Дух старых святогорцев

Старец рассказывал: «Старые монахи, которых я застал в монастыре святого Павла, не были дипломированными богословами. Однако на меня произвело впечатление их послушание и их ощущение общежительного жития. В те времена мы причащались раз в две-три недели. Прежние отцы переняли такой устав у старших и так передали нам. Когда в монастыре стали придерживаться частого Божественного Причащения, то старые монахи поначалу были против. Но когда игумен принял такой устав, они оказали ему послушание. И надо сказать, что впредь самыми расположенными и готовыми к частому Божественному Причащению были именно те старые монахи, которые поначалу его не хотели. Некоторые из более молодых потихоньку роптали, однако старые монахи не придавали этому значения. Они старались тщательно блюсти послушание во всём.

Тогда в монастыре у нас не было ни сладостей, ни одеял, ни тонких маек, ни тонких носков.

В те времена единственной сладостью в архондарике было варенье из плодов померанцевого дерева, которое росло в монастырском саду. Ещё варили айвовое варенье. Если мы, молодые монахи, просили чуть-чуть сладенького у архондаричного, он нам давал. Однако в те годы, когда послушание архондаричного нёс старец Митрофан, в ответ на наши просьбы он с подчёркнутым удивлением восклицал: „Господи, помилуй! Монах – и сладкое?“ Что такое бананы, мы не знали. Яйца монастырь покупал только на Пасху, мы варили их и ели до праздника Вознесения, пока они не портились.

При игумене Серафиме шаровары для братии шили из мешков, в которых привозили на Афон сахар и муку. Когда отцы, постирав шаровары, развешивали их сушиться, то были видны напечатанные на этих мешках буквы и цифры».

Старец рассказывал: «В монастыре Григориат прежние отцы питали огромную любовь к обители и к тому, что принадлежало обители. Они старались, чтобы из-за них монастырь и его покровитель святитель Николай не потерпели никакого ущерба. Отцы были необыкновенно трудолюбивы. Они подвизались в посте. Они с радостью спешили на богослужение, приходили в храм до начала службы. Богослужение было их жизнью, и они участвовали в нём со всем вниманием. До глубокой старости, пока у них были силы волочить ноги, все они не прекращали работать и приходили на богослужение. Все старые отцы просыпались за два часа до полунощницы, чтобы совершить своё монашеское правило. Отцы испытывали очень острую потребность исповедоваться. Они хотели в любой момент быть готовыми к переходу в жизнь иную. Если их беспокоила любая мелочь, то они тут же бежали искать духовника и исповедовали ему даже самые мелкие прегрешения.

За чтением в храме и на трапезе отцы следили с большим вниманием. Те несколько отцов, которые были неграмотными, слушали чтение, затаив дыхание. К слову, в те времена был такой обычай: в храме, начиная с сентября и до Вербного воскресенья, читали патерик, а на трапезе – жития святых.

Перед богоустановленным старчеством отцы очень благоговели, хотя по возрасту игумен мог годиться им во внуки. Прожив в монашестве полвека и даже больше, они держали себя перед игуменом словно молоденькие, только что пришедшие послушники.

Всегда во время сбора маслин, который занимал два-три месяца и во время которого отцы работали по 10–12 часов в день, один из них не работал, но стоял и тянул чётки, вслух произнося молитву Иисусову для того, чтобы и другие отцы её слышали. Через каждые три чётки говорили „Слава, и ныне!“ , и читающий молитву менялся. Также во время общих послушаний, в которых принимала участие вся братия обители, шесть раз читался Акафист Пресвятой Богородице. Все старые монахи участвовали в общих послушаниях, даже если послушания эти были самыми тяжёлыми.

В келиях у отцов не было печек. Только в храме, в притворе, стояла печка-буржуйка, где и разводили огонь. И возле трапезной было ещё одно большое помещение, где тоже разжигали огонь. Там стояла большая жаровня с железной трубой, через которую выходил дым. Назначался брат, ответственный за поддержание огня. И если какой-то старый монах замерзал или был болен, он приходил из своей келии и спал возле этой жаровни. Однако койки для стареньких монахов, ночевавших там, огораживались особыми занавесками, чтобы каждый из них чувствовал уединение и не отвлекался.

Старые монахи рано вечером уходили в свои келии, чтобы ночью подняться вовремя. Монастырские эпи́тропыежедневно собирались за два часа до вечерни с целью обсудить вопросы управления обителью, так чтобы после повечерия быть свободными и вовремя разойтись по келиям.

В прежние времена в Григориате у многих старых монахов были в келиях верёвки, прикреплённые к потолку, за которые они держались, чтобы стоять на ногах. По ночам отцы не ложились спать на койки, но дремали, вися на этих верёвках, пропущенных под мышками.

Многие старые григориатские отцы по ночам усиленно понуждали себя к бдению и молитве. Чтобы бороться со сном, они бродили по монастырскому саду и коридорам и творили молитву Иисусову. Один старенький монах, восьмидесяти пяти лет, обычно каждую ночь подолгу молился перед дверями пара́клиса святой Анастасии с воздетыми руками.

Конечно, как люди эти старые монахи имели человеческие слабости, но весь их ум был на Святой Афонской

Горе, в месте их монашеского пострига. Всё своё старание они прилагали ко спасению. Неукоснительно они соблюдали монашеский распорядок и устав монастыря. Они очень много работали, но лишних забот у них не было.

Главными святынями в их жизни были родная обитель, её небесный покровитель, Святая Гора Афон и Отечество. Этим святыням они с любовью отдали всю свою жизнь».

Старец рассказывал: «В прежние времена на трапезе в монастыре Дионисиат перед монахом ставили тарелку с достаточным количеством еды, но салатов и прочих закусок никогда не было. Когда на трапезе предлагались бобовые, то в непостные дни давался и небольшой кусок сыра – это была вся пища. А могло быть и такое блюдо: порезанные помидоры, а сверху – сардинка из консервов. Трапеза была скудной, разнообразия в пище не было. Вино предлагалось в дни, когда разрешалась пища с растительным маслом. Вино и масло немного поддерживали отцов. В Дионисиате было достаточно вина и масла, потому что виноградники и масличные деревья были на монастырском мето́хе Моноксилйте. Но масло, производимое там, было кислым (15-процентной кислотности). Это происходило потому, что во время сбора маслин уже собранный урожай ждал отправки в монастырь и успевал заплесневеть. На баркасе маслины привозили в монастырь, и там они ещё раз успевали заплесневеть перед тем, как из них делали масло.

В комнатке, куда мог зайти каждый из братии, лежали хлеб и маслины. И если кто-то был голоден, благословлялось пойти и перекусить. Также там можно было сварить кофе.

В монастырь приходили пустынники, чтобы взять что-то в благословение: сухари, бобовые, овощи из монастырского огорода и вино для совершения Божественной Литургии. Подвижники из пустыни брали всё с осторожностью, только самое необходимое, потому что, взяв что-то, они должны были воздать за это соразмерной молитвой по чёткам.

Тогда всё было строго. Однажды в Дионисиат на корабле привезли пшеницу, и все отцы вышли её разгружать и носить наверх в монастырь, а один из отцов отошёл, залез на смоковницу и ел смоквы. Об этом узнал игумен, и он послал этого брата на шесть месяцев в ссылку в монастырь Григориат.

Для самих себя отцы покупали всегда самые дешёвую рыбу, яйца, фрукты и другие продукты. Они покупали всё в Дафни. И самое дешёвое они покупали не ради экономии (монастырь Дионисиат был богатым), а ради монашеской акри́вии. Зимой в келиях никто из дионисиатских отцов не зажигал огня, даже больные и старые придерживались этого правила. И в церкви никакой печки не было в прежние времена.

Приблизительно до 1930 года в монастыре была такая вещь, как постный стол. Раньше отцы причащались каждые две недели, и перед причащением надо было обязательно три дня поститься без растительного масла. Однако те из отцов, которые хотели причащаться каждую неделю, постились и каждый четверг. Таким образом, вместе со средой и пятницей, когда постились все, у них получался трёхдневный пост перед причащением в субботу. Что же касается вторника, который посвящён Честному Предтече – исключительному постнику, в честь которого освящён монастырь, – то в Дионисиате была древнейшая традиция поститься также и в этот день. Обычно по вторникам вся братия вкушала постную пищу с растительным маслом, воздерживаясь от молочного, яиц и рыбы.

В прежние времена в Дионисиате был следующий обычай: если летом в монастырь приходил пожилой или уставший от жары паломник, то ему мыли ноги. Это была обязанность архондаричного. Сейчас этот монашеский обычай утерян».

