ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кошмары

— Проснитесь, леди Майя! Проснитесь!

Она проснулась от того, что чужие руки схватили ее за плечи и грубо встряхнули, а на груди полыхал раскаленный уголь. Сон был так ярок, что, в страхе открыв глаза, она не сразу поняла, где она и сколько ей лет. Кистрель жег ее кожу, и сила Истока текла сквозь Майю, могучая, пульсирующая, неудержимая, словно прилив.

Это Джон Тейт, поняла Майя, и он трясет ее за плечи. Его лицо было совсем близко.

— Уберите магию! — взмолился Джон.

Рядом стоял на коленях кишон — рука на рукояти кинжала, взгляд напряженный, как будто убийца готовился перерезать ей горло, чтобы оборвать колдовство.

Неудержимая сила и ярость Истока грохотала у нее в ушах. Мир покоился у нее в руках, и в тот миг она могла распахнуть руки и забрать в охапку все земли и королевства, как прачка сгребает груду высушенного белья.

— Уберите! Пожалуйста! — Джон смотрел бешеным взглядом, в котором благоговение мешалось со страхом, и в зеркале его зрачков она увидела собственные глаза, налитые светящимся серебром.

Она была обессилена, но не сразу смогла отпустить магию. Воющий ветер рвал ее волосы и плащ. Порожденный ею удар стихии, могучий шторм, не знал жалости и был все ближе.

«Хватит! — подумала Майя, задавив в себе страх. — Успокойся!»

Висящий на шее кистрель стал остывать. Мало-помалу ветер стих. Майя сконфуженно огляделась. Привязанные к упавшему дереву лошади в ужасе ржали, взбрыкивали и поднимались на дыбы.

Джон Тейт облегченно вздохнул, отпустил Майю и бросился успокаивать лошадей. Три имени: Мститель, Ручеек и Присли. Они не из отцовских конюшен ее детства. Этих лошадей добыл для них Финт Кольер. Майя часто заморгала, разгоняя сонный морок.

— Каждый раз все хуже, — негромко произнес кишон.

— Ты о чем? — спросила Майя, поплотнее закутываясь в плащ. Она знала: после этого выброса магии татуировка вырастет еще больше. Близок ли тот день, когда ее будет уже не спрятать?

— О кошмарах.

Не глядя на него, она принялась возиться с подолом темно-красного платья, стряхивая с него налипшую грязь.

— Что вам снится?

Она наконец посмотрела ему в глаза:

— Это тебя не касается, кишон.

Он покачал головой, но не отступил:

— Госпожа моя, на этот раз во сне вы вызвали настоящую бурю, которая распугала всю дичь вокруг. Лошади бились так, что едва не переломали себе шеи.

— Это ужасно, — сказала Майя сквозь сжатые зубы. — Но я не могу управлять своими снами. Это не в человеческих силах. Магию я усмирила, видишь? Джон Тейт сейчас успокоит лошадей, и все будет хорошо.

Кишон покачал головой.

— И все-таки вам становится хуже.

Волевым усилием Майя взяла себя в руки. Ей хотелось кричать, браниться, излить детские чувства, которые принес с собой сон. Но распускаться было нельзя. Она прижала ладонь ко рту, словно так могла удержать в себе слова, которые нельзя было выпускать наружу.

Она никогда не давала воли чувствам. Так было принято среди мастонов. И в ордене Дохту-Мондар — тоже. Она знала, что бывает с человеком, если он утрачивает контроль над своими прихотями, чувствами и желаниями — достаточно было взглянуть на отца. Она твердо решила, что такая судьба не для нее. Пусть жизнь бьет как может — Майя не вздрогнет. Пусть жалит — она не отступит. И все же в душе у нее таился бездонный колодец гнева и негодования, грозивших однажды вырваться наружу. Нет, она этого не допустит.

Майя закрыла глаза и постаралась совладать с бурлившими чувствами. Один дрожащий вздох, второй, дыхание выравнивается… Наставления канцлера Валравена были свежи в ее памяти. Она знала, какая опасность таится в ее собственной силе. По ее воле крысы и мыши могли броситься из окна башни на верную погибель; точно так же по ее воле мог умереть человек. Воистину, сила столь могучая должна быть уравновешена железным самоконтролем.

— Все будет в порядке, кишон, — уже тише сказала Майя и посмотрела ему в глаза спокойным открытым взглядом.

— А если станет еще хуже? — с нажимом спросил кишон.

