Глава 13. Товарищ Царь

– Ну, и зачем Вам это всё надо? – спросил Красин, когда пауза стала совсем уж неприличной, а пейзаж за окном полностью утонул в вечерних сумерках.

– Хочу надеяться, что для того же, для чего и вам, – глухо ответил император, делая шаг от окна, – хочу спасти Отечество от неминуемого превращения в колонию для сильных и зубастых соседей… Кстати, хозяин этого заведения заваривает изумительный колониальный индийский чай. Раз вы вернулись, я вас не отпущу, пока не попробуете.

– Я считаю, что без революции страна обречена, – отчеканил Красин, с вызовом глядя на царя, колдующего у самовара.

– Я тоже так считаю, – спокойно и как-то буднично пожал плечами император, наполняя стакан напитком цвета спелой вишни. – И весь вопрос в том, что каждый из нас считает революцией…

– Революция – это смена правящего режима, слом старой, реакционной государственной машины и переход к истинно народному самоуправлению, – произнёс инженер голосом человека, поднимающегося на эшафот.

Император, взяв в руки дымящийся стакан, подошёл к революционеру и заглянул ему в глаза, как показалось Красину, с какой-то грустью и жалостью…

– Да-да, конечно, и это тоже, – кивая в такт словам, подтвердил монарх. – Однако товарищ Красин, – в глазах его мелькнула ироничная искорка, – называясь марксистом, очевидно, вследствие своей занятости, не до конца изучил работы Маркса и Энгельса о роли базиса и надстройки, поэтому идеалистически пытается поменять их местами… Да, вы пейте чай, Леонид Борисович, пейте – он особенно ароматный, пока горячий…

– Итак, – продолжил император, возвращаясь к самовару и наполняя второй стакан, – вы считаете, что революция – это, в первую очередь, свержение самодержавия, забывая, что это только политическая надстройка, которая диктуется существующим базисом, то есть, уровнем развития отечественных производительных сил – отсталых, примитивно-кустарных, с катастрофически низкой энерговооружённостью и производительностью труда, с базисом, застрявшим в феодализме. И как вы собираетесь перепрыгнуть из него прямо в коммунизм, товарищ Красин?

– Мы не собираемся никуда перепрыгивать, – упрямо наклонив голову, пробурчал инженер, – с чего вы взяли?

– Да из вашей газеты и взял, – пожал плечами император, отхлёбывая из стакана. – Вот, полюбопытствуйте – прямо в первых строках “Искры” чёрным по белому: “Ближайшей целью рабочей партии должно быть ниспровержение самодержавия и завоевание политической свободы”, – император отставил чай и упёрся взглядом в газету, – и вот здесь… и вот опять… “И подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится впрах!” Вся газета посвящена преобразованию надстройки. А кто и когда будет заниматься базисом?

– Вот освободимся от старых оков и начнём. Или Вы считаете, что без самодержавия и его адептов при строительстве нового базиса не обойтись? – язвительно спросил Красин, сам удивляясь собственному нахальству.

– Не говорите чепухи, Леонид Борисович, – махнул рукой император с удивительным образом материализовавшейся в ней трубкой. – Любое кладбище полно тех, кто думал, что миру без них не обойтись. Всё, имеющее начало, имеет и конец, в том числе и самодержавие. Но мы же сейчас не про ваше или моё субъективное отношение к нему, не так ли? Мы говорим про объективные условия прогресса, делающие его необратимым, как восход Солнца.

Слова, произносимые абсолютно серьёзным тоном, сопровождались смеющимся взглядом, от которого Красин ещё больше сатанел и терял остатки самообладания.

– Для начала было бы достаточно парламентаризма французского или американского образца, – стараясь взять себя в руки и сжав стакан так, что побелели костяшки пальцев, отчеканил Красин.

– Достаточно для чего? – перебил его император. – Для кратного промышленного роста? Для создания новых производственных отношений? Для кардинального изменения парадигмы существования деревни? Или, может, французский и американский парламентаризм ставит надёжный заслон кумовству и мздоимству? Вы, товарищ Красин, как будто не слышите, что я вам говорю. Марксизм учит, что базис первичен, а надстройка вторична, и пока не изменится базис, он будет неумолимо возвращать надстройку в исходное состояние.