Насельник монастыря Каракал рассказывал: «Я приехал на Святую Гору в 1955 году и стал монахом в общежительном монастыре Каракал. Игуменом тогда был иеромонах Павел, родом из селения Вавдос на Халкидикй. Отец Павел прожил в монастыре 50 лет, 30 из которых нёс послушание игумена. Он пришёл на Афон молодым, и поскольку у него не было бороды, его на время послали на подворье монастыря в Кердйлии. Впоследствии он нёс послушание секретаря в Священном Киноте и был ответственным от Священного Кинота за школу – Афониаду. Отец Павел был одним из трёх игуменов, которых Священный Кинот посылал по важным вопросам монастырского управления в Греческое правительство (двое других игуменов были Виссарион Григориатский и Гавриил Дионисиатский).

Я застал в монастыре 50 отцов – один лучше другого. Были некоторые старые монахи 70–80 лет и старше, лица которых сияли. Они причащались не реже чем раз в неделю, тогда как мы, более юные монахи, причащались раз в две недели. Перед Причастием старенькие монахи один день постились, не вкушая растительного масла.

Тогда послушнический искус перед постригом длился три года. Лично я пробыл послушником семь лет. Послушники оказывали доброе послушание и выполняли тяжёлые работы. Для заботы о послушниках монастырь выделял наиболее благоговейного из эпитропов, и он давал послушникам всё необходимое. Таким образом, у них не было абсолютно никаких контактов с людьми мирскими. В те времена было немыслимо, чтобы монахи, а тем более послушники, болтали с мирскими посетителями на монастырских балконах.

В те годы кусочек лукума можно было взять на Пасху, Рождество, на заговенье и в престольный праздник святого Гедеона. Вообще распорядок дня в монастыре был весьма аскетичным. Конечно, монастырь мог покупать в миру разные вещи, но отцы, управлявшие тогда монастырём, не хотели ничего покупать, они считали всё это роскошью. Чтобы угощать паломников, мы варили померанцевое варенье, варенье из айвы, делали масти́ку, воду с вишнёвым сиропом, джем. Кофе мы покупали в зёрнах, сами его жарили, толкли эти зёрна на мраморной доске, просеивали через сито и снова толкли его в ступе. Кофейной мельницы у нас не было. Всё, что не было монашеским, отцы не дозволяли. У игумена не было особой трапезы или особых вещей, он жил как и все. Тогда на трапезу часто подавали большие кабачки, которые отличались сладковатым вкусом, и есть их было не очень-то приятно. А игумен, чтобы побудить отцов есть эти кабачки, во время трапезы нахваливал их и кричал трапезнику: „А ну-ка, принеси ещё тарелочку кабачков! Ах, какие вкусные кабачки!!“ Обычной нашей пищей были бобовые и дешёвая консервированная рыба. В Великий пост мы ели один раз в день, и нашей пищей была тарелка гороха и 10 грецких орехов, толчённых в меду.

У каждого из нас было тряпичное полотенце, которыми мы после еды вытирали свои вилку и ложку. Вытерев их, каждый клал их на полочку под столешницей на том месте, где сидел. В те времена не было бумажных салфеток и лишнего мытья посуды. Отцы были очень нестяжательны. Некоторые шили одежду из мешков. Одни мыли своё тело раз в два-три месяца, другие – ещё реже, третьи – вообще никогда не мыли. Ради аскезы отцы не разводили в келии огонь. Только в монастырской больнице была печка и в притворе храма ставили жаровню с углями. При игумене Павле в монастырских келиях были установлены печки.

Когда между братьями случалось какое-то искушение или недоразумение, они клали друг другу поклон и тут же об этом забывали. А сейчас и поклон положат, и всё равно продолжают держать друг на друга зло.

В те времена, когда на Духовном соборе монастыря отцы не соглашались между собой по какому-то вопросу, то они говорили: „Давайте оставим этот вопрос до следующего Духовного собора, а пока отслужим молебен, помолимся, чтобы Бог нас просветил“. Так отцы просили у Бога просвещения и избегали ошибок».

Ради аскезы и безмолвия монахам, живущим в скитах, не разрешалось иметь животных. Один старец из скита святой Анны рассказывает: «В 1949 году я пришёл на Святую Гору и поселился в скиту святой Анны. Только у одного насельника скита были три мула, и все скитские отцы брали у него этих мулов, чтобы перевозить тяжёлые грузы. Лёгкие грузы отцы носили на своих плечах».

Старец из скита святого Василия рассказывал: «В прежние времена в скиту святого Василия у отцов не было воды. Особенно трудно было после августа, и тогда отцы, чтобы постирать свою одежду, были вынуждены ходить в Керасью или в келию святого Петра. Там они стирали одежду, совершали вечерню, пока она сохла, и возвращались. Они делали это каждый месяц. Жизнь здесь была очень тяжёлой. Еле-еле хватало необходимого. Поэтому старые отцы говорили: „Тот, кто оставит свои кости в скиту святого Василия, имеет надежду на спасение“.

Святая Гора изменилась. Это видно даже по нашему братству. Молодые просят устроить по средам две трапезы. А я отвечаю им: „Нет! Ведь один благочестивый старец из прежних говорил: «Если хочешь вкушать пищу два раза в день, то один раз ешь вне нашей келии»“.

Насколько это возможно, вы, молодые, должны ограничивать выезды в мир. Тогда хотя бы одна основная добродетель у вас точно будет. Говорят, что монах, выезжая в мир со Святой Афонской Горы, теряет благодать Пресвятой Богородицы. Я не знал, как теряется благодать Пресвятой

Богородицы, но один старец рассказал мне: „Я на себе это испытал. Никогда не выезжал в мир, но меня затянули в одну склоку в скиту святой Анны и сделали меня свидетелем. Мне пришлось ехать в Салоники, и там заодно я купил нитки для плетения чёток для всех отцов скита, чтобы они не выезжали в мир. Вернувшись, я увидел, что все мирские образы, которые я привёз из Салоник, начали приумножаться. Когда я только приехал на Афон в юности, мирские картинки в моей голове быстро стёрлись, а сейчас те картинки, которые я привёз как монах, никак не исчезают. Вот так теряется благодать Пресвятой Богородицы“.

Как-то давно в Новом скиту собрались отцы, среди которых был и епископ Мосхониси́йский. Один старец говорил, что с этого времени и впредь на Святой Горе останется одна-единственная добродетель – чтобы монахи не выезжали в мир. И все отцы согласились. Даже люди мирские признают, что не выезжать в мир – это добродетель. Они говорят: „Поглядите, вот такой-то монах столько-то лет не выезжает в мир!!“ Когда блаженнопочивший иеромонах Модест с Керасьи, который 50 лет не покидал Афона, выехал в мир по какому-то неотложному делу, то люди мирские брали себе в благословение волосы из его бороды и отрезали кусочки от его рясы, потому что они восхищались, как он смог прожить полвека на Святой Горе, не выезжая в мир.

Удаление монаха от мира и его самоограничение на Святой Афонской Горе – это молчаливая проповедь для мира. Даже если монах захочет скрыть это, запаять свой рот оловом, его пример всё равно молчаливо учит других. Люди начинают задумываться о том, что монах оставил всё, ушёл на Святую Афонскую Гору, и раз он прожил на ней столько лет, то уж какую-то добродетель он, наверное, приобрёл.

Насколько можно, будем копировать обычаи бывших перед нами отцов. Если мы начинаем свою монашескую жизнь не по преданию, то всё идёт насмарку. Я вижу что сегодня мы не следуем по стопам отцов, прошедших перед нами. Сегодня мы не можем совершать великие подвиги. Так будем же удерживать две вещи: любовь между собой и неуклонение от монашеского предания. Лукавый не даёт монашескому братству жить в любви. И в прежние времена у нас были искушения, но тогда старец успевал их вовремя заметить и прогнать. Сегодня даже старец не может этого сделать, потому что у нынешних монахов длинные языки, и слово старца они принимают с трудом или вообще отталкивают его.

Конечно, всё это начинается не на Святой Горе. Нынешнее общество и образование порождают не послушников, а бунтарей. Сегодня молодёжь очень умна, но что толку от такого ума? Люди в миру живут вдали от Христа, а монахи живут вдали от монашеского предания.

У старых людей были по-другому устроены мозги. Они совершали добродетель и её скрывали, а мы пытаемся похвастаться даже тем, чего у нас нет.

В прежние времена здесь, на Святой Афонской Горе, была тяжёлая жизнь. Даже сахара у нас не было. Я застал одно братство, которое два года питалось только кашей. Когда об этом узнал один врач, он сказал: „Научная медицина доходит только до Дафни, а после Дафни начинается другая наука“.

Старые отцы имели имели самоотверженность и доверие Пресвятой Богородице. Помню, мы как-то служили всенощное бдение, и к нам пришёл иеромонах Ксенофонт с Капсалы. Он почувствовал себя плохо, у него поднялась температура. Кто-то из нас принёс градусник. „Нет, не нужно, – ответил отец Ксенофонт. – Матерь Божия Сама знает, какая у меня температура“. Когда всенощное бдение закончилось, отец Ксенофонт вместе со своим послушником пешком вернулся на Капсалу. Сегодня таких людей уже не найдёшь. Нынешнее поколение слабое, а времена, в которые мы живём, тяжёлые. Эти времена плохо подходят для преуспеяния. Но, по крайней мере, будем удерживать то, что у нас есть. Не будем скатываться вниз. Сегодня не на кого равняться.