— Тогда разбуди меня, как сейчас Джон Тейт, — ответила она. — Это просто плохие сны. Мне снится детство.

— Вы и сейчас ребенок, — упрямо фыркнул кишон.

— Мне восемнадцать, — напомнила она. — У меня есть кузины, которых выдали замуж в тринадцать — четырнадцать. Они были обручены с младенчества, как я когда-то. Я, правда, не замужем, но я все равно не ребенок.

— Но невинны как дитя? — произнес он со странным выражением лица. — Что ж, я сам разбужу вас в следующий раз. Котелком холодной воды.

Она покачала головой и подавила кашель. Кишон начал вставать, собираясь уйти, но Майя схватила его за руку. Убийца остановился и внимательно посмотрел на нее.

— Мне снится детство, — прошептала Майя. — Почему-то во снах ко мне приходят самые тяжкие воспоминания. Я не знаю, зачем Исток посылает их мне, но он ничего не делает зря. Ах, если бы мне снились те времена, когда мне не было еще девяти! О них я помню только хорошее.

Кишон кивнул.

— В девять ваш отец отрекся от вас.

— Честно говоря, — сказала, оглядевшись, Майя, — я Даже не помню, как заснула. Где мы?

— В развалинах. Мы нашли их после заката, — ответил кишон и встал.

Оглядевшись, она увидела проступающие сквозь рассветный туман камни и поняла, что они находятся в разрушенном аббатстве. Вокруг валялись расколотые на куски каменные колонны. Лужайки заросли сорняками, однако Майе показалось, что среди них она разглядела обугленное основание майского дерева, некогда стоявшего посреди зелени.

— Вы уснули еще в седле, — сказал кишон, наклонился, протянул Майе руку и помог встать. — Когда мы остановились, вы свернулись калачиком прямо на земле и закутались в плащ. Зато у нас с Джоном Тейтом был королевский пир. Мы и вам оставили, хоть еда уже давно остыла.

Майя покачала головой и покаянно улыбнулась:

— Ничего не помню. Вчера был такой длинный день, и я очень устала.

В животе у нее заурчало так громко, что услышал даже кишон. Майя рассмеялась:

— Если верить моему аппетиту, я и впрямь не ужинала.

Губы кишона тронула легкая улыбка.

— Утром я обошел окрестности и поискал плодовый сад. Помните, как мы нашли сад в затерянном аббатстве?

Нахлынули воспоминания. Присутствие кишона привычно не позволяло расслабиться.

— Мастонский сад, — с усилием улыбнулась Майя. — И плоды в нем были спелые. А здесь есть сад?

Кишон покачал головой:

— Здешние деревья почти не плодоносят. Дички, что с них взять.

— И яр-камней нет, — сказала Майя, подходя к уходящей ввысь каменной опоре. Девушка провела рукой по грубому камню, но, как ни прислушивалась, не смогла уловить ни единого зова на всем этом кладбище камня. — Нессийцы убрали яр-камни. Видишь царапины? Здесь было лицо, но его стесали.

— Зачем? — спросил кишон.

Майя не сводила взгляд с изрытой зубилом поверхности камня.

— Нессийцы так часто находили яр-камни, что в конце концов научились с ними управляться, — сказала она, непроизвольно коснувшись спрятанного на груди кистреля. — Но для того чтобы вырезать новые яр-камни или изготавливать собственные медальоны, нужны знания, которых у нессийцев не было. Они пытались подражать мастонам. Они вырезали в камнях лица. С виду было очень похоже.

Она уронила руку и пошла к Джону Тейту, который уже начал седлать лошадей, но обернулась и бросила последний взгляд на кишона.

— Они могли вырезать точное подобие яр-камня, но не обладали силой мастонов и не могли его оживить.

Кишон пошел следом за ней.

— А вы не мастон?

Майя покачала головой.

— Мне не позволено было учиться. Я знаю, я прошла бы испытания. Я могу разбудить яр-камень без кистреля, а на это способны немногие. Способность взывать к Истоку передается по наследству, а все мои предки были великими мастонами. Может быть… может быть, однажды и я стану мастоном.

Джон Тейт туго затянул подпругу.

