Разговор с командиром госпитального «Орла», капитаном второго ранга Лахматовым прошёл ожидаемо нервно.

Яков Константинович ещё в мае категорически настаивал на сопровождении его «Орлом» отряда новейших броненосцев, заявляя, что «разлучать двух „Орлов“ – плохая примета». Если отбросить лирику, резоны в доводах Лахматова были – ход плавучего госпиталя достигал 17 узлов (и это без надрыва машинной команды), тормозом прорывающейся эскадры он бы точно не стал, а во Владивостоке был – ну край как нужен.

Но Небогатов посчитал, что обнаружение госпитального судна, несущего все положенные по закону огни, нарушит его план по дезинформации противника.

Кавторанг, выдернутый на войну из глубокой отставки, тогда здорово поспорил с «нечаянным начальником», как он в запале назвал контр-адмирала, возглавившего самое мощное соединение русского флота.

Никаких последствий для Лахматова та его фронда не имела, не до показательных выволочек было, но сейчас пожилой капитан второго ранга, всего то на три года моложе вице-адмирала, всё так же как и в мае, на островах Амами, хмурился и сопел, выслушивая задание командующего.

Клапье де Колонг составил выдержанное в лучших рыцарских традициях обращение от своего имени и имени командующего Тихоокеанским флотом к адмиралам Того и Камимуре с просьбой не препятствовать прохождению госпитального судна во Владивосток поскольку опытные врачи «Орла» и великолепное медицинское оборудование, которого нет в городе крепости, нужны для проведения повторной операции с адмиралом Бирилёвым, подло раненым революционным отребьем. К тому же во Владивостоке безутешные родственники ждут тело покойного контр-адмирала Фёлькерзама, перевозимое в холодильной камере плавучего госпиталя.

– Вам бы Николай Иванович романы писать, – Лахматов не отказал себе в удовольствии поддеть вице-адмирала, – будь я Камимурой, непременно бы расчувствовался и довёл «Орёл» до залива Петра Великого с почётным эскортом.

– Всё шутите, Яков Константинович, это хорошо. Что думаете – получится убедить самураев, или интернируют госпиталь до заключения мира?

– Вести свой корабль в японский плен нет ни малейшего желания, а оснований, по которым «Орёл» пропустят, нет. Вся эта романтика и призыв к адмиральской солидарности, простите, но чушь собачья, приличествующая восторженным гардемаринам, но никак не командующему воюющим флотом.

Клапье де Колонг задёргался, но Небогатов хорошо выспался и был настроен благодушно.

– Вы правы, Яков Константинович. Мой план – чушь полная, но дальше держать великолепный корабль на приколе роскошь непозволительная. Семёнов предлагал даже переделать ваш «Орёл» во вспомогательный крейсер, а всё оборудование и персонал перевести на берег, коль уж дошли до земли русской дальневосточной.

– Я, ваше превосходительство с удовольствием сдам на сушу врачей и медицинских сестер, установлю пушки, погоняю японских рыбаков и каботажников, но только «Орёл», как вы правильно заметили, корабль уникальный, нужный для флота. Такой быстроходный и комфортабельный корабль-госпиталь Тихоокеанскому флоту необходим поболее чем очередной «крейсер-купец». Поверьте, не от малодушия так говорю, могу и на миноносце в море выйти…

– Полно, Яков Константинович, в вашем мужестве сомнений нет, как и в профессионализме. Вы правильно заметили – флоту НУЖЕН госпитальный «Орёл». Но сейчас он нужнее во Владивостоке. Намечается большая драка броненосцев, а лучший медицинский персонал у нас тут «прохлаждается».

– Напрасно вы так, ваше превосходительство, – «встрял» в разговор Клапье де Колонг, – и «Орёл» и «Кострома» ни часа не бездельничали. Лечили не только матросов и офицеров с эскадры и солдат гарнизона, но и жителям Николаевска помогали. Оперировали, даже роды принимали. Нет, медики показали себя с самой лучшей стороны.