Разгрузка судна на пристани. Фото 1928 года

До 1991 года в скиту святого Василия не было животных. Даниле́и на мулах поднимали нам грузы до своей келии, а оттуда вверх мы тащили всё на своих спинах. Старец объяснял нам, что если мы не будем роптать, то Бог будет облегчать нам ношу. И действительно, мы переживали это на собственном опыте. Мы поднимались сюда, меняли майку и чувствовали себя так, словно находимся в Царстве Небесном. Мы испытывали такую радость, такой восторг, особенно когда на своих плечах мы поднимали в скит вещи не для себя, а для других – для стареньких монахов!

В те годы в жизни присутствовал труд. Однако этот труд рождал любовь, сострадание в братстве и между соседями. А сейчас, когда чуть ли не у каждого есть мулы, когда жизнь не такая тяжёлая, эти тёплые отношения между людьми испаряются. Можно сказать, что труд и трудности соединяют нас между собой, тогда как комфорт и облегчения отдаляют нас друг от друга».

Старец-келиот из Кариес рассказывал: «Сегодня на Святой Афонской Горе много мирского духа, много дорог и современных вещей, которых раньше не было. Раньше были тропинки и вымощенные камнем дорожки, и монахи, если им надо было куда-то добраться, шли пешком. И своё рукоделие на продажу в Кариес они также несли на себе. Ослы и мулы были весьма у немногих.

В те времена господствовала исихия. На Афоне было много отцов и мало паломников. Сейчас нас главным образом изменило это: обилие мирских людей и современных мирских вещей. Конечно, слово „паломники“ не подходит к тем, кто сегодня приезжает на Святую Афонскую Гору. Паломников среди них очень мало, в основном это туристы. Они приезжают сюда якобы за благословением, но на самом деле – потому что на Святой Горе с них не берут денег за еду и проживание.

В прежние времена на Святой Горе было запрещено паломнику ходить в майке с короткими рукавами или вообще без рукавов. Таких выгоняли, также выгоняли и мирян, у которых были длинные волосы. Все паломники сначала приходили в Священный Кинот, и если твой внешний вид был неприличен, то тебя отправляли обратно в мир на вечернем корабле. Сейчас видишь, что в Протате, прямо перед окнами Священной Эпистаси́и и даже внутри храма Протата мирские люди ходят в майках без рукавов. Сегодня приезжающие на Святую Гору не приходят в Кинот, и их никто не контролирует.

В прежние времена здесь, в Кариес, во всех келиях жили выдающиеся отцы. Антипросопы всех монастырей жили на своих конаках, и на службах в Протате все стасидии были заполнены уважаемыми старцами с белыми бородами.

В те годы у Эпистасии была реальная власть, она следила за порядком. Если совершалось что-то противозаконное или возникал какой-то беспорядок, то мы сообщали об этом в Эпистасию, и она тут же вмешивалась.

Когда полвека назад я пришёл на Святую Гору, чтобы стать монахом, целый год я жил в Кариес, но ни разу не спустился на площадь. Послушники и молодые монахи тогда помалкивали. Молча делали своё рукоделие, оказывали послушание старцу и никаких разговоров не заводили. Да как мы могли открыть рот и дерзнуть заговорить?! А сегодня? Одна болтовня и беседы.

У нынешних монахов нет терпения. Помню, в прежние времена человек приходил в монастырь или келию, проходил послушнический искус и оставался. Он не уходил, жил в том месте, которое сам выбрал, до смерти. Конечно, были искушения, но монахи терпели. Сегодня от пустякового искушения они уходят, выпрашивают себе какую-нибудь полуразрушенную келию, едут в мир, начинают собирать там деньги на реставрацию келии и живут в ней по своей воле. Всё это не имеет отношения к жизни монашеской.

Наши дни сочтены, и скоро мы уйдём. Однако я не вижу, чтобы положение дел на Святой Афонской Горе менялось, чтобы мы возвращались к преданию. Скорее наоборот, мы идём от плохого к худшему. Насколько можете, вы, молодые монахи, будьте терпеливыми и оказывайте послушание. Терпение и послушание сегодня из монашеской жизни исчезают.

В 1961 году в Кариес не было ни одного автомобиля. Сейчас автомобилей – как в городе, и мы потеряли безмолвие. Мы потеряли благоговение и духовность. Сегодня, к несчастью, отсутствует любовь, которая была в прежнюю эпоху, отсутствует милостыня, отсутствует справедливость. Нет той монашеской подлинности, которая была раньше. Раньше, если у монаха был какой-то недостаток, это было видно, а сегодня мы хотим показать всем, что мы святые, прячем свои недостатки.

В прежние времена владельцы магазинов в Кариес ждали, когда закончится воскресная Литургия, а потом открывали свои лавочки и работали до полудня. После обеда они были опять закрыты. Торговля в воскресенье была неким снисхождением, предусмотренным уставной хартией Святой Горы. Оно оказывалось потому, что многие монахи трудились в лесу, и не было автомобилей, на которых они могли бы в будние дни быстро приехать и купить в Кариес то, что нужно. Монахи, трудившиеся в лесах, приходили на Литургию в Протат в воскресенье, затем покупали необходимое и расходились по своим каливам.

Центральная улица Кариес. Фото 1904 года

В прежние времена молодым монахам, которые жили в Кариес, старцы не разрешали выходить за порог келии. Только в воскресный день они ходили в храм Протата на Божественную Литургию, и раз в год – на крестный ход с иконой „Достойно есть“. В те годы совершались пышные празднества по поводу тысячелетия Святой Афонской Горы, но молодые монахи даже не выходили из своих келий.

Эта строгость по отношению к молодым монахам была по любви, чтобы уберечь их, чтобы они научились монашеской жизни и смогли войти в правильный ритм.

Сегодня дерзость молодых монахов удивительна. Раньше, когда совершалась Божественная Литургия в келии, то потом на угощении мы не разговаривали. Молодой монах должен быть немногословным. Он должен слушать и не выражать своего мнения. А сегодня с молодыми монахами происходит прямо противоположное».

Старец рассказывал: «В прежние времена в скиту Кавсокаливия жили 200 отцов. Основой их жизни были послушание, молчание, молитва Иисусова и рукоделие. Все они молча трудились над своим рукоделием, про себя творя молитву Иисусову. Зайдя в скит, можно было подумать, что здесь никто не живёт – никого не было слышно. Когда два монаха из скита встречались, то они клали друг перед другом поклон и обычным был следующий разговор: – Благословите!

– Господь благословит.

– Как поживает старец?

– Вашими молитвами, хорошо.

Всё. Это были все слова, которыми они обменивались. Здесь у нас, в скиту, прежние отцы были понудителями себя. На всенощных бдениях в соборном храме скита они стояли неподвижно, как колонны, и, склонив головы, тянули чётки. Они не были богатырями – такие же люди, как мы. Большинство из них были старыми и больными, но они отличались великой ревностью. Настоящие подвижники.

В соборный храм скита отцы приходили, надевая на камилавку куколь. Они почитали и соблюдали уставы. Они были достойны уважения, потому что и сами уважали то, что установлено Церковью.

Когда братия собиралась вместе, первым говорил старший, за ним следующий по чину и так далее. Молодые никогда не встревали в разговор, пока до них не доходила очередь. Сегодня – всё: эта традиция тоже потерялась.

В прежние времена было „простите и благословите“. Конечно, были и человеческие немощи и страсти, но „простите и благословите!“ было сильнее. Даже старший монах клал поклон перед младшим и говорил ему „прости и благослови“.

В прежние времена на Кавсокаливии жили благоговейные и добродетельные подвижники-старцы. В течение года они совершали в соборном храме скита около 60 всенощных бдений. Даже самые старенькие и больные монахи, несмотря на трудности, поднимались в храм за полчаса до начала всенощного бдения и ждали, когда начнут звонить в колокола. Они никогда не мыли своё тело и при этом благоухали. Когда они умирали и из могилы доставали их останки, они были глубоко жёлтого цвета».

Старец сказал: «В прежние времена, особенно здесь, на Катунаках, монашеская жизнь была связана с трудом. Всё необходимое мы приносили на себе. Источника воды у нас не было. Мы собирали в цистерну дождевую воду. Для того чтобы выпечь хлеб, мы заказывали у торговцев пшеницу, на себе носили её на мельницу в скит святой Анны, а оттуда сами обратно носили муку к нам в скит. Также на себе мы поднимали на Катунаки все вещи от пристани. А сейчас у нас есть всё: сады, деревья, – и нам могут поднять на животных всё, что мы захотим. Сейчас наши келии – полные чаши. Конечно, это не плохо, но жизнь прежних отцов была лучше, чем наша. Есть разница между ними и нами. Прежние отцы были большими подвижниками, более благоговейными и внимательными».

