Глава 23

Ощущать себя загнанной в угол мне не нравилось.

Еще никогда я не чувствовала настолько сильно давящее на меня отсутствие выбора.

Мне бы очень хотелось верить, что это чья-то дурная шутка, но, увы, – послание было очень конкретным и адресовалось оно именно мне. Инициалы на конверте четко говорили об этом.

Именно поэтому, покидая комнату, я забрала с собой конверт, но оставила Кроули саму записку – будто оправдание за собственную ложь.

Бежать пришлось в рясе, прихватив с собой в бауле из простыни то самое простое платье, если решу сменить одеяние. Я бы сделала это уже сейчас, но что-то подсказывало – оказавшаяся среди ночи на пустой дороге красивая молодая девушка может накликать на себя беду. То ли дело аббатиса – ее тронуть никто не посмеет.

Спустившись по самодельной веревке, я не очень удачно упала на землю, впопыхах запуталась в кустах терновника и даже оставила пару зацепок на рясе.

Еще сложнее пришлось, когда преодолевала забор, окружавший поместье, – перелезая через него, подвернула ногу. А дальше брела по незнакомым и темным улицам, попутно вычищая магией одежду и приводя ее в порядок.

Мне нужно было выбраться на королевский тракт и как можно скорее покинуть этот городок. Что-то подсказывало – не пройдет и часа, как меня станут искать люди обманутого лорда.

Еще сильнее ситуация осложнялась отсутствием денег. Продать среди ночи крест я бы не смогла, а значит, приходилось импровизировать.

Кое-как доковыляв на ноющей ноге до первого постоялого двора, из тех, что предпочитают обычные крестьяне, – где дешевый ночлег и крепкое пойло, я пошла внутрь просить помощи – никто ведь не откажет преподобной.

Можно сказать, мне повезло: хозяин как раз отъезжающего в сторону столицы на ярмарку обоза, перегонявший с десяток коней на продажу, милостиво согласился предоставить мне место в телеге с соломой.

Мужчина всячески смущался того, что повозка грязна, а преподобная чиста помыслами и одеждой, но я с мудрым и просветленным лицом благословила его на хорошую дорогу, перекрестила и хромой козочкой запрыгнула в телегу.

– Вам бы показаться доктору, преподобная, – заметил непорядок с моей ногой мужчина, которого звали Жерард.

– Обязательно, – с улыбкой отвечала я. – Как только прибудем в столицу. Сколько до нее езды?

– Дней пять медленным ходом, преподобная. Я стараюсь передвигаться ночами – так легче животным, – ответил мужчина. – Но если вы торопитесь, то завтра утром доедем до Мортела, и вы сможете поискать иного попутчика. Тогда и за двое суток управиться можно.

– Благодарю, – ответила я задумываясь.

Совет сменить попутчика звучал отлично: ведь чем быстрее я буду двигаться, тем больше шансов, что сумею настигнуть свою лжекопию, которая тоже направлялась в столицу.

Если верить разговорам за столом в доме Кроули, то самозванка вместе со своей компаньонкой обгоняла нас всего на пару дней, а значит, если я поспешу, то сумею их достать.

В мыслях даже возник сумасбродный, но все же план – продать крест, раздобыть деньги, оружие, лошадей – а дальше мчать на всех парах, пока не настигну двух мошенниц. А после отобрать силой свои документы назад.

Я никогда до этого не стреляла по людям, но сейчас всерьез подумывала о том, что, возможно, мне придется это сделать. Что-то подсказывало – возврат документов вряд ли будет делом добровольным.

За этими мыслями и при мерной дорожной тряске я и сама не заметила, как задремала.

– Просыпайтесь, преподобная! – позвали меня, и я вздрогнула, мгновенно просыпаясь. – Приехали!

От неожиданности спрыгнула с телеги на больную ногу и тут же едва сдержалась, чтобы не взвыть. Было очень больно.

– Черт, как же не вовремя, – все же вырвалось у меня, когда я попыталась наступить на ногу.

А у крестьянина глаза округлились: услышать такое от аббатисы!

– Вам помочь? – предложил он.

– Да, было бы неплохо, – отозвалась я, снова привалившись к телеге и озираясь по сторонам, где мы находимся. – Это уже Мортел?

– Да, его окраины, если точнее, постоялый двор, – ответил Жерард. – Хотите, я покликаю кого-нибудь, чтобы привели доктора?

Я поморщилась, даже если бы я очень этого хотела – платить мне было пока нечем. Сомнительно, что образованного мага-целителя устроили бы мои молитвы вместо денег.

– Просто помогите мне добраться до ближайшего стула, – попросила я.

В итоге крестьянин довел меня до хозяина постоялого двора – грузного, излишне серьезного мужчины, с которым пришлось отдельно договариваться.

Ушлый “жук” никак не хотел пускать меня в один из номеров, не получив оплату вперед. Пришлось трясти крестом, грозить, что подвергну его анафеме. Если он не верует слуге Господа, значит, и самому Господу тоже не верит. На хозяина оборачивались постояльцы и неодобрительно качали головами.

В итоге мне все же выделили одноместный номер на втором этаже, и пока я переводила дух после подъема по лестнице, хозяин заведения выжидательно стоял в полуметре и чего-то ожидал.

– Благословляю вас, – уже привычно провозгласила я, думая, что этого будет достаточно, по крайней мере, на время.

– Спасибо, конечно, госпожа, – отозвался “жук”. – Но я не приверженец вашей веры, у меня свой Бог. Я помог вам только из уважения к сану и вашему ордену, не более.

Я вскинула на него взгляд и прикусила язык. И как только я сразу не заметила восточные черты лица, чуть пухловатые губы, темные волосы – явный представитель Арабии во втором, а может быть, и третьем поколении.

– Простите, – отозвалась я. – Тогда что вы хотели?

– Узнать, когда вы все же соизволите оплатить номер? Денег, как я понимаю, у вас нет.

Я поджала губы. Вот же проницательный гаденыш. Вряд ли он видел меня насквозь, но суть все же уловил. Денег у меня не было.

– Отправьте кого-нибудь за ростовщиком-оценщиком в ломбард. Пусть явится ко мне, – попросила я. – А также за магом-целителем. После этого вы получите свои деньги, обещаю.

Немного посомневавшись, хозяин все же удалился, и мне оставалось верить, что он исполнит мою просьбу.

Время потекло медленно и мучительно. Сняв обувь, я рассмотрела травмированную ногу – чуть опухшую и покрасневшую.

– Лишь бы ничего серьезного, – поморщилась я, надеясь на лучшее и на то, что уже вечером продолжу свой путь.

Промедление казалось подобным смерти, но примерно через час в мои двери постучались:

– Войдите! – произнесла я, и в комнату заглянул сухонький худой старичок.

На его голове поблескивала идеально гладкая лысина, а на длинном носу красовалось золоченое пенсне.

– Доброго дня, преподобная, – поздоровался он. – Признаться, я был удивлен, когда узнал, что меня, ростовщика, представителя столь презренного верой дела, позвала сама преподобная.

– Обстоятельства так сложились, – кивнула я. – Присаживайтесь, господин…

Я вопросительно вскинула бровь.

– Салазар, – представился старик.

– Отлично, господин Салазар, – выдохнула я. – У меня есть что вам предложить.

Старик аккуратно запер за собой двери на щеколды и сел на единственный стул в номере, выжидательно гладя на меня.

– И что же это?

– Мой крест, – ответила я, протягивая жемчужные четки и распятие.

Глаза старика округлялись по мере приближения украшения к его лицу. Он, будто загипнотизированная кобра, застыл, а после рывком придвинул к крест к себе.

“Ростовщик не должен показывать интереса к товару, чтобы сбить цену”, – мелькнуло у меня в голове, но Салазар так жадно разглядывал четки и россыпь бриллиантов на кресте, что я даже неуютно поежилась.

– Преподобная, вы уверены, что хотите его продать? – с тихим придыханием спросил старик, рождая во мне чувство, что я чего-то не знаю об украшении.

– Уверена, – ответила я, не имея другого выбора. – А что, собственно, вас так смущает?

Салазар поднял на меня голову, блеснули стекла очков, и на его лице появилось подозрительно выражение:

– Можно ли поинтересоваться у преподобной, а законно ли к ней попал такой крест?

– Он мой! – припечатала я, не желая отступать от легенды ни на шаг. – Если не верите, взгляните на мои документы.

Я протянула старику бумаги, подтверждающие статус аббатисы.

– И я еще вернусь за крестом, – откровенно соврала я. – Выкуплю его обратно.

Ростовщик вцепился в бумаги, бледнея по мере их прочтения.

– Простите, – наконец выдохнул он, отдавая мне все обратно дрожащими руками. – Я не знал, что это вы, госпожа де Латисса. Теперь нет никаких сомнений, что крест его величества Клода Пятого подлинный. Невероятная историческая ценность! Я так много читал об этом утерянном украшении, но даже подумать не мог, что оно может быть до сих пор у его племянницы. И что сама Эрнеста де Латисса все еще жива. Подумать только…

Он говорил это все так торопливо, с таким необычайным восторгом в голосе, что я едва успевала улавливать мысль и даже не могла переспросить, все ли правильно поняла из его речи.

Но какая же я была дура!

Какая идиотка!

Теперь становилось понятно, где и когда я так глупо прокололась перед Кроули, выдав себя. Я не знала элементарных вещей о настоящей Эрнесте, которые, как оказалось, можно было выяснить у других людей, особенно если хорошенько копнуть.

Наверное, Винсента позабавили мои истории о “купеческой дочери”, особенно если он знал правду…

– Сколько вы дадите за украшение, господин Салазар? – собравшись с мыслями, спросила я.

– Вы ведь знаете его истинную цену, преподобная, – все еще переводя взгляд с меня на украшение и обратно, ответил старик. – Оно бесценно, но я… вы должны понять…

Он замялся, и впервые за весь разговор на лице ростовщика отразилась борьба между жаждой обладания таким сокровищем и природной жадностью.

– Тысячу золотом, – наконец, выдал он. – Больше никак.

Я сощурилась.

Не знай я подоплеки, то согласилась бы сразу, но теперь рискнула поторговаться.

– Три, – замахнулась я. – Крест бесценен.

– Тысяча двести, – покачал головой ростовщик. – Вы же сами сказали, аббатиса, у вас “обстоятельства”.

Я поджала губы. Это была моя ошибка – показать Салазару слабое место, и все же я рискнула.

– Отдайте крест обратно, – протянула я руку, не вставая с кровати. – Думаю, в городе найдутся еще представители вашей гильдии.

Кончик носа старика дернулся, будто у хитрой выхухоли, и на несколько мгновений он замер, просчитывая что-то в уме.

– Две тысячи, – все же сдался он. – Но это мое последнее слово, госпожа. Поверьте, больше в этом городе вам никто не даст.

Две тысячи золотом – это было очень много, больше, чем я могла бы себе представить. За эти деньги я сумею вылечить ногу, купить лошадь, оружие и даже нанять охрану, чтобы безопасно доехать до столицы.

И я согласилась.

– Хорошо, – тихо произнесла я. – Крест ваш…

Что-то внутри болезненно сжалось от того, как украшение сверкнуло в последний раз, а после исчезло в саквояже ростовщика. Зато мне в руки перекочевала увесистая пачка ассигнаций на полторы тысячи и еще пятьсот золотом – в звенящем мешочке с монетами.

– С вами приятно иметь дело, аббатиса, – радостно сообщил ростовщик. По его светящемуся лицу было видно, как мысленно он потирал ручки после выгодной сделки.

– С вами тоже, господин Салазар, – отозвалась я.

В этот момент в комнату вновь постучались, ростовщик удивленно посмотрел на меня.

– Вы еще кого-то ожидаете, госпожа?

– Да, доктора, – кивнула я, пытаясь чуть привстать с кровати и тут же садясь на нее обратно. – Если вам не сложно, господин Салазар, отоприте ему двери. Мне трудно передвигаться.

– Без проблем, – старик подошел к двери, отпер небольшой замочек, выглянул в образовавшуюся щель и тут же испуганно отскочил едва ли не на метр назад.

Дверь с треском распахнулась, вписываясь в соседнюю стену.

И я вскрикнула от неожиданности.

На пороге стоял Кроули в запыленном дорожном костюме. Злой, как тысяча чертей, он смотрел на меня:

– Ну здравствуй, мать преподобная, – медленно произнес он, делая шаг в комнату. – Заставила же ты меня побегать.