявляет она, и прежде чем я успеваю осмыслить это, прежде чем хотя бы начинаю понимать, почему это была плохая идея, мы уже целуемся. Господи, я сразу забываю о том, почему я не должна быть здесь, о том, почему мне не следует общаться с Ви… потому что это лучший поцелуй за всю мою жизнь, и я просто хочу еще.

Ви отстраняется, втягивает воздух и спрашивает:

– Что за черт?

И я думаю, что она шутит, пока тоже не слышу это. Я была настолько удивлена и захвачена своими ощущениями, что не расслышала шорох под деревом и стон. А может быть, я решила, что эти звуки исходят от нас… Но нет.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и я отчетливо вижу лицо Ви – и кого-то позади нее, лежащего на земле. Бледные полоски – похоже, чьи-то ноги.

Я достаю свой телефон и включаю фонарик. Он озаряет все с жестокой детальностью. Свет блестит на бледной коже бедра девушки, на светлых волосах, запутавшихся в корнях дерева. Она валяется, словно сломанная кукла.

Мое сердце колотится так сильно, что причиняет мне боль. На несколько секунд я замираю, потом протискиваюсь между валунов и склоняюсь над ней. Она не мертва. Она стонет.

Ви позади меня произносит:

– Господи, что с ней? Не трогай ее!

– Она жива, – сообщаю я.

Девушка лежит ничком, ее лицо скрыто распущенными светлыми волосами, и я не знаю, кто она, но не хочу дотрагиваться до нее. Я трясусь от кипящего внутри страха, но при этом понимаю – я должна понять, что с ней. Что-то ведь не так! Я снова застываю, когда луч моего фонарика выхватывает красные потеки крови на большом обломке камня, лежащем рядом с нею. И в волосах у нее тоже кровь. «О боже!»

– Нужно уходить, – говорит Ви. – Немедленно! Идем, Ланта! – В ее голосе звучит паника.

– Я не могу вот так бросить ее!

Что случилось с этой девушкой? Может быть, она просто упала? Или кто-то взял этот камень и ударил ее по голове? Я не могу мыслить ясно и не хочу принять неверное решение.

Перехватываю телефон и начинаю набирать номер.

– Что ты тут возишься? – Голос Ви звучит резко. Сердито. – Ланта!.. О черт, нет, ты же не собираешься вызывать копов?

Ее акцент делается все сильнее. Я не отвечаю, а нажимаю кнопку вызова.

– Нортон «девять-один-один», что у вас случилось? – спрашивает голос, звучащий лениво, словно лето на озере. Ровно, спокойно и до странного обнадеживающе.

– Здесь девушка. Мне кажется… она ранена.

Я поворачиваюсь к Ви. Она награждает меня холодным взглядом, а потом исчезает, направляясь по тропе вниз с утеса. Наверное, решает сбежать, пока не поздно. Я чувствую боль. Так быстро перейти от лучшего поцелуя в моей жизни к резкому разрыву… к тому же до меня доходит, что я осталась совсем одна.

Опять. Мне не хватает воздуха, я дрожу. Выпрямляюсь и оглядываюсь по сторонам, и на миг тропинка, ведущая вниз, кажется мне ужасно соблазнительной. Я отворачиваюсь от нее и смотрю на озеро.

Я вижу отсюда свой дом, маленький чудесный маяк во тьме, освещенный охранными прожекторами по углам. Я думаю о маме, которая спит сейчас в своей постели. Она верит, что я способна поступать правильно. Женщина из экстренной службы говорит мне, что я должна проверить состояние девушки. Узнать, сильно ли она ранена. Я не хочу этого делать, но знаю, что должна. Пару раз пытаюсь, прежде чем подавить страх и действительно сделать это. Осторожно касаюсь ее головы, но не нащупываю ничего, кроме крови.

– Я не знаю, куда она ранена, – говорю я женщине по телефону. – Она лежит лицом вниз.

– Хорошо, тогда нужно повернуть ее на бок, осторожно… Я здесь, я вас слышу. – Голос у оператора теплый и спокойный, и это придает мне сил, чтобы положить телефон на землю и включить громкую связь. «Я не хочу этого делать!» – рыдает часть моего рассудка. Но я аккуратно перекатываю девушку на бок. Вся левая сторона ее головы выглядит… неправильной. Сплющенной. Ее прямые светлые волосы в одном месте свалялись в ком, а часть скальпа свисает с головы. О господи!.. Я борюсь с побуждением отпрянуть назад и крепко зажмуриваюсь, но не могу не видеть, словно эта картина выжжена на внутренней стороне моих век. Меня тошнит, мне хочется кричать. Но женщина разговаривает со мной по телефону, и я изо всех сил цепляюсь за этот голос.

– Да, – говорю я, хотя не знаю, что она сейчас сказала мне. – У нее рана на голове. Я думаю… думаю, она ударилась о камень или что-то вроде того. Выглядит очень плохо.

Через секунду до меня доходит, что я знаю эту девушку. Это Кэнди Кларк, одна из самых популярных девушек в школе. Кажется, она из выпускного класса, и ей только что исполнилось восемнадцать. Глаза у нее накрашены тенями с блеском. Как у меня. И это больно. Я чувствую, как по щекам у меня текут слезы – наверное, от шока. Я дрожу на холодном ветру, но когда дотрагиваюсь до Кэнди, ее тело кажется мне еще более холодным. Я снимаю свою куртку и укрываю ею лежащую девушку – а вдруг поможет?