– Вы хотите сказать, что у нас ничего не получится, кроме смены династии? – фыркнул Красин. – Думаете, что в результате всех наших усилий Романовых сменят Плехановы или Ульяновы, и им также будут петь “Боже, царя храни”, и на этом всё закончится? Мы мечтаем совершенно о другом…

– Вы можете мечтать о чём угодно, – как строгий учитель, припечатал император, – но мечтательность – это проявление идеализма, который, опять же, противоречит марксистской теории, базирующейся на принципах материализма. Вместо “Боже, царя храни” вы можете петь “Интернационал” и называть первое лицо не монархом, а председателем или секретарём, но суть его самодержавной власти от этого не изменится, и опираться она будет на насилие, сиречь на штыки, как бы революционно они ни назывались…

– У нас другие намерения…

– Есть логика намерений и логика обстоятельств, и логика обстоятельств всегда сильнее логики намерений, товарищ Красин! Французские революционеры – якобинцы и санкюлоты, Робеспьер и Дантон тоже не имели намерения мостить своими телами дорогу на трон Наполеону Бонапарту, однако произошло именно это, что было насквозь объективно и закономерно…

– Революция высвободит огромную энергию живого творчества масс и позволит воспитать человека нового типа, которому будут чужды насилие и культ личности… – упрямо насупившись, бубнил инженер, в душе кляня себя за очевидную слабость позиции.

– Ещё раз: базис первичен, надстройка вторична, Леонид Борисович, или вы не марксист, – остановившись прямо напротив Красина, отрезал император. – Система образования и воспитания – это тоже элемент надстройки, конфигурацию которой диктует базис, то есть, уровень развития производительных сил. А у нас эти силы сейчас на три четверти состоят из неграмотных крестьян с сохой и мотыгой… Высвободят они энергию… Этим словосочетанием в физике называют взрыв, между прочим. В обществе это будет взрыв насилия. И кого он, по-вашему, сможет воспитать?

– А что вы предлагаете? – запальчиво воскликнул Красин. – Оставить всё, как есть?

– Вы несправедливы, товарищ Красин, – уже направляясь к столу, вдруг мягко, по-кошачьи развернулся к инженеру император. – Вы держите в руках как раз план конкретных действий. Я предлагаю не подменять теорию Маркса революционными фантазиями и вместо этого заняться главным – начать менять базис. Действительно революционной работы неподъёмно много. Нужно заменять архаичные полуголодные средневековые крестьянские общины на промышленные агрокомплексы, превращающие крестьян в рабочих, а их тощие наделы – в фабрики по совместному высокотехнологичному производству продуктов питания.

Требуется создать новые отрасли промышленности, которых у нас вообще никогда не было. Необходимо модернизировать старые и строить новые заводы. Уменьшать долю неквалифицированного труда. Внедрять технологии, требующие от рабочих инженерных навыков. Нужно постоянно поддерживать плотное взаимодействие прикладных наук и производства таким образом, чтобы сами производственные потребности, сами индустриальные требования стирали различие и выравнивали образовательный тезаурус учёных и инженеров, интеллигенции и пролетариата. И вот тогда, – император поднял вверх указательный палец, – новые производительные силы будут настойчиво подталкивать к новым производственным отношениям, требовать образования и воспитания трудящихся нового типа…

Император тяжело опустился на стул и покачал головой:

– Хотя, и это тоже не гарантия… Цепляясь за власть, ОНИ любой плюс могут превратить в минус… Если посчитают для себя выгодным – откажутся и от промышленности и от образования… Подлая каста!.. Проклятое семя!..

Красин, боясь дышать, пристроился на соседний стул. Император сидел, понурив голову, полностью погружённый в свои мысли, и инженер с удивлением обнаружил раннюю седину, словно инеем обсыпавшую аккуратную причёску монарха.

– Кто “они”? – тихо спросил Красин.