– Да нет никаких претензий к служителям Гиппократа, Константин Константинович. Они свой долг исполняют отменно. Но нам, военным морякам надлежит думать о войне. Что расскажут матросы, вернувшиеся после заключения мира домой, чем отчитаются, – сколько родов помогли принять и аппендиксов вырезать? Да их родные засмеют. Они то описаний героических подвигов ждут, сколько снарядов по «Микасе» выпулЯли, рассказов как «запризовали» японский пароход, утопили вражеский миноносец. А посему, милейший Константин Константинович, будем понемногу «урезать» вашу «Сахалинскую эскадру», вы уж не обессудьте. Яков Константинович, готовьтесь, «Орёл» выходит с крейсерским отрядом, подумаем как вас до «Владика» довести в целости и сохранности. Здесь и «Костромы» хватит…

Лахматов поднялся, показательно чётко кивнул, и уже подойдя к двери, не оборачиваясь, спросил: «Тело контр-адмирала Фёлькерзама забираем с собой или оставляем на берегу»?

Небогатов медлил с ответом секунд двадцать, всё это время Лахматов так и стоял – спиной к командующему, едва не доведя до сердечного приступа Клапье де Колонга.

– Забираем, – коротко ответил вице-адмирал. Лахматов вышел…

– Константин Константинович, да не стойте вы аки столб соляной, через час на «Наварин» прибудет губернатор Сахалина генерал Ляпунов, попросите в салон Семёнова, надо подготовиться к разговору с начальствующим над каторгой…

Командир «Урала» завалил стол картами «каторжанского острова». Синим были помечены армейцы, а красным цветом выделены посты наблюдения, выставленные флотом. Ранее у адмирала не было времени вникнуть в ситуацию на Сахалине, хватало флотских проблем, а показать незнание обстановки на театре военных действий, даже перед «генералом от Фемиды» Небогатов не мог себе позволить. Ведь по последним сообщениям из Петербурга, именно он отвечал за оборону острова, должного по замыслу царя и великого князя Николая Николаевича стать местом сосредоточения русских десантов на Хоккайдо. Ну и, соответственно, из высочайших пожеланий прямо следовало – сил на укрепление Сахалина не жалеть, дабы япошки и помыслить не могли о захвате неприступных каторжных твердынь, задумай они даже нанести медлительным «северным варварам» опережающий удар, как не раз уже на протяжении этой войны и делали.

Матерно изругав питерских умников, Небогатов приступил к изучению отчётов мичманов и прапорщиков по Адмиралтейству, возглавляющих «наблюдательные посты» на Сахалине. По мере прочтения рапортов настроение у адмирала портилось, именно в таком «взведённом» состоянии он и встретил генерал-лейтенанта Ляпунова.

– Рад видеть вас, Михаил Николаевич, на борту эскадренного броненосца «Наварин», флагмана «Сахалинской эскадры Тихоокеанского флота», образованной по высочайшему повелению для обороны вашего острова.

Небогатов нагло врал – царь просто зафиксировал факт разделения флота на две части, но поименование старых броненосцев, так и не прорвавшихся во Владивосток «Сахалинской эскадрой» очень многих сбило с толку. Нашлись умники вроде кавторанга Кладо, которые в петербургских газетах восхитились мудростью и прозорливостью Небогатова (ну и государя, естественно) измысливших хитроумную комбинацию. По мнению таких «стратегов» теперь русский броненосный флот угрожает Японии и с севера и с запада, а доблестные крейсера-рейдеры вот-вот затянут удавку блокады на шее островной империи с южных и восточных румбов. В «Новом времени» некто пишущий под псевдонимом «Русский капитан Немо» пророчил, что грядёт гениальная операция адмирала Небогатова по захвату Хоккайдо, когда казаки посаженные на броненосцы береговой обороны десантируются на японский остров и сей эпический подвиг есть ни что иное как «блестящая репетиция» по «большой войне с иной островной державой».

Небогатов, которому этот бред подсунул Семёнов ещё на «Урале», сначала долго смеялся, потом долго и затейливо матерился.

Удивительное дело, но противостояние с японцами на море шло в полном соответствии с этим «бредом» питерских «капитанов Немо». Армейцы уже интересовались у адмирала, как близко к берегу могут подойти броненосцы береговой обороны для высадки десанта, уж коль они – «береговые»…

Из-под «шпица» информировали, что в Петербурге мошенники переквалифицировались в специалистов-судостроителей и пытаются «впарить» флоту «мелкосидящие суда пригодные для десантирования», а великий князь Николай Николаевич интересуется, как перенесут морское путешествие кони, смогут ли сразу после высадки понести в бой всадника…

Но чёрт с ними с питерскими сплетнями и интригами, время разгребать «сахалинские конюшни»…

– И я чрезвычайно рад Николай Иванович, что время нашли, переговорить. Вы теперь самый главный в наших краях каторжных, кому как не командующему флотом высказать свои опасения. Боюсь, вот-вот ударят японцы по нам, не проморгать бы, – Ляпунов принял из рук Семёнова чай и уселся в кресло.