— А, — пропыхтел он, услышав ее последние слова, — это вам надо в аббатство Тинтерн, что в Прай-Ри. Тамошний Альдермастон вас как пить дать примет. А станете мастоном — так и обойдетесь без побрякушек, — он поглядел на нее искоса. — А коняшки-то наши успокоились, можно седлать. Тут ведь как: можно по-правильному, а можно иначе. Вот Кольер, он знает, как надо, а я вам вот что скажу: ежели вот так вот устроить сбрую, — Джон даже закряхтел от усилия, — лошадке будет полегче. Вчера мы их гнали почем зря, так что сегодня пускай отдохнут. Пойдем пешком. А как будет нужда, так и погоним снова.

Майя подошла к Присли, похлопала ее по боку, ласково заговорила с лошадью.

— Ты проверил подковы? — спросила она. — Камушков нет?

— Это я завсегда, — строго кивнул Джон. — Ну как охромеет лошадка, и что с нее тогда проку? Нет там никаких камушков, и подковы что надо. У короля в конюшнях еще дюжина таких же, все как на подбор. Любит он хороших лошадей.

Майя сняла с седла торбу с овсом и принялась кормить лошадь. Себе она достала краюху хлеба. Присли залезла мордой в торбу и с удовольствием захрумкала. Майе захотелось угостить ее яблоком, но яблока не было.

— Я б и сам все сделал, моя госпожа, — смущенно улыбнулся Джон Тейт.

— У меня когда-то были лошади, — объяснила Майя. — Я всегда сама за ними ухаживала. И седлать правильно тоже умею, мастер Тейт.

— А топор кинуть правильно вы тоже умеете, моя госпожа?

Она оглянулась через плечо и сжала губы.

— Вижу, не умеете, — усмехнулся охотник. — То ли дело языки, танцы, верховая езда, соколиная охота, дипломатия да лютня или, может, клавесин.

— Лютня, клавесин и маленький орган, — поправила Майя. — И фехтование, пайзенийская школа.

Джон Тейт хрюкнул.

— О, так это вам прямая дорога к Кольеру. Он большой любитель пайзенийского фехтования — оттого и прозвище получил. Да только я любого фехтовальщика с тридцати шагов завалю своим топориком. Ей-же-ей, что вам тот клавесин? Учились бы лучше с топором!

Он ухмыльнулся и расхохотался.

— Пожалуй, вы правы, — согласилась Майя, с удовольствием глядя на его веселье. — Мое образование явно не завершено. Научите меня обращаться с топором.

Джон похлопал Ручейка по спине и стал быстро обтирать ему бока.

— Доседлаю вот, и тогда сколько угодно. Ну как придется бежать? Наготове надо быть. Вы пока топорики мои возьмите да ступайте к тому вон пню, где было майское дерево, а уж там я вам все покажу. Ну, тише, тише, забияка ты эдакий.

Майя подобрала два топора, лежавших рядом с Джоновым заплечным мешком, и понесла их через весь луг к обугленным остаткам майского дерева. Кишон с привычным хмурым и озабоченным видом оглядывал окрестности. Впрочем, за последние недели Майя стала иначе относиться к его суровой непреклонности и независимости. Пусть общаться с ним было куда тяжелей, чем с тем же Джоном Тейтом, но целеустремленность, умение выживать в любых обстоятельствах и даже опостылевшая готовность повсюду следовать за охраняемым вызывали у Майи уважение. Теперь защитников у нее было двое, и она была рада этому.

Подбежал Аргус. Майя присела на корточки и принялась играть с собакой. Пес вел себя как-то скованно, на подначки отзывался неохотно, и Майя не сразу поняла, что его испугала магия кистреля.

— Все хорошо, Аргус, — успокоила она пса. — Я тебе ничего не сделаю.

Аргус с фырканьем обнюхал траву у ее ног, а потом полез мордой ей в лицо. Она потрепала пса, как трепала когда-то в детстве собственных спаниелей и борзых. Когда-то у нее были лакеи, носившие ее герб и ливрею ее цветов — голубой с темно-зеленым, — лошади, служанки, советники, повара, соколы, луки и стрелы, оперенные, как то было принято в Прай-Ри. У нее было все, чего она только могла пожелать. Но отец отрекся от нее, и Майя потеряла все. Если бы после этого он отослал ее в далекий замок или отправил в аббатство, где она могла бы стать мастоном! Но он заставил ее остаться, и на ее глазах все, что было у нее отнято, перешло к дочерям леди Деорвин.

Аргус тяжело дышал, вывалив язык. Майя еще раз погладила его и позавидовала тому, как просто устроена жизнь Джона Тейта.