Император поднял голову и буквально обжёг собеседника сталью, только что извлечённой из горна и начинающей подёргиваться синеватой окалиной.

– Вы – счастливый человек, товарищ Красин, – совершенно глухим голосом, не вяжущимся с пронзительным взглядом, медленно произнёс он. – Вы ПОКА ещё не знаете, что это такое – деградация соратников, предающих ваши общие идеалы, разменивая их даже не на власть, а на внешние её атрибуты… Когда на ваших глазах мелкий бес тщеславия превращает их в больших предателей… И всё, что вы можете для них сделать – это уничтожить, как зараженных смертельным вирусом, пока они не уничтожили ваше общее дело – дело всей вашей жизни…

– Ваше величество! – из небытия императора выдернула рука, энергично трясущая его за плечо.

Открыв глаза, император увидел прямо перед собой испуганные глаза Красина.

– Фу-у-у-у, – облегчённо выдохнул инженер, отступая на один шаг, но продолжая внимательно всматриваться в лицо самодержца. – Я испугался, что вам стало плохо…

– Да, – император с силой прижал ладони к вискам, пытаясь унять пульсирующую боль, – надо отдохнуть. Но мы не закончили…

– Согласен, – кивнул инженер, – вы так и не сказали, зачем я Вам нужен и что Вы хотите, чтобы я сделал?

– Пока, – поморщившись от головной боли, император сделал акцент на это слово, – я хочу, чтобы вы и дальше делали именно то, что делаете сейчас и о чём договаривались с Ульяновым и Богдановым…

При этих словах Красин вздрогнул и побледнел… Если уж царь знает об этих сверхсекретных переговорах, о которых не было осведомлено даже ЦК, значит…

– Всё то, что задумали, – продолжал император, полузакрыв глаза, – формирование боевых групп, подпольную типографию, фальшивые деньги, мастерские по производству взрывчатки – всё это пригодится для борьбы, – император странно ухмыльнулся, – для войны с сопротивляющейся переменам надстройкой… Я только подскажу когда и какие именно… Не беспокойтесь, партийная касса не пострадает, но даже выиграет. “Старик” будет доволен. Ведь Германия и Швейцария – страны не дешёвые, товарищам средств на жизнь постоянно не хватает, – опять странная тень пробежала по лицу императора…

– Следующее: в январе-феврале, сразу после смерти королевы Виктории, в Баку приедет и будет искать вас весьма влиятельный английский предприниматель – Лесли Уркварт. Будет говорить о сотрудничестве. Пообещает деньги и покровительство британской короны… Предложит Лондон в качестве штаб-квартиры и места проведения съездов партии… Что вы на меня так смотрите?

– Вы сказали про смерть королевы Виктории, как про уже случившийся факт!..

Император недовольно поморщился:

– Не отвлекайтесь на мелочи, Леонид Борисович, сосредоточьтесь на главном. Деньги Уркварта берите, у него их много, тем более, что его расходы есть кому покрывать… И невзначай, между делом, скажите, что были удостоены высочайшей аудиенции, произвели благоприятное впечатление и были приглашены ко двору… И вот с этого момента очень внимательно запоминайте всё. Эмоции. Слова. Вопросы… Хотя, нет, вопросов сразу не последует. Он возьмёт паузу и объявится дней через 10–12… Думаю, вас заинтересуют его предложения… Вот тогда и созреет историческая необходимость нашей с вами следующей встречи. Впрочем, я уверен, товарищ Ленин этим тоже заинтересуется…

– Простите, кто заинтересуется?

– Владимир Ильич Ульянов, – император не сводил внимательного взгляда с Красина, – с января он начнёт подписывать свою корреспонденцию псевдонимом “Ленин”. Но это тоже несущественно. Важно то, что он уже начал составлять программу партии и собирается обсуждать её с другими членами ЦК. Вы должны обязательно попасть в этот круг… Мне необходимо принять участие в этом деле. Не делайте большие глаза – не лично. Мои предложения будут вашими предложениями… если, конечно, я смогу вас убедить в их обоснованности и логичности…

Математический и трезвый ум инженера Красина категорически отказывался верить в предсказания, ясновидение и прочую чертовщину. Поэтому, прогулявшись по ночному городу, подышав свежим воздухом, он решил отделить мух от котлет и составить “по горячим следам” список только что услышанной от императора информации, попытавшись определить первоисточники, и в первую очередь – источник утечки из ЦК партии.