– Дела, Михаил Николаевич, дела. Ещё раз приношу извинения, что не встретился с вами сразу как прибыл на эскадру Константина Константиновича. Аврал, спешка, завтра выходим крейсерами в океан, каждая минута была на счету. Сейчас же, могу с вами два, три часа, да столько, сколько потребуется, обсуждать положение дел на Сахалине. Но с чего вы взяли, что японцы готовят высадку на острове? У меня такой информации нет, неужели по вашей линии докладывают одно, а флот и знать ничего не знает?

– Исключительно предчувствие, господин вице-адмирал. Понимаете, до прихода кораблей Сахалин японцам и даром был не нужен, а сейчас обложили остров, рыскают вражеские миноноски, обстреливают с моря дружинников. Полковник Арцишевский докладывает о невозможности оборонять юг острова. Даже Корсаковский пост японцы могут взять за полчаса и их высадке помешать нечем. Ваши молодцы с «Новика», конечно герои, сумели прогнать японцев снова в море, но без русских военных кораблей в заливе Анива я не вижу возможности отстоять южный Сахалин. Об этом и телеграфировал императору, уж простите, Николай Иванович, что через вашу голову.

– Ничего, я вашу озабоченность понимаю. Только, Михаил Николаевич, не ждите в заливе Анива наших кораблей. Вот в заливе Терпения, возможно, будут появляться крейсера. Но Корсаков с моря мы защитить, увы, не можем. Пока не можем. Скажу откровенно – удерживать юг Сахалина бессмысленно. Наоборот, если японцы решатся на высадку в Корсакове, – чёрт с ними. Арцишевский мечтает о генеральском чине, вот и пускай не зевает. А если случится японский десант, организованно отступает на север, сражаясь за каждую версту, всемерно замедляя продвижение неприятеля.

– Николай Иванович, я понимаю. Вы – флотоводец, в наши сухопутные дела лезть не желаете, во главу угла ставите сбережение кораблей. Но коль стоят российские броненосцы между материком и островом, целая эскадра, прошу помочь с переброской грузов на Сахалин. Защитникам острова скоро нечего будет жрать, извините за грубые слова, но вопрос снабжения провизией воинских команд и дружин – первостепенный!

– Поделимся чем можем, с голоду пропасть не дадим. Но скажите, Михаил Николаевич, читал я рапорта от мичманцов, которые по берегам вашего замечательного острова наблюдательные посты оборудуют и вот что во всех донесениях отметил общее. На взгляд флотских офицеров дружинники резко разделяются на две части. Немногие преисполнены энтузиазма в связи с приходом флота, искренне помогают, подсказывают где лучше установить орудие, ловки на земляных работах. Но большинство плевать хотело на Россию и в дружину пошли для сокращения срока. Рассчитывать на таких вояк нельзя, потому моё вам предложение, если хотите – приказ: оставить оружие только лучшим, а у воров и жуликов, чёрт с ним, статус дружинника сохранить, но винтовки отобрать и всех в «трудовые роты», можно и по-иному назвать, не суть. Главное, чтобы они делом были заняты – работы по обустройству позиций и береговых батарей много, отвлекать туда матросов нерационально. А тех дружинников, кого мои офицеры положительно отметили, я заберу, ну скажем, во «флотский вспомогательный батальон». Всё равно ведь они после войны в каторгу не вернутся, а Тихоокеанскому флоту Сахалин придётся осваивать. Думаю, не последняя это война с Японией, а на дальневосточных рубежах нам каждый человек дорог, тем более, если это честный, пусть и оступившийся, но горячий патриот России.

– Далеко заглядываете, господин вице-адмирал. Ну что ж, с вашей флотской колокольни, или как там, мачты, реи – виднее. Я получил прямое указание государя выполнять все ваши распоряжения касаемо обороны Сахалина, мои офицеры и чины тюремного ведомства с высочайшей волей ознакомлены. Однако ж, Николай Иванович, у меня к вам помимо вопросов административных, есть ещё и чисто военный. Поделитесь пулемётами. Офицеры, повоевавшие в Маньчжурии, говорят, что это оружие двадцатого века. А вашим громадинам они зачем?

