7. Гвен

Я жду на стоянке возле «Навитата», пока дети закончат последнюю пробежку по зиплайну, и пытаюсь сосредоточиться на деле Реми и на уликах. Но не могу отделаться от жуткой картины жизни Рут Лэндри. Она печет печенье, которое никто не ест. Умоляет призрак вернуться домой.

Не знаю, какой я стала бы, если б потеряла Коннора и Ланни.

Просматриваю результат в сделанном на заказ приложении, которое финансировала Джи Би Холл – оно похоже на прокачанный «Гугл» и используется исключительно для поиска следов людей по их именам или другим отличительным признакам, – когда Коннор и Ланни загружаются в машину, говоря одновременно и перебивая друг друга:

– Мам, это было круто, тебе надо было пойти с нами, это совсем несложные…

– Ты нашла, куда он подевался? Что с ним случилось? – Голос Коннора заглушает восторги сестры. Ланни бросает на него сердитый взгляд.

– По-твоему, она могла распутать дело всего за два часа?

– Но это же мама!

Я смеюсь, наблюдая, как они пристегиваются ремнями безопасности.

– Твоя уверенность мне льстит, Коннор. Но твоя сестра права. Боюсь, это займет довольно много времени.

– Да? Значит, мы поедем куда-нибудь еще? – Мой сын, похоже, очень заинтригован такой возможностью. – Мы можем помочь тебе.

– Нет, – говорю я ему. – Когда мы приедем домой, я просто сделаю несколько звонков. В основном буду назначать встречи и убеждать людей поговорить со мной. Честно сказать, это скучно.

Он не верит мне, как и Ланни, но спустя несколько минут они затевают ссору между собой. Похоже, Коннору показалось, будто Ланни понравилась какая-то девушка, которую они увидели на зиплайне, и считает своим долгом поддразнить ее. Я почти не вмешиваюсь в их перебранку. Он дразнит ее не потому, что она лесбиянка, – он точно так же посмеивался над нею, будь она парнем, засматривающимся на девушек.

Ланни возражает, что ничего такого не было. Они недовольно замолкают, когда я наконец велю им прекратить ругаться – и это молчание висит между ними всю оставшуюся дорогу до дома.

– Так вот, – говорю я, когда мы сворачиваем на подъездную дорогу. – Я хочу, чтобы вы собрались и занялись своими уроками. Сегодня вечером я проверю, как вы сделали задание…

Я обрываю реплику, увидев незнакомый автомобиль, припаркованный возле нашего дома. Большой, грязный пикап, облепленный эмблемами Национальной стрелковой ассоциации и наклейками в виде американского флага. И все это поверх тускло-зеленой камуфляжной расцветки.

Я останавливаю наш внедорожник на полпути и жду, что будет дальше. Ланни и Коннор тоже не произносят ни слова – они заметили чужое присутствие. Я чувствую, как Ланни подается ближе к лобовому стеклу, но не оглядываюсь назад.

– Кто это? – спрашивает она.

– Не знаю, – отвечаю я. Свернув на парковку, оставляю двигатель включенным. В мозгу у меня проносятся миллионы вариантов – преследователи, интернет-тролли, регулярно присылающие письма с угрозами убийства… – Я пойду и узнаю, Ланни, а ты садись за руль. Если что-то пойдет не так, съезжай задним ходом на дорогу и гони прямиком в Нортон, в полицейский участок. Коннор, если Ланни переключит машину на заднюю передачу, сразу же звони «девять-один-один». Не ждите меня, что бы вы ни увидели. Понятно? Все знают, что делать?

Мои дети кивают, но я вижу взгляд Коннора. Он снова испуган. Это еще одно травмирующее событие… как вчерашние учения.

– Коннор, – говорю я, и он моргает. – Всё в порядке. Дыши и веди отсчет. Делай то, что скажет Ланни. Ты справишься. Я в тебя верю. – Этого недостаточно, далеко не достаточно, но на большее у меня нет времени. Приходится лишь надеяться, что он сумеет это выдержать.

Я выхожу из внедорожника, и Ланни перебирается на переднее сиденье. Она запирает дверцы даже без моей подсказки. Мне сейчас нужно сосредоточиться на том, что впереди меня, а не позади.

Я иду вверх по подъездной дорожке, под ногами хрустит гравий. Две дверцы пикапа распахиваются с ржавым скрипом. Из одной вылезает пожилой белый мужчина в выцветшем, потертом комбинезоне и фланелевой рубашке. Оружия при нем не видно, лицо заросло густой колючей бородой.