«Итак, Его Величество почему-то уверен, что вслед за революцией и захватом власти обязательно последует гражданская война, и это будет жуткое кровавое месиво, после чего практически весь экономический потенциал России будет уничтожен. Она и так не очень развита по сравнению с европейскими странами. Промышленность, фигурально выражаясь, существует в двух с половиной городах, но и от этого экономического потенциала останется всего 3 %. Иными словами – пустыня. Ну что ж, учитывая опыт Парижской коммуны, вполне возможный сценарий.»

“Единственное, что вы можете сделать для соратников-предателей – это уничтожить их, как зараженных смертельным вирусом, пока они не уничтожили ваше общее дело”... И кто же был вашим соратником, кого вы ликвидировали, Ваше Величество? Надо покопаться в последних некрологах… Или это королева Виктория – приговорённый соратник? Крайне любопытно….

Что ещё интересного сообщил самодержец. Чем, по его мнению, плох капитализм? А плох он, главным образом, хаосом отдельных производств. Принцип действия капиталистов – кто во что горазд. Никто не согласовывает свои действия и производство со своими конкурентами и партнёрами. И на рынок выбрасывается то больше, то меньше, то одних товаров, то других. В результате, какая-то часть из них остаётся непроданной, другая становится, наоборот, сверхприбыльной. Одни разоряются, их рабочие выбрасываются на улицу. Другие – богатеют. Различия между полюсами богатства и бедности всё время усиливаются… Ну, что ж, вполне марксистский подход, не подкопаешься…

А вот лекарство от этой болезни император предлагает оригинальное и, судя по всему – собственного приготовления. Для эффективного противодействия кризисам перепроизводства необходимо все предприятия объединить в единый хозяйственный механизм и замкнуть на две управляющие структуры – Госплан и Госснаб, работающие на основании „Плана развития Народного хозяйства“.

Лекарство предлагает марксистское, а от идеи Маркса о безденежном обществе камня на камне не оставил. Итак, на какие проблемы он тут указывает?

В теории обмен без денег выглядит, конечно, красиво, однако, если в “единой народно-хозяйственной системе” заводов будет несколько десятков или даже сотен, пересчитать и учесть все их потребности и потенциал в натуральных показателях практически невозможно. А если переместиться в товары для людей…

Чтобы произвести миллион шляпок для наших женщин, посчитаем, сколько нужно произвести овец. А для этого требуется вычислить необходимое количество пастухов. А для пастухов определить потребность хлеба, тулупов и всего остального. Запланировать, сколько металла выплавить, чтобы изготовить из него чашки, в которые пастухи будут разливать похлебку… И так далее, и тому подобное… Когда начинаешь доходить до каждого пастуха и его потребностей… Получается абсурд, поскольку это всё начинает ветвиться и размножаться волнами, которые уходят в запределье.

Вторая проблема возникает, когда каждому по норме распределяют два костюма, три косынки. Одному две буханки хлеба, другому – одну… Очень быстро выяснится, что некоторым двух булок – мало, а иным и одной – много. И так со всеми распределяемыми вещами. И пойдёт неконтролируемый обмен, причём, в самых разных местах: в подворотнях, в соседских избах…

А Ильич ведь об этом много говорил. Он уверен: если мы допустим этот неконтролируемый обмен, он, как за хвост, потащит за собой весь капитализм. Поскольку „капитализм“ – это, прежде всего, рыночный обмен. Если наши люди по мере развития социализма будут получать через распределители всё больше и больше материальных ценностей, то эти неконтролируемые обмен и рынок будут развиваться также всё больше и больше. И никакие посадки, никакие расстрелы „чуждых элементов“ эту проблему не решат. Поэтому надо было придумать что-то такое, что могло бы эту тенденцию сгладить, а лучше бы – вообще ликвидировать эту пагубную тягу „старорежимных людей“ к обмену, этот „нарыв капитализма“…