– Простите, господин генерал-лейтенант, – вклинился в разговор Клапье де Колонг, – я ведь передал на берег пять пулемётов и двадцать малокалиберных орудий с изрядным запасом патронов и снарядов. Более дать не можем – готовимся к установке пулемётов на катера, чтобы обстреливать с моря возможный десант неприятеля.

– Подождите, Константин Константинович, – остановил контр-адмирала Небогатов, – не горячитесь. Гарнизону Сахалина и надо то продержаться месяц, даже меньше. Из Владивостока в Николаевск отправлено два пехотных батальона, на очереди ещё четыре. Я настоял перед государем, чтобы на Сахалине вдобавок к уже имеющимся войскам была размещена стрелковая бригада. Но в Петербурге решили, что бригады недостаточно. Да, Михаил Николаевич, подкрепление будет серьёзным. И пехотой и артиллерией. Вначале Владивосток поделится, как бы тамошние генералы и полковники не переживали за оборону. Ничего, береговые батареи, минные позиции и мощная действующая эскадра не по зубам японцам, а пока есть флот – десанта на Владивосток не случится. С Сахалином сложнее. Камимура фактически контролирует залив Анива, но высаживать матросов с кораблей вряд ли станет. Мичман, точнее уже лейтенант Максимов и ваш полковник Арцишевский здорово уполовинили экипажи японского отряда, захватившего Корсаковский пост…

Небогатов ещё полтора часа рассказывал Ляпунову что делать в случае высадки японцев. Адмирал пытался «вдолбить» губернатору Сахалина, что людей нужно беречь и у Корсаковского поста, в зоне досягаемости восьми и шестидюймовых орудий с крейсеров Камимуры баталии и штыковые атаки устраивать глупо и преступно. А вот «зацепиться» в 10–15 верстах от побережья, устроить партизанскую войну, не давая врагу продвигаться на север – это и есть задача полковника Арцишевского, для которого командующий флотом клятвенно обещал выхлопотать перед самодержцем звание генерал-майора, если тот удержит ситуацию под контролем и северный Сахалин, «Амурская база» флота будут в безопасности. Ляпунов отбыл с «Наварина» довольным и успокоившимся. Небогатов умел вдохновить подчинённых, а генерал-лейтенант со своей каторгой, как ни крути – были сейчас «под флотом». Отбив бодрую телеграмму Арцишевскому Михаил Николаевич важный и строгий (Небогатов потребовал сохранить разговор в тайне) «накрутил хвоста» чинам своей канцелярии, но потом расслабился и предложил выпить за Россию, императора, российский флот, армию, за адмирала Небогатова…

Самому же адмиралу Небогатову было не до выпивки. Распрощавшись с Ляпуновым он отдал приказ «Николаю», «Мономаху» и «Светлане» выйти сейчас, 16 июня в море и дожидаться вспомогательные крейсера и госпитальный «Орёл» у мыса Марии, будучи в готовности к отражению атак японских миноносцев.

Вице-адмирал решил избегнуть толчеи и возможных посадок на мель при выходе всех семи судов разом. Да и самые грозные корабли на следующий день будут не стеснены в манёвре и прикроют, если потребуется, госпиталь и тройку «вспомогателей».

Попова, Смирнова и Шеина командующий «подбодрил» приказав отсигналить начинающим манёвр кораблям: «Проходя фарватерами соблюдать предельную осторожность. Помнить о „Богатыре“. Каперанги впечатлились и выбрались на чистую и большую воду (разумеется, в сравнении с Амурским лиманом) без происшествий.

Здесь нужно отдать должное инициативе и распорядительности флагманского штурмана второй Тихоокеанской эскадры, полковника Владимира Ивановича Филипповского. Блестяще проведя старые броненосцы в устье Амура он не успокоился и, невзирая на возраст и болячки, с благословения Клапье де Колонга собрал молодых штурманов и отправил их на катерах картографировать район возможных боевых действий. Южнее мыса Лазарева ходили осторожно, на баркасах – минные банки это не шутка, а вот в Сахалинском заливе полковник молодёжь погонял изрядно. Выучка судоводителей, благодаря такой интенсивной практике резко выросла и Небогатов на второй день пребывания в Николаевске, отправил в Петербург представление на чин генерал-майора и орден св. Владимира с мечами для неугомонного полковника, – заслужил.