Замес теста в келии на Керасье

Старец рассказывал: «Прежние отцы здесь, в ксенофонтском скиту, придерживались строгого общежительного духа, потому что раньше они жили в русском монастыре. Для того чтобы пойти в соседнюю келию попросить инструмент, надо было на подрясник надеть жилетку, а волосы подобрать под скуфью.

В скиту присутствовал дух взаимопомощи, жила любовь. Когда кто-то из братии пёк хлеб, то выпекал его много и раздавал другим отцам. Потом, когда хлеб пекли в другой келии, они тоже делились. Когда у нас не было муки, мы брали её взаймы у соседей, а потом возвращали им муку или хлеб.

На всенощных бдениях и в воскресные дни, когда богослужение длилось пять часов, все отцы скита собирались вместе. После Литургии оставались одни старцы и пили кофе. Мы, молодые монахи, расходились по келиям. По воскресным дням и праздникам мы не работали, а сидели в безмолвии в своих келиях и восполняли наши духовные обязанности, которые могли упустить на неделе, или читали духовные книги. Даже по субботним дням мы не работали. Самое большое в субботу – подмести пол, а уж в воскресные дни, что бы ни происходило, мы никогда не нарушали устав – не работали.

Нынешние монахи немного изменили монашескую жизнь, и причина этого в том, что испортилась семья. Юноши, которые приходят, чтобы стать монахами, не имеют у себя дома того чёткого порядка, который был у нас. Кроме того, виноваты и учителя. Тогда в школе нас учили ходить в церковь, молиться перед уроком, правильно учили нас Закону Божию. Сегодня родители в основном рожают мало детей, они безразличны к их воспитанию, а только и думают, как бы их лучше развлечь.

В прежние времена не разрешался въезд на Святую Гору маленьким детям и безбородым юношам. И это было очень верное правило. Сейчас мы эти традиции упразднили.

В прежние времена все отцы здесь, в ксенофонтском скиту, занимались земледелием. Мы отдавали овощи в русский монастырь и зарабатывали за счёт этого скромные средства. На те небольшие деньги, которые давал нам монастырь, мы покупали пшеницу и сами перемалывали её в муку здесь, на водяной мельнице. Мы сами производили масло и немного вина. Иногда мы съедали кусочек сыра и были всем довольны. Ну на что ещё можно было потратить деньги? На пару башмаков да на подрясник – вот и всё. Мы говорили: „Слава Тебе, Боже! Пережили мы и этот год!“ – и так из года в год».

Старец Афанасий из келии святого Климента в прежние времена был знаком на Кавсокаливии с подвижниками, которые всю неделю держали девятый час и пост без растительного масла. Эти отцы разрешали свой пост только по субботам и воскресеньям.

В глубокой старости отец Александр, бывший проэста́мен Великой Лавры, как-то сидел у лаврских ворот. Он увидел молодого монаха, который подвернул рукава подрясника до локтей. В огорчении старец Александр сказал: «Эх, Лавра!.. Какой я тебя застал – и какой я тебя сейчас оставляю? У нас всегда рукава были опущены ниже запястья, чтобы ничего не было видно».

Иеромонах Дионисий из Колицу сказал: «Святая Гора очень изменилась с того времени, когда Священный Кинот разрешил сюда въезд туристам».

Старец иеромонах Ефрем Катунакский говорил: «В прежние времена было много труда. Необходимое мы поднимали от моря на спине в корзинах. Сейчас молодые монахи не могут даже этого. Сыр мы ели очень редко. Сейчас в непостные дни монахи хотят обязательно съесть сыр и отрезают по большому куску. Все вещи на Катунаки поднимают на мулах, а ещё хотят на другого мула залезть сами. Даже если у них нет груза, они всё равно не хотят подниматься пешком. Сегодня у молодых монахов нет сил. В прежние времена люди были слеплены из более крепкой глины».

Старец Констанций из кутлумушской келии святых Архангелов, старец отца Рафаила, говорил: «Имея Руководительницей Пресвятую Богородицу, будем идти вперёд, пока не умрём здесь, на Святой Афонской Горе. Перед нами были отцы, сейчас их место заняли мы, потом на наше место встанут другие, если, конечно, на Святой Горе останется монашеский дух. Чем дальше, тем всё больше Святая Гора теряет своё безмолвие, своё благоговение к старому, к тому, что мы застали. В молодёжи – новый дух, оторванный от предания».

Старец Макарий Кутлумушский из келии Эставроме́ну сказал: «Когда я пришёл на Святую Гору, здесь жило 12 000 человек – монахов и мирских работников. Добродетельных среди них было не счесть. Святая Афонская Гора в те годы была не похожа на нынешнюю. Сейчас она развилась в другом смысле. Тогда на Святой Горе был во всём иной порядок: в отношении еды, в отношении материальных попечений, богослужения, – да что там говорить, во всём Святая Гора была иной. После полуночи вся она заливалась светом свечей. Отовсюду слышались песнопения, священнические возгласы, звон колоколов, и приходила мысль, что нигде, ни в одном месте земного шара Бог не прославляется так, как Он прославляется здесь, на Святой Афонской Горе. А сегодня Святая Гора живёт по другому порядку, не так, как раньше. В прежние времена были отцы высокой жизни, достойные удивления. Но и сейчас они тоже остались: они были и есть. Сейчас, в последние годы, у нас был старец Паисий».

Старец Паисий Святогорец сказал: «Во многих нынешних общежительных монастырях утерян дух свободы и дух благородства, который некогда в них был. В те времена монах был хозяином на своём послушании. Я не имею в виду, что он поступал по своей воле. Но например, он мог работать, когда он был расположен к этому, а когда у него была необходимость молиться, он молился. Например, пекарь, если по каким-то причинам был не в силах совершать своё духовное делание, мог спуститься в пекарню даже ночью и просеивать там муку, а вместе с этим отсеять и диавола. Сегодня же во многих общежительных монастырях всё происходит по казарменному уставу, так что монах не может развиться правильно. Некоторые монастыри похожи на сиротские приюты. А в те годы у каждого монаха было стремление доставить покой своему брату».

Один старец-келиот рассказывал: «В прежние времена была любовь. Конечно; иногда монахи могли поругаться; но уже в следующую минуту они снова были вместе. У тебя язык уставал говорить „благословите!“; всех ты приветствовал; склоняя голову. Лицемерия тогда не было. Всё; что брат хотел тебе сказать; он говорил тебе в лицо с простотой; а не шептался за твоей спиной. Тогда все трудились, все делали какую-то работу. Сегодня монахи не хотят выйти из своей келии, всё ждут готовым, не желая лишнего шага сделать. Раньше, когда монах-келиот умирал, то монастырь запечатывал дверь его келии, а открывали её только через 40 дней. Сегодня всё это потерялось».

Старец рассказывал: «Когда я пришёл в монастырь для того, чтобы стать монахом, здесь было 100 братий. В те времена выгоняли за любой мало-мальский проступок. Если ты хоть чуть-чуть не оказывал послушания, то на следующий день приходил брат и тебя просили покинуть обитель.

Старец как только меня не называл: и „животным“, и „скотиной!“ – и всё это прилюдно. Он стирал меня в прах, но был настоящим отцом. Он любил меня от всего сердца, а не на словах. Возможно, всё это он делал специально, чтобы доставить мне пользу. А может быть, он делал это ещё и потому, что видел, что я смогу это вынести. Ведь наше поколение было приучено к злостраданиям, когда мы ещё жили в миру. Мы пережили тяжёлые годы».

Рассказ старца: «Я приехал на Святую Гору в 1959 году. Тогда жизнь была простая, полная лишений. Нынешнего комфорта не было. Братские келии были простые, в них не было абсолютно никакого комфорта. Все братья были хорошими, заботились о своём спасении. Куда бы ты ни пошёл, можно было услышать слово духовного назидания. Тогда был другой дух, не такой, как сейчас. Монахи не выезжали в мир, им было стыдно это делать. И паломников было мало. Даже в идиоритмических монастырях, где некоторые ели мясо, монахи тоже не болтались по миру, и их не занимали пустые мирские вещи. Они были простыми и неграмотными людьми, но у них был страх Божий. Эти неграмотные монахи хранили веру и не попирали свою совесть.

До 1990 года на Святую Гору приезжало мало паломников, и они уставали ходить пешком. Паломникам было хорошо в монастырях, они беседовали с монахами и получали духовную пользу. Сейчас паломники приезжают на автомобилях, куда-то торопятся и всё время ищут, с каким бы монахом им поговорить. На Святой Афонской Горе с таким великим преданием и с такой духовной крепостью никогда не прекращалась Божественная Литургия и всегда горели лампады, много ли было братии или мало – не имело значения. Каждый из нас на своём месте должен совершать монашеские дела, и благодать Божия нас не оставит».

Рассказ старца: «Мы застали прежних отцов, духовных.