«Ви ушла. Она просто бросила меня здесь».

Оператор говорит мне по телефону, чтобы я сохраняла спокойствие и что она высылает машины «Скорой помощи» и полиции. И что мне нужно постоянно проверять пульс Кэнди. Я пытаюсь, но пальцы у меня замерзли, и я не знаю, действительно ли я ощущаю пульс, или мне это просто кажется. Я трясусь с такой силой, что зубы у меня лязгают.

Я хочу, чтобы здесь была моя мама. Мама знала бы, что делать.

Внизу, на пляже, по-прежнему гремит музыка, но теперь я различаю вдали вой сирен. Я слышу, как ребята кричат друг другу: «Копы едут!» Я не могу пойти и посмотреть, но воображаю, что все, кто еще держится на ногах, сейчас удирают прочь. Я стараюсь сохранять спокойствие и считать удары пульса, которые едва ощущаю своими застывшими пальцами.

– Эй, – говорю я, – Кэнди… ты меня слышишь? – Сомневаюсь, что она что-то слышит. Я пла́чу, мой голос звучит странно, и мне приходится вытереть нос и сглотнуть ком в горле, прежде чем попытаться снова. – Кэнди, это Ланни Проктор. Я здесь. Я не брошу тебя, слышишь? Все будет хорошо, обещаю.

Я слышу, как по всему берегу озера заводятся моторы. Подростки удирают прочь.

И мое одиночество делается еще глубже.

Оператор твердит мне о том, что помощь уже в пути. Она говорит с профессиональным спокойствием, и это немного помогает мне, но я все еще чувствую себя здесь отрезанной от всего мира, словно я единственное живое существо, не считая Кэнди. Мне хотелось бы, чтобы здесь был кто-нибудь еще. Кто угодно.

И я словно заставляю свое желание воплотиться в жизнь: я слышу шаги на тропе. Может быть, это возвращается Ви? Но нет. Это Бон. Что он здесь делает?

В лунном свете он выглядит бледным и вспотевшим.

Я инстинктивно отключаю звук на линии соединения с 911.

– Привет еще раз, – говорит Бон. – Я видел, что твоя подруга ушла. Ты в порядке?

Я хочу броситься ему на шею и заплакать, однако удерживаюсь. Но едва-едва. Просто указываю на лежащую девушку. В отсвете фонарика на моем телефоне она выглядит бледной и мертвой, но я по-прежнему чувствую пульс, бьющийся у нее на шее. Бон широко раскрывает глаза.

– Она жива? – спрашивает он. Я киваю. Наверное, я сейчас не смогу говорить осмысленными фразами. «Ничего страшного. Бон здесь. Он старше. Он должен знать, что делать».

Оператор снова спрашивает меня, одна ли я здесь, и я подношу палец к губам, чтобы предупредить Бона, потом включаю звук и говорю:

– Здесь только я. Одна, с ней.

Бон оказался достаточно храбрым, чтобы прийти сюда вслед за мной, но при нем, вероятно, полдюжины разных видов наркоты, и из-за этого он может влипнуть в неприятности. Он мог бы удрать – ведь все остальные удрали. Я не хочу, чтобы его арестовали.

– Вы видели еще кого-нибудь там, наверху? – спрашивает оператор.

– Нет, – отвечаю я ей. – Хотя да, тут несколько человек прыгали в воду с утеса. Но я не знаю, кто это был.

Это откровенная ложь, мне следовало назвать имя Лотти. Но я этого не делаю, потому что не хочу неприятностей и ей.

Бон жестами показывает мне что-то, и я понимаю, что он просит у меня телефон. Я сразу же протягиваю аппарат ему, и эта передача ответственности приносит мне такое облегчение, что меня пробирает дрожь. Я беззвучно говорю ему «спасибо».

Но вместо того чтобы говорить с оператором, Бон обрывает звонок и выключает телефон. «Какого черта?» Потом он произносит:

– Мне жаль, что ты нашла ее, Ланни.

Несколько долгих секунд до меня не доходит смысл его слов. По-настоящему не доходит.

Потом я понимаю, какая опасность мне грозит, и по моей коже словно пробегает электрический заряд. Прилив страха ощущается подобно удару молнии, но я отбрасываю этот страх. Мне нужно быть умной, чтобы пережить эту ситуацию, но мои мысли хаотично мечутся, крутятся и пузырятся, я пытаюсь понять, что собирается делать Бон, почему он так поступил с Кэнди, когда… так много вопросов! Но я не задаю их. Просто дышу и смотрю. Когда Бон сует мой телефон в карман, я медленно поднимаюсь с колен и отступаю от Кэнди. Не сводя с него глаз.

– Копы уже едут, – говорю я ему, и это звучит по-дурацки. Мы оба слышим звук сирены вдали. Но это не значит, что он действительно близко – в сельской местности все расстояния относительны.

– И это просто значит, что придется действовать быстро, – отзывается он и достает нож из ножен, висящих у него на поясе. – Извини, Ланни, ничего личного.

«О, черт!»