Вообще, месяц в „Амурской луже“ экипажи провели с толком. Люди отдохнули, выспались. Напряжённая боевая учёба после тяжелейшего океанского перехода и убийственных угольных погрузок казалась пустяковым делом.

Конечно, Клапье де Колонг старался подтянуть и артиллеристов, и минёров, которых прикомандировал к миноноскам, приписанным к крепости, но никто так не „натаскивал“ подчинённых, как Филипповский штурманов.

Возможно, тут сыграл роль и удар, приключившийся с адмиралом Иессеном, после напоминания ему Небогатовым о судьбе крейсера „Богатырь“ – случай сей, мгновенно перешёл в разряд флотских легенд и баек, а штурмана даже придумали тост: „Чтобы курс прокладывать под флагом адмирала Небогатова“. Ну а Владимир Иванович ежедневно напоминал о цене возможной ошибки и о „Богатыре“, находящемся в доке, вместо того, чтобы гонять японские крейсера…

Пока же вечером 16 июня Небогатов, Клапье де Колонг и Семёнов „соображали на троих“. Крепкий чай и крепкие выражения согревали беседу единомышленников, изрядно прошедшихся по инициативам умников „из под шпица“ и из „Царского села“.

Три морских офицера не были гениями войны на суше, но прекрасно понимали, что десантирование на Хоккайдо, о котором возмечтал император практически неосуществимо. Но пойти против высочайшей воли означало одно – перевод с воюющего флота на тыловую канцелярскую должность на Балтике. И оставалось только уповать на успешное наступление русских армий в Маньчжурии, которое вынудит Японию к скорейшему заключению мира.

– Затягивание войны не в интересах России, – Небогатов когда нервничал, начинал ходить по салону. Сподвижники знали о такой привычке своего адмирала и спокойно сидели в креслах, – но идиотская затея с овладением Хоккайдо показывает, что даже обратись японцы к посредникам, Николай намеренно выставит требования для самурайской гордости неприемлемые. И это когда по стране полыхают поместья, повсюду стачки и забастовки, даже на оборонных заводах!

– Но, Николай Иванович, – Семёнов привычно оппонировал адмиралу, дабы их „спор“ помог найти оптимальное решение. Клапье де Колонг здесь выступал в роли сомневающегося и колеблющегося, то присоединяясь к первому спорщику, то поддерживая второго дельными предложениями, – Ляпунов, с которым вы сегодня беседовали, настроен на беспрекословное исполнение ваших приказов, Владивостокская крепость без звука выделяет батальоны на усиление Николаевска и Сахалина. Когда такое было, чтоб флот играл первую скрипку, не заглушаемую армейским барабаном?! У Степана Осиповича не получилось, а вы – бах и сумели! Надо этим обязательно воспользоваться, вытребовать как можно больше для усиления Тихоокеанских эскадр. Война закончится, рано или поздно, но флоту российскому быть и развиваться далее. Давайте продолжим подготовку к десантированию на Хоккайдо, всё одно раньше сентября армейцы не соберут на острове пару дивизий, а меньшим числом лезть в Японию – самоубийство. А там, глядишь и перемирие, да мало ли что случится за три месяца войны.

– Константин Константинович, – Небогатов уселся на диван, похоже командующий, находившись по салону, определился с приоритетами, – завтра с раннего утра, определите команду по траление в проливе Невельского и далее на юг. На тщательно „прочёсанную“, на сто процентов „чистую“ воду выводите оба ББО, пускай даже пару снарядов главного калибра по японцам выпустят, если те будут маячить в пределах досягаемости. Никаких прорывов как Миклуха не устраивать, – и „Сенявин“ и „Апраксин“ вам здесь нужнее чем Бухвостову. Но показать активность именно броненосцев береговой обороны в Татарском проливе, после „Ушакова“ крайне необходимо. Камимура не сможет не отреагировать. „Наварин“ берегите как зеницу ока, пускай пока стоит на приколе, ничего страшного. Умельцев с „Камчатки“ наладивших ваше чудо четырёхтрубное разрешаю массово поощрить, все представления мною будут поддержаны. О денежном вознаграждении надо подумать, всё что в силах командующего флотом – сделаю.

