Глава 6. Встреча с судьбой

Выполненный заказ положено обмывать, удача любит щедрых и умеющих ценить ее дары. Мастер Ларци, правда, на это обычно усмехался в коротенькую бородку и говорил, что удача любит умных и аккуратных. А чтобы выпить и поесть в хорошей компании, особые поводы не нужны, достаточно желания и немного денег в кармане. Впрочем, даже если карман именно сегодня пуст, какой хозяин траттории не нальет достойному синьору, нечаянно позабывшему кошелек дома? Особенно, если синьор давно знаком и может при случае оставить в траттории золотой скудо за бутылку лучшего арлезийского и достойную закуску.

Но именно сегодня Лучано сорить деньгами не собирался, как и пить в долг, разумеется. Напротив, кое-какой долг он этим вечером намеревался вернуть.

В траттории «Пьяная форель» было весело. В углу, сдвинув сразу три стола, гуляла компания наемных солдат, то ли вернувшихся из какого-то соседнего города, то ли собирающихся на дело. По Лучано, одетому как приличный мастеровой, они мазнули взглядом, но этим все и ограничилось, ни на стражника, ни на гулящего мальчишку он не был похож, а глаз и ушей господина дожа наемники напоказ не боялись. Напротив, когда Лучано шел мимо, они как раз отпускали соленые шуточки про новую любовницу и городскую казну, которых дож пользовал одинаково старательно, и сами же над этими шуточками ржали так, что стены тряслись.

В остальной части траттории сидело несколько мастеровых, завернувших поужинать после работы и пропустить по стаканчику граппо, два купца нудно торговались за партию шелка над кувшином белого вина, а в уголке у самого прилавка небогато одетый парнишка что-то рассказывал совсем юной и очень миленькой синьорине, влюбленно глядящей ему в глаза. На столе перед ними стояло блюдо с единственной жареной рыбкой, от которого парочка по очереди деликатно отламывала кусочки, явно стараясь, чтобы закуска продержалась подольше.

Лу стрельнул взглядом в купцов, которых до этого здесь не видел, потом в парочку, не замечающую ничего на свете, кроме друг друга. Облокотился на стойку, за которой почтенный Беппо протирал стаканы. Лениво уронил, надеясь, что не ошибся в расчетах, и Фелипе выбрал привычную тратторию, куда всегда ходил после дела:

– Доброго вечера, дядюшка. Меня никто не спрашивал?

– Кому ты нужен, мальчишка? – так же благодушно отозвался Беппо. – Можешь не сомневаться, если заглянет его светлость дож и спросит Лучано Счастливчика, мы ему дадим твой адрес.

– Вот еще, – фыркнул Лучано, поддерживая шутку. – Нужен мне этот противный старикашка! Но если заглянет его новая девица и захочет поменять их светлость на горячего парня в три раза младше, вы уж сделайте милость, пошлите за мной. Так и быть, уделю ей время!

– Язык без костей, – ухмыльнулся Беппо. – Кстати, там, в задней комнате, дружки твои сидят. Один точно дружок, а второго я раньше здесь не видел. Гуляют. Заказали говяжьи ножки, томленые в вине с вендийскими специями, вертел жареных колбасок и кувшин сангретты для начала. А второй велел подать бутылку амарильи. Да важный, что ты-ы-ы! Случайно, не любимый сынок дожа к нам пожаловал? Нос уж так дерет…

– Гусь, вон, тоже клюв к небу тянул, – усмехнулся Лучано. – Да попал к вам, дядюшка, на вертел. Амарилью, говорите, пьет? Нет, я лучше тоже сангретту. Подайте к ним на стол еще кувшинчик и закуски какой-нибудь.

– Мне вчера свежих морских гадов привезли, – лукаво улыбнулся дядюшка, знающий вкусы всех постоянных посетителей. – Я их на ночь в холодном оливковом масле с уксусом замочил, а сегодня обжарил, и вон, в печи доходят. А соус… м-м-м-м! Сливки, маринованный лучок, арлезийский розовый перец и сырная корочка сверху!

– Мерзавец вы, дядюшка! – томно вздохнул Лучано, прикладывая ладонь к груди. – У меня аж сердце замерло! Такое рассказывать бедному голодному мне! Несите своих гадов, да блюдо побольше! И лимончиков! И сыра!

– Ты меня еще поучи, мальчишка! – расплылся Беппо в улыбке еще шире. – Уж накрою стол, будешь доволен. А теперь брысь, кошак наглый.

– Мя-я-яу! – весело отозвался Лучано и пошел мимо стойки в заднюю комнату, но вдруг передумал и вернулся.

Покопавшись в кошельке, хлопнул перед Беппо на стойку монету в пять серебряных скудо и указал взглядом на парочку, оставшуюся позади. Улыбнулся и попросил:

– Подайте детишкам чего-нибудь более… подходящего к случаю. Сладкого вина, пирога, ну и колбасок, что ли… Скажите, неизвестный синьор угощает их за свою удачу!

– Да уж соображу, чем накормить, – одобрительно кивнул дядюшка, ловко сгребая тяжелый серебряный кругляш, за который та же компания наемников, к примеру, могла бы гулять весь вечер.

Впрочем, оба понимали, что Лучано платит не только за все, что ему вздумается съесть или выпить, но и за отношение хозяина. Семья Беппо держала «Пьяную форель» уже несколько поколений, и трактирщик отлично знал, кому, что и когда можно и даже нужно сказать, а когда следует прикинуться глухим, как один из его начищенных до блеска котлов. Потому и обслуживал некоторых клиентов сам, а не посылал дочерей, обычно снующих по залу с подносами.