Вот они подвизались! Мы сегодня держимся еле-еле. У отцов было смирение, они всегда были расположены к духовному деланию и бегом бежали на службу. Сегодня дух смиренномудрия иссяк. Древние отцы словно соревновались друг с другом, кто из них больше смирится, кто будет больше подвизаться, кто первым скажет „прости и благослови!“ – без разницы, прав он или виноват. К несчастью, за последние 35 лет в монашестве появился этот новый современный дух. Сейчас мы видим, как монашество стремительно катится в сторону мирского.

Сегодня у нас есть мозги, есть образование, а если мы ещё при этом более-менее выполняем своё правило, то всё: мы задираем нос, не хотим никого слушать, не можем сказать нашему ближнему „прости и благослови“. Как несолёная пища безвкусна, так и добродетели, если в них отсутствует смирение, бесполезны. Прежние отцы имели самоукорение, самообладание, и таким образом они удерживали смирение. Прежние отцы говорили: „Удерживай смирение, и Бог будет с тобой. Делай что хочешь, иди куда хочешь – если у тебя действительно есть искреннее смирение, то Бог будет с тобой“.

Нам нечем будет оправдаться. Бог дал нам всё, а мы не делаем ничего. Я – первый. Мы живём в трудные годы. Будем принуждать себя к молитве Иисусовой: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“. Мы живём на Святой Афонской Горе много лет, но получили ли мы пользу от этих лет? Никогда не будем жаловаться на других. Мы что, хотим, чтобы другие люди были ангелами? Лучше станем ангелами сами. Разве Господь не говорит, что мы должны терпеть скорби и искушения? Если у нас этого нет, то наши дела неприятны Богу. И сегодня Бог дал нам многую благодать, благодать, которой не было у прежних отцов, несмотря на то что они совершали большие подвиги. Они питались одними сухарями, да и теми не досыта, и считали глотки воды, которую пили. Они подвизались, терпели скорби и искушения, лицом к лицу вели брань с бесами. А мы сегодня объедаемся, пьём без меры, спим вволю (я когда это говорю, первого имею в виду себя), и ещё искушений у нас нет! Но смотрите: если вдруг к нам приходит какое-то искушение и мы творим молитву Иисусову, то бесы исчезают! Представляете, какую силу и благодать дал нам Бог, даже в эти годы, когда нам нечем перед Ним оправдаться!»

Старец рассказывал: «В прежние годы на Святой Афонской Горе было очень безмолвно, тихо. Сейчас всё поменялось. Мы, монахи, привезли сюда многое, чтобы облегчить себе жизнь: генераторы, тракторы, бензопилы, – и безмолвие исчезло. Молодые монахи не могут вынести трудностей монашеской жизни. Старцы, желая оказать им снисхождение, идут на какие-то уступки. Я не осуждаю их – что делать? Но я хочу сказать, что потихоньку многое в монашестве поменялось. Конечно, я не собираюсь никого исправлять, и даже осуждать их нельзя».

Старец сказал: «Нам тревожно за нынешнее монашеское предание Святой Афонской Горы. Оно теряется, поскольку исчезло правильное отношение к старцам, которое должно регулировать всё в нашей жизни. Сегодня у нас тоже есть старцы, но мы их не спрашиваем и делаем, что нам вздумается».

Старец сказал: «Прежние отцы имели другой монашеский дух, другой нрав. У них была великая простота и вера Богу. Они доверяли Богу. Они почитали монашеские установления и уважали самих себя. Поэтому они были достойны уважения. Всегда, спускаясь из келии в Кариес, они надевали рясу. В те времена господствовало уважение к старым монахам. Мы должны соблюдать эти традиции, но при этом у нас не должно быть помыслов, что мы ведём себя правильнее других, и также мы не должны соблюдать эти традиции напоказ, чтобы обличить тех, кто эти традиции не соблюдает».

Старец сказал: «Мы – монахи восьмого дня. Мы не делаем ничего доброго. Мы не можем нести больших подвигов. Будем, по крайней мере, терпеть и не забывать про „Господи, помилуй!“ – и Пресвятая Богородица нас спасёт».

Старец сказал: «В прежние времена отцы ночью выходили с фонариком и на рассвете поднимались на афонскую вершину. Они поднимались туда по благоговению, чтобы поклониться месту, на котором стояли пречистые ноги Пресвятой Богородицы, когда Она явилась святому Максиму Кавсокаливиту».

Старец сказал: «Прежние отцы обладали многим терпением. Невероятным терпением. Что бы ни произошло, они склоняли голову ниц и молчали. Сегодня нам такое поведение не под силу. В прежние времена было много простоты. Монах мог ходить босиком, и никого это не смущало. Монахи были одеты в заплатанные рваные одежды, и никто на это не обращал внимания. Как-то раз один монах, идя по тропинке, встретил старца, который присел отдохнуть и снял скуфью. Как только старец увидел этого монаха, он быстро поднялся и положил перед ним поклон со словами: „Прости, что я был без скуфьи“. В те времена монахи вели себя просто, с искреннейшим уважением друг ко другу. Когда в человеке есть простота, он всё видит хорошим и прекрасным, всех видит святыми. Прежние монахи не знали, что такое обращение „на Вы!“ и „на ты!“; они говорили на своём монашеском языке. Например, они говорили „твоё преподобие!“ или „твоё высокопреподобие“, обращаясь к иеромонаху или к игумену. В прежние времена обращения „на Вы!“ не было, однако люди уважали друг друга больше, чем сейчас. Прежние монахи обладали „добрым лицемерием“. У них были добродетели, и они скрывали их, показывали другим, что они якобы страстные люди. Сегодня мы ведём себя совсем по-другому».

Старец рассказывал: «В прежние времена было очень много добродетельных отцов, подвижников, отличавшихся самоотверженностью и странничеством. Но в те времена это не было чем-то удивительным, а было обычным делом, не производило впечатления, не казалось выдающимся. Если бы эти монахи жили сегодня, то мы бы поклонялись им как святым».

Старец рассказывал: «Старые святогорцы жили в нищете.

Их нищета была выстрадана ими. Они предпочитали нищету, хотя могли улучшить свою жизнь. Они тяпкой вскапывали огород и сажали грядку бобов, грядку фасоли – и этого им хватало. Они были настоящими аскетами. А когда Святую Гору наводнили русские и принесли с собой роскошь, то многие отцы этому противостали. Пока не пришли русские, они освещали свои келии масляными светильниками, и когда заходило солнце, закрывались в келиях и пребывали в безмолвии. Русские привезли с собой керосиновые лампы. Прежние отцы считали эти керосиновые лампы уступкой миру. Все эти уступки – это были мирские бесы для Святой Афонской Горы. А что бы отцы сказали, если бы увидели нас сегодня? Сегодня керосиновые лампы считаются следованием традиции и подвижнической вещью».

Старец сказал: «В прежние времена, когда ты входил в храм и видел отцов, как они стоят в стасидиях, тебя охватывало чувство священного страха. Тогда действительно были настоящие монахи, а сейчас мы любим приятно проводить время».

Старец сказал: «Сегодня в большинстве монастырей оставили прежние обычаи. Например, раньше, когда надо было месить тесто, то сразу после окончания утрени уставщик зажигал переносную лампу, отцы шли за ним, и все вместе месили, творя молитву Иисусову. Один творил молитву Иисусову вслух, а другие работали. Сегодня – всё: такого обычая уже нет. Также сейчас отцы, члены Духовного собора, не говорят прямо или вообще отмалчиваются, когда видят, что принимаются неправильные решения».

Старец сказал: «В прежние времена, когда монахи собирались на престольные праздники, говорили старцы, а мы, молодые, только слушали. Сейчас молодые монахи шутят, а мы, старики, смеёмся».

Старец сказал: «С того времени, как я пришёл на Святую Афонскую Гору – 50 лет назад, – монашеская жизнь изменилась процентов на 80. Сейчас к монахам можно применить изречение „спаса́я спаса́й свою́ ду́шу!“ . Великий Антоний говорил, что в последние годы, в которые мы живём, человекоубийца будет неистовствовать, поэтому современные святые получают великую благодать, подобно святому Нектарию Эгинскому, который совершает больше чудес, чем древние святые. Несмотря на то что святой Нектарий не совершал великих подвигов, Бог наделил его столь великой благодатью».

Старец рассказывал: «Сегодня монашеская жизнь стала расхлябанной. Возможно, эта расхлябанность – порождение нашей эпохи и явление временное, которое относится не ко всему монашеству, а к отдельным лицам, общинам. И если не будут искажены принципы монашества, если не будет сбита наша цель, то всё можно исправить. Я не боюсь расхлябанности, я боюсь подлога. Святые отцы ставили целью жизни без остатка прилепиться всем своим умом ко Святой Троице. Эта священная цель была для них мерой и компасом на пути ко Христу».

Старец сказал: «В прежние времена на Святой Горе было много труда. У нас не было даже мулов. Всё мы делали руками, а передвигались по Афону пешком. Тогда была великая нищета».

Старец сказал: «В прежние времена в общежительных монастырях монашеские постриги, включая постриги в великую схиму, совершались в одном из приделов. Сейчас постригают в соборном храме, торжественно, будто престольный праздник. В те времена всё было просто, потому что тогда думали: „Мы постригаем человека в монахи, а не свадьбу играем, – обойдёмся без оркестра!“».

Старец сказал: «Я не могу осуждать нынешнее состояние, но меня расстраивает и доставляет боль то, что между монахами иссякла любовь. Мы думаем не о том, что нужно нашему ближнему, жив он или уже умер, – но только о себе.

Также в нынешние времена иссякли искренность и прямота. В 1960-70-е годы, когда мы были молодыми монахами, казалось, что это годы греховные. Сегодня же я вижу, что тогда люди не лицемерили, они говорили прямо и поступали честно. Один старенький монах говорил, что Пресвятая Богородица не простит нам отсутствие любви и злоязычие».

Старец рассказывал: «В прежние времена почти все отцы находились в духовном состоянии. После Второй Мировой войны, а главным образом после празднования тысячелетия Афона, дух Святой Горы начал мало-помалу меняться».

Старец сказал: «В прежние времена всё было по-другому, не так, как сейчас. Тогда монахи были малограмотными, но при этом – людьми другого сорта. Они оказывали большее послушание. Сейчас монахи больны рационализмом, и им сложно помочь. Наш игумен говорил: „Пятьдесят пять монахов не доставляют нам столько проблем, сколько один образованный!“».

Старец сказал: «Всякий раз, когда я отдавал работе все свои силы, я не изнемогал. В миру я был болен туберкулёзом, однако Божественная благодать даёт мне силы, и я тружусь без устали. Конечно, иногда я тоже могу возроптать, но, заметив это, я говорю себе: „Заткнись и делай своё дело“. Мы сегодня – жалкие нытики, у нас нет жертвенности. А ведь мы должны приносить себя в жертву ради другого. Но вместо этого мы всё время себя оправдываем, всё время сказываемся хворыми и хотим, чтобы другие заметили, что мы больны. Наш старец называет нынешних „болящее поколение!“».

Старец рассказывал: «В прежние времена отцы умели прощать. Возможно, как и у всех людей, у них иногда случались между собой какие-то недоразумения. Но они тут же прощали друг друга, не держали никакого зла. Сегодня, к несчастью, есть такие монахи, которые могут не разговаривать с братом по целому году, даже не говорить ему „благословите“. Да сегодня действительно много подвижников, но это подвижничество по преслушанию, ради собственной воли. И прежние монахи имели странности и даже страсти, но их добродетели и простота были больше и сильнее.

В прежние времена мы иногда выходили из монастыря и сидели возле монастырской беседки. Мы, молодые, садились внизу на каменную приступку, а старые монахи – выше. Болтовни и сплетен, как сейчас, не было. Можно было услышать, как старые монахи говорят о серьёзных вещах. Но сегодня молодёжь стариков не слушает».

Старец сказал: «Есть некоторые молодые монахи, которые хотят быть неуправляемыми. Но монах, который не подчиняется, – не монах. Я 45 лет был послушником и был тогда совершенно беззаботным. Что бы со мной ни происходило, я отвечал: „У меня есть старец“. А сейчас я сам несу за всё ответственность.

Сегодня всё поменялось. Мы любим мир и часто выезжаем со Святой Афонской Горы. У нас есть всё, кроме монашеской жизни. Возможно, причина в том, что на Афон сейчас приезжает много мирских людей, или в том, что у нас переизбыток всяких материальных благ и мы не испытываем лишений. Когда мне изредка надо выехать в мир, я могу встретить в Дафни аж 50 монахов, которые ждут корабля, чтобы выехать в мир. Ну куда они все едут? Они выезжают в мир так часто и так надолго! Неужели им это по душе?

Мой старец говорил одному человеку: „Я не оставлю своим монахам ни драхмы. Как я работал много лет, пусть так же работают и они. Старцы, которые оставили своим монахам деньги, подложили им свинью: потом их монахи сняли рясы и ушли в мир“. Спаси, Господи, моего старца. Мы приняли его последнее благословение, и всё у нас хорошо».

Старец сказал: «Сегодня монахи поменялись. Они не любят труд».

Старец сказал: «Эх, молодёжь!.. Каждый знает, что ему следует по закону, на что он имеет право… Пусть лучше молодой монах делает добро, живёт правильно, пока он жив. Или он надеется, что после смерти ему помогут панихиды? Так или иначе прежние монахи жили простой жизнью. Они не могли насытиться чтением и молитвой, особенно в Великий пост. В прежние времена было много добродетельных отцов».

Старец сказал: «В прежние времена бензопил не было.

Лес валили топорами. Так и говорили: „У нас сегодня в лесу работает столько-то топоров“. Тогда на Святой Афонской Горе было безмолвие. Слышался только стук топоров да цоканье копыт по мощёным горным тропам».

Старец сказал: «Мы должны удерживать предание, уставы наших отцов и не должны модернизировать их, следуя новым уставам, потому что за это мы дадим ответ Богу. Мы должны с почтением относиться к тому, что нам передано от бывших перед нами отцов».

Старец сказал: «Монаху доставляют пользу не столько аскеза и посты, сколько удаление от общения с миром.

Именно общение с миром так испортило монашество сегодня, и нет уже прежнего духа, который имели тогда все отцы, жившие духовно и стяжавшие добродетели».

Старец сказал: «Сегодня Святая Гора изобилует монахами, но не духовной жизнью».

Старец сказал: «Сегодня тяжело найти человека, который сам живёт монашеской жизнью и тебе сможет рассказать о ней. Я говорю тебе это со скорбью. Прости меня, что я говорю об этом, но такого человека действительно не найдёшь».

Старец сказал: «В прежние времена, если монах дотронулся до кошки, то 24 часа ему нельзя было причащаться».

Старец сказал: «Сегодня – время послушания самоуправству. Погляди: все каливы и пустыня заполнились монахами. В раю Адам хотел спастись без Бога, а сегодня мы хотим спастись без старца. Однако путь монашеской жизни один – послушание. А учение нашей эпохи – жизнь по собственной воле. Однако монашеский опыт показывает, что живущий по своей воле либо становится бесноватым, либо впадает в прелесть».

Старец сказал: «Когда в 1942 году я пришёл на Святую Афонскую Гору, чтобы стать монахом, я застал здесь необыкновенное духовное сокровище. Я познакомился со многими отцами, которые были велики в терпении. Я спрашивал у них совета, и они мне говорили: „Если хочешь стать хорошим монахом, оказывай послушание. Кроме послушания не ищи ничего другого“.

В те времена на Святой Горе было 3 500 монахов и между отцами была любовь. Сегодня, к несчастью, любовь иссякла. В те годы была духовная любовь, с помощью которой мы носили немощи своего брата. Что бы ни произошло, мы должны говорить, что мы сами – причина искушений и соблазнов.

В келии, где я жил, я застал трёх старых монахов. Вода у нас была дождевая из цистерны. И мы её пили. Одежду я клал в тележку, которую сам смастерил, и возил её на горный ручей, чтобы там стирать. У нас был устав: не выходить из каливы без великой нужды. Мы приносили в каливу два мешка сухарей, и этого нам хватало на зиму, чтобы питаться и не выходить из каливы.

В Великий пост первые три дня мы воздерживались от пищи и воды. На Преждеосвященной Литургии в среду причащались, но потом всё равно не вкушали, только пили кофе с сухариком, а трапеза была уже в субботу. Про четверг и пятницу старец говорил нам: „Каждый пусть постится по силам. Кто не может, благословляется выпить чаю“.

Великим постом трапеза была у нас раз в день – в 6 часов по святогорскому времени (около полудня). Мы молились по чёткам, но и службы по книгам тоже читали. Старец говорил: „Чётки – дело хорошее, но благодаря службе ты приобретаешь знание“. Старец учил нас, что величайшим подвигом монаха является послушание.

На Святой Афонской Горе монашеский чин сохранился до сего дня. От нашего произволения зависит – удастся ли нам передать следующему поколению то, что мы переняли от святых отцов-святогорцев. У нас есть живые примеры – наши старцы. То, что они нам говорили, они не на базаре купили, а приняли это от своих старцев. И так, если идти от старцев к старцам вглубь веков, мы дойдём до самого преподобного Афанасия Афонского».

Старец сказал: «В прежние времена было много добродетельных отцов, которых сегодня уже не встретишь. Сегодня приходят молодые люди, чада современной эпохи, и они думают, что Святая Гора – это то, что они видят перед собой сейчас. Они не видят и примеров от нас, старых монахов. А ведь каждый следует той традиции, которую он воспринимает. Однако сегодня Святая Афонская Гора совсем не такая, как прежде.