Хромому „Сисою“ надлежит и далее прикрывать стоянку флота за минными банками со стороны Сахалинского залива. Устройте совместное учение минных катеров и „Сисоя“ по отражению неприятельской атаки. Не исключаю, что помимо „Днепра“, ещё кто-то из наших к вам заглянет на огонёк. Возможно, некоторые крейсера и вернутся из рейда на „Амурскую базу флота“. Встаёт вопрос по обеспечению углём, но он решается, провизия и боеприпасы будут доставлены в ближайшие две-три недели. До этого срока, надеюсь, подержитесь.

– Николай Иванович, – командующий „Сахалинской эскадрой“ потупился, – я, так уж получилось, в казну руку запустил, прошу понять и помочь…

Видя, что вице-адмирал и капитан второго ранга слова вымолвить не могут, настолько ошарашены и огорошены, Клапье де Колонг поспешил разъяснить.

– На трофейной „Ольдгамии“ керосину в упаковках хоть залейся. Вещь в хозяйстве нужная. Я подумал и своей властью „отдарил“ в ответ жителей Николаевска, за их гостеприимство и бескорыстную помощь флоту мясом и овощами. И в Александровск тоже передали. Всё записано до банки куда и сколько ушло. Люди довольны, благодарят флот. Но только юрист наш заметил, что я фактически расхитил казённое имущество и дело открывать придётся. Так и сказал: „Война войной, но закон восторжествует“…

В ответ на покаянную речь Клапье де Колонга, Семёнов расхохотался, а Небогатов выругался.

– Константин Константинович, не пугайте так меня больше. Вашего законника я сегодня же зачисляю в штаб флота, пойдёт со мной на „Урале“, а трофейный груз, ну оформите как-нибудь. Наверняка „Ольдгамия“ на мель садилась, жестянки помялись, протекать начали. Во избежание пожара все негодные банки за борт и выбросили. Ну что вы, право, как мичман наивный. Не себе же в карман, на благое дело!

– Далее, Константин Константинович, на обустройство позиций на берегу экипажи привлекайте только в крайнем случае, Ляпунов будет сейчас вам „подбрасывать“ дружинников из матёрых воров и убийц, тех кто перевоспитанию не поддаётся а в дружину подался исключительно из-за шкурных интересов. Таким умникам вместо винтовок – лопаты и кайло в руки! В случае неповиновения – суд военного трибунала! Не бойтесь расстрелять показательно пару-тройку уголовной сволочи. Подчёркиваю – именно таких, на которых клейма ставить негде – к стенке! Вешать не надо, верёвка сутяжничеством и тюрьмой отдаёт, а мы воюем, расстрел – самое то. И грозно и торжественно. Повторюсь – не бойтесь, не бойтесь проявить твёрдость в отношении воров и преступников, дисциплина на эскадре только укрепится. Обнаружите революционных агитаторов и подстрекателей – кайло им в руки и с ворами в один барак. Если даже перережут друг друга – наплевать и растереть. В то же время правильных дружинников всемерно поощряйте, особенно тех, кого на постах наблюдения характеризуют положительно, зачисляйте таких во вспомогательный батальон флота. От моего имени обещайте непременную амнистию и все льготы причитающиеся военным морякам, если останутся служить на Тихоокеанском флоте. Соответствующий приказ я подпишу завтра утром, перед выходом.

Вашу идею о создании „передвижных береговых батарей“, в Татарском проливе считаю правильной. Но необходимо добавить трёхдюймовок, посмотрите, откуда можете снять, а то, судя по рапортам, от 47-милиметровых пукалок никакого толку.

– И последнее, Константин Константинович. Надеюсь, до этого не дойдёт. Но мало ли – война. Вдруг так повернётся – японцы всей мощью обрушатся на вашу эскадру. Не повторяйте ошибок Порт-Артура, погибайте с честью, в море. И не бестолково, а постарайтесь нанести максимальный вред неприятелю. Благоглупости же о затоплении кораблей, чтобы впоследствии они „послужили России“ – чушь полная. Броненосцы ваши старьё, их поднять и восстановить дороже будет. Бородинцы и те через два-три года устареют.

– Ну, это вы хватили, Николай Иванович. Наисовременнейшие эскадренные броненосцы. Лет пять точно будут оставаться в числе лучших.

