Глава двадцатая
Каждый человек – частный случай общих закономерностей. Но ни один из нас не похож на другого: у каждого своя уникальная история, порожденная сочетанием личных свойств, влияющих на человека сил и того, как он воспринимает эти силы. Один видит в машине Бога, другой в Боге – всего лишь аргумент, а третий использует любые аргументы как орудия, то есть своего рода машины. При всей своей способности работать в согласии с другими, испытывать и вызывать сочувствие и сострадание, по сути человек остается одинок: никто из нас не знает точно, что чувствует другой. На высоте чувств человек приближается к потере сознания… сознания чего? Всего окружающего, но не себя.
В ночь, когда миру настал конец, люди оставались частными случаями: думали свои мысли, жили своей жизнью, не сомневались, что сегодняшний день – прямое продолжение вчерашнего, а завтра все будет так же, как сегодня… и в этом наконец-то ошибались.
В тот самый миг, когда Пол Сандерс встал с кушетки, подхватил на руки Шарлотту Данси и сказал себе: «Ну, сейчас или никогда!»…
Когда юный Гвидо шагал по предрассветному Риму и в теле его пела музыка, а резное чудо под мышкой нетерпеливо ждало прикосновения его освобожденного таланта; и ни один любовник, или скупец, или фанатик на земле не любил так свою возлюбленную, деньги или Господа, как Гвидо любил свою скрипку…
Когда братья Мбала и Нуйю, обращенный неверующий и раскаявшийся вор, повернулись навстречу новому дню, навстречу заре веры и изобильного ямса…
Когда пятилетний Генри спал и беззвучно плакал во сне, окруженный улыбчивыми палачами, и нигде в целом свете не видел себе спасения…
Когда на прикроватной тумбочке Бумазеи Кармайкл зазвонил предрассветный будильник, и Бумазея принялась стягивать свою практичную хлопчатобумажную ночную рубашку, чтобы принять душ…
Когда Шерон Бревикс открыла глаза навстречу рассвету – второму своему дню в глуши, без крова и без пищи…
В тот же самый миг все эти люди, частные случаи родовой жизни человечества, каждый со своими уникальными чувствами, желаниями, воспоминаниями, слились в единое двух-с-половиной-миллиардноголовое существо, и каждый из них два с половиной миллиарда раз повторился в каждом из своих собратьев.