Сегодня такая эпоха, что каждому надо постараться сдерживать себя, чтобы не увлечься этим общим расслабленным духом и не впасть в нерадение. Как это сделать? Через послушание, любовь, чтение аскетических творений, дающих нам силу, через совершение богослужений и наших монашеских обязанностей. Чем больше человек будет прилагать к этому усердие, тем большую мудрость будет давать ему Господь. Он подаст ему и рассуждение, как себя вести, и желание подниматься в эту духовную гору.

Годы, которые мы переживаем, очень тяжёлые. Куда бы ты ни обратил взгляд, везде наткнёшься на что-то недоброе. Сегодня мирские люди со своими проблемами утомили монахов. Монахи устали, они хотят безмолвия. И они не расположены рассказывать о прежних старцах. Кроме того, у нас появилось неистовое желание строить, строить и строить. Вместо того чтобы созидать нашу душу и нравственность, мы созидаем кирпичные стены, выкладываем красивые арки, мраморные полы, и думаем, что за всё это нам скажут: „Какие вы молодцы!!“ Но молодцами назовёт нас Бог за наши добродетели или даже люди, если они увидят не кирпичи с цементом, а добродетели. А за стройки люди нас ещё и осуждают, так как они чрезмерны. Люди начинают думать о том, откуда у монахов-нестяжателей столько денег.

Однако сегодня молодые монахи не могут этого понять. Поэтому мы, опираясь на наших отцов, стараемся идти вперёд. После пищи телесной пусть это старание будет нашей пищей, а недостающее восполнит благодать Божия. Хорошего во многом не найдёшь. Хорошее найдёшь в малом и в применении этого малого на деле».

Старец сказал: «Какую же сильную веру и какое подвижничество мы видели в прежних отцах! Мы, новое поколение, так не живём, и нам кажется, что всё это далеко-далеко. Это внушает беспокойство. Те старцы были настоящим сокровищем. А у более молодых – другой дух. С нами произошла та же беда, что и в коммунистических государствах: там потеряли преемственность предания. Монахи в тех странах не имели старцев, чтобы получить совет, и оказались духовными сиротами.

Я смотрел на старых монахов в нашем монастыре и удивлялся: „Какие же они жёсткие! Но почему они такие жёсткие? Жить столько лет в монастыре и иметь такую жёсткость? Не могу этого понять“. А когда прошло много лет, то все мои недоумения разрешились. Я увидел, что кончина этих старых монахов была доброй и мирной. В старости они стали очень мягкими, кроткими, как ягнята. Ведь ягнёнок— это самое милое животное из всех. Именно такими и стали к старости некогда жёсткие монахи. Так Бог, Всеведец, Который знает настоящее и будущее, увидев, что монах достигает доброго духовного устроения, скажем так, бесстрастия, забирает его, и душа этого человека улетает к Богу, подобно птичке.

Мы, более молодые, поддаёмся искушению, которое всё портит. Господь говорит нам: Не суди́те, да не суди́мы будете, а также: В ню́же ме́ру ме́рите, отме́рится вам. Мы не храним этой заповеди, мы судим и осуждаем. Тем самым ведём себя непоследовательно, да ещё и не придаём этому значения. Вот здесь – подводный риф, на который налетает наш духовный корабль. И как после всего этого мы можем достичь той жизни, которой жили прежние отцы? У нас нет права судить других, мы должны осуждать только самих себя. Мы должны всегда говорить: „Боже мой, прости меня. Это я виноват во всём. Помоги мне“. Однако со своей стороны слова „Бог тебя простит!“ нам приходится из себя выдавливать, и мы не прощаем нашего ближнего, если он в чём-то перед нами виноват».

Старец сказал: «К несчастью, сегодня ушло тепло в отношениях между монахами. В прежние времена ты приходил в монастырь, чтобы поклониться святыням, и первым делом тебя вели в архондарик, угощали, расспрашивали, как твои дела. Смысл был не в угощении, а скорее в братском общении. Сегодня приходишь в монастырь, и тебе говорят: „Поднимись на такой-то этаж, там стоят кружки и вода с лукумом – угостись сам“. К счастью, так не везде, и я рад, что в некоторых монастырях отцы придерживаются старой традиции.

В прежние времена в монастырях запрещалось иметь церковные лавки. Только монахам-келиотам было разрешено продавать своё рукоделие, чтобы заработать себе на жизнь.

Приходят на память сцены, которые я видел раньше, когда был молодым, после престольных праздников в монастырях: отцы-келиоты уходили из обителей с полными сумками благословений – с хлебом, сыром, маслом, вином… Сейчас такого почти не встретишь. И это происходило несмотря на то, что в те годы монастыри были намного беднее. Монастыри были беднее, но милостыня в них была богаче.

Сегодня, к несчастью, мы видим равнодушие к духовному. Нас в большей степени интересует материальное. В прежние времена, даже в не столь большие праздники, запрещалось работать, а сегодня, увы, на Святой Горе происходит то же самое, что в миру: к нам пришло пресловутое обмирщение. А в те времена даже в небольшие праздники в монастырях строго следили за тем, чтобы никто не работал. Вот и ответь: благословенны ли те здания, которые сегодня строятся в праздничные дни?»

Старец сказал: «В те годы, когда я пришёл на Святую Афонскую Гору, незадолго до 1950 года, монашество было не таким, как сегодня. Тогда, чтобы выехать в мир, должна была быть очень веская причина, например какая-то серьёзная болезнь и необходимость лечь в больницу. Сделав своё дело, монахи тут же возвращались на Афон. Для встреч с родителями и родственниками монахи в мир не выезжали. А сегодня чуть ли не каждый день: туда-обратно. Сегодня монашеская жизнь разболталась.

В прежние времена отцы, жившие в нашей местности на Афоне, были зило́тами, однако очень многие из них были хорошими монахами и подвижниками.

Монашеская жизнь основывается на послушании, простоте и искренности. Послушник должен иметь доверие к своему старцу и всё совершать по послушанию. Он не должен ничего скрывать от своего старца и не должен иметь собственной воли. Если он так поступает, то он получает благодать Божию и преуспевает. Собственная воля для монаха – это сам диавол.

Сегодня на Святой Афонской Горе появилось очень много разболтанности, однако Афон не перестал быть Святой Горой, и на нём есть монахи, которые подвизаются. Расхлябанность и ревность зависят от того, какой багаж монах принёс с собой из мира. Будем благодарить Бога, Который забрал нас из мирской суеты и причислил нас к ангельскому житию. Не будем забывать, для чего мы стали монахами, и постараемся хорошо закончить то, что мы начали. Как говорили прежние отцы, приветствуя один другого: „Да подаст нам Бог добрую старость!!“ – или как мы сейчас говорим: „… кончину благую!“».

Старец сказал: «Вообще-то сведений о жизни старых монахов сохранилось очень мало. Это произошло потому, что в прежние времена не было этого нынешнего духа раскапывания чужой личной жизни. Каждый был занят собственной борьбой, и даже если послушники какого-нибудь старца что-то о нём знали, то не рассказывали об этом всем, они держали это в тайне. Они могли рассказать что-то духовно близким отцам. Особенностью прежних отцов было сохранение тайны подвига, а также страх, что их подвиг заметят другие. Они стремились избежать преувеличений, похвалы, человекоугодия. Отцы берегли то, что с таким трудом старались приобрести».

Старец сказал: «Я пришёл на Святую Гору в 1936 году. Я был знаком с преподобным Силуаном Афонским, с отцом Софронием (Сахаровым) и со старцем Тихоном. В те времена был не один Силуан, было много таких подвижников.

Монашеская жизнь требует подвига, борьбы. Наш злейший враг – это мы сами. Если молодой монах будет болтаться туда-сюда, то для него это станет величайшей катастрофой».

Старец сказал: «Все старые отцы считали добродетель странничества монашеским долгом. Сегодня мы, более молодые, „перелистнули эту страницу“. Уклонение от мира уже не стоит для нас в ряду монашеских обетов, и мы начинаем свою монашескую жизнь, не относясь к странничеству как к долгу, – конечно, кроме немногих тех, кто действительно подвизается».

Старец сказал: «В прежние времена, когда я приходил в какой-нибудь монастырь и видел старых отцов, то мной овладевало чувство священного трепета. А сейчас нам этого духа не хватает. В прежние времена не было дорог, и тем не менее духовное сообщение между отцами было лучше. Если мы шли пешком, то по дороге встречали других отцов, которые тоже куда-то шли. Автомобильные дороги испортили Святую Афонскую Гору, не надо было их делать. Ведь те, кому нравилась простая жизнь, хоть она и была трудной, всё равно приезжали бы сюда и боролись здесь, и таким образом продолжалось бы предание. А когда проложили дороги, то увеличилось число паломников. И сейчас, чтобы монастырям справляться с их наплывом, надо прилагать очень много труда и усилий. В прежние времена, в какой бы ты монастырь ни пришёл, тебя всегда оставляли на ночь, оказывали гостеприимство. Поэтому, насколько можем, будем жить просто и смиренно, без роскоши и комфорта, и не будем выезжать в мир. Вот безопасный путь. Выезжая в мир, монах получает вред. Мир сожрал многих монахов».

Добродетельный старец сказал: «Когда вы увидите на Святой Горе свинью с железным рылом, то есть бульдозер, знайте, что приближается конец Святой Афонской Горы».

Старец сказал: «В прежние времена монашеская жизнь имела ограничения; она не была такой; как сейчас. В те времена послушник никуда не ходил без благословения. Отправляясь по делу он приходил, говорил, что надо, и уходил без сплетен и лишних бесед. В прежние времена было очень мало монахов, которые хотели узнать новости, поболтать. Сегодня наоборот. В те годы вместо радио у нас была Псалтирь, и монашеское правило было на своём месте.

С того времени, как я пришёл на Афон, и до сегодняшнего дня дела идут всё хуже и хуже. Мы повторяем: „Это не страшно, то не страшно!“ – всему находим оправдание.

В прежние времена монахи не выезжали в мир, не получив благословения от монастыря и разрешения от Священного Кинота.

Насколько возможно, будем со вниманием относиться к послушанию, к нашему монашескому правилу, к богослужению и к частому Божественному Причащению. Будем внимательны в словах, не будем говорить ложь. Будем избегать компаний и любопытства. Будем читать духовные книги и избегать чтения газет.

Молитву Иисусову можно творить круглые сутки, кроме, конечно, времени, когда мы спим. Но днём, если мы не находимся на общей молитве, будем творить молитву Иисусову.

И если нам тяжело творить её в уме, будем произносить её вслух».

Старые святогорцы говорили:

«Послушание – жизнь, преслушание – смерть».

«В греческом алфавите 24 буквы. В монашеском алфавите букв только две: „прости!“ и „да будет благословенно!“».

«Лучше с чётками – ив рай, чем с епитрахилью – ив вечную муку».

«Ты не можешь стать старцем, если сам не позаботишься о старости и последних днях своего старца».

«Лучше испортить отношения с Богом, чем со своим старцем».

«Кто уважает и любит своего старца, тот уважает и любит Самого Бога».

«Хороший послушник становится хорошим старцем».

«Ты похоронил старца? Не бойся: найдётся монах, который похоронит тебя».

«Как молодой монах начнёт свою монашескую жизнь, таким будет и его конец».

«В начале монах должен иметь ревность высотой с Афонскую Гору, чтобы под конец жизни у него осталось ревности размером с маленький камушек».

«Если монахи совершают свои духовные обязанности, то Пресвятая Богородица даёт им всё необходимое для жизни».

«Ты нашёл хорошего старца и подходящий климат для твоего здоровья? Ты нашёл рай».

«Кто ни разу не поднимался на вершину Афона – не святогорец».

«Если монах не может усидеть на одном месте, то пусть он, по крайней мере, привяжет себя к вершине Афона длинной верёвкой и ходит вокруг Святой Горы, но в мир не выезжает».

«Доброго терпения много раз!»

«Бойся трёх вещей: печки, которая дымит, крыши, которая протекает, и монашеского братства, которое ропщет».

«Человек женатый становится святым, а монах не становится. (Конечно, есть и исключения)».

«Чтобы преуспеть, монах должен принимать поругания и замечания, подобно тому, как вершина Афона принимает на себя молнии и грозы, после которых она выглядит ещё прекраснее».

«Если ты вспотел, поменяй майку. На Афоне заболел не один добрый молодец».

«Когда иеромонах уже не может стоять на ногах перед святым престолом, то он должен оставить служение Божественной Литургии. Так говорит предание отцов».

«На престольном празднике келии званые гости – это гости хозяина, а незваные – это гости святого, память которого совершается. Нельзя выгонять никого, кто пришёл на престольный праздник».

«Когда голова станет ногами, а ноги – головой, то есть когда юные заберут власть у старцев, тогда придёт конец монашеской жизни».

«Сейчас патерик изменился. В нынешнем патерике написано: „Юнец рече“, тогда как в прежние времена в нём было написано: „Старец рече!“».

«За добродетельной жизнью следует и добрая кончина».

«Если старец не воспитывает своего послушника, то в иной жизни тот будет его проклинать».

«Монашеская жизнь не для лежебок и сладкоежек».

«Если ты кого-то осуждал, то впадёшь в то же самое».

«Чем больше ты берёшь, тем больше заполняются твои руки. Чем больше ты отдаёшь, тем больше наполняется твоё сердце».

Прежние отцы пророчески говорили: «Придёт время, когда человек будет идти от Лавры в Кариес и не встретит ни одного монаха. Конечно, он встретит много людей в рясах, но молящихся монахов среди них не будет».

«Пресвятая Богородица выгнала всех демонов со Святой Горы и оставила только одного бесёнка, чтобы он немного искушал монахов и они подвизались и не впадали в нерадение». (А насельники Лавры говорят, что святой Афанасий изгнал бесов в места Юра́ или в Сканзу́ра).

Старые святогорцы:

Не выезжали в мир.

По воскресеньям и в праздничные дни они не только не работали, но даже и не запрягали животных, чтобы пойти в Кариес или Дафни за покупками.

Великим постом они запасались продовольствием, чтобы у них не было нужды ходить в Кариес. Весь Великий пост они сидели у себя в келиях, пребывая в безмолвии, покаянии и молитве. Разговоров, в которых не было крайней необходимости, они не вели даже внутри братства.

Они хранили настоящее странничество. Они не писали писем и не звонили по телефону (да в прежние времена и не было никаких телефонов). Они не посещали своих родственников по плоти.

Собираясь пройти через площадь в Кариес, они надевали рясу. А в более давние времена ещё и куколь.

Они ходили пешком с Виглы в Кариес, чтобы продать своё рукоделие. Они шли 5–6 часов с мешком за плечами и чётками в руках и в тот же самый день возвращались к себе в келию. Прежние отцы рассказывали, что в те времена на Святой Горе было столько деревьев, что почти всю дорогу они шли в тени. Впоследствии русские монахи срубили эти деревья, чтобы сделать уголь.

Подвижники из скита святой Анны приплывали в Дафни на вёсельной лодке, совершая в пути богослужение.

В прежние времена монахи перед каждым Божественным Причащением строго постились три дня, не вкушая даже растительного масла. Этот пост исполнялся непременно. Монахи причащались каждые две недели.

Земля на Святой Афонской Горе освящена следами святых, а также тем, что полита потом и кровью отцов. Давным-давно один мирянин осуждал монахов за то, что они строят келии. Тогда ему явился ангел и сказал: «Возьми горсть земли и сожми её». Человек сделал это, и из земли потекла кровь.

В прежние времена на Святой Афонской Горе было уважение и благоговение юных монахов к старцам.

Отец Никанор Кавсокаливит рассказывал, что, когда он был послушником, в скиту было ещё человек десять послушников. Во время богослужения им не разрешалось стоять ни в храме, ни в притворе. Они стояли ещё дальше, там, где хранились веники да швабры.

Старец Хрисанф рассказывал, что в Протате послушники стояли вне храма под аркой, где были для них стасидии. В те времена молодой монах даже не мог помыслить, чтобы приблизиться к клиросу и петь.

В кутлумушском скиту был один старец, который, видя, что молодой монах прогуливается по скиту, давал ему палкой по спине – если, конечно, монах не шёл куда-то по послушанию.

Один монах из Кариес, которому было больше 70 лет, ни разу в жизни не ходил ни в Ивирон, ни даже в Кутлумуш, поскольку, когда он был молодым, старцы их келии не разрешали ходить куда-то без особой надобности.

В прежние времена в монастырях была следующая традиция: периодически в обитель приглашали духовника извне, обычно из пустыни. Монахи, у которых были помыслы против игумена и недоразумения с ним, исповедовались этому духовнику, и духовник помогал им восстановить отношения с игуменом. И в целом он помогал своей рассудительностью и добродетелью всему монастырю.

В те времена отцы были нищими и очень нуждались, но их лица светились от радости. Они очень много трудились, сажали овощи на огороде, а сегодня монахи всё покупают. В прежние времена было уважение. Чтобы пойти в Кариес, надо было надеть рясу и куколь.

В прежние времена Лавра не разрешала, чтобы молодые монахи жили в келиях без духовного руководства. В лаврские келии посылали лесничих, и они спрашивали молодых монахов: «У тебя есть духовник? Кто?» И если они убеждались, что у монаха нет духовника или он посещает его редко, то они его выгоняли из келии.

В прежние времена у духовника была власть, и все это признавали. Духовники были уважаемыми людьми, и их слово было непререкаемым, пусть даже некоторые и расстраивались. Если кто-то говорил: «Так мне благословил духовник», то все смирялись и соглашались с этим. Сегодня всё по-другому.

Прежние монахи имели добродетель и скрывались. Некоторые изображали из себя сумасшедших. Старцы были жёсткими людьми. Ты боялся с ними заговорить, однако они были настоящими монахами.