– Вот и посмотрим, Владимир Иванович, через пять лет, ежели доживём. Я-то в отставке буду в преферанс поигрывать, а вам водить эскадры. Какие они только будут эскадры будущего. Уже сейчас подводные лодки не дают Того схватиться с Бухвостовым в эскадренном бою. Какие то „керосинки“, а ведь опасаются их японцы, хотя самураи далеко не трусы. Нет, не трусы…

– Николай Иванович, тогда почему вы против идеи отбуксировать „Сома“ к проливу Лаперуза? Глядишь, и подловят наши „водолазы“ самого Камимуру на „Идзумо“.

– Только лишь потому, что самодвижущиеся мины ни к чёрту, отказов больше чем на миноносцах. Из трёх если одна сработает – успех. А рисковать лучшими кадрами, каждый из которых на вес золота я не могу. Дождёмся германских мин, они уже заказаны, оплачены и скоро двинутся к нам, на восток. Пока же тренируются пускай наши покорители глубин. Они свой хлеб и так едят не зря. Я телеграфировал императору и генерал-адмиралу, что наличие подводных лодок во Владивостоке – фактор стратегический. Это Беклемишев и Плотто не дают японцам пройти в залив Петра Великого. Это их „керосинки“ страшат Того, а вовсе даже не „бородинцы“…

– Ну, заговорили мы вас, Константин Константинович, пора и честь знать. Надо ещё с бумагами разобраться, подписать приказы по флоту, те, что вашей доблестной „Сахалинской эскадры“ касаются.

Вице-адмирал не поддался на уговоры заночевать на „Наварине“, сославшись на ворох неотложных дел, и отбыл вместе с Семёновым на „Урал“.

Утро 17 июня 1905 года выдалось дождливым, но морось и сырость не помешали штурманам и лоцманам идеально вывести „Урал“, „Терек“, „Орёл“, и „Кубань“ к мысу Марии, где их дожидались „Николай“, „Светлана“ и „Мономах“.

Небогатов ранее имел разговор с Поповым и заявил, что командирует его в Петербург за адмиральскими „орлами“ и подкреплением для флота. Бравый каперанг расчувствовался и испросил разрешения вывести крейсер ещё в один поход, стоя на капитанском мостике, дабы потом, во Владивостоке передать „Мономах“ в достойные руки. Командующий не возражал. Хотя и удивился, с чего вдруг Попов решил, что получит приказ прорываться на броненосном старичке в залив Петра Великого. Нет, там уже есть идеальная „брандвахта“, – Небогатов сберегая ресурс новых кораблей сразу после прихода в Золотой Рог отряда „бородинцев“ начал нещадно эксплуатировать „Донского“.

И пусть скоростью ветеран флота похвастать не мог, но командир и старший офицер старого крейсера были отменными воспитателями, и на „Донской“, на выучку к Лебедеву и Блохину Небогатов, а затем и Бирилёв отправляли „прохлаждающихся“ матросов с „Бородино“ и „Богатыря“. Простаивающих офицеров и артиллеристов адмиралы загоняли на „бородинцы“, а вот кочегары и новобранцы Экипажа отбывали на „Донском“ свою „учебную повинность“, выслушивая педанта Блохина, как надлежит орудовать лопатой, как правильно подбрасывать уголь в топку и т. д.

Старшие офицеры флота понимали, что после войны такой „антиквариат“ как „Донской“ и „Мономах“ даже в учебные корабли не сгодится. А потому решение Небогатова даже Лебедев не критиковал и не оспаривал. Но, похоже, Попов всерьёз ожидал для „Мономаха“ ответственного задания.

Вице-адмирал понять не мог, откуда у командиров „Николая“ и „Мономаха“ уверенность, что они пойдут во Владивосток. Вообще Николай Иванович многого не мог понять. Например, как нелепые слухи, рождавшиеся во владивостоксих кабаках о скором десанте на Хоккайдо, через неделю облекаются в императорскую директиву, точь в точь повторяющую пьяное бахвальство и стратегический бред писарей из штаба Тихоокеанского флота и Владивостокской крепости…

В кругу единомышленников адмирал позволял себе пошутить, что уровень стратегического мышления у питерских стратегов вполне соответствует унтерам гарнизона и кондукторам эскадры и поменяй их местами, ничего в военной политике империи не изменится.

