– Так че те надо-то?

Медуза объяснила, что ей нужно – медленно, раздельно, предельно внятно, с подспудным изумлением существа, растолковывающего простейшие и очевиднейшие вещи. Замерла в ожидании ответа. Ответа не было.

Короткий всплеск изумления – и снова Медуза повторила свой вопрос.

И снова Гарлик ничего не понял.

Впрочем, и мало кто понял бы на его месте. Многие ли представители человечества когда-нибудь задумывались о природе коллективного разума – о том, каково иметь подобный разум, и, более того, совершенно не догадываться, что существуют какие-то иные типы сознания?

Ибо за все эпохи своего бытия, на всем известном ей необозримом космическом пространстве Медуза не сталкивалась с разумом иначе как с групповым явлением. Почти бесконечные вариации свойств разума, его качеств, его способностей были ей знакомы – но никогда на ее памяти все эти способности и опыт не являлись достоянием отдельных существ; понятия «разум» и «группа» сплетались для нее столь тесно, что Медуза едва ли могла отделить их друг от друга. То, что какое-то единичное существо может мыслить без использования групповых механизмов, было для нее непостижимо; хоть Медуза и обладала почти что всеведением, но такое ей никогда доселе не встречалось. До сих пор, вступая в контакт с одним из представителей вида, она вступала в контакт и со всем видом.

Но сейчас она давила на Гарлика, останавливалась, ловя отклик, и давила снова под другим углом, так и этак – точь-в-точь как человек мог бы вертеть в руках и трясти шкатулку с секретом, пытаясь открыть или проникнуть внутрь. Человек стал бы надавливать то на один, то на другой ее участок, внимательно разглядывать в поисках щелок и трещинок, простукивать и проверять, где ему откликнется пустота – то же (с понятными поправками) делала и Медуза. И не только это: если использовать ту же аналогию, она откалывала от Гарлика щепочки для химического анализа, колола его иглами, проверяя плотность материала, просвечивала рентгеновскими лучами. И наконец применила последнюю пробу – назовем ее пробой под давлением, той процедурой, что у нас применяют к водопроводу или трубам отопления: пропускают сквозь них под огромным давлением мощный поток воздуха или воды и смотрят, не дадут ли трубы течь.

Сидя на полу в кузове брошенного грузовика, Гарлик рассеянно следил за прощупыванием, простукиванием, изучением и обсуждением собственного разума. Ничего особенного: кто-то, знающий больше Гарлика, трындел у него над ухом о чем-то непонятном. Как всегда.

Не было ни вспышки, ни звука, ни прикосновения – но происшедшее поразило одновременно все его органы чувств. На миг невыносимое давление наполнило его и тут же схлынуло, оставив его дрожащим и ослабевшим. Словно где-то включился генератор, пропустил через Гарлика мощный разряд тока – и этот ток сразу, в один миг, сделал с ним кучу всего странного, болезненного и совершенно непонятного.

Но для этого тока Гарлик был неподходящим проводником. Словно цельный участок в трубопроводе, словно разрыв в электрической цепи – не тот материал, не в том месте, на выходе, ровно ни к чему не подсоединенном.

Вообразите себе глубину недоумения, охватившего Медузу! За несказанные века не сталкивалась она с таким – с полной невозможностью добиться от разумного существа хоть какого-то ответа! Именно такое применение именно такой силы ни разу доселе ее не подводило: «разряд тока» должен был мгновенно достичь всех разумных существ на земле, соединив их сетью прочных, нерасторжимых связей с Гарликом, а через него и с самой Медузой. Именно так было всегда – всегда, без единого исключения. Так распространялось это существо. Не вело военных кампаний, не осаждало, не штурмовало, не завоевывало иные цивилизации – просто вступало с ними в контакт и в них просачивалось. В тех формах жизни, которые Медуза не могла контролировать, ее «споры» просто не работали. Но если они включались – Медуза вплывала следом. Каждый раз.

От метановых болот до каменистых безвоздушных пустынь, от солнца к солнцу, по просторам двух галактик и половины третьей полетели донесения, гипотезы, вычисления, рассуждения, экстраполяции. И эта стремительная умственная работа окрасилась оттенком, доселе неведомым Медузе – оттенком страха.

Провалившийся эксперимент с Гарликом показал: нашлась сила, способная ей сопротивляться. Стена, которую невозможно пробить. У Земли есть прочная защита; а защита – уже почти что оружие. Для Медузы – именно оружие, и очень опасное; ибо расширение и захват все новых существ были для нее тем же, чем для религии Божество, чем для отдельного живого существа – дыхание и сердцебиение. То, в чем невозможно усомниться, потеря чего означает смерть.

Земля вдруг стала для Медузы чем-то куда большим, чем еще одна травинка для пасущегося буйвола. Медуза должна была поглотить человечество – из принципа. Ради жизни. Для нее это вопрос чести и долга – если такие понятия применимы к Медузе.

