Сердце – любопытная штука. Такая противоречивая. Ноет и от плохого, и от хорошего. Подскакивает от радости и падает от горя. Безумно колотится и от удовольствия, и от боли. Сейчас мое сердце билось ровно. Слишком ровно, пока я наблюдала за тем, как кровь капает в таз в одном ритме с моим дыханием. Наверное, я была в шоке. Это единственное разумное объяснение моего спокойствия.

Должно быть, доктор почувствовал на себе мой пристальный взгляд. Он глянул на меня и сразу вернулся к пациенту. Его пальцы были в крови – крови Томаса. Доктора звали Карсон, выглядел он на миллион лет.

Каждое его движение было размеренным и продуманным – превосходная черта для доктора, но как ужасно за ним наблюдать, когда двое дорогих мне людей нуждаются в немедленном внимании. Я хотела встряхнуть его, чтобы он поторапливался, но заставляла себя стоять смирно и вообще не шевелиться. Боялась того, что могу натворить, если начну двигаться.

Сначала он осмотрел дядю. Я не хотела думать, как разрывалась от того, что он сделал такой выбор. Он потрогал надрезы на предплечье Томаса, и его морщинистое лицо напряглось. Я сильнее сжала трость, словно могла этой хваткой раздавить собственное волнение.

Волнение было не единственной моей эмоцией. Чем больше я думала над тем, что кто-то пытался убить дядю, Томаса и, похоже, меня, тем сильнее разгоралось пламя у меня внутри. Гнев – это хорошо. Это значит, что мне еще есть за что сражаться. Я лелеяла его, умоляла выйти на поверхность, чтобы разжечь огонь, которым я превращу убийцу в пепел. Нет никаких гарантий, что дядя и Томас выживут.

Если Томас умрет…

Доктор раздраженно прочистил горло, словно не в первый раз пытался привлечь мое внимание. Я вырвалась из водоворота мыслей.

– Простите?

– Кровопускание – лучший способ удалить яд, – сказал он сердито. Как и побледневшие слуги, он, наверное, считал меня убийцей. Я же единственная не пострадала. – Но он слаб. Я больше не могу выпускать кровь, не причинив еще более серьезного вреда.

Он бросил грязную тряпку во второй тазик крови, добавил резко пахнущее средство для свертывания крови и поджег. Наверное, подозревал, что я вампир или кровожадный демон. Можно подумать, я стала бы пить отравленную кровь, даже будь это правдой.

– Он поправится? – спросила я, прогнав предательские мысли. – Я могу еще что-нибудь сделать?

Доктор внимательно изучил мое лицо. Я старалась спрятать свои ужасные мысли, смягчить гнев, чтобы его нельзя было принять за вину. Доктор прищурился.

– Если вы набожны, мисс Уодсворт, я предлагаю молиться. Это все, что вы можете сделать.

Больше он ничего не сказал и, закрыв свою сумку, вышел. Я не стала его провожать и не покинула своего места на краю кровати Томаса. Его кожа была землистой, я никогда не видела ее такой бледной и болезненно-желтой. Даже когда мы чуть не утонули в той водной ловушке под замком Бран, когда он промок насквозь и дрожал, он все время смотрел на меня с обычной лукавой полуулыбкой, а его кожа пылала и была полна жизни.

Томас Кресуэлл не может умереть. Если он умрет… Внутри меня всколыхнулась абсолютная и ужасающая тьма. Не знаю, кем я стану, если потеряю его. Но сам Сатана будет дрожать при моем приближении.

Грудь Томаса неровно вздымалась, веки трепетали, как чуть раньше у дяди. Я была благодарна за эти движения – только они указывали, что он еще не труп. Я ждала, что сломаюсь в этот самый момент, на этом месте. Я уже потеряла так много любимых людей; я боялась рухнуть под напором горя. Но чувствовала только ярость – раскаленную, алую ярость. Стремительный поток жара иссушал мое тело, я невольно сжимала кулаки. Если я узнаю, кто это сделал, я буду гнаться за ним на край света, и плевать на последствия.

Томас со стоном перекатился на бок. Я беспомощно стояла, словно мне опять двенадцать и я наблюдаю, как мамина жизнь угасает, пока не остается лишь призрак воспоминаний о ней. Я тогда молилась. Просила Господа пощадить ее, дать мне благословение, и я навсегда посвящу себя Ему. Я обещала все – все, что Он захочет в обмен на ее жизнь. Я даже отдала бы свою. Господь, не задумавшись, забрал мою маму. И я мало верила в то, что Он послушает меня сейчас.

Томас начал сильно дрожать, и я испугалась, что у него конвульсии. Я натянула на нем одеяло до подбородка, но он сразу сбросил его. Он что-то бормотал, слишком тихо и неразборчиво, чтобы можно было понять.

– Ш-ш-ш. – Я села рядом, стараясь погасить его припадок. – Томас, я здесь. Я с тобой.

Казалось, это только сильнее его растревожило. Он метался по кровати, судорожно дергая руками и ногами. Мышьяк действует на нервную систему, и я боялась, что яд достиг своей цели. Томас что-то шептал, снова и снова, его тело тряслось все сильнее с каждым выдохом.

– Томас… пожалуйста, не волнуйся. Все, что ты хочешь сказать, может подождать.

Он закашлялся, по нему опять прокатилась дрожь.

– Р-роза… р-роза.

Я прижала его руку к своему сердцу, надеясь, что он не почувствует, как оно разрывается. Его кожа была липкой и холодной, как лед.

– Я здесь.

– О-отель.

– Мы на Гранд-стрит, – ласково сказала я. – В доме, который нам и дяде предоставила бабушка. Он большой и показался тебе сказочным. Помнишь? Из тех сказок, где ведьмы варят зелья для непослушных детей.

Томас силился что-то сказать, губы шевелились, но голос больше ему не повиновался. Я начала молиться. Несколько торопливых слов Богу, в существовании которого я не была уверена.

– Господь, прошу. Умоляю, не забирай его у меня. Исцели его. А если Ты не можешь, то дай мне способность вылечить его самой. Пожалуйста, пожалуйста, не дай нашей истории так закончиться.

Молитву оборвал стук в дверь.

– Входите.

Горничная с подносом.

– Бульон, мисс. Доктор сказал, что нужно попробовать дать им обоим.

У меня поднялись волоски на шее. Это та же девушка, что приносила нам чай с пирожными. Я не доверяю никому, пока не узнаю, кто отравил моих близких.

– Вы сами его варили?

– Нет, мисс. – Она резко покачала головой. – Кухарка. Она приготовила вам легкий ужин… Подумала, что вам не захочется плотной еды.

– Вы пробовали бульон?

– Конечно нет, мисс. Кухарка такое не позволяет.

Я сделала глубокий вдох. Темная и злобная часть моей души желала видеть, как кухарка пробует бульон, доказывая, что это не она подсыпала нам в чай мышьяк. Я заставила себя прогнать эти мысли и нацепить улыбку. Жестом я велела горничной подать мне поднос.

– Я сама их покормлю.

С немного смущенным видом она кивнула и ушла за вторым подносом для дяди. Рядом застонал Томас. Я поставила поднос себе на колени, открыла крышку и погрузила ложку в прозрачный ароматный бульон. На поверхности невинно плавала накрошенная зелень.

Я поднесла ложку к лицу и понюхала, хотя это было бесполезно: мышьяк не имеет запаха и вкуса. Без колебаний я проглотила бульон. Убедившись, что съела достаточно, я отставила поднос и посмотрела на часы. Теперь надо подождать.

Через час я чувствовала себя так же хорошо, как и до бульона, поэтому осторожно подняла голову Томаса, повернув лицом вверх, и заставила его проглотить несколько ложек. Поцеловав его в лоб, я перешла к дяде. Его кожа выглядела чуть лучше, чем у Томаса, на лице появился румянец, указывающий на лихорадку. Я надеялась, что жар выжжет яд.

Я посидела у дяди еще немного, молча наблюдая за тем, как его метания прекращаются и он погружается в глубокий сон. Убедившись, что с ним все хорошо, я выскользнула из его комнаты и вернулась к Томасу.

Я приоткрыла дверь, надеясь на невозможное: что он очнулся. Глупая мечта. Более того, его кожа стала еще бледнее, словно яд жадно вытягивал жизнь из его тела.

– Эбигейль? – крикнула я в коридор, забыв о том, что в комнате Томаса есть колокольчик для слуг.

На лестнице раздались торопливые шаги горничной.

– Да, мисс?

– Нужны еще одеяла для Томаса и моего дяди, – сказала я. – И нельзя ли посильнее разжечь камины, чтобы прогреть их комнаты?

Она кивнула и побежала выполнять новые поручения. Решив этот вопрос, я вернулась к Томасу. Мысли в голове бурлили. Мне нужно составить список подозреваемых, у которых были причины нам навредить. Я осторожно уселась так, чтобы не задеть свою ногу и не потревожить Томаса, и прислонилась к изголовью кровати. Главный инспектор Хаббард не очень-то нас поддерживает. Он ясно дал понять, что не видит никакого толка в нашем расследовании, и хочет, чтобы мы молчали и наслаждались чудесами Белого города, как и миллионы других посетителей.

Хоть я и сомневалась, что он стал бы нас травить, его нельзя вычеркивать из списка.

Мистер Сигранд, мужчина, потерявший дочь и верящий в то, что по земле разгуливают демоны, может, и сумасшедший, но мне трудно представить, как он пробирается в наш дом и подсыпает отраву. Разве что он только притворяется безумным… Но я не могла предположить, чтобы он предпринял нечто настолько дьявольское и в процессе не привлек к себе внимания.

Ной. Мефистофель. Они помогали нам. Но это могли быть уловки, особенно со стороны хозяина цирка. Кроме того, нельзя забывать обитателей нашего временного пристанища. Я ничего не знала о них, их жизни и их знакомых. Очень возможно, что они желали нам зла по неведомым мне причинам. Может, они знали человека, за которым мы охотимся.

Я вздохнула. Почти все вертится вокруг нашего дела. По краям те, кто имеет хоть какое-то отношение, – они всегда подозреваемые. Но мне нужен тот, кто в центре. Если бы я только вычислила, кто является Джеком-потрошителем, я могла бы остановить его окончательно и раскрыть миру его грязные дела.

– Р-роза. – Томас заметался в очередном припадке. – Кубики.

У меня заныло в груди.

– Томас… Я не… Розовые кубики?..

У меня в голове щелкнули шестеренки, и головоломка медленно начала сходиться. Кубики. Сахарные кубики. Пропитанные экстрактом розы. А раньше Томас пробормотал «отель». Есть только одно место, где нам в ходе нашего расследования встретились сахарные кубики.

Не знаю, действительно ли это был отель, но муж Минни сдавал комнаты над аптекой. Тем самым местом, где продавали сахарные кубики с ароматом розы. Аптека на другой стороне улицы была уловкой со стороны мужа Минни. Мне вспомнилась пара встреч с ним. Он зашел, когда мы с Минни пили чай, и понял, что, пока я там, он успеет залезть к нам в дом и сжечь дневники Натаниэля. Он также был связан с Труди, поскольку знал ее через жену. Пробежавшая по спине дрожь подтвердила, что их аптека – то самое место, где живет дьявол.

А когда я познакомлю его с моими лезвиями, станет местом, где он умрет.

Томаса начало рвать, и я схватила ведро. Как только он закончил, я убрала у него со лба волосы и, нежно гладя его по голове, стала планировать убийство.