Семёнов, посвящённый в планы командующего, сожалел, что так и не удалось добавить хотя бы ещё пару 120-миллиметровых орудий к двум на „Урале“ имеющимся. Каждый ствол выше трёх дюймов был у Клапье де Колонга учтён и отрывать столь нужные для обороны водного района орудия для установки на вспомогательный крейсер контр-адмирал категорически не разрешил. Куда девалась его мягкость и податливость. Владимир Иванович даже пытался через Небогатова надавить на строптивого „сахалинского адмирала“, но комфлота посмеялся и поддержал Клапье де Колонга.

– Всё, Владимир Иванович, отплавались. И вы и я. Даст Бог, придём во Владивосток и оба на берег, бумаги перебирать. Заждалась нас штабная работа, да и Свенторжецкий скучает. Как только соединимся с Брусиловым, оставляете „Урал“ на старшего офицера, он у вас дельный, справится, и со мной на „Громобое“ во Владик. Не испугаетесь? Я то дважды проходил Цусиму и туда и обратно, а вам – впервой.

– Куда я от вас, Николай Иванович, но жаль, не удалось усилить артиллерию на „Урале“. Да и на прочие вспомогательные крейсера не мешало бы от четырёх до восьми скорострельных шестидюймовок поставить. Совсем бы другие корабли получились.

– Эк вы хватили, господин капитан второго ранга. Не только вам, и мне этого хочется. Но – откуда взять? Одно радует – идут радиостанции германские к нам, недолго вашему крейсеру гордиться своим, единственным на флот дальнобойным радиотелеграфом. И орудия снимают частью с Черноморского флота, частью с балтийской береговой обороны. Хотя сие означает – война до победного конца. Закусил удила император, а родственнички подзуживают. Как же – „маленькая победоносная война“. А расхлёбывать – нам…

Небогатов, неспешно обогнув северную оконечность Сахалина и к полуночи 17 июня „притормозил“ свой отряд у мыса Клокачёва. Идти далее „всем табором“, равняясь на тихоходов, вице-адмирал не собирался. Поэтому приказал вскрыть пакеты на „Николае“, „Кубани“, Тереке» и «Мономахе». Пока командиры знакомились с содержимым опечатанных больших конвертов, «Урал» «Светлана» и «Орёл» устремились в ночь, держа курс на пролив Буссоль.

Шли с потушенными огнями, светомаскировку соблюдал даже плавучий госпиталь, кавторанг Лахматов лично обошёл все каюты. Яков Константинович, конечно раскритиковал адмирала, приравнявшего госпиталь к рейдерам, но прятаться предстояло лишь эту ночь, далее «Орёл» не скрываясь и неся все положенные судну Красного Креста огни будет следовать за крейсерами, благо скорость и мореходность позволяют. Шли на десяти узлах, на крейсерах сыграли учебную тревогу по отражению минной атаки. В полдень 18 июня Небогатов отсигналил «Светлане» сблизиться с «Уралом» и «принять на борт адмирала»…

Шеин задёргался, забегал по крейсеру, раздавая бестолковые указания палубной команде. После памятного боя крейсеров командир «Светланы» считал себя виновным, пусть и косвенно в гибели «Нахимова», так как своевременно не ринулся на выручку товарищей, как в Уставе заповедано.

– Сергей Павлович, поднимайтесь на мостик, успеем чаю выпить, пока адмирал к нам перебирается.

– Легко вам говорить, Алексей Александрович, – нервно отреагировал Шеин на предложение старшего офицера, – как будто командующий флотом на борту это пустяк! Удивляюсь вашему спокойствию.

– Не вижу причин волноваться, – флегматично ответствовал кавторанг Зуров, – Семёнов вполне себе прекрасно поживает, а уж он не нам чета – «извозчик Небогатова».

– Всё шутите. Семёнову то что, он как колобок – круглый, не ухватишь за бок – укатится. Он и с Макаровым умел поладить и даже с Рожественским.

– А знаете, Сергей Павлович, весьма вероятно, что адмирал к нам надолго, запросто так может случиться, что отправит «Урал» в крейсерство, а сам на нашей «Светлане» рванёт во Владивосток.

– Ну вот, накаркали Алексей Александрович, – Шеин опустил бинокль, – на «Урале» спускают ДВЕ шлюпки, Небогатов идёт на «Светлану» со всем своим адмиральским скарбом, вестовым и флаг-офицерами…