Насвистывая недавно услышанный в театральном балагане мотивчик, Лучано прошел в заднюю комнату и с порога широко улыбнулся, провозгласив:

– А не скучно ли вам только вдвоем, почтенные синьоры? Позволите присоединиться?

– Фортунато! – искренне обрадовался Фелипе, поднимаясь ему навстречу. – Вот это славно! Садись, ты как раз вовремя! Что будешь пить?

– Сангретту сейчас принесут, – отозвался Лучано, опускаясь на свободный стул напротив Фелипе так, что Витторио остался по левую руку.

Сесть спиной к двери ни один Шип себе не позволил бы даже смертельно пьяным, и то, что за небольшим столиком больше не было мест, пришлось очень кстати.

Он окинул накрытый стол быстрым взглядом. Рубленая говяжья голяшка, несколько часов томившаяся в печи под винным соусом, все еще исходила густым пряным запахом, ее принесли совсем недавно. На вертеле тоже было вдоволь колбасок, а из кувшина сангретты убавился всего стакан, да и тот Фелипе отпил на треть. Зато бутылка апельсиновой амарильи, выпивки дорогой и вкусной, но коварно крепкой, опустела наполовину, а на щеках Витторио уже цвел румянец.

Наверное, и Лучано он потому кивнул приветливо, но очень уж снисходительно. Это младшему мастеру-то! Видимо, решил, что с тем, кто получил эту должность в кровати, можно не церемониться.

«Идиотто, – вздохнул про себя Лучано, принимая от Фелипе чистый стакан, куда старый приятель щедро плеснул из кувшина. – Ну как есть идиотто. Кстати, следует поговорить с мастером Ларци. Нехороший признак, если рядовые Шипы в такое легко верят. Возможно, в западной части Верокьи, откуда прислали Витторио, так и бывает? Ну, или им просто надоела его глупость, вот и избавились…»

– За вашу удачу, синьоры! – поднял он стакан, и Фелипе с Витторио потянулись своими.

Тонкое стекло мелодично звякнуло, и Лучано пригубил сангретту, не глотая, а сначала определяя состав по привычке, намертво вбитой мастером Ларци.

Белое вино, не арлезийское, местное, но весьма неплохое. Апельсиновый сок, вон и в кувшине дольки. Мята. Мед… липовый. Имбирь. Мускатный орех – совсем немного, и это правильно, а то забил бы остальное. Ну, Беппо свое дело знает.

Делая вид, что смакует, он покатал сангретту на языке и, убедившись, что больше там ничего нет, проглотил. Отпил еще немного, наслаждаясь пряным свежим вкусом.

– А вот и твои гады, мальчишка! – возвестил Беппо, появляясь на пороге с большим блюдом.

Поставив его на стол, он снял крышку, и аромат запеченной в сливочно-сырном соусе смеси поплыл по комнате. Беппо бережно приподнял с одного края золотистую корочку, показывая товар лицом, и взору голодного Лучано предстала смесь крошечных осьминожек и кальмарчиков, маленьких, не больше мизинца, рыбок, тугих комочков мидий и чего-то еще, не опознаваемого, но выглядящего так, что рот мгновенно наполнился слюной.

– А нам почему не предложили? – возмутился Витторио. – Даже не сказали, что есть! Я же спрашивал самое вкусное!

– Прошу прощения, синьор, – сухо отозвался Беппо. – Вы спрашивали самое дорогое. Но это было заказано заранее.

И кивнул на Лучано, который ответил невинной примирительной улыбкой, но про себя язвительно усмехнулся. Морские гады, которых везут с побережья свежими в особых бочках, заклятых артефакторами, как ни крути, будут подороже говядины, пусть и томленной с дорогими специями. Но Витторио очень уж не приглянулся старому Беппо, а у того взгляд на людей наметан.

– Ладно, – хмуро согласился Витторио. – Принесите тогда еще амарильи для моего… нового друга!

– Я только сангретту! – торопливо сказал Лучано, которому вовсе не хотелось, чтобы на столе появилась лишняя бутылка.

Очередь до нее то ли дойдет, то ли нет, а так Витторио свою точно допьет.

– Выпивка для девочек, – заухмылялся Витторио, разваливаясь на стуле. – И что вы ее так любите? Настоящие мужики пьют лишь то, что горит, если поджечь. Эй, трактирщик, у тебя амарилья горит, надеюсь?

– У меня давно все горит и полыхает, великолепный синьор, – язвительно откликнулся Беппо уже из-за двери. – А если сомневаетесь в амарилье, могу ее в печь сунуть. Только ради вас!

– Наглец, – проворчал Витторио, принимаясь кромсать свой край запеченных морских гадов, а Фелипе бросил на Лучано виноватый взгляд. – Местная прислуга забыла свое место, а вы им это позволяете.

– Ну что поделать, – невозмутимо и очень вежливо сказал Лучано. – Распустились, вы правы. Мы давно ждали кого-нибудь, кто наведет порядок.

Фелипе чуть не подавился своей легкой, да еще и разбавленной сангреттой, а идиотто снова ничего не понял. Переложил себе на тарелку увесистый кусок лакомства и щедро запил амарильей. Лучано прикинул, что при такой скорости Витто допьет бутылку меньше, чем за час. Можно заказать и вторую, не жалко, но тогда в дурне будет плескаться уже слишком много крепкой выпивки, и зелье может подействовать не сразу. А некоторые уроки должны быть наглядными.