С другой стороны из пикапа выходит женщина – высокая, крепкого сложения, одетая в футболку с изображением американского флага и джинсы – настолько застиранные, что их цвет почти невозможно разобрать. У нее редкие полуседые волосы, бледное лицо – обвисшее, в морщинах, а в руках у нее… накрытое крышкой блюдо для запеканки.

Я убираю руку с пистолета, спрятанного под курткой.

– Мэм, – говорит мужчина и касается пальцами козырька своей бейсболки; если на ней и есть какой-то логотип, он погребен глубоко под слоем застарелой грязи и смазки. – Извините, что побеспокоили вас, но мы решили, что должны возместить вам…

– Возместить? – переспрашиваю я, пытаясь понять, кто они такие. – Извините, но мы с вами, кажется, незнакомы. Может быть, вы ошиблись адресом…

– Вы Гвен Проктор, – говорит женщина. Она улыбается, и это выглядит пугающе дружелюбно. – Наш мальчик случайно прострелил окно вашей машины. Столько шума… он просто охотился на белок и промазал, попал прямо в это стекло… Он очень извиняется за это. Мы с радостью заплатим за ремонт.

– Ваш мальчик? – Все это выглядит очень странно. Да, это Юг, и люди здесь обычно дружат с соседями. Но не со мной – я во всем округе считаюсь парией.

– А, да… как грубо с нашей стороны, мы же не представились, дураки, – говорит мужчина и делает шаг вперед, протягивая широкую ладонь. – Я – Джаспер Бельден.

Джаспер Бельден. Некоронованный король наркобизнеса в этом округе. Глава раскидистого фамильного древа, которое включает в себя несколько родственников, отслуживших в армии и способных без колебаний убить кого-нибудь. Я никогда прежде не встречала этого человека и даже не видела его фотографий. Сэм, к несчастью, встречался с одним из его сыновей. Это столкновение послужило началом странной междоусобной войны. Занятно думать, что в кои-то веки мое прошлое тут ни при чем – причиной стала драка между Сэмом и пьяным уродом, буянившим в местном тире.

Я пожимаю руку Бельдену, поскольку выбора у меня нет. Рукопожатие у него твердое и деловое. Надеюсь, у меня такое же.

– Рада знакомству, мистер Бельден.

– О, не надо называть меня «мистером». Вполне подойдет просто «Джаспер». А это моя прекрасная супруга, Лила. Что у тебя в кастрюле, Лила?

– Мясной рулет по-теннессийски, такой же, как когда-то пекла матушка, – отвечает она. – Свинью мы выращивали сами, а вместо хлебных крошек используем овсяные хлопья – это наш секрет, придает рулету особую мягкость… Надеюсь, ваша семья примет это в знак мира, миссис Проктор.

Мой первый рефлекс – поправить ее, сказав, что ко мне обращаются «мисс», но я подавляю этот рефлекс. Я не понимаю, что здесь происходит. Они кажутся просто невероятно искренними и дружелюбными, но это совершенно не в натуре Бельденов, и я это знаю. Они закоренелые преступники.

И они принесли нам мясной рулет.

– Спасибо, – говорю я и беру у Лилы тяжелое блюдо с крышкой. При близком рассмотрении становится понятно, что образ доброй пожилой женщины – это маска; взгляд у Лилы слишком острый и бесстрастный.

Из-под крышки пахнет шалфеем и терпким соусом. Наверняка рулет окажется очень вкусным.

– Я скажу моему партнеру, Сэму, о том, что вы заезжали, – говорю я им, и от меня не ускользает мимолетный промельк гнева, искажающий милую улыбку Джаспера Бельдена – словно треск статики в радиосигнале. – Ему будет жаль, что он разминулся с вами.

– Нам тоже очень жаль, что мы совершили такой промах, – отзывается Лила, и я отчетливо слышу в ее словах двойной смысл. Хотела бы я быть с ними враждебной и злой, но сейчас не время. Они разыгрывают представление, и мне нужно понять зачем.

И кроме того, они очень эффективно связали мне руки, сунув в них проклятое блюдо.

Я понимаю, что каковы бы ни были их намерения, эти намерения заключаются совсем не в том, чтобы угостить нас мясным рулетом. Бельдены хотят поговорить. Рулет – это съедобный эквивалент белого флага переговоров, и я должна признать: мне любопытно, чего же они хотят на самом деле. Поэтому я машу рукой детям, давая понять, что всё в порядке, потом иду к двери и открываю ее, отключаю сигнализацию, ухитряясь не уронить блюдо, и посылаю Бельденам свою самую лучезарную улыбку.

– Могу я пригласить вас на кофе?

– Что ж, – отвечает Джаспер, – я никогда не отказываюсь от хорошего кофе. Ты ведь не против, да, мамочка?

«Мамочка». Меня слегка передергивает. Я могла бы принять подарок и отправить их своей дорогой, но южные правила вежливости требуют обратного, и, судя по тому, что Бельден сразу же согласился, он именно этого и ожидал.

Ланни подводит внедорожник к дому и паркуется возле большого грязного пикапа. Они с Коннором выходят наружу и направляются в дом. Ставя форму на кухонную стойку, я вижу взгляд, которым обмениваются Бельдены, когда мои дети входят в дверь. Зловеще-бесстрастный взгляд – словно два робота обмениваются информацией. Потом Бельдены снова улыбаются, и Джаспер с добродушным смешком спрашивает:

– Ну-ну, и кто же эти милые детки?

Они не спешат представляться и смотрят на меня.

– Моя дочь, Ланни, и мой сын, Коннор, – говорю я. – Поздоровайтесь, дети.

– Здравствуйте, – говорят они в один голос, но без малейшего энтузиазма. Ланни смотрит на меня явно вопросительно: «Ты в порядке?» Честно сказать, я не знаю ответ, но в одном уверена совершенно точно: я не хочу их в это вмешивать. Коннор старательно сохраняет безэмоциональное выражение лица, но я хорошо помню, как он отреагировал на прошлый кризис.

– Дети, вам лучше пойти к себе и заняться уроками, – говорю я им. – На сегодня у вас по плану четыре часа учебного времени.

– Да, мама, – отвечает Ланни; кажется, я никогда еще не получала от нее согласия так легко.

Коннор идет за ней в ее комнату, дверь за ними закрывается. Я не слышу, но представляю, как они яростно перешептываются, пытаясь понять, что им делать. Надеюсь, Ланни придет к выводу, что не нужно делать ничего – по крайней мере, пока не будет никаких явных признаков неприятностей. А потом, если что-то случится, я надеюсь, что она схватит брата, выскочит в окно и помчится к нашему внедорожнику. Я отметила, что ключи она оставила при себе. Умная девочка.

Как только дверь закрывается, я включаю кофеварку. Горячая жидкость может быть оружием. Я ставлю на стойку чашки, которые можно разбить на кусочки, способные резать плоть и веревки. Когда ты боишься за свою жизнь, тебе может пригодиться всё, что есть под рукой. Абсолютно всё.

И всё это выглядит совершенно нормально. Бельдены сидят в нашей гостиной, словно мины-ловушки, способные сработать в любой момент, и я это знаю, но я делаю кофе, разливаю его в две вместительные чашки и ставлю на маленький поднос вместе с сахаром и сливками. Сажусь в кресло поближе к двери и наблюдаю, как Бельдены кладут в свой кофе добавки – она берет сливки и сахар, он только сахар – и оценивающе облизывают губы.

– Извините, к кофе у меня ничего нет, – говорю. – Я не ждала гостей. По крайней мере, не настолько вежливых. Я ожидала чего-то более прямолинейного. Например, стрельбы по окнам дома. Или пары зажигательных бомб.

Хорошие манеры остаются, но улыбка пропадает с лиц обоих Бельденов.

– Ну-ну, миссис Проктор, – укоризненно произносит патриарх преступного клана, целеустремленно размешивая кофе. – Если б я хотел смерти кого-нибудь из вас, вы точно уже были бы мертвы.

Я и на этот раз пропускаю мимо ушей ненавистное «миссис».

– В прошлом году вы сунули в мой почтовый ящик гремучую змею! – Я так зла, что не могу больше держаться в рамках, и мне не стыдно за это. – Она могла укусить кого-нибудь из моих детей!

– А-а-а, это просто полосатый гремучник, и его перед этим выдоили. Меня не меньше дюжины раз кусали такие твари, ничего страшного. В больнице полным-полно противоядия.

– И вообще, это была не наша идея, – вступает в разговор его жена. – Это додумался наш милый Джесс. У него вообще со здравым смыслом не очень. Мы просто сказали ему отправить вам предупреждение.

– Предупреждение о чем?

Они обмениваются долгими взглядами.

– Я так и знал, что горожане ни черта не понимают, но это же ясно, как день, – отвечает Джаспер и отчетливо выговаривает следующее слово: – Уезжайте. Мы хотим, чтобы вы убрались из нашего округа ко всем чертям, будьте так добры. А если и получится, то из нашего штата. Мы хотим, чтобы никого из вас тут не было.

– Ничего личного, – коротко вставляет Лила. – Но вы мутите воду в нашем пруду, и, хуже того, из-за вас тут постоянно шныряют репортеры. Люди любят, когда о них говорят по телевизору и в газетах, поэтому рассказывают о том, о чем лучше помолчать. Если ваше семейство съедет куда-нибудь, тут все устаканится.

– Плохие статьи в прессе? – переспрашиваю я, и они кивают. – Вы думаете, что я привлекаю к вам негативное внимание прессы? – Мне приходится сдерживать безумный смех. – Наркоторговцы меня не одобряют?

– Это не было доказано в суде, – оскорбленно возражает Джаспер, – и вы не имеете права распускать лживые слухи. Но даже если мы иногда снабжаем людей тем, что им нужно, мы просто оказываем им услугу. Мы не виноваты, что все эти люди подсели на хитрые болеутоляющие, а потом лишились их и стали сходить с ума. Виноваты богатые доктора и фармакомпании. И кроме того, это уж никак не сравнить с тем, что сделали вы.

– Я не сделала…

– Детка. – Лила подается вперед. – Ты была женой того человека. Так вот, я замужем за своим стариком почти всю свою жизнь – и знаю все, что он делает. В чем бы ты ни убедила суд, я знаю, что ты знала. Может быть, ты и не помогала ему убивать тех девушек, а может быть, и помогала, не мне судить. Но не пытайся впарить мне эту чепуху.

Абсурдность всего этого лишает меня дара речи, и я лишь с трудом удерживаюсь от нервного смеха. Эти люди – вожаки преступной банды, самой худшей в этом округе, если не сказать больше, – и они считают, будто я настолько ужасна, что не могу жить с ними по соседству… Нет никакого смысла говорить им, что я не знала о преступлениях Мэлвина. У Лилы Бельден нет ни капли сочувствия или понимания по отношению к той, кем я была: к молодой женщине, боящейся внешнего мира и прячущейся за собственный страх. Мэлвин отлично умел скрывать свои тайны. И о чем бы я ни догадалась – даже если смогла бы это сделать, – то проигнорировала бы эти знаки, потому что так диктовал мне страх.

– Хорошо, – говорю я им, и на моих губах возникает фальшивая улыбка. – Давайте на минуту рассмотрим это предположение. Что, если я действительно знала об этом? Это означает, что я не останавливаюсь ни перед чем. Вы и вправду хотите затеять вражду со мной? Вы же мать, Лила. Как далеко вы способны зайти ради защиты своих детей?

– До самого ада, – отвечает она. – Но мы обе знаем, что лучший способ выиграть войну – не доводить до нее. Поэтому вы и должны уехать. Так ты сможешь защитить своих детей – убравшись с нашей территории.

– Я подумаю об этом, – говорю. – По правде сказать, Стиллхауз-Лейк – не самое хорошее место. Но не заблуждайтесь. Если мы уедем, то лишь потому, что хотим уехать. А не потому, что вы нас прогоняете.

– А это так важно? – интересуется Джаспер. – Итог-то все равно один.

– Это важно, – заявляю я, спокойно встретив его взгляд. – Вы знаете, что это важно.

Он кивает.

– Так когда же вы уедете, миссис Проктор?

– Не знаю. Через несколько месяцев. Сначала нам нужно найти новое место и продать этот дом…

– Так не пойдет, – прерывает меня Лила. – Нам нужно, чтобы вы уехали в течение месяца.

Я качаю головой.

– Этого не будет, миссис Бельден. Мы уедем на своих условиях. Если вообще решим уехать.

Джаспер обводит взглядом гостиную – жилье, которое мы так тщательно отремонтировали и украсили, сделав своим домом, – медленно кивает и делает длинный глоток кофе, потом со вздохом ставит чашку на стол.

– Хороший крепкий кофе, – говорит он. – И я надеялся, что ваш здравый смысл так же хорош и крепок. Но это оказалось не так, и тут ничего не поделать. Вы еще научитесь. А когда научитесь, вспомните: мы пытались быть вам добрыми соседями.

Лила кивает.

– Думаю, вам понравится мой рулет. Когда соберетесь отдать блюдо обратно, просто привезите его нам домой. Если нет, мы за ним вернемся.

Я понимаю, что это означает. Так или иначе, добром это не кончится.

Нет больше смысла притворяться вежливой.

Я иду в кухню, достаю мешок для мусора и вытряхиваю в него рулет. Потом включаю горячую воду, беру мыло и отмываю ее блюдо до сияющей чистоты. Вытираю его посудным полотенцем и иду обратно, чтобы отдать блюдо хозяйке.

– Ты хамка, – говорит она, принимая его. – Но все же спасибо тебе: это мое фамильное блюдо.

– А теперь вы можете уходить. Оба. Прочь. – Теперь я позволяю им увидеть это: сталь, лед и ярость, которые позволили мне пережить последние несколько лет. Боль, страх и непреходящее стремление защитить моих детей.

Бельдены моргают.

– Что ж, – произносит Лила, приподнимая брови. – Можете заезжать к нам в любое время, мисс Проктор. И прихватите с собой своего мужчину. Один из наших сыновей должен ему сломанную скулу и несколько выбитых зубов – еще с прошлого года. Он хочет расплатиться.

– Вам пора уходить, – говорю я. – Сейчас же.

Она направляется к своему пикапу. Джаспер следует за ней, бросив на меня еще один взгляд, лишенный всякого выражения, и я закрываю за ними дверь и запираю ее. Я стою у окна, держа руку на рукояти пистолета, пока их машина не заводится и не отъезжает задним ходом вниз по дорожке, в облаке гравия и пыли.

– Мама?

Ланни выходит в гостиную, сжимая в руке ключи от внедорожника; вид у нее напряженный и встревоженный.

– Всё в порядке, – отвечаю я ей, обвивая ее плечи рукой. Потом обнимаю ее уже обеими руками. – У нас всё будет в порядке.

Но на самом деле я в это не верю.

Судя по тому, как напряжены ее плечи, Ланни не верит тоже.

Сэм возвращается домой поздно, совершенно измотанный. На ужин запеченная курица с кукурузными лепешками, что устраивает всех. Мясной рулет Бельденов лежит в пластиковом мешке на кухне. Я подумываю проверить, нет ли в рулете крысиной отравы.

Сэм весь грязный и потный. Руки у него загрубели от работы, и мне больно это видеть. Он делает это ради нас. Сэм любит заниматься строительством, но сейчас это его работа, а не хобби. Он пилот. Он должен летать. Но он не летает – из-за того, что… из-за того, что он предан нам, по крайней мере, сейчас. Я не просила его поступать так. Просто такова его натура: настоящий, надежный, волевой мужчина, готовый жертвовать многим ради людей, которых он любит. Он не хочет оставлять нас здесь одних; он знает, что положение у нас ненадежное.

Но нельзя жертвовать вечно. И это еще одна причина для меня уехать из Стиллхауз-Лейк.

Я иду следом за ним в спальню и молча помогаю ему снять грязную одежду. Пошевелив одним плечом, Сэм слегка стонет, и я разминаю ему мышцы.

– Спасибо, Гвен, – говорит он. – Извини, кажется, я что-то потянул.

– Странно, что этого не происходит каждый день, – отвечаю я ему. – Иди в душ, ужин будет готов через полчаса.

– О, через полчаса? – Он поднимает брови. У Сэма Кейда на удивление умное лицо, учитывая, сколько он пережил, повидал и на что способен. Он потрясающе умеет хранить тайны, даже от меня. Как и я, он постоянно упражняется в стрельбе, и хотя никогда не рассказывает мне о том, что сделал ради того, чтобы защитить меня и детей, я уверена: под этим молчанием тоже скрывается многое. Все это составляет интересный контраст с тем легким блеском, который сейчас играет в его глазах. – Значит, у нас уйма времени.

– Хм-м… – Я притворяюсь, будто раздумываю над этим, потом разуваюсь и расстегиваю свои джинсы. – Неплохо сказано.

Секс под душем, конечно же, великолепен, а льющаяся вода заглушает любые звуки, способные потревожить детей. Я люблю этого человека, и он любит меня, и хотя наши отношения, вероятно, никогда не будут идеальными, в такие моменты они чертовски близки к идеалу. Я обнимаю его, дрожа и тяжело дыша, а горячая вода струится по нашим телам, омывая нас. На миг в моей памяти неизменно вспыхивает та боль, которую Мэлвин когда-то причинял мне во время секса. Но Мэлвина больше нет. Все это позади. В настоящий момент все получается горячо и нежно, а Сэм – лучший любовник из всех возможных, и мне ужасно повезло.

Мы сплетаемся в объятиях и целуемся – прозрачная вода течет по нашим лицам, соединяя нас, – а потом неохотно отстраняемся друг от друга. Я выхожу из душа и вытираюсь полотенцем; мои волосы спутались в мокрую массу, но мне плевать. Пусть будет.

Я жду, пока он не выходит тоже, уже полуодетый, а потом говорю:

– Пока тебя не было, у нас тут были гости.

Лучше сказать ему, пока Ланни или Коннор не проболтаются.

– Вот как? – Он уже начинает натягивать через голову футболку, но останавливается и смотрит на выражение моего лица, дабы удостовериться в том, что он расслышал в моем тоне. – Кто?

– Джаспер и Лила Бельден. Извинялись за «случайный» выстрел их сына. – Я обозначаю кавычками в воздухе слово «случайный», и лицо Сэма мрачнеет. – Но на самом деле они приезжали, чтобы объявить нам войну.

– Войну? Почему? Что мы такого сделали? – Он сразу же вспоминает: – Ну, не считая того, что я набил морду их идиоту-сыну тогда, в тире. Но он этого заслуживал.

– Это не из-за тебя, это из-за меня, – поясняю я ему. – Это я – черная овца в здешнем благопристойном стаде. Репортеры, внимание со стороны копов, плюс все помнят тот документальный фильм, который начала снимать про меня Миранда Тайдуэлл. – Эти съемки свалились на нас словно гром среди ясного неба: попытка из чистой злобы превратить мою жизнь в ад. И это у Миранды отлично получалось, пока ее гибель не положила этому конец. – На самом деле, я могу понять, в чем их проблема. Трудно обстряпывать криминальные делишки втихую, когда всякий раз, как я ступаю за порог, кругом начинают кишеть газетчики и телевизионщики

Сэм заканчивает надевать футболку и сует ноги в лоферы на плоской подошве. По его прерывистым, поспешным движениям понятно, что он зол – но не на меня, надеюсь.

– И хватило же им наглости явиться сюда! Они что, думали тебя запугать?

– На самом деле я не знаю. Может быть, это был еще один предупредительный выстрел – на свой лад…

Я раздумываю, следует ли сейчас заговаривать о переезде. Я знаю, что должна это сделать, но сейчас это кажется мне неподходящей темой. Может быть, завтра. Я чувствую, что его беспокоит что-то еще, помимо потянутой мышцы.

– Настоящий предупредительный выстрел обошелся мне в двести баксов. Я бы сказал, что они уже достаточно ясно дали понять свои намерения.

– Извини, Сэм.

– Ты не виновата. – Он выпрямляется и целует меня – легонько и нежно. – У тебя волосы мокрые.

– Если ты не перестанешь, этим не ограничится.

– Гвен…

Я целую его в уголок губ.

– Ужин, – напоминаю ему. – А потом мы прикинем, что нам делать дальше.

Прежде чем я успеваю поднять эту тему за ужином, Ланни уже влезает с вопросом:

– Слушай, мам, кто были эти люди? Ну, эти старики?

Сэм смотрит на меня, я смотрю на него. Он пожимает плечами. И он, конечно же, прав: я больше не могу защитить своих детей, скрывая от них информацию.

– Помнишь тех типов, которые, видимо, подсунули к нам в почтовый ящик гремучую змею? – спрашиваю я у Ланни.

– Ой, блин, – говорит она. Я строго смотрю на нее. – Ну, черт. Неважно. Это местная деревенская мафия?

– Они хотят, чтобы мы уехали из Стиллхауз-Лейк.

– Почему? – спрашивает Коннор.

Я вспоминаю слова Лилы Бельден. «Ничего личного». Но это было личное, глубоко личное. И это есть и всегда будет личным, пока речь идет о моих детях.

– По той же причине, по которой нас не любят в Нортоне. Мы привлекаем слишком много внимания.

– Мама… – Мой сын снимает темные очки, и при виде синяков у него под глазами я вздрагиваю. По крайней мере, опухоль уже несколько спала. – Может быть, это еще из-за того, что сделал я. Хэнку Чартерхаусу действительно сильно прилетело от меня.

– Кто такой Хэнк Чартерхаус? – спрашивает Сэм.

– Один из тех ребят, которых побил Коннор. И близкий родственник Бельденов, – отвечает Ланни. – Я имею в виду, все в школе знают, почему Хэнку все сходит с рук.

Мысль о том, что эти люди могут иметь зуб и на Коннора тоже, тревожит меня и заставляет ощетиниться еще больше. «Не смейте трогать моих детей!»

Мэлвин Ройял пытался прийти за моими детьми. И теперь Мэлвин Ройял гниет в картонном гробу в безымянной могиле, отмеченной только номером. И это сделала я.

Бельдены должны получить урок.

Съев несколько кусочков курицы, я говорю:

– Итак, вот что мы будем делать. Поскольку вы оба теперь записаны в Виртуальную академию, вы можете учиться откуда угодно, верно?

– Да? – Ланни, похоже, не знает, нравится ли ей то, к чему это ведет. – Ну, мам, мы делаем домашние задания, можешь проверить.

– Уже проверила, спасибо. Но мне нужно задать вам всем серьезный вопрос. – Все внимательно смотрят на меня, и на секунду я начинаю сомневаться в себе. Может быть, мне не следовало затевать это. Может быть, я поступаю абсолютно неправильно, снова пытаясь убежать. Но я должна поставить этот вопрос. – Что вы думаете о том, чтобы не вступать в эту войну с Бельденами?

Сэм медленно откидывается на спинку стула.

– Ты говоришь о переезде.

– Ну да. Мне кажется, это будет правильно. – Я делаю глубокий вдох, чтобы осмыслить сказанное. – Слушай, у нас нет причин воевать с ними. Мы не выиграем ничего, помимо того, что останемся в поселении, где нас едва-едва терпят, в доме, адрес которого теперь внесен на форумы и сайты по всему Интернету – а значит, еще больше народа будет угрожать нам и всячески нас доставать. Сэм, я знаю, что тебе стало труднее искать работу после… после всей этой заварухи с документальным фильмом. Мне жаль. Я думала, что, если мы станем частью здешнего общества, это будет к лучшему, но… это общество нас не принимает. И я знаю, как это больно.

Коннор не говорит ничего, просто смотрит в свою тарелку. Ланни возражает:

– Ну, здесь есть и хорошие люди. Кец и Хавьер, даже детектив Престер. И кое-кто из учителей даже не настолько ужасен.

Она пытается быть честной, но я знаю, что для нее это тоже нелегко. Друзья, которыми она обзавелась год назад, перестали быть ее друзьями. Мне не нравится, что мои дети чувствуют себя такими… одинокими.

Сэм никак не выдает своего отношения к вопросу. Он сидит тихо, и это значит, что он пытается сейчас не отягощать разговор излишними эмоциями – впрочем, сейчас это скорее не разговор, а монолог. Мне нужно, чтобы Сэм что-нибудь сказал, но он молчит, и я вынуждена продолжать.

– Я могу узнать в городе насчет продажи дома, – говорю я ему. – Это не значит, что мы прямо сейчас вывесим объявление, просто… прикинем варианты. Черт, да мы можем просто сдать этот дом в аренду, как делают другие местные жители. – Ответом мне служит лишь неспешный кивок. И я продолжаю говорить: – Мне нужно расспросить отца пропавшего парня – в Луизиане, узнать, были ли там у жертвы друзья, и всё такое прочее. Понадобится побегать, чтобы со всеми поговорить. – Я делаю паузу и смотрю на детей. – Я могу взять вас с собой, если – и это важное «если» – вы пообещаете мне отнестись к этому серьезно. Я могу оставлять вас в отеле, пока бегаю по делам, и вы в это время можете делать домашнее задание. И…

– Я тоже могу поехать, – говорит Сэм.

Я не ожидаю этого и не понимаю, как к этому относиться. Я медлю, потому что не знаю, что у него на уме.

– А разве тебе не нужно на работу?

– Да, но, похоже, мои услуги этому работодателю больше не требуются.

Я застываю в потрясении.

– Почему?

– Можно лишь догадываться: Бельдены заявили, что не хотят, чтобы я работал где-либо в этом округе.

Я чувствую приступ искренней, убийственной ярости по отношению к тем, из-за кого в его взгляде появилась эта горькая беспомощность. Однако несколько секунд спустя эта беспомощность исчезает, и Сэм снова улыбается.

– Но есть и хорошая сторона – так я потрачу меньше бензина. Плохая сторона… не знаю, что я буду делать теперь. – Голос его ровен, взгляд спокоен. Какой бы гнев ни кипел у него внутри, Сэм не выпускает его наружу.

– Черт, мне очень жаль. Это всё… – Я беспомощно машу рукой на весь мир. На себя саму. На всю ситуацию, родившуюся из прошлого, с которым я не могу ничего поделать и от которого, возможно, никогда не отделаюсь. Шрамы, раны, броня и боль.

Я злюсь за Сэма. И немного злюсь на него, честно говоря, потому что он ничего не рассказал мне об этом раньше. Но, вероятно, именно поэтому Сэм и вел себя так уклончиво. Он хотел, чтобы я привела другие причины для переезда отсюда, не связанные с ним.

Я стараюсь говорить небрежно, с легкой улыбкой:

– В таком случае не вижу причин, почему бы тебе не присоединиться к нам в этой невероятной поездке в Луизиану.

Честно говоря, сказав это, я понимаю, какой камень упал у меня с души. Я даже не подозревала об этом «камне» – до меня только сейчас дошло, что это расследование ведет меня обратно в то место, куда я ни за что не хотела возвращаться.

Обратно в «страну байу ». В душный зеленый ад, где я столкнулась со своим бывшим мужем и со своими личными кошмарами. «Нет, ничего подобного, – строго одергиваю я себя. – На этот раз я отправляюсь туда, чтобы помочь другому человеку. Всё под контролем».

Однако мое сердце все равно бьется учащенно, мышцы напрягаются. Я предприняла немало усилий, чтобы одолеть травму, полученную мной в ту ночь, когда я была вынуждена убить Мэлвина. Однако это не значит, что я с ней окончательно справилась. «Мне нужно позвонить своему психотерапевту», – думаю я. Вероятно, это правильное побуждение; я уже записала Коннора на сеанс на следующей неделе. И мне нужно позаботиться и о своем душевном здоровье. Учитывая давящую угрозу со стороны Бельденов и эту неприятную поездку… я чувствую, что у меня начинает ехать крыша.

И мне кажется, Сэм понимает это, потому что переспрашивает:

– В Луизиану? А куда именно?..

– Не туда, – отвечаю я ему, и он отлично понимает, что я имею в виду. – Но, понимаешь… в тот же штат. И в похожий регион. Поэтому я… буду благодарна тебе за компанию.

– А после этого?

Я делаю глубокий вдох.

– Дети, что вы думаете на этот счет?

Они молчат, переглядываются, потом Коннор медленно поднимает руку.

– Я голосую за переезд.

– Куда?

– Куда угодно, лишь бы отсюда.

«Очень определенно». Я останавливаю взгляд на Ланни, которая сидит, скрестив руки на груди.

– Конечно, – говорит она. – Думаю, да. Все равно у нас здесь нормальной жизни не будет, как видно. Но только больше никаких маленьких поселений, ладно? Надо найти какое-нибудь интересное место. Может быть, то, где есть больше двух забегаловок.

– Я приму это в расчет, – обещаю ей. Потом снова смотрю на Сэма. – А ты что думаешь?

– Я знаю, что ты ненавидишь сдаваться.

– Ненавижу. Ужасно, всей душой ненавижу, – отвечаю я. – Но ты знаешь, что я ненавижу еще сильнее? Смотреть, как больно людям, которых я люблю. Ни один дом не сто́ит этого. Для меня. – Я с трудом сглатываю, потому что под его теплым взглядом мне хочется расплакаться. – За что ты голосуешь, Сэм?

– Я чувствую себя эгоистом – учитывая все обстоятельства. Но… – Он поднимает руку. – Да. Переезд.

– Хорошо, – говорю я. – Мы переезжаем. Все единогласно «за».

Я чувствую странную смесь эмоций. Во-первых, разочарование – я была настроена на то, чтобы обосноваться здесь. Стиллхауз-Лейк стал для меня скорее крепостью, чем убежищем, – крепостью, к воротам которой подступили враги. Но при этом я испытываю и облегчение. Так просто засесть в осаду, смотреть на мир через прорезь шлема и чувствовать себя полностью скованной обстоятельствами. Но я только что доказала себе, что мы можем изменить свое будущее.

И это приятно. Страшно, но приятно.

– Ты же понимаешь, что если мы соберемся продавать дом, это может занять не один месяц, – говорит Сэм. – Как ты думаешь, Бельденам хватит терпения?

– Сомневаюсь. Они выдавят нас отсюда тем или иным способом. – Я улыбаюсь, но понимаю, что улыбка выходит мрачная. – На что спорим, что они предложат нам низкую цену и вынудят нас принять ее?

– Вполне вероятно, – соглашается он. – У них везде есть волосатая лапа.

– Что ж, побеспокоимся об этом позже, – говорю я. – А пока о поездке. Слушай… раз уж ты сейчас не занят…

– Хорошая формулировка, – хмыкает Сэм. – И прежде чем ты спросишь: нет, я совершенно не против присмотреть за детьми, пока ты расспрашиваешь папашу того парня.

– Да ты телепат.

– Это один из многих моих талантов. – Сэм подмигивает Ланни, когда они оба одновременно тянутся за кукурузной лепешкой, и Сэм опережает: – Нужно быть быстрее, девочка.

Нам всем придется быть быстрее, чтобы опередить то, что смыкается вокруг нашей крошечной тихой гавани.

Быстрее и умнее.

Ланни рано отправляется спать, сказав, что у нее болит голова. Про себя я гадаю: не обзавелась ли она новой девушкой, с которой переписывается? Я почти надеюсь на это – разрыв с ее первой любовью, Далией, едва не сломил ее. Влюбленность после расставания редко бывает здравой, но, по крайней мере, это поможет Ланни восстановить самооценку и отрастить шкуру потолще – на будущее.

Меня слегка беспокоит то, что она что-то скрывает от меня. Но часть материнской работы – знать, когда следует давить на ребенка, а когда нет. Сейчас я решаю не делать этого. На сегодня я внесла в нашу жизнь достаточно хаоса.

И я молюсь, чтобы это не было ошибкой.