— Опять вы его балуете, — проворчал, подходя, Джон. — С собаками надо строго: раз погладил, на другой дай пинка.

— Что-то я не видела, чтоб вы его пинали, — вставая, лукаво заметила Майя.

В голосе Джона звучала улыбка:

Еще чего! Он мне жизнь спас. И не раз, если уж по правде. Кто ж это пинает такую собаку! Нет, это вы его пните разок-другой, чтобы не лез со своими нежностями. Пристал, как банный лист! Что, Аргус, думал, я не вижу? У, позорище!

Он бросил псу кусок вяленого мяса. Аргус поймал угощение, унес в сторону и принялся его жевать.

— С собакой оно как-то проще, чем с людьми, — признался Джон Тейт, снимая с пояса топорик. Подброшенный, топорик взлетел и лег рукоятью в подставленную ладонь. — Я люблю поговорить, а Аргус слушает.

— Вы нашли друг друга, — согласилась Майя.

Джон улыбнулся.

— А вы мне нравитесь, леди Майя. Не хнычете, ни скулите, а уж сколько мы прошли с тех пор, как из деревни удрали. Только во сне чудите.

Он сделал шаг вперед и метнул топор. Стремительно вращаясь, гопор полетел вперед и с глухим стуком вонзился в обугленное основание майского дерева.

— Коли бросаете правой рукой, сначала левой ногой шаг вперед. По первости встаньте в пяти шагах, больше незачем. Как научитесь точно бить в цель, отойдете подальше. Можете сразу оба бросать.

Джон метнул второй топор, и через мгновение он вонзился в дерево рядом с первым. Удовлетворенно ухмыляясь, Джон подошел к мишени и вытащил топоры.

На лету надо, чтоб топор два раза кувыркнулся. Встанете слишком близко — ударит топорищем. Оно, конечно, чтобы нос сломать, хватит и топорища, только вы ж, небось, захотите голову человеку развалить.

Джон вернулся туда, где стояла Майя.

— Еще раз глядите. Рука вот тут, — он поднял топор повыше. — Вес прикиньте. Я свои топоры точу через день, чтоб как в масло входили. От тупого топора что толку? А так можно даже меч отбить.

Он вскинул топор, парируя воображаемое оружие. Когда острие оказалось рядом с Майей, Джон замедлил движение.

— Всегда имейте при себе штуки три-четыре. И потом еще можно из трупа выдернуть и снова метнуть.

— Вы опасный человек, — сказала Майя. Сказанное им заставило ее заморгать, однако она не могла не признать, что таланты Джона ее впечатлили.

— Топор надо метать с умом. Кое-кто вам скажет, что тут все как с кинжалом, но уж это враки. С кинжалами пусть вам ваш головорез показывает. А у меня — лук и топор. Я любого завалю за тридцать шагов. Хватайся за меч, не хватайся, все едино ты покойничек.

— Разумно, — согласилась Майя.

— Вот, держите, как я показал.

Джон встал за спиной у Майи и развернул девушку лицом к пню, заставив принять стойку. Майя как наяву увидела танцующих вокруг майского дерева детей, ленты, которые плавно плыли по воздуху, лаская цветными кончиками темную древесину. Танцы, хлопки, смех и веселье. Еще немного — и она услышала бы рожки и лютни, что пели тогда, в четырнадцать, когда она впервые вышла танцевать у майского дерева. Они плясали вокруг шеста все вместе — благородные Семейства в ярких, отороченных мехом одеждах, слуги и простолюдины в нарядах попроще, но все одинаково веселые и самозабвенно счастливые.

Все, кроме нее. Внутренним оком она увидела себя, себя четырнадцатилетнюю. Она стояла в стороне, и ей отчаянно хотелось танцевать. Про себя она молила Исток — пусть хотя бы один из юношей, хоть самый распоследний мальчишка на посылках наберется духу и пригласит ее танцевать. Музыка гремела в памяти, все громче становились хлопки в ладоши, в освещенное факелами ночное небо летели веселые выкрики и смех, и поднимался сладкий запах медовых кушаний…

Леди Деорвин говорила правду. Прогневать короля не осмелился никто. Майю так и не пригласили на танец. Ни разу.

Майя взвесила в руке топор, и в следующую секунду он уже летел в цель. Лезвие глубоко вошло в пень.

— Хм, — ворчливо сказал Джон Тейт. — Ну-ка, еще пару раз. Силенок у вас, я гляжу, хватает.