Получая известия о бесчинствах крейсеров Небогатова командующий Соединённым флотом Японской империи молил богов дать ему терпения, и не двинуть броненосцы к Цусимскому проливу, дабы отрезать русскому адмиралу все пути возвращения во Владивосток.

Нет, Цусиму перекрыть, конечно, следует, но позже. Ведь ясно, что рейдеры идут на север, к застрявшим у устья Амура броненосцам-тихоходам, трусливо укрывающимся от боя за минными заграждениями. Хэйхатиро Того не видел смысла рвать машины и огибать Сахалин для долгой возни по утоплению старых калош.

В императорской Ставке адмирала поддержали – здорово, когда половина русских броненосцев в боевых действиях участия не принимает, запершись в узостях Татарского пролива и уподобившись Порт-Артурской эскадре. Достать их, при незанятом Сахалине затруднительно, а угрозу с моря Клапье де Колонг парирует, выставляя всё новые и новые партии мин, очевидно привезённых на одном из транспортов Второй Тихоокеанской эскадры.

Ну, да и демоны с ними, лазутчики из Николаевска доносили, что несмотря на судорожные попытки наладить снабжение углём кораблей Клапье де Колонга по Амуру, на «северной эскадре северных варваров» введён жесточайший режим экономии топлива.

И если Небогатов устремился в Николаевск, надо сделать всё, чтобы там он и застрял, поставив на прикол «Россию» и «Громобой», тогда японский флот будет безраздельно господствовать на море, а унизившему Того русскому адмиралу придётся ждать заключения позорного мира на речной отмели.

К сожалению, о повторении Порт-Артурского варианта с утоплением вражеских кораблей, можно только мечтать – взять Владивосток с нынешними силами невозможно, а без уничтожения «бородинцев» соваться в устье Амура смертельно опасно.

Крайне неприятным сюрпризом для японского генштаба стало существенное усиление мощи крепости Владивосток всего за год. Как-то исхитрились русские и в ущерб перевозкам в Маньчжурию, перебросили значительное количество военных грузов в единственную свою полноценную дальневосточную гавань.

Теперь так просто, как Камимура в 1904 году, Владивосток не обстрелять, даже в залив Петра Великого заходить опасно – мины, подводные лодки, отряд быстроходных русских броненосцев в готовности броситься на добивание подорвавшихся японских кораблей…

А гарнизон крепости, доведённый до полусотни тысяч штыков, по мнению японского генштаба был избыточен для защиты собственно Владивостока и мог быть переброшен на Сахалин и затем, чем не шутят русские черти – и на Хоккайдо.

Поэтому бросок рейдеров через Цусиму и присутствие на борту «Громобоя» вице-адмирала Небогатова, были посчитаны в императорской квартире как поход к Сахалину, где назначено рандеву с быстроходными вспомогательными крейсерами, которые необходимо провести во Владивосток, для последующего использования в качестве транспортов для перевозки десанта…

И хотя морские офицеры считали, что Николай-сан заберёт у броненосцев Клапье де Колонга весь уголь, превратив броненосных старичков в плавучие батареи, и запустит вспомогатели, «Светлану» и «Мономаха» в крейсерство, блокируя Японию с восточного и южного направлений, мнение армейцев возобладало. Открыть охоту на отряд Небогатова и утопить русского адмирала повелел сам император.

Того сторожил у Владивостока броненосцы Бирилёва, а Камимура, получив высочайшее указание поймать Небогатова и подкрепление из «Якумо», «Асама», «Сума», «Акицусима» и дивизиона эсминцев, воодушевился, подготовился к броску, и внимательно отслеживал перемещения четвёрки русских крейсеров, гоняющих беззащитных рыбаков у Токийского залива.

«Урал», замеченный японскими наблюдательными постами, явно спешил на соединение с «Громобоем», «Россией», «Изумрудом» и «Рионом». Враг наверняка собирался использовать вспомогательный крейсер в качестве угольщика, ибо боевая мощь огромного парохода равнялась нулю…

У пролива Невельского Камимура постоянно держал тройку миноносцев, в задачу которых помимо наблюдения за русскими входило и оповещение о возможном прорыве Клапье де Колонга во Владивосток. Тогда двум миноносцам надлежало вывалить на пути русских несколько десятков плавучих мин, специально подготовленных для этого случая и всячески притормаживать врага. Третий эсминец на всех парах должен был мчать в Вакканай.

5 июня русские подтащили пару морских дальнобойных трёхдюймовок в разрушенный артиллерией японских миноносцев Де-Кастри и пытались достать корабли Камимуры с берега. Такие же орудия, были замечены и в бухте Невельского. Очевидно, враг задумал устроить несколько подвижных береговых батарей и постепенно, шаг за шагом, «выдавить» малые японские суда из Татарского пролива.

По правде говоря, адмиралу надоело сторожить трусоватых русских, которых загнал в реку флаг-капитан Рожественского. Нет, штабной офицер не может быть хорошим флотоводцем. Робкий Клапье де Колонг посадил на мель свои броненосцы, превратив их в плавучие батареи. А предназначение кораблей – бой!

7 июня базирующийся в Вакканае Камимура практически одновременно получил сведения о демонстрации русских крейсеров у Токийского залива и о попытке броненосца береговой обороны «Ушаков», в сопровождении двух десятков катеров и баркасов тральной партии, выйти на чистую воду.

Уточнив, что ББО находится в проливе в гордом одиночестве (если не принимать во внимание катера и баркасы) вице-адмирал понял, что «Ушаков» намеренно привлекает к себе внимание, дабы переход русских рейдеров прошёл успешно.

Потому и на призыв командира отряда миноносцев о подкреплении, адмирал реагировать не стал, посоветовав лишь усилить наблюдение.

Миклуха, перед выходом «Ушакова» на позицию, имел разговор с Клапье де Колонгом, лично прибывшим на броненосец. Итогом беседы, крайне неприятной как для капитана первого ранга, так и для «свежего» контр-адмирала стало разрешение «действовать по обстановке».

Обстановка же настоятельно требовала активности «Сахалинской эскадры» и Константин Константинович, с трудом, превозмогая себя, страшась потерь, но таки дал карт-бланш бравому каперангу, чем тот незамедлительно и воспользовался, подчинив себе напрямую команды сигнальщиков-наблюдателей на «Южной позиции».

Инициатива новиковского мичмана Максимова, сумевшего привлечь внимание «Урала» и передать наиважнейшую информацию эскадре Клапье де Колонга, была взята на вооружение и творчески переработана кавторангом Семёновым, в Порт-Артуре познавшим необходимость быстрого и чёткого обмена информацией между армией и флотом, кораблями и берегом…

На последнем отрезке пути до Николаевска на броненосцах были сформированы команды из молодых офицеров и толковых кондукторов и матросов, которые сразу же по приходе кораблей к устью Амура были направлены в ключевые точки побережья, как на материке, так и на Сахалине. Появление флота чрезвычайно воодушевило «каторжанское начальство», напуганное бесчинствами японского десанта в Корсакове. Потому к каждой из шестнадцати «наблюдательно-сигнальных» партий были приданы про два-три десятка дружинников в качестве подсобной рабочей силы по обустройству позиций, прокладке телефонного кабеля, прорубанию просек и т. д.

Снабжённые сигнальными фонарями, кое-кто и прожекторами, получив инструкции «на все случаи жизни» честолюбивые мичманы просили только об одном – подкинуть им на посты пушек, для «охоты на япошек» с берега. И малокалиберная артиллерия, снятая с «Сисоя» и «Наварина», чтобы, в том числе и уменьшить осадку броненосцев, «ушла на сушу».

Морякам, тепло встреченным жителями Николаевска, первые дни было не до балов и приёмов, хотя «общество» и жаждало общения с бравыми покорителями океанов. Но, увы, на веселье не хватало времени, – минировались пролив Невельского и выходы в Сахалинский залив, выставлялись ложные фарватеры, дабы по примеру славных защитников Новодвинской крепости загнать на мели японские крейсера, как это сделали со шведами двести четыре года назад отважные поморы.

Спешно, по 24 часа в сутки обустраивались места под новые батареи. Клапье де Колонг дорвавшись до телеграфа требовал для прикрытия базы флота пехотную дивизию, или, на крайний случай – бригаду.

Но японцы, совершенно игнорировали застрявшие в амурском лимане броненосцы. Если с юга вражеские миноносцы проявляли какую-то активность: обстреляли Де-Кастри, установили минные заграждения для воспрепятствования прорыва русских во Владивосток Татарским проливом, то с северных румбов всё было подозрительно спокойно. Даже разведчиков японских не наблюдалось. От этих сведений Клапье де Колонг чернел, седел и подозревал невероятную каверзу от Того и Камимуры, вплоть до захвата Сахалина и Николаевска японской пехотой. Семёнов, бывший при контр-адмирале то ли начштаба, то ли нянькой еле отговорил его от составления плана по утоплению и подрыву кораблей, чтобы те не достались врагу и не послужили затем в японском флоте.

– Константин Константинович, – увещевал кавторанг адмирала, – давайте не будем панику сеять в экипажах, передавая им такой план. Я по опыту Порт-Артура скажу – как только подобные бумаги попадают к нашим офицерам, у тех руки опускаются и все мысли только о грядущем неминуемом поражении.

– Владимир Иванович, – вяло отбивался Клапье де Колонг, – я с вами согласен, но вы же знаете, что суда Порт-Артурской эскадры успешно поднимаются и скоро войдут в строй под вражескими флагами. Увидите – против нас воевать будут! Я не могу такого допустить с вверенными мне кораблями!

– Да не полезут к нам японцы, не полезут! У Небогатова во Владивостоке пять лучших броненосцев! ПЯТЬ! Приплюсуйте к ним «Олега», «Аврору», «Жемчуг», «Изумруд», «Россию», «Громобой» – да это же сильнейшая эскадра с опорой на базу, которую врагу не взять. Нет, Константин Константинович, пока Николай Иванович жив, здоров и свой флаг не спустил, нам тут опасаться стоит лишь мелких диверсий врага и попыток выманить броненосцы на минные банки.

Небогатов, памятуя о мнительности Клапье де Колонга, в шифрованных телеграммах приказывал тому обустраивать и усиливать оборону района базирования, а о прорыве во Владивосток, будет думать он – вице-адмирал Небогатов.

Николай Иванович одобрил взаимодействие Сахалинской эскадры Тихоокеанского флота с военной и гражданской администрацией острова-каторги и обещал представить к наградам офицеров и матросов, сошедших с кораблей в команды наблюдателей. Строительство новых и усиление уже имеющихся батарей в ключевых точках «Амурской базы» вице-адмирал оставил на усмотрение Клапье де Колонга, которому на месте виднее, но категорически запретил комплектовать из моряков десантные роты, на случай вражеской оккупации Сахалина.

«Морские офицеры, и матросы-специалисты слишком дорогое пушечное мясо, чтобы расходовать его в штыковых атаках, морякам должно воевать и погибать на кораблях», – Небогатов был эмоционален и циничен даже в шифровках…

Из шестнадцати наблюдательных постов (по восемь на материковый берег и на Сахалин) дюжину отнесли к «Южной позиции» и всего лишь четыре нацелили на поиск врага в Охотском море.

В глубине души Клапье де Колонг понимал, что Соединённый флот Японской империи займётся его «старичками» лишь расправившись с «бородинцами» и «Ослябей» и что тащиться вокруг Сахалина с судами обеспечения – то ещё удовольствие. А умник Семёнов, дорвавшийся до газет и секретной информации из штаба округа, уверял – «лишних» дивизий для захвата Сахалина у Японии нет, все заняты в Маньчжурии…

Надо признать, далеко не все на «Сахалинской эскадре» рвались в бой. Командиры «Апраксина», «Сенявина» и «Николая» с энтузиазмом отдавали матросов на работы по строительству батарей, готовы были весь запас угля передать крейсерам, чтобы стоять на приколе в качестве плавучих батарей. После тяжелейшего и невероятно удачного перехода через три океана каперанги ожидали орденов и адмиральских погон и совершенно не желали выходить на бой с крейсерами Камимуры. В пику им, непрестанно и уже привычно воинствующего Миклуху поддержал командир «Мономаха».

Добивание и утопление его крейсером изрядно побитых героическим «Нахимовым» «Читозе» и «Кассаги», превратило добрейшего меланхолика Владимира Александровича Попова в заядлого милитариста. Возможно, тут сказалось и награждение Георгием и перспектива вскорости стать адмиралом, причём не по выслуге лет, а по боевым заслугам, что особо ценится на флоте, но прежний Попов исчез. «Заместил» же его нервный и склочный человек, рвущийся на вражеские коммуникации «топить макак». При разговорах с Клапье де Колонгом, Попов кривился и смотрел не в глаза собеседнику, а на его адмиральские погоны, попеременно на левом и на правом плечах, что просто убивало Константина Константиновича, чувствующего себя виноватым за гибель броненосного «Нахимова»…

И только категорический приказ Небогатова – держать «Мономах» и «Светлану» в постоянной готовности, но самостоятельных выходов ни в коем случае не предпринимать, удерживали контр-адмирала от отправки Попова «к чёрту на кулички»…

Получив извещение о выходе младшего флагмана Тихоокеанского флота с крейсерским отрядом и приказ о высылке навстречу «Урала» Клапье де Колонг воспользовавшись моментом отрядил «Светлану» и «Мономах» на дежурство в Сахалинский залив, с приказом ждать прорывающегося на «Громобое» вице-адмирала, а Миклуху с неохотой направил в пролив Невельского.

Почему с неохотой? Да боялся Константин Константинович, что неистовый Владимир Николаевич рванёт топить вражеские миноносцы и непременно напорется на мину – не японскую так нашу. Ведь в первые дни по приходу спешили, бросали минные банки как Бог на душу положит, не особо привязываясь по месту…

Всё же «Ушаков» был благополучно проведен через русские и японские заграждения и набрав ход в десять узлов отстрелялся по неприятелю.

Увы, «зацепить» вражеские миноносцы у артиллеристов броненосца не получилось, но выход на чистую воду надо было как-то отметить и Миклуха решил «пробежаться» до Де-Кастри. Тем более, – повод был…

Японские миноносники, получив указание от Камимуры только лишь наблюдать за действиями одинокого броненосца, начали отходить, даже мины по курсу «Ушакова» не бросали, дисциплинированно следуя указаниям начальства. Мало ли, вдруг адмирал заманивает врага подальше, под восьмидюймовки «Идзумо», «Якумо», «Ивате», «Асама»…

Однако планы у японского вице-адмирала были совершенно иные и возня в Татарском проливе его мало интересовала. Куда как важнее было на всю катушку использовать помощь от Того и утопить недобитые в августе 1904 года «Россию» и «Громобой», выполнив приказ императора.

Срочная передислокация эскадры в Немуро, прошла образцово, а к трём миноносцам, сторожащим Татарский пролив в качестве флагмана добавилась канонерская лодка «Амаги», которая своими четырьмя 120-мм орудиями должна была подавить малокалиберки русских, очевидно снимаемые с броненосцев и выставляемые прямо на побережье Сахалина для стрельбы по миноносцам Страны Восходящего солнца…

На «каторжанском острове» пожалуй, впервые в истории России сухопутчики и флот работали как единое целое.

Царь, невероятно обозлённый японским десантом на Корсаковский пост, и попиранием коварным врагом непосредственно русской земли, пусть и далёкой дальневосточной, лично телеграфировал военному губернатору Сахалина генерал-лейтенанту Ляпунову о необходимости всесторонней помощи флоту в организации обороны острова.

Губернатор верноподданнически взял под козырёк и в зародыше подавил саботаж офицеров, не желающих подчиняться «флотским выскочкам». Угроза Ляпунова сформировать из нерадивых десантную партию и отправить в заблёванных трюмах транспортов на штурм Токио, возымела действие. И моряки, разворачивающие сеть наблюдательных постов получали не только лучший телефонный кабель со складов, но и беспрепятственный допуск к телеграфу и прикомандированные к постам конные эстафеты в тех местах, где цивилизация ещё не победила первобытную глухомань…

Впрочем, с поступлением от щедрот флотских нескольких десятков малокалиберных пушек (для армейцев и такие калибры были в радость) отношение «пехотно-конвойных» к «морским» переменилось. На прикрытие импровизированных передвижных батарей выделялось по взводу дружинников, которые воодушевившись поддержкой флота утаскивали пушки на хребте, туда, куда только успевали указать оторопевшие мичманы.

Именно так морские орудия появлялись в самых неожиданных местах, отучая японский «москитный флот» жаться к сахалинскому берегу…

Телеграмма полковнику Арцишевскому об оставлении на юге острова команды новиковцев пришла в последний момент, – моряки уже собирались «пылить» до Александровска и далее – на корабли. Поворчав для порядка матросы стали ждать прибытия пушек для организации новой «настоящей и солидной» батареи, как было «разболтано» полковником – от трёх дюймов и выше…

Мичман, без пяти минут лейтенант Максимов, получив по телеграфу поздравления от Клапье де Колонга и узнав, что представлен к Георгию и Владимиру с мечами (за важные сведения, переданные на «Урал» и за ночной бой) категорически отказался отбыть на лечение и гордился должностью «командира Корсаковской передовой позиции Сахалинской эскадры Тихоокеанского флота Российской империи».

Именно Максимов, узнав от наблюдателей с мыса Крильон о многочисленных дымах и перемещении японских кораблей с Вакканая на восток, поспешил доложить начальству о передислокации эскадры Камимуры. Наблюдательный пост моряков у мыса Погиби, недавно «подцепленный» к телеграфу, тут же отсемафорил важную информацию на входящий в пролив Невельского «Ушаков».

Миклуха мгновенно осознав, что Камимура устремился на поимку Небогатова, решил сделать всё от него зависящее, чтобы помочь адмиралу и отвлечь на себя японские крейсера.

Выстроив экипаж Владимир Николаевич обрисовал офицерам и матросам своё видение ситуации (конечно же он не знал, что Небогатов перешёл с «Громобоя» на «Урал») и закончил речь неожиданно: «Братцы, надо выручать Николая Ивановича, оттаскивать япошек на „Ушакова“»…

Дружный рёв сотен матросских глоток был ответом капитану первого ранга, много времени уделявшего патриотическому воспитанию и команды и офицерской молодёжи. На наблюдательном посту мичман Воротынцев, до которого, несмотря на приличное расстояние, докатилось яростно-весёлое УРА, не успев удивиться, пришёл в ещё большее изумление, наблюдая за работой ушаковских сигнальщиков.

«В виду полученных сведений начинаю прорыв во Владивосток, для отвлечения неприятеля на себя. Офицеры и команда геройского „Ушакова“ единодушно поддержали это решение. Передайте контр-адмиралу Клапье де Колонгу, – действую сообразно текущей обстановке. Капитан первого ранга Миклуха»…

Броненосец, по сообщениям минёров с катеров-тральщиков миновал минные постановки и Миклуха молил всех святых, чтобы не поймать не вытраленную мину, не влететь на отмель. Лоцман – бодрый дедок не первый год проводивший до Николаевска купцов и вызвавшийся на «Ушаков» «охотником», с уважением посматривал на нервно бегающего по мостику и отдающего распоряжения каперанга.

Всех матросов и офицеров свободных от вахты Миклуха разделил по аварийным партиям для ликвидации последствий возможных подрывов. На японских миноносцах, неспешно «убегавших» от «Ушакова» командиры азартно переговаривались и решили, что надо дать возможность врагу отойти подальше от минных постановок, чтобы подорвать бешеного русского там, где он будет гарантированно добит артиллерией «больших братьев» и не отползёт за минные заграждения…

– Рискуем, Владимир Николаевич, – обратился к командиру старший офицер, – понимаю вашу горячность, сам готов жизнь отдать за нашего адмирала, но обидно получить пробоину и затонуть в этом пруду.

– На войне без риска никуда, Александр Александрович, – рассмеялся Миклуха, – но я не зря два последних дня пытал всех, кто хоть что-то мог сказать по постановкам мин, будь то наши или японские. И знаете что выяснил. Приходил два дня назад к камимуровским минарям угольщик, дрянной гражданский пароходишко и шлёпал он совершенно безбоязненно, заметьте – при приличной осадке.

Посидел я за здешними лоциями и думается, мне не ставили японцы мин кроме как у пролива Невельского.

– Отчего же? – вежливо «подал реплику» Мусатов, хорошо изучивший командира, но из вежливости, дабы не превратить беседу в монолог Миклухи, время от времени вступавший в разговор.

– Всё просто, задумай нас достать японцы, они не полезут через Охотское море. Там разве что пару крейсеров и десяток миноносцев будут держать, ну и пару угольщиков. А подойдут они непременно с юга, подавят батареи по берегам, которые в спешке, но уже устанавливаются, высадят десанты и начнут «прогрызаться» к устью Амура. Кораблей нагонят в Татарский пролив десятки. И транспорта, и крейсера Камимуры сюда с буксирами зайдут. Да мало ли. И какой им резон подрываться на собственных минах? Нет, Александр Александрович, они их ставили лишь в небольшом районе, который могут быстро протралить.

– Хорошо, Владимир Николаевич, – «поддерживал беседу» старший офицер, – вот рванули мы в направлении Владивостока дабы поддержать Николая Ивановича, чтобы его крейсера без помех дошли до Николаевска, обогнув Сахалин. А если так получится, что не будет Камимура за нами бегать, что тогда – идём преспокойно в залив Петра Великого? Получилось же у Николая Ивановича через страшную Цусиму эскадрой пройти, неужели мы одинокой серой мышкой через Татарский пролив не проскочим?

– Не пойму к чему вы клоните, Александр Александрович, – Миклуха озадаченно посмотрел на Мусатова.

– Допустим, проскочили мы во Владивосток, с боем, без боя, не суть. Но тут у меня вопрос к вам, Владимир Николаевич, как к без пяти минут адмиралу. Поясните, где наш «Ушаков» нужнее, – во Владивостоке или в Николаевске?

– И снова я вас не понимаю, Александр Александрович. Николаевск есть временная стоянка части флота, перегонять корабли всё равно придётся, не зимовать же нам, вмерзая в амурские волны.

– Я о другом, Владимир Николаевич. Смотрите, нет в Николаевске «Ушакова», наверняка Небогатов уведёт крейсера, за тем и прорывается адмирал. И кто там, в устье Амура остаётся? Покалеченные «Наварин» и «Сисой», ну пускай «Николай» и «Апраксин» с «Сенявиным». Каковы командиры на этих броненосцах вы не хуже меня знаете, да если ещё Константин Константинович под их влияние попадёт…

– Эк вы завернули, – недовольно крякнул Миклуха, глянув на лоцмана. Но знаток отмелей и банок не обращал внимания на учёный спор офицеров, вглядываясь вперёд. Сигнальщики и спешно прикомандированные к ним остроглазые матросы высматривали как возможные мины по курсу броненосца, так и не началась ли суета на палубах японских миноносцев, не вываливают ли макаки в воду взрывоопасные «гостинцы»…

Офицеры «Ушакова», с нетерпением ждали окончания вероятно очень важного разговора командира и старшего офицера, чтобы предложить им шампанского. На броненосце все, от матроса до командира, люто завидовали «Мономаху», побывавшему в бою и утопившему два вражеских крейсера. К тому же командир «Мономаха» каперанг Попов, сразу же как корабли бросили якоря в Татарском проливе, побежал к Миклухе, которого считал сторонником наступательных действий, для совместного побуждения Клапье де Колонга к прорыву во Владивосток. Каждый свой визит Попов сопровождал громогласными рассуждениями, что его молодцы в блин раскатают «узкоглазую сволочь», как сделали это в бою 22 мая…

Когда же Миклуха провожал коллегу, тот каждый раз хвалился доставившими его на баркасе матросами: «Каковы орлы! Вы только взгляните, Владимир Николаевич, – все сплошь георгиевские кавалеры! Иных на моём крейсере нет! Они, они пустили на дно японского адмирала и „Кассаги“ с „Читосе“! Орлы! Гвардейцы! Герои!».

Патетические выступления Попова, после 22 мая находившегося в небольшом, но постоянном подпитии несказанно раздражали и самого Миклуху и прочих ушаковцев. Но как им, в бою не бывавшим, врага не топившим было осадить куражливого каперанга? Потому терпели и совсем по Лермонтову: «Боя ждали»…

И вот пришло время принимать решение – «ворочать» обратно в «амурскую лужу» или продолжать прорыв. После отсемафоренной для Клапье де Колонга телеграммы менять курс на обратный было неловко, да и команда не поймёт – вон мичманцы как шеи вытянули, наверняка вино к открытию приготовили. Перед боем бокал шампанского самое то. Да, старший офицер во многом прав – приди «Ушаков» во Владивосток, он тамошнюю эскадру особо не усилит. А если отвлечь Камимуру не получится, то и особой пользы их порыв и прорыв не принесёт. С одной стороны, конечно, – герои. Прорвались в главную базу. С другой, – оставили товарищей на мели, вернее на отмелях…

Да, дилемма. Интересно, как бы поступил брат Николай, лучший друг папуасов и один из лучших российских разведчиков, гениально спрятавшийся за маской чудака-этнографа и пацифиста…

– Владимир Николаевич, – прервал размышления командира Мусатов, – японские миноносцы прибавили скорость, кажется, уходят.