И сделать это требовалось через Гарлика, ибо действие «споры» необратимо: слившись с ним, она не могла уже более слиться ни с каким другим человеком. Шансы встретить в то же время в том же месте другое человеческое существо были слишком ничтожны, чтобы ждать, а Земля находилась слишком далеко от ближайших владений Медузы, чтобы атаковать ее силой или хотя бы направить исследовательскую экспедицию. Для разума и рук (или когтей, или щупалец, или ложноножек, или мандибул) экспертов она была недоступна. Действовать оставалось только через Гарлика, манипулируя им при помощи передачи мыслей: ведь мысли не имеют физической субстанции и потому не подвластны законам физики. Быстрее, чем луч света преодолеет сотню ярдов, способны они пересечь галактику и вернуться обратно.

Пока Гарлик после силового удара беспомощно копошился на полу, пока ясное сознание (если это можно так назвать) к нему возвращалось, пока он со стоном поднимался на колени и сжимал руками гудящую голову – Медуза произвела разом тысячу мыслительных операций и еще десять тысяч запланировала. Из глубин туманности, из цивилизации, путешествующей от планеты к планете, пришла любопытная аналогия: ради защиты от плотных облаков космической пыли эти странники изобрели механизм, позволяющий их кораблям при вхождении в облако рассыпаться на сотни мелких обтекаемых частиц – а потом, когда опасность остается позади, частицы снова собираются в единый корабль. Может быть, так же поступает и человечество? Может быть, у него есть какой-то встроенный механизм, позволяющий при встрече с инопланетным разумом отбросить коллективность, как ящерица отбрасывает хвост, и распасться на два с половиной миллиарда отдельных индивидов вроде этого Гарлика?

Звучало вполне разумно. Откровенно говоря, это была единственная более или менее логичная гипотеза, так что Медуза приняла ее за истину.

Хорошо, но как отменить действие этого механизма и восстановить общий разум человечества? В том, что это необходимо, Медуза не сомневалась: это было единственное логичное решение. Объединить человечество (заново объединить, как думала она) – и дальше останется только его поглотить. Если поглощение напрямую через Гарлика не удается, значит, должен быть какой-то другой способ. Никогда еще Медузе не встречался коллективный разум, неуязвимый для вторжения.

– Еще раз так сделаешь – и я сдохну на хрен, ясно тебе? – тяжело дыша, хрипло проговорил Гарлик.

Холодно исследуя туман его рассудка, Медуза взвесила это утверждение. Звучит сомнительно. С другой стороны, на данный момент Гарлик бесконечно ценен. Теперь Медуза знает, что ему можно причинить боль; а организм, способный испытывать боль, можно к чему-то принудить. В то же время Гарлик может оказаться полезнее, если его не принуждать, а подкупить.

Чтобы склонить организм к сотрудничеству, нужно узнать, чего он хочет, дать ему малую дозу этого и пообещать больше. Так что Медуза спросила Гарлика, чего он хочет.

– Отвали уже, а? – простонал Гарлик.

В ответ услышал нечто вроде твердого, жесткого «нет» – и с ним легкое дуновение той мучительной ударной силы, что Гарлик недавно испытал на себе. Он захныкал, а Медуза повторила свой вопрос.

– Чего хочу? – прошептал Гарлик.

Он не мог подобрать слов – но вместо слов были мысли, чувства, ощущения. Ненависть. Разбитые в кровь физиономии. Вкус хорошей выпивки. Сложенная одежда на берегу пруда, и женщина, что выходит из воды, увидев его, на миг замирает в удивлении, а потом улыбается и говорит: «Привет, красавчик!» Чего он хочет?.. Хочет идти прямо посреди улицы, и чтобы все от него шарахались, а бармены стояли бы в дверях своих заведений, сами протягивали ему выпивку, окликали и умоляли попробовать. Хочет идти по Саут-Мейн-стрит, где всякие шикарные клубы да рестораны, где отдыхают большие шишки с мягкими руками и жесткими глазами, из тех, кому ни разу в жизни не приходилось ложиться спать голодными, развлекаются там со своими чистенькими надушенными шмарами – так вот, хочет идти по улице, а они чтобы выстроились перед ним на тротуарах, и он будет им вспарывать брюхо и швырять кишки в лицо!..

Здесь Медуза предложила ему остановиться; однако остановить Гарлика удалось не сразу. В изложении своих желаний он оказался красноречив и неудержим. Многое от Медузы ускользнуло, но она уловила главное: бессильную злобу, нечто вроде беспомощных и яростных трепыханий ампутированной конечности. Этот Гарлик не может функционировать так, как должно, чувствует себя ограбленным, лишенным чего-то важного. И еще, разумеется, он безумен.

Уловив суть, Медуза начала сыпать обещаниями. Рисовала перед ним будущие награды – живо и в самых привлекательных для Гарлика подробностях. Ничего удивительного: она использовала образы, уже хранившиеся в его мозгу. Медуза завораживала Гарлика чудесными мечтами – и время от времени перемежала эти мечты легким уколом «электротока», просто чтобы напомнить о себе.

– Ага! – сказал наконец Гарлик. – Во, теперь понял. Надо узнать, как всех людей снова вместе собрать. Ладно, сделаю. А потом с ними со всеми поквитаюсь!

Так, хихикая и что-то бормоча себе под нос, Дэниел Гарлик вылез из кузова брошенного грузовика и отправился завоевывать мир.