Император предлагает вместо отказа от денег – трёхконтурное обращение и самая бомба – особый порядок эмиссии: Госбанк не кредитует коммерческие банки, а выкупает производимую продукцию. Таким образом полностью исключается необеспеченная эмиссия… Н-да, такое предложение надо легендировать. Никто не поверит, что её автор – инженер-электрик с дипломом химика. Кто же тебе всё это писал, товарищ Царь? Кто такой головастый у тебя в команде? Так, что там ещё… Госкомцен, Государственная монополия на внешнюю торговлю… Всеобщие бесплатные медицина и образование, национализация недр… Ну, что ж, логично, что такие предложения от своего имени ты озвучивать не можешь. Свои же придушат. А так – заход через никому неизвестную подпольную партию. Ход логичный и беспроигрышный…

Хотя, и сам заход на партию тоже оригинальный – это же надо придумать – обвинить марксистов в незнании марксизма. Свежо, непривычно, впечатляюще…

А теперь Главный вопрос, остающийся пока без ответа – откуда такая осведомлённость? Получается, что самодержец знает про действия партии, свергающей его, больше, чем любой из руководства ЦК. Неудивительно, что он даже не пытался сделать его, Красина, осведомителем по одной простой причине – он и так знает больше…

Красин даже зарычал от тоски и досады. Господи, какой наивной теперь казалась его продуманная безупречная конспирация! Отвратительно чувствовать себя в 30 лет шалунишкой, ковыряющимся в песочнице под неусыпным наблюдением строгого родителя, который прекрасно видит все шалости, но почему-то не наказывает… Что он там говорил про своего крестьянина-охотника?

Хотя, впрочем, известно “почему” – зачем ломать инструмент, если его можно использовать в своих целях. РСДРП – карманная партия самодержца! Докатились…

Евстратий Павлович Медников – простой и малограмотный старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем, ещё десять лет назад был прикомандирован к охранному московскому отделению в качестве агента наружного наблюдения, да так и остался им навсегда. Обладая потрясающей природной интуицией и организаторскими способностями, под командой Зубатова создал лучшую в России школу филеров, которая получила название «медниковской».

Ум, сметка, хитрость, трудоспособность и настойчивость сделали Евстратия незаменимым специалистом и классическим “слугой царю, отцом солдатам”. Свой для филёров, которые в большинстве были из солдат и крестьян, он знал и понимал их, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.

Его сотрудники верили в него, как в Бога. Лучше его филёров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только своего начальника. Медниковский филёр, выслеживая “объект”, мог пролежать целый вечер в выгребной яме, долгими часами выжидать на жутком морозе, без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за сотни вёрст…

Искусство перевоплощения в школе Медникова было поставлено на высокий театральный уровень. Его филёр стоял извозчиком так, что самый опытный профессиональный революционер не мог бы признать в нём агента. Умел изображать из себя и торговца спичками, и вообще лоточника. При надобности мог прикинуться дурачком и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и свое начальство. Когда же служба требовала, с полным самоотвержением продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует при провале получить на окраине города пулю браунинга или удар ножа, что нередко и случалось.

Сегодня, впрочем, никаких неожиданностей служба не предвещала. Следить за сановниками всяко приятнее, комфортнее и безопаснее, чем преследовать боевиков-революционеров. Поэтому пара внешних агентов, где один работал извозчиком, а второй изображал загулявшего купца, спокойно и расслаблено следовала за коляской министра финансов, предвкушая сытный ужин за казённый счёт и ненапряжное времяпровождение близ какой-нибудь гостиницы, клуба или ресторана, где их должна сменить следующая оперативная пара.

Пока всё шло предсказуемо. Никуда не сворачивая, министр доехал до отеля, рассчитался с извозчиком и скрылся в апартаментах. “Пассажир”, пошатавшись по фойе и убедившись, что “клиