Легенда. Михаил Чехов

Легенда… Как часто мы теперь разбрасываемся словами: легендарный эстрадный певец такой-то, певица такая-то – тоже живая легенда, актер-классик… А уж эпитет «великий», раздаваемый на каждом юбилее от 40 до 75, – просто расхожая монета. Этот идиотский стиль и манера возникли, как мне кажется, в последние 10 лет, и слова потеряли первоначальный смысл, попросту стерлись.

А воистину легендарный русский актер Михаил Чехов, родившийся в России в 1891 году и покинувший страну в 1928, в списке наших популярных «легенд» не значится.

Судьба его сложилась непросто. В возрасте 37 лет он покинул Россию и дожил на чужбине до 64-х. Скончался в Лос-Анджелесе в сентябре 1955 года и похоронен там же.

Стало быть, 27 лет работал в чужих странах, на чужих языках, что для театрального драматического актера, пусть и отмеченного гениальностью, в профессиональном смысле – трагично. Да, Чехов создал в Америке театральную школу. Да, он немного снимался в голливудском кино. Он написал книгу о нашем ремесле. Дружил с Рахманиновым и Шаляпиным. Может быть, даже был по-своему счастлив вдали от сталинщины, царившей в нашей стране и в нашем театре. Наверняка просто сохранил себе и своим близким жизнь. Легко предположить, что Чехова с его особыми взглядами, убеждениями и особенностями характера могла постичь участь Мейерхольда или талантливейшего актера Художественного театра Юрия Кольцова, загремевшего в Магадан на десятки лет. Так что я далек не то чтобы от осуждения (и тени нет!), но и от стопроцентной уверенности в правильности моих размышлений о профессиональной трагедии Михаила Александровича. Но сдается мне, что любимому актеру русских театралов первой трети нашего столетия, сыгравшему Хлестакова, Гамлета, Эрика XIV, Облеухова и т. д., актеру и режиссеру МХАТа второго, сподвижнику Станиславского и Вахтангова, было, мягко говоря, тесновато и душно работать в Риге, Берлине и даже в огромной Америке. Ему, Чехову, не светил ни Бродвей с его драматической сценой, ни судьба в Голливуде Марлен Дитрих, не говоря уже о Чарльзе Чаплине. А ведь Михаил Чехов, судя по тому, что передает о нем легенда, был актером и личностью, не уступающей никому из мною перечисленных в качестве примера. Иное дело – музыканты, балетные, даже большие писатели: Набоков, Бунин, Бродский. Драматический актер вне стихии родной речи, родного менталитета – личность, которой не может светить ничего хорошего. По себе знаю. И хотя Михаил Чехов – гений и легенда, полагаю, что и он не мог быть до конца удовлетворен своей профессиональной судьбой в «ихних Палестинах».

Когда я оказался в мае в Лос-Анджелесе, решил обязательно навестить могилу М. А. Чехова. Но это оказалось не так-то просто, гораздо сложнее, чем положить цветы к памятнику Станиславского на Новодевичьем в Москве. Кладбище мне указали. Мы с моим лос-анджелесским другом, кстати сказать, киноактером Ильюшей Баскиным («Москва на Гудзоне», «Самолет президента», «Полицейская академия» и др.) поехали туда. Это оказалось огромным и красивым, расположенным на зеленых холмах местом – приютом вечного покоя. Спросили в кладбищенской конторе: «Где Чехов похоронен?» После долгих объяснений и выяснений про Чехова, про меня, грешного, нам наконец назвали номер участка. И вот, представьте себе: зеленая огромная гора (холм), среди прочих кладбищенских холмов, ни одного возвышающегося надгробия (таковы правила данного кладбища), об указателях или опознавательных знаках я уже и не говорю. На холме-горе в зеленой травке сотни – тысячи одинаковых маленьких плит с надписями: имя-фамилия, родился тогда-то, скончался тогда-то. И вот пойди найди среди всего этого бронзовую плиточку Михаила Чехова. Однако каким-то чудом наткнулся! И даже сфотографировал. И вспомнил, как наш мхатовский педагог Борис Ильич Вершилов тогда, в самом начале 50-х, почти шепотом рассказывал нам – студентам об эмигранте Михаиле Чехове, который был гением сцены. Давным-давно Борис Ильич работал вместе с Мишей Чеховым и Вахтанговым. Он пересказывал нам их разговоры, споры об искусстве, шутки, розыгрыши. Он же, Борис Ильич, пришел в 55-м году в аудиторию, когда мы – четверокурсники (Таня Доронина, Володя Поболь, Олег Басилашвили, я и др.) репетировали в его спектакле «Идиот» по Достоевскому. Пришел грустный, пришибленный какой-то, с опрокинутым лицом и тихо сказал: «Не стало Миши Чехова»… Теперь, в мае 1999-го, на кладбище в Лос-Анджелесе я мог установить даже дату того запомнившегося дня моих юных лет – 30 сентября 1955 года.

Что и говорить, американский май этого года был для меня выдающимся, насыщенным впечатлениями маем. Вот так бы всю оставшуюся жизнь маяться. Да где там! Хорошего понемножку…

1999 г.

Дом, который построил Том

Я наслаждался только что купленной в Москве книгой всех интервью моего любимого Иосифа Бродского. Там и вычитал: «Нельзя войти в одну и ту же реку. И на тот же асфальт дважды не ступишь. Он с каждой новой волной автомобилей другой… На место преступления преступнику еще имеет смысл вернуться, но на место любви возвращаться бессмысленно. Там ничего не зарыто, кроме собаки».

Однако я все же поехал в вымечтанный Стратфорд…

Казалось бы, всего лишь гастроли нашей антрепризы по «воинским частям» русскоязычной Канады. Никого сегодня этим не удивишь. Да и для нас самих это уже не в новинку. За последние десять лет мы в пятый раз на американском континенте. Однако то, что случилось со мной в Канаде этой весной, что называется, перевернуло душу. И дело, конечно, не в том, что наши спектакли игрались с удовольствием и имели успех. Просто в мае этого года в Канаде я встретился со своей юностью. И тут необходимо отступление в благословенные пятидесятые, точнее, в 1957 год.

Мне было двадцать два. Я только что снялся в нашумевшей картине Михаила Ильича Ромма «Убийство на улице Данте» и сыграл на сцене театра Маяковского Гамлета в спектакле Николая Павловича Охлопкова. Веяло весной, которую вскоре назовут «хрущевской оттепелью», «железный занавес» слегка приподнялся, и началась пока еще робкая циркуляция идей и культурные обмены с Западом. В Москву приехала киноделегация из Италии с кинодивой Сильваной Пампанини. Незадолго до этого с невиданным успехом прошел ее фильм «Дайте мужа Анне Дзакео» (в нашем прокате «Утраченные грезы»). Однажды у меня в квартире на Пятницкой раздался телефонный звонок.

– Товарищ Козаков? С вами говорят из Министерства культуры. Вы, наверно, знаете о визите итальянских кинематографистов в Москву?

– Конечно.

– Так вот, предполагается ответный визит в Рим, и вы включены в состав делегации.

У меня чуть ноги не подкосились. Тогда, в пятидесятые, попасть в Рим, все равно что сейчас на Юпитер.

– Скажите, а вас Охлопков отпустит на десять дней?

– Конечно, я умолю его.

– Вот и отлично. Нам нужен окончательный ответ дня через три, не позднее, чтобы успеть с оформлением ваших документов. Вот вам номер телефона в министерстве. Через три дня ровно в десять утра ждем вашего звонка.

В назначенный день я накручивал телефонный диск до посинения указательного пальца. Занято, занято, занято… Глухо в течение часа! Наконец удалось. Женский голос:

– Вас слушают.

– Это Козаков, еле дозвонился. Охлопков разрешил, так что все в порядке. Что я должен делать?

– Простите, кто это говорит?

– Козаков. По поводу поездки в Италию. Михаил Козаков.

– Миша, что ли?

– Да.

– Привет, это Лиля Юдина.

– Какая Лиля?

– Юдина, из Малого театра. Это ты мне позвонил.

Лиля, я звоню в министерство целый час…

– И я дозваниваюсь целый час…

В общем, мы с Лилей пали жертвой розыгрыша актера и остроумца Никиты Подгорного и битый час названивали друг другу в надежде попасть в Италию…

(Никите я потом отомстил, как и положено, тоже розыгрышем: вызвал его телеграммой из Киева, где он был на гастролях с театром, на пробы к С. Ф. Бондарчуку на «Мосфильм». Пустяк, конечно, но приятно…)

Примерно через месяц на Пятницкой опять раздался телефонный звонок:

– Это Михаил Козаков? С вами говорят из Министерства культуры.

– Слушаю вас, «министерство», – сказал я тоном стреляного воробья.

– Речь идет о вашей поездке в Канаду на Шекспировский фестиваль…

– Значит так, «министерство», а не пойти ли вам… – напрягите фантазию, прибавьте сарказма, и вы сами закончите эту фразу. Я повесил трубку.

Звонок:

– Простите, это номер телефона Михаила Козакова?

– Да.

– Это из Министерства культуры по поводу Канады…

На сей раз это был не розыгрыш, и в августе 1957 года я, Михаил Иванович Царев (игравший в Малом театре роль Макбета) и переводчик Никита Санников вылетели в Канаду на Шекспировский фестиваль, который уже традиционно, пятый год подряд с мая по декабрь проходил в канадском Стратфорде.

Стратфорд. Озера с непугаными лебедями, зеленые лужайки, по которым белки скачут наперегонки с ребятней… Уютная, чистенькая глушь… Здесь хорошо доживать свой век, удалясь от дел, писать мемуары или забрасывать удочку и охотиться на зайцев.

Представьте себе маленький городок (в 57-м всего на 16 тысяч жителей) в кольце девственных лесов неподалеку от Торонто. Рай для пенсионеров! Но для тех, кто еще не достиг возраста созерцательного размышления, Стратфорд таил немалые проблемы. Его экономика держалась на механических мастерских по ремонту локомотивов. Когда в конце сороковых дизель вытеснил локомотив, стратфордское благополучие рухнуло в одночасье. Город находился на грани банкротства, и те, кто связывал с ним свою судьбу, задумались о перспективах. Проектов было немало, в том числе и амбициозных – например, открыть в Стратфорде международную хоккейную школу, но все упиралось в отсутствие денег. Думал о перспективах родного города и о своих собственных в нем и Том Паттерсон. Ему было уже под сорок, – не мальчик, но до возраста глубокомысленного созерцания предстояло еще прожить целую жизнь. За плечами Тома была война с Гитлером. Он служил в канадской авиации, успел повидать разрушенный Ковентри, добрался до Стратфорда-на-Эйвоне, где и узнал, что английский тезка его родного города знаменит на весь мир как родина великого Шекспира. Это и решило дело. Том предложил превратить свой родной Стратфорд в международный культурный центр северной части американского континента. Ход его рассуждений был гениально прост: английский Стратфорд-на-Эйвоне гремит по всему миру, а наш известен не всем даже в самой Канаде. А чем мы хуже?

Этот молодой энтузиаст и прекрасный авантюрист попросил у мэрии сто долларов для поездки в Нью-Йорк, где возмечтал встретиться с находившимся там на гастролях сэром Лоренсом Оливье для консультации, как наладить в канадской провинции Шекспировский театр по подобию английского! Мэр заметил нашему герою:

– Том, пожалуй, со ста долларами в Нью-Йорке ты многого не достигнешь. Я дам тебе сто двадцать пять.

Но и эта внушительная сумма не помогла: сэр Ларри был целиком поглощен собственными проектами, и провинциальный городок в Канаде его не заинтересовал. Тогда Том нашел актрису, которая в молодости выступала на лондонской сцене и была знакома с режиссером Тайроном Гатри. Они позвонили ему в Лондон, связь была плохая, но главное Гатри уловил.

– Когда вы хотите, чтобы я приехал? – спросил режиссер.

– Завтра! – последовал немедленный ответ.

– Значит, театр уже готов?

Тому повезло: он не успел ответить, связь прервалась. Когда через два месяца Тайрон Гатри впервые приехал в Стратфорд, он понял, что проект, о котором ему говорили по телефону, – полная авантюра, и если бы читал Ильфа и Петрова, то с полным правом мог бы назвать канадский Стратфорд Нью-Васюками. Но он не читал советскую классику, а главное – Гатри и сам был из породы авантюристов. Он поговорил с Томом, встретился с отцами города, и они поклялись, что театр будет! Гатри поверил и стал создавать художественную программу. Он привлек известного театрального художника и конструктора Таню Моисеевич к разработке проекта здания и уговорил величайшего английского актера Алека Гиннесса принять участие в первом же спектакле. Первый сезон играли под шатром шапито, но уже через два года Том, как и обещал, построил театр. И какой театр! На две тысячи зрителей! Точную копию елизаветинской сцены, ничем не уступающую прославленной сцене английского Стратфорда. Здесь играли Алек Гиннесс, Пол Скофилд, Кристофер Пламмер. Кроме шекспировских спектаклей давали симфонические концерты. Джаз представляли Дюк Эллингтон, Джерри Моллиган, трио Тедди Вильсона… Но откуда здесь появилась публика? Со всей Канады. Из Америки. На машинах. На поездах. На самолетах. Город ходил ходуном. В ночных кафе, клубах выступали многочисленные студенческие коллективы, клоуны оккупировали площади, это был фестиваль non-stop… А руководил им уже ставший всемирно известным гигант ирландец, работавший и с сэром Оливье, и с сэром Ричардсоном, а вскоре и сам ставший сэром, Тайрон Гатри.

Когда в 1957 году я познакомился с Томом Паттерсоном, и он представлял нас с Михаилом Ивановичем Царевым Тайрону Гатри, Майклу Лэдхему, поставившему в тот сезон «Гамлета» с Кристофером Пламмером, когда в этой удивительной компании мы в течение десяти дней проводили время, я, должен признаться, не до конца понимал, с кем мне посчастливилось общаться.

Я вернулся в Москву, по насмешливому, но точному выражению М. И. Царева, «угоревшим от Канады». Я готов был рассказывать всем и каждому об увиденном мною чуде и часто замечал, что люди слушают меня с недоверием. Но время шло, я вновь с головой окунулся в интереснейшую тогда московскую театральную жизнь, и даже мне стало казаться, что Стратфорд – это всего лишь прекрасный сон. Как вдруг у меня на Пятницкой раздался телефонный звонок! Это Том Паттерсон, проездом оказавшись в Москве, решил справиться о моих делах. Мы дома наварили картошки, напекли блинов, раздобыли в ресторане черной икры и, конечно, много-много «Столичной». Какой же это был вечер! «Даст Бог, свидимся», – вот и все, что мы могли сказать друг другу на прощание…

И вот спустя 43 года, попав в Канаду, я решил навестить городок, память о котором хранил почти полвека. Здесь, на Ниагаре, где мы с женой Аней и маленькими детьми Мишкой и Зойкой жили в номере с видом на фантастический водопад и глазам своим не верили, что все это происходит с нами на самом деле. Два часа пути на машине, и при подъезде к Стратфорду мое шестидесятипятилетнее сердце забилось от волнения и предчувствий. Каких? Бог ведает…

И вот театр. Фестиваль в разгаре. Полно народу, как и 43 года назад. Так же неподалеку в раковине играет студенческий оркестр. Так же на зеленых лужайках бегают дети, внуки тех детей…

Мы зашли в здание, я представился молодому менеджеру. Показал фото тех лет и со страхом спросил про старых знакомцев. Оказалось, Том Паттерсон жив! Ему уже 80, он, конечно же, приехал на фестиваль. Живет в пяти минутах езды в отеле «Альберт-Холл».

Когда мы вошли в холл отеля, то, увидев сухонького старичка, я сразу узнал в нем того Тома, а он тоже (я это понял мгновенно) увидел во мне того, из благословенных пятидесятых… Мы обнялись. Мы усердно и долго хлопали друг друга по спине, пытаясь скрыть охватившее нас волнение, не разнюниться вконец на глазах детей.

Том перенес операцию на горле и говорит только через аппарат, который приставляет под подбородком. Почти поет слова, чтобы было понятнее. Мы поехали к театру, сели на скамейку у озера с лебедями, и начались воспоминания и рассказы про пролетевшие года. Он прожил их здесь, работая для фестиваля, а недавно его именем назван еще один театр, построенный им всего восемь лет назад, – Театр Тома Паттерсона. И над входом установлен его бюст-барельеф. Вот такая жизнь…

Мы завезли Тома в отель, и он еще долго стоял в дверях и махал нам вслед. Как все-таки странно устроена жизнь. Всего десять дней в Канаде, потом пара-тройка дней в Москве, перерыв длиной в чью-то прожитую жизнь и встреча на таком накале эмоций? Со мной понятнее: он для меня – мои 23, кудрявая голова, первый выезд в мир, Гамлет на стратфордской сцене. А для него? Всего лишь эпизод в его насыщенной трудами жизни? Но я видел, чувствовал, что эта встреча для него тоже что-то значит…

Что и говорить, – на таких, как Том, если не земля держится, то уж Его Величество Театр без таких и дня не проживет. Искусство – дело романтиков и подвижников. Без них – это всего лишь шоу-бизнес. Тоже неплохо. Но не для нас.

Май 2000 г.

Стратфорд, Канада – Москва