Несколько часов спустя мы с Томасом работали в привычном, мирном ритме. Сэр Исаак пытался помогать, несколько раз сбив лапой перья со стола. Я испепеляла его взглядом, а Томас заливался смехом. Но когда кот стащил любимую ручку Томаса, то оказался на подушке и принялся вылизываться как ни в чем не бывало.

Однако на этом вся веселость заканчивалась. От нашего материала для чтения внутренности завязывались узлами. Я с трудом заставляла себя узнавать эту тайную и жуткую сторону своего брата. Не один раз мне приходилось закрывать дневник и собираться с духом, прежде чем продолжить. Затея вышла масштабной: в наших руках оказалось больше сотни блокнотов, некоторые были заполнены мелким почерком от корки до корки, в других разрозненные мысли записывались вразнобой через несколько страниц. Почерк менялся в зависимости от настроения Натаниэля: чем более дикой и бредовой была идея, тем неразборчивей почерк.

Однако рисунки оставались до жути аккуратными. Брат всегда был перфекционистом. Начиная с тщательно напомаженных волос и заканчивая превосходно сшитыми костюмами. Несмотря на то, что он натворил, мне его не хватало.

Мой чай с розой и гибискусом так и стоял нетронутым, давно остыв и перестав распространять аромат. Теперь он походил на чашку с остывшей кровью. В памяти всплыли воспоминания о другом времени и месте. Натаниэль держал в своей лаборатории бутылку свернувшейся крови. И теперь я задумалась, была ли она животной или человеческой?

– Поверить не могу, что он проводил столько отвратительных экспериментов. – Я плотнее закуталась в плед из синели. – Вивисекция. – Меня чуть не вырвало на один из его рисунков с животным, с которого заживо содрали кожу. Брат не утаил ни одной подробности истязаний. – Не понимаю. Мой брат любил животных. Он плакал в подушку, если не удавалось спасти бездомного котенка. Как он мог совершить такое? Почему я раньше не заметила в нем этой злобы?

Томас вздохнул, не поднимая головы от своей книги.

– Потому что ты любила его. Объяснять странности в его поведении нормально. Любовь чудесна, но, как и в большинстве сил природы, в ней уживаются свет и тьма. Я считаю, что в некоторых случаях чем сильнее любовь, тем больше мы игнорируем то, что очевидно окружающим. Ты не видела признаков, потому что не могла. Дело не в твоей неспособности, а в самосохранении.

– Или отрицании, – фыркнула я.

– Возможно, – пожал плечами Томас. – Если бы ты приняла правду о брате, то была бы вынуждена столкнуться с собственной тьмой. Ты бы узнала, что твои нравственные нормы не определяются такими понятиями, как черное или белое, плохо или хорошо. Большинство людей избегают такой степени самокопания, которая заставляет осознать, что мы злодеи. Хотя бы отчасти. Но при этом в каждом из нас заложена способность быть героем. Мисс Уайтхолл может счесть меня злодеем за попытки разорвать помолвку, а ты за те же самые действия посчитала бы героем. На том или ином этапе мы все для кого-то герои, а для кого-то злодеи. Все дело в точке зрения. И это меняется так же часто, как фазы луны.

Весьма мрачное рассуждение. И мне не хотелось вникать в подробности.

– Вот. – Я подвинула к Томасу конверт со штампом «Лично в руки». – Дядя получил его утром. Дает веские основания предполагать, что Потрошитель совершил еще одно убийство двадцатого декабря.

Томас принялся читать протокол, а я вернулась к дневникам Натаниэля. По крайней мере попыталась.

– Повтори все, что сказал твой дядя. – По его ровному голосу я поняла, что внутри Томаса бушует буря. – Мне надо знать все подробности.

– Хорошо…

Я рассказала ему все, что смогла вспомнить, о смерти мисс Роуз Майлетт. Томас слушал внимательно, молча и совершенно бесстрастно, несмотря на стиснутые челюсти. Он вежливо поинтересовался, что дядя говорил о Блэкберне, а затем вновь погрузился в дневники с сосредоточенностью оголодавшей собаки, грызущей кость.

Он не произнес вслух, но я заметила на его лице тот же страх, что промелькнул у дяди. Роуз Майлетт могла оказаться завуалированным предупреждением насчет меня. Правда это или нет, но я отказываюсь отступать перед безумцем, который охотится на женщин.

Шло время, часы на каминной полке пробили десять. Я подняла руки над головой и потянулась сначала в одну сторону, потом в другую. Нынче я скрипела громче некоторых деревянных стульев.

– Не уверена, что здесь мы найдем что-то полезное, указывающее на личность Джека-потрошителя или его возможное местонахождение, – сказала я. – Пока что все это только расстраивает.

– Не так сильно, как возможность еще одного убийства Потрошителем.

Томас окинул меня взглядом, как будто хотел убедиться, что я, насупившись, все еще сижу рядом.

Пролетело еще полчаса. Я моргнула от удивления, обнаружив перед собой тарелку с кусочками торта и двумя вилками. Шоколадный с шоколадно-кофейной глазурью и малиновой начинкой. Рядом стоял стакан молока с воздушной пенкой.

Мне захотелось торта, пока я не вспомнила, что его должны были подать на нашу свадьбу. Кроме того, меня шокировала мысль о еде во время чтения таких ужасных вещей, но через некоторое время я сдалась и умяла два куска.

Томас улыбнулся.

– Приходишь в ужас от клоунов и пауков, но не от поедания шоколадного торта, по уши погрузившись в жуткие дневники. Уодсворт, воистину мы с тобой два сапога пара.

Я подняла уголок губ, но ответная реплика застыла на языке. Может, я и живу в его сердце, а он в моем, но мы больше не пара. По крайней мере, не в том смысле, в каком нам хотелось бы.

Улыбка Томаса тоже увяла, и он вернулся к работе. Беспечный момент сдуло, словно лист ветром. Я возобновила собственные изыскания, полностью сосредоточившись на поисках намека или подсказки, которые помогли бы определить местоположение настоящего Джека-потрошителя. Пока что Натаниэлю удавалось не называть имени своего кровожадного соратника.

Я обратилась к следующей страшной порции страниц с чертежами сложных механизмов, вживленных в ткани и органы. По спине пробежал холодок. Сердце с шестернями, легкие, сделанные из кожи какого-то животного. Остальные органы было сложнее определить, хотя один напоминал матку. Потом были руки, пугающе похожие на ту, с пароприводом, что я нашла у нас дома. Наброски Натаниэля чем-то напоминали эскизы Мефистофеля, который был необычайно талантливым инженером. В другой жизни они могли бы стать друзьями. Я с трудом подавила внезапно захлестнувшие меня эмоции.

Томас положил дневник на стол и склонил голову набок.

– Что такое?

Я сжала переносицу пальцами.

– Тебе не понравятся мои мысли.

– Напротив, я нахожу их весьма привлекательными. Особенно неподобающие.

Это по крайней мере вызвало у меня улыбку. Похоже, чтение про безумные эксперименты и подробности убийств – именно то тонизирующее средство, которое требовалось Томасу для бесстыдного флирта. Моя улыбка испарилась.

– Я думала об Эйдене.

– Мефисто? – Томас прищурился. – Что ж, ладно. Надеюсь, ты представляла его полностью одетым, в одной из его дурацких масок и безвкусных сюртуков. – Он улыбнулся, слишком уж искренне, и я приготовилась услышать, чем же вызван столь довольный вид. – Покрытым личинками тоже было бы забавно. Помнишь, когда такое произошло с князем Николае? Один из лучших моментов в моей жизни, правда. Клянусь, порой я вспоминаю выражение его лица, когда личинки высыпались на него из трупа, и у меня на весь день поднимается настроение. Вот, – он широко улыбнулся, – я вспомнил сейчас, и это великолепно.

– Серьезно? Я этого почти не помню, и не зря. – Я покачала головой. – К тому же, между прочим, у нас тут расследование полным ходом, а тебя все еще раздражают блестки Мефистофеля?

– Нет, – ощетинился Томас. – Меня раздражает, что я забыл свои и не мог щеголять в собственном карнавальном костюме. Кроме посредственных шуточек, ему больше нечем похвастаться. Наверное, к лучшему, что я не затмил его и в этом отношении.

Я закатила глаза, и Томас поднял руки. Прохвост развеял мое мрачное настроение и знал это. Может быть, у нас и получится эта дружба после свадьбы. Будет непросто, как и многое в этой жизни.

– Ладно, ладно, – уступил Томас. – И о чем же ты думала?

– Что они с Натаниэлем стали бы хорошими друзьями. – Я открыла дневник и вернулась к изучению мрачного материала. – Возможно, если бы брат встретил человека, которому тоже нравится создавать механизмы… может, он нашел бы своим умениям лучшее применение. Может, он до сих пор был бы жив. – Я провела пальцем по строчке. – Может быть, этих несчастных женщин не убили бы.

Не успела я моргнуть, как Томас вскочил со своего места. Он сел рядом и обнял меня за плечи.

– Уодсворт, не иди по этому пути. Он приведет только к разбитому сердцу. «Может быть», «наверное», «что, если», «если бы только» – все эти слова надо запретить. По крайней мере, объявить вне закона в нашем мире. – Он прижался губами к моему виску, неожиданно тепло и приятно. – Натаниэль сделал свой выбор. Каким бы из бесконечного множества путей он ни пошел, он всегда мог в итоге оказаться в той лаборатории, поворачивая тот выключатель. Те женщины, как бы жестоко это ни звучало, всегда подвергались бы опасности, обусловленной природой того, чем они вынуждены были заниматься, чтобы выжить. Если бы твой брат не убил их собственноручно, если бы в действительности тем ножом орудовал кто-то другой, их судьба все равно была предрешена. И как ни переставляй факты, этого не изменить.

– Ты правда в это веришь?

– Правда, – горячо кивнул Томас. – Ты говорила про выбор и ошибки. Натаниэль выбрал свой путь. Конечно, это оказалось фатальной ошибкой, но он имел полное право совершить ее. Какими бы дурными ни были его поступки.

– Да, но…

– Если это истинно для нас с тобой и любого, кто совершает ошибки, то верно и для твоего брата. И то, что масштаб его ошибок больше и ужаснее, не отменяет этого основополагающего факта. Если ты можешь простить себя и извлечь урок, то рассматривай все как есть. Ужасная ошибка – во многих смыслах, – которая закончилась трагедией для многих людей.

Что-то внутри начало отпускать, сначала медленно, потом быстрее. Чувство вины. Только когда оно ушло, я поняла, как крепко держалась за него. Чувство вины преследовало меня с тех пор, как умерла мама, и наступало на пятки после смерти брата. Я винила себя в их смерти. Я так свыклась с ним, что до ужаса боялась отпустить.

Позабыв про тайных невест и все причины, по которым мне следовало держаться подальше от Томаса, я прислонилась к нему, черпая силы в его твердости.

– Это трудно, – я сглотнула. – Избавиться.

– Тебе не нужно от них избавляться. – Томас успокаивающе погладил меня по руке. – Но ты должна научиться не идти на поводу у чувства вины и не корить себя. Если не научишься, оно высосет из тебя всю кровь, словно алчная пиявка.

– Знаю. Иногда я жалею, что не могу изменить прошлое. Хотя бы раз.

– О, пока это математически невозможно, но ты можешь изменить будущее. Взяв то, чему научилась вчера, и применив это сегодня, ты можешь построить лучшее завтра. – Томас наклонился ближе и улыбнулся мне в шею. – К слову о лучшем будущем. Я думал над решением нашей проблемы. По крайней мере…

– Отец будет здесь через час, – сказала вошедшая Дачиана вместо приветствия. Ее лицо раскраснелось. – Он приехал забрать тебя в Англию. Вместе… с мисс Уайтхолл.