– За ваш успех, синьоры! – снова поднял он стакан. – Даже не спрашиваю, как все прошло. Не сомневаюсь, что безупречно.

И поймал почти неуловимую, тенью мелькнувшую по некрасивому, но выразительному лицу Фелипе гримасу, а потом едва заметное напряжение в его ответной улыбке. Кажется, старый приятель был совсем не уверен насчет безупречности выполненного заказа. Плохо. Еще хуже, чем думал Лучано. Он даже заколебался, не поменять ли планы. Витторио можно просто оставить с ножом в спине по дороге домой в одном из темных переулков. Может, оказать Фелипе эту услугу?

– И правильно не сомневаешься, – самодовольно заявил Витторио, переходя с ним, младшим мастером, на ты. Не то что без разрешения, даже без намека на таковое! – Мы с Пиппо всем здесь покажем, как работать! Да, малыш?

Он хлопнул снова напрягшегося Фелипе по плечу и еще сильнее развалился на стуле, лениво ковыряя месиво на тарелке, в которое превратились морские гады и тушеная говядина.

Лучано снова отпил сангретты, съел кусочек сыра… Спрашивать о подробностях исполненного заказа, который не имеет к тебе отношения, прямо противоречит уставу гильдии. Он, конечно, мог бы. Именно как младший мастер. Но Фелипе и так ему потом все расскажет. Наедине.

– Конечно, покажете, – уронил он мягко.

Успокаивающе.

И добавил, отрезая себе кусок морских гадов, которых не могло испортить даже присутствие этого идиотто:

– Думаю, большая удача, что вы к нам присоединились, синьор Витторио. Мы давно ждали кого-то… подобного вам.

Фелипе поймал его любезную улыбку, возвел глаза к потолку и молча вздохнул, но ничего не сказал. Похоже, напарник ему мешал сильнее, чем камушек в обуви, иначе он бы постарался намекнуть, что Лучано становится особенно учтивым, когда злится.

– На западной стороне меня не ценили по достоинству, – с пьяной уже откровенностью заявил Витторио. – Ну, ничего, теперь все изменится. Еще один-два заказа, и я попрошу об экзамене на звание младшего мастера. Думаю, это не очень сложно, а?

Он ухмыльнулся, оглядывая Лучано, аккуратно разрезающего еду на тарелке.

– Не могу ничего сказать, – безмятежно отозвался Лучано, наконец определившись с решением. – Устав гильдии не позволяет раскрывать подробности.

– Да ладно? Даже другу?

Витторио наклонился к нему, старательно улыбаясь, в его дыхании слышался запах амарильи, и Лучано снова усмехнулся про себя, представив, как исказилось бы лицо этого ничтожества, узнай он правила экзамена. Вот уж кто его точно не пережил бы. Но как можно дожить в гильдии до взрослого возраста и остаться таким идиотто? Может, все-таки играет? Если это притворство, Витто гораздо опаснее, чем представляется. Маска глупца, хвастуна и пьяницы – вполне удачное прикрытие для многих умелых мастеров своего дела…

– Боюсь, мы еще недостаточно друзья, – сказал он, не прекращая держать улыбку. – Условия экзамена узнают в его день, иначе никак.

– А правда, что его переживают не все? – допытывался Шип, глядя на него хмельными, но полными откровенного азарта и жадности глазами. – Я слышал, что не больше половины.

– Меньше, – бросил Лучано. – Примерно один из трех.

Фелипе уронил нож на тарелку, а когда Лучано глянул в его сторону, послал ему очень выразительный взгляд и быстро коснулся пальцем губ, словно стирая каплю соуса. Лучано опустил ресницы, показывая, что понял, и снова повернулся к Витторио. Да, все-таки глупец. Решил разузнать все, что может, а потом наверняка попытается вытянуть и остальное. Лестью, угрозами, подкупом… Даже забавно было бы посмотреть, до чего этот болван опустится. Впрочем, не забавно. Не дай Претемная, еще Фелипе втянет.

– А не попробовать ли мне тоже амарильи? – сказал он задумчиво. – Хочется чего-то покрепче.

Просиявший Витторио попытался плеснуть ему в стакан, но Лучано, очаровательно улыбнувшись, перехватил у него бутылку, пояснил:

– Вам далеко тянуться. Позвольте, я сам. И Фелипе выпьет вместе с нами…

Он налил себе примерно на два пальца жидкого золотого янтаря. Столько же плеснул в покорно подставленный стакан Фелипе. И быстро провел пальцем по открытому горлышку бутылки, стряхивая туда белую крупинку. Качнул бутылку, любуясь на просвет, как играет в стекле амарилья, похожая на расплавленное золото. И вернул бутылку, где оставалось совсем немного, Витторио.

– Ну, за дружбу? – улыбнулся так заманчиво и очаровательно, как только мог. – Синьор… Витто?

Мрачный Фелипе в пару глотков выпил свою порцию, даже не изображая радость. Витторио, напротив, просиял еще сильнее, высосал амарилью прямо из бутылки и согласился:

– За дружбу… Фортунато! Поверь, ты не пожалеешь! Вместе мы поднимемся… поднимемся…

– К самым вершинам, – любезно подсказал Лучано. – А упасть не боишься, Витто? Сверху падать больнее.

– Ха! – Витторио с удовольствием облизал блестящие от амарильи губы. – Другие поднимаются, чем я хуже? Ну, Фортунато! Не будь таким же надменным засранцем, как остальные мастера! Ты ведь можешь просто… намекнуть. Один ма-а-аленький намек, чего ждать на этом проклятом экзамене! Фелипе никому ничего не скажет, верно, Пиппо? – обернулся он к напарнику. – Ему ведь тоже хочется в младшие мастера. Когда-нибудь потом…

– Не хочется, – буркнул Фелипе. – И тебе не хотелось бы, будь ты поумнее.

Но Витторио не слушал его. Он снова наклонился к Лучано, который, улыбаясь, развел руками.

– Не могу, Витто, – с сожалением сказал он. – Не положено. Мне – рассказывать, а тебе – спрашивать.

– Эй, но мы же друзья! – пьяно возмутился Витторио. – Ты можешь мне как…кх…кх…

Он схватился за горло, закашлялся, торопливо хлебнул сангретты прямо из кувшина…

Фелипе дернулся, но Лучано посмотрел на него, и тот замер.

Витторио уже не кашлял, только беззвучно открывал рот, в точности, как пойманная рыба. Его глаза налились кровью от напряжения, щеки побагровели, но из горла не вылетало ни звука.

– Видишь ли, Витто, – ласково сказал Лучано, поймав дикий от смертельного ужаса взгляд Шипа. – Друзьями становятся немного иначе. А младшие мастера не рассказывают свои секреты каждому идиотто, которому захотелось наверх. А еще иногда полезнее молчать, чем говорить. В твоем случае – уж точно. Ты даже не представляешь, какой я сегодня добрый! Сам себе удивляюсь. Наверное, это от морских гадов. Но ты лучше не думай, что я буду таким добрым каждый раз, когда ты откроешь рот без позволения в моем присутствии. Или скажешь кому-нибудь непотребное про меня и моего мастера. Вообще лучше забудь, что ты умеешь говорить. Пока не поумнеешь! – едва заметно повысил он голос.

Витторио захрипел, схватился за горло, но воздуха ему как раз хватало, несмотря на испуг. А вот голосовые связки отказали полностью, растворенное в амарилье зелье подействовало безупречно.

Еще раз глянув на Лучано с безнадежным беспомощным ужасом, Витторио вскочил, сбил стул, споткнулся об него, едва не упав, но выпрямился и выбежал из комнаты. Через несколько мгновений в общем зале послышался голос Беппо, который желал «безмозглому сыну осла и портовой шлюхи сначала прозреть, а потом бегать по трактиру, полному почтенных синьоров…»

Фелипе, закрыв лицо ладонями, ржал с таким облегчением и удовольствием, что Лучано тоже хмыкнул, виновато развел руками и подтянул поближе сангретту.

– Надолго ты его? – отсмеявшись, сказал старый приятель.

– На месяц примерно, – усмехнулся Лучано. – Как раз успеет подумать, как ему повезло. Кстати, Пиппо, ты не думал сменить напарника? Этот уж совсем что-то…

– Безмозглый, – со вздохом согласился с трактирщиком Фелипе. – Но кто меня спрашивал?

– Я займусь, – уронил Лучано, и Фелипе благодарно склонил голову.

– Как здоровье мастера? – поинтересовался он почтительно. – И как у тебя дела?

– У мастера новая кошка, – улыбнулся Лучано, откидываясь на спинку стула и наконец-то начиная получать удовольствие от вечера. – Наглая такая, рыжая! Я вот все думаю, сколько он их заведет в конце концов? Дюжину? А со здоровьем у него как обычно…

– Благодарю, не дождетесь? – подсказал Фелипе, и они заржали уже вместе, впрочем, со всем уважением и любовью.

…Без Витторио и впрямь стало куда веселее. Сангретты хватило с лихвой, новую они заказывать не стали, зато еде отдали должное. Через пару часов благодушного трепа о городских новостях и делах в гильдии Лучано отодвинул опустевшую тарелку и с сожалением признал, что пора бы и честь знать. Мастер, конечно, ни слова не скажет, но все равно ведь проснется, услышав любые, пусть самые беззвучные шаги. А времени уже третий час ночи!

– Может, ко мне? – невинно предложил Фелипе. – Ну, чтобы мастера не будить.

– Извини, мне вставать рано, – помедлив пару мгновений, отозвался Лучано и понимающе улыбнулся на разочарованный вздох Фелипе.

– Эй, ну я же не мог не попытаться! – без всякой обиды рассмеялся тот. – Давай хоть провожу! А то обидит кто по дороге.

– Меня, такого красивого! – насмешливо подхватил Лучано. – А главное, маленького и беззащитного! Ладно, все равно до моста вместе идти.

Он с удовлетворением оглядел место пирушки и даже задумался, не завернуть ли, в самом деле, до утра к Фелипе.

Лет семь назад мастер решил, что ему следует узнать, как воспитывают других Шипов, и Лучано два года прожил в общих казармах. Самое отвратительное время в его жизни. Тренировки были не такими уж трудными, Ларци прекрасно его подготовил и телом, и душой, но Лучано отвык, чтобы с ним обращались, как с покорной бессловесной скотиной. Рядовым Шипам было запрещено иметь собственное имущество, выходить в город, встречаться с кем-то не из гильдии, пререкаться с наставниками, спать после рассвета, есть любую еду, кроме той, что выдают на кухне, разговаривать в казармах после отбоя…

Десятки запретов, порой жестоких и бессмысленных, направленных лишь на то, чтобы юные Шипы с вожделением мечтали об окончании учебы. Те, кто выживут, получат место в гильдии и задания. А значит, будет почти свобода. Деньги, еда и выпивка, женщины и мужчины, любые развлечения… Они шептались об этом в темной затихшей казарме, несмотря на строгие наказания, а еще истово ненавидели Лучано, у которого все это уже было и снова будет, как только мастер заберет его обратно.

Он быстро понял, что нужно проверять еду и одежду. Осматривать оружие и все, с чем соприкасается. Да, у него была отличная школа, но не только мастер Ларци понимал в ядах, любой Шип знал о них кое-что. Лучано за эти два года узнал и о многом другом. О толченом стекле в перчатках и обуви. Об иглах и лезвиях в самых неожиданных местах. О том, что подушку, измазанную дерьмом, придется отстирывать самому, а в уборную следует ходить, обязательно задержавшись в боковом коридоре и проверив, кто пойдет за тобой.

Наставники вскоре объяснили ему, понимающе усмехнувшись, что убивать не обязательно. Любой Шип гораздо больше смерти боится быть искалеченным. Если не добьют, признав непригодным, то переведут на работу в обслугу, будешь до конца жизни работать на конюшне или кухне за миску похлебки.

Лучано понял и следующему, кого поймал на горячем, сломал руку. Простым переломом, который может залечить любой хороший целитель, а целители у гильдии отличные. Но предупредил, что ему надоело. И если синьорам угодно развлекаться, он тоже примет участие. И что игры играми, но если его убьют или покалечат, уверены ли синьоры, что переживут неудовольствие мастера Ларци?

Это все-таки были уже не мальчишки, а почти готовые Шипы, и они задумались. Грандмастера гильдии добротой и милосердием никогда не славились, да и кому понравится, если юные идиотто сломают то, над чем работаешь много лет? А Лучано Фортунато был самым долгим и любимым экспериментом Ларци – это знали все.

Его оставили в покое. Кое-кто даже начал искать его расположения в надежде на будущее. Лучано это позволял, но с большой разборчивостью и ничего не обещая взамен. Фелипе же был одним из немногих исключений. Случалось, он предупреждал о ловушках, ничего не прося взамен и не стараясь набиться в друзья. Правда, украдкой бросал горячие взгляды, и когда воздержание стало совсем невмоготу, Лучано выбрал Фелипе, минуя всех, кто добивался его внимания. В казармах, куда не допускались женщины, наставники молчаливо позволяли юнцам время от времени успокоить кипящую кровь друг с другом, лишь бы все было тихо и никаких постоянных парочек.

Когда Лучано вернулся к мастеру Ларци, а его бывших однокашников посвятили в Шипы, они снова встретились. Фелипе ничего не просил, о старых заслугах не намекал, а главное, был совершенно не завистлив – редкое и драгоценное качество! И с ним было легко и спокойно… Настолько легко, что Лучано, которому теперь хватало развлечений, все равно соглашался иногда провести ночь со старым приятелем. Признанные красавцы, которые нравятся всем, редко щедры в любви, а Фелипе каждый раз наизнанку выворачивался, чтобы Лучано было хорошо – как же не ценить такое? Но сегодня… сегодня почему-то не хотелось.

Как обычно уловив его настроение, Фелипе замолчал. Они вышли через общий зал на улицу, темную и по-весеннему прохладную, ветерок доносил аромат близкой реки и цветущих апельсинов. Улица вела к Мосту Поцелуев, оттуда их дороги должны были разойтись. И Лучано подумал, что все-таки прав, отказавшись пойти к Фелипе. Да и вообще стоит с этим завязывать. Лучше бедняге ни на что не надеяться. Влюбленные Шипы подолгу не живут – примета такая.

Они свернули на мост, прошли по нему, освещенному аж двумя магическими фонарями – немалая роскошь для обычных кварталов, пусть и приличных. Внизу нежно журчала Ромеринья, и Лучано глянул с самой высокой точки моста на серебряную в лунном свете воду, ловящую блики фонарей. Завораживающая и почему-то печальная красота…

Ему не хотелось идти вперед. Он понял это, едва сделав следующий шаг. Отточенное чутье ныло про опасность. Но мост и улица за ним были пусты! Лучано покосился на Фелипе, у которого на поясе висел длинный нож, дозволенный ремесленнику, тронул рукоять своего.

– Что? – встрепенулся Фелипе, заметив.

– Нет, ничего, – пожал Лучано плечами.

Ладно, идти все равно придется. Если там засада, уйдут крышами или садами, квартал знаком обоим, как собственный карман.

Они дошли до конца моста, что скрывался в густой тени. Ступени словно сами стелились под ноги Лучано, обостренно ловящего все, что мог увидеть, услышать и почуять. Журчание и запах реки, колеблющиеся ночные тени, прохлада и вкус воздуха, запах вишни… Вишни?

Он сделал следующий шаг по совершенно пустым – да пустым же! – ступеням и едва не полетел вниз, обо что-то споткнувшись. Извернулся в воздухе, как кошка, мягко прыгнул, опустившись на ноги, выпрямился. Рядом и немного наверху ругнулся Фелипе, но не зло, а как-то растерянно. Опасности Шип явно не видел.

Лучано вгляделся в тень, что шевельнулась в углу ступеней, и чуть не рассмеялся. Он споткнулся о старую нищенку! Впрочем, разум тут же напомнил, что не все так просто, ему ли не знать, как опасны бывают бедные беззащитные старушки. Примерно как юные развратные мальчишки и девицы, почтенные ремесленники, благочестивые жрецы… Безопасных людей вообще не бывает, синьоры!

– Прошу прощения, госпожа, – все-таки учтиво сказал он, вглядываясь в кучу лохмотьев, увенчанную головой, похожей на старую щетку с растрепанной паклей. – Я вас не сильно задел?

Он покопался в карманах, испытывая смесь брезгливости и жалости. Старость и бедность не виноваты в отталкивающем виде, каждого может ожидать подобное. Ну, кроме Шипов.

Денег нашлось не так чтобы много, единственная крупная монета осталась в траттории, но Лучано все-таки наскреб пару серебрушек по полскудо и три медяка. Протянул их нищенке и чуть не вздрогнул, когда из лохмотьев высунулась рука, больше похожая на птичью лапу.

– Добрый юный синьор, – сказала нищенка на удивление чистым и мелодичным голосом. – И какой щедрый… Отдает бедной Минри свои последние деньги.

– Ну, уж точно не последние, – улыбнулся Лучано, высыпая монетки в темную маленькую ладонь. – Купите себе что-нибудь, почтенная госпожа, и не поминайте лихом.

– Разве можно? – усмехнулась нищенка, судя по голосу. – Поминать лихом такого учтивого юношу! Но раз ты мне заплатил, мальчик, давай погадаю. Я не попрошайка, даром денег не беру.

– Не соглашайся, – сердито зашептал подошедший Фелипе. – Посмотри, она то ли вендийка, то ли чинка, то ли вообще джунгарка… Ведьмовское племя! Еще накличет беду!

– На меня-то? – беззаботно усмехнулся Лучано. – Да брось!

Его вдруг снова охватило ощущение беззаботного пьяного веселья, совсем как недавно в траттории. И этот запах вишни… Откуда он все-таки? До спелой вишни еще далеко. Сладкий, теплый, ласковый…

Он протянул руку и вздрогнул, когда тонкий палец с острым коготком коснулся кожи. Хотел снасмешничать, что у старушки зрение куда лучше, чем у него, если может гадать в такой тени, но тут луна выползла из-за облачка, и Лучано увидел, что его ладонь исчерчена слабыми светящимися линиями…

Он хотел отнять руку, но старуха держала неожиданно цепко. Какой-то необычный страх потихоньку вползал в душу Лучано, не имеющий, однако, ничего общего с его обычными предчувствиями, часто спасавшими жизнь.

– Какая интересная рука, – так же чисто и звонко, как у девчонки, прозвучал голос гадалки. – Двойная судьба – редкость. Жаль… Очень жаль.

– Кого жаль? – насторожился Лучано, а Фелипе за его плечом недоверчиво фыркнул и вполголоса напомнил:

– Да они всегда несчастья предсказывают. А потом денег просят, чтобы отвести.

– Помолчи, мальчик, – остро глянула на него гадалка. – А то тебе бесплатно предскажу что-нибудь. Не обрадуешься.

Суеверный Фелипе смолк, а Лучано с удивляющим его самого равнодушием посмотрел на ладонь в руках гадалки. Линии и правда будто… двоились.

– Смотри, – провела старуха коготком по самой длинной. – Вот судьба, что была написана тебе на роду. Богатый дом, любящие родители… А нет, матери не вижу. Но отец в тебе души не чает, ты его главная радость и гордость. Вижу книги, лютню, сад. Породистых лошадей и собак, шелка и бархат. Вижу золотую дворянскую цепь, только герб… его не разглядеть…

«Ну еще бы, – остатками здравого рассудка фыркнул про себя Лучано. – Герб – это уже точно, по нему можно узнать… Да глупости это, Фелипе прав!»

– Глупости, говоришь? – усмехнулась старуха. – Смотри дальше. Вижу тебя высоко, по правую руку от короля. Ты бы многого добился на службе ему! Вижу женщин и мужчин, которые тебя любят. И кое-кого из них любишь ты. Вижу твоих детей, тоже радость и гордость семьи. Ты и твой отец…

– Хватит! – яростно прошептал почему-то Лучано, и в глазах у него на миг потемнело от злости. – Лгунья…

– Но я же не сказала, что все это будет, – чистым строгим голосом возразила гадалка. – Твоя судьба свернула с этой колеи, мальчик. Немного чужой трусости и подлости – будто камешек, попавший под колесо. Ты должен был родиться и расти в знатном доме, а оказался в ящике для брошенных младенцев у дверей храма. И твоя судьба свернула на иную колею, чужую. А вот, смотри, тебе было десять лет – и опять крутой поворот. Теперь к лучшему. Ведь так ты думаешь, да?

Лучано задохнулся. Она не могла этого знать! Говорят, некоторые маги могут читать разум, но это великие умельцы, и даже им нужны заклинания, волшебные перстни и много чего еще! Не могла нищая гадалка… С такими умениями она бы жила во дворце, а не сидела на ступенях моста ночью, поджидая… Поджидая?

– Твоя судьба ведет к смерти, мальчик, – услышал он тихий голос, молодой и очень печальный, будто шепнувший ему прямо в уши. – О нет, не сегодня. Но скоро, очень скоро. Возьми свои деньги обратно, малыш. Они тебе пригодятся. У вас ведь верят, что нужно рассчитаться с Перевозчиком? Ах нет, прости, с Провожатым… ну все равно, возьми.

И сухая старческая лапка сунула ему в ладонь холодную тяжесть серебра и меди, ничуть не согретую теплом чужого тела.

Лучано невольно сжал ладонь, и тут луна снова озарила их, на этот раз щедро, полным потоком. В лунном свете он увидел морщинистое лицо древней карги, но глаза у нее были полны лунного серебра, молодые, ясные и безумно красивые. И запах… снова вишня, а еще река, но не обычное веяние влажного сырого ветра от Ромериньи, а что-то иное, ледяное и светлое, острое, как удар клинка. Оно вошло в его сердце, и Лучано задохнулся от неведомой ранее тоски.

Старуха откачнулась, будто собираясь встать, и Лучано рывком обернулся к Фелипе.

– Деньги есть? – бросил он отчаянно. – Давай!

– Сколько? – растерянно спросил Фелипе, шаря по кошельку.

– Все! – выдохнул Лучано. – Все, что есть!

Глупая, глупая надежда. И старая сказка, что он когда-то прочел в книге из библиотеки мастера, тоже очень старой. Даже не сказка, а легенда о той, что говорит правду, но берет за это все, что ей могут дать. Она знала, что Лучано отдал ей последние деньги! И гадать предложила после этого! Но если он дал мало…

Он сгреб монеты из руки Фелипе, опустился на колени перед нищенкой, словно перед королевой. Да что там – с королевой он вряд ли был бы так почтителен! И проговорил, дрожа, словно весенний ветерок обернулся пронизывающим ледяным вихрем:

– Прошу вас, госпожа, окажите милость. Подскажите, как мне вернуть свою судьбу? Ну, или хоть свернуть из этой… колеи!

Монетки высыпались на колени старухи, не протянувшей ему руки. Лучано не считал, сколько там, но Фелипе явно вытряхнул все.

– Умный мальчик, – ласково и снова очень грустно сказала гадалка. – Почти угадал. Я не твоя госпожа, милый. И не мне менять твою судьбу. Судьба… она не любит прежних дорог. И почти никогда не возвращается на них. Чтобы это случилось, мир должен вздрогнуть и пойти по иному пути. Ты ведь не думаешь, что твоя судьба из тех, что меняет мир, м?

Это было так похоже на его собственный голос, насмешливый и уверенный, даже словечки и тон точно такие же. Лучано словно заглянул в зеркало, и ему стало жутко. Вот теперь – действительно жутко, будто он стоит на краю Бездны, и в спину ему дует ураган, вот-вот скинет, а вокруг ничего, кроме тьмы, холода и ледяной тоски…

– Но что-то я могу сделать? – упрямо выдавил он, и гадалка кивнула.

– Ты можешь умереть, мальчик, – сказала она бесстрастно. – Но смерть бывает разной. Когда твоя найдет тебя, ты можешь выбрать и умереть либо очень счастливым, либо несчастным. Но это единственный выбор, который тебе позволен.

– Разница-то какая? – зло бросил Лучано, приходя в себя. – Если все равно умирать!

– А это решать только тебе, – усмехнулась старуха и поднялась.

Лучано все-таки ждал, что учует зловоние от лохмотьев и старого тела, но его снова окатило невозможно сладким и пьянящим ароматом вишни и ледяной воды. Показалось, он даже чувствует ее вкус! И он потянулся вперед, сам не понимая, к чему тянется…

Тревожно вскрикнул Фелипе, и Лучано очнулся. Ступени перед ним оказались пусты! Никакого следа старухи, которой просто некуда было деться!

– Ф-ф-фортунато… – заикаясь, проговорил Фелипе. – А… где… эта?

– Баргот побрал, – огрызнулся Лучано, потом потер лицо ладонями и пришел в себя. Виновато спросил: – Пиппо, сколько у тебя там было? Я верну.

– Да иди ты, – растерянно отмахнулся Фелипе, глядя на пустые ступеньки. – Знаешь, слышал я о ночных марах, но чтоб они деньги брали?! И… Фортунато! Она это всерьез? Про смерть?!

В его голосе послышался ужас, и Лучано мгновенно все понял. Сделав шаг, он взял друга, насколько один Шип может назвать так другого, за ворот рубахи, притянул Фелипе и холодно сказал:

– Молчи об этом. Если дойдет до мастера… Фелипе, я Претемной клянусь. Если мастер узнает, я с того света вернусь, чтобы глотку тебе перегрызть. Ясно?

– Да иди ты, – совсем не испуганно повторил Фелипе и вздохнул, глядя на него с каким-то новым и странным выражением лица. – Я никому. Фортунато! Надо же делать что-то!

– А что ты сделаешь? – тихо и зло спросил Лучано. – Или я. Да хоть и мастер! Пиппо, ты много знаешь наших, что дожили до тридцати хотя бы? Не из высшего Круга, а обычных Шипов?

– Ну… пару дюжин…

– А до сорока? – вкрадчиво уточнил Лучано, и Фелипе опустил голову. – Вот и молчи. Просто молчи. Нечего мастеру об этом знать. Не я первый, не я последний, все мы во власти Претемнейшей.

– Лучано… – позвал его Фелипе дрогнувшим голосом по имени, а не по прозвищу, как обычно. – Если я чем-то могу…

– Обязательно, – кивнул Лучано, точно зная, что лжет.

Если уходить в Сады Претемнейшей, то одному или с врагами, незачем звать туда друзей.

И старательно улыбнулся, словно надевая маску.

Фелипе все-таки довел его до дома, явно жалея, что не способен помочь ничем иным. Лучано зверски хотелось рявкнуть, отослав его подальше, но он сдержался, только кивнул на прощание, и Фелипе скрылся в ночных тенях, оставив его у двери в сад.

Войдя, Лучано не пошел дальше сразу, он свернул к первому же дереву и обнял его, прижавшись к шероховатой теплой коре, повиснув на стволе, словно пьяный или раненый. В голове мутилось, его снова начала бить дрожь. Умереть? Вот совсем скоро? И… не будет больше ничего?! Этого тихого сада, рук и голоса мастера Ларци, кошек, шамьета и лютни? Не будет посиделок с Фелипе? Чьих-то еще улыбок, смеха, красивых тел, которые он так любит? Не будет азарта погони, предвкушения очередной победы и удовольствия от того, что снова он сильнее, умнее, быстрее и коварнее! Ничего не будет?!

Он пьяно улыбнулся, стараясь не всхлипнуть. Ну что, разве он ждал чего-то иного? Шипы в самом деле редко доживают до старости. И уж точно не с его характером. Лучано Фортунато, признанный счастливчик… Любое везение когда-то заканчивается. Только бы мастер не узнал! Судьбу не обманешь, так зачем Ларци заранее знать, что их дни рядом сочтены? Лучано просто не вернется с очередного заказа, рано или поздно со всеми так бывает. Ларци… найдет нового ученика. Или заведет еще одного кота.

Оторвавшись от дерева, он заставил себя успокоиться, дыша медленно и в заученном ритме. Дождался, когда прекратится дрожь, а лицо и тело перестанут выдавать волнение. Не сложнее, чем на работе! И забыть, забыть об этом!

Из-под двери мастерской пробивался свет. Лучано еще раз прогнал по кругу несколько глубоких вдохов и выдохов, негромко стукнул.

– Входи, мальчик мой, – откликнулся мастер.

Он стоял у рабочего стола, разливая по стеклянным баночкам готовый крем, самый обычный, насколько мог судить Лучано. Значит, завтра нужно будет отнести заказ в лавку. Самый обычный заказ в самую обычную парфюмерную лавку. Очень дорогую, кстати. У мастера Ларци прекрасная репутация! А еще пополнить запасы свежей печенки и продуктов. И кое-какие свои дела завершить.

– У тебя неладно на сердце, мальчик, – мягко сказал Ларци, когда Лучано по неизменному обычаю встал на колени и поцеловал ему руку. – Что-то случилось? Ты ведь ходил к друзьям.

– Почти к друзьям, – скованно улыбнулся Лучано, пряча большую тревогу за малой, как сам Ларци его когда-то и научил. – У Фелипе новый напарник…

Ларци выслушал его внимательно, как и всегда. Тонко усмехнулся при рассказе о зелье, временно лишающем голоса. Впрочем, вполне одобрительно.

– И что тебя тревожит? – уточнил он, рассеянно гладя прыгнувшего на колени Аконита, что до этого спал в корзине под столом. – Ты поступил верно.

– Я не хочу, чтобы Витторио работал с Фелипе. Он может решить, что это Фелипе его сдал мне. Попробует отомстить. А Фелипе – хороший правильный Шип. Еще лет пять, и его можно ставить старшим над дюжиной. Или даже звать в младшие мастера.

– Дело только в этом?

Мастер приподнял бровь.

– Да, – кивнул Лучано, поглубже заталкивая острый стыд за обман. – Только в этом. Фелипе мне нравится, – отмерил он еще одну дозу правды, как действенный, но опасный ингредиент в зелье. – Он умен, верен и может быть полезным. Жаль, если его погубит глупец-напарник.

– Жаль, – кивнул мастер, все так же гладя кота. – Верные люди тебе пригодятся. Хорошо. Витторио переведут. И примерно накажут с учетом того, что уже сделал ты. Наглость не следует спускать. А у меня для тебя новость, мальчик мой.

Он улыбнулся, и у Лучано тревога кольнула сердце ледяной иглой. Он принялся собирать баночки с кремом в особую коробку, но так, чтобы мастер видел его внимание и чуточку нетерпения. Немного помедлив, Ларци снова одобрительно кивнул.

– Ты едешь в Дорвенант, – сказал он с теплой гордостью, которой в другой момент Лучано обрадовался бы, как милости самой Претемнейшей. – Именно ты. Самый молодой из младших мастеров. И когда ты справишься со всеми поручениями ее величества Беатрис, уже никто не сможет сказать, что я неправильно выбрал ученика и слишком много ему позволяю.

– Ее величество Беатрис… – протянул Лучано, старательно блестя глазами и заставляя уголки губ дрогнуть якобы в сдержанной улыбке. – Она ведь итлийка, верно? Это… должна быть интересная работа. Как мне благодарить вас, мастер?

Он оставил флаконы и снова почтительно опустился на колени, целуя сухую жилистую руку, пахнущую душистыми маслами. И радуясь, что может хоть ненадолго спрятать взгляд от человека, который знает его лучше всех на свете. Пожалуй, еще и глазами изобразить сейчас восторг не получится.

– Возвращайся с победой, мальчик мой, – сказал Ларци. – Как обычно.

И погладил его по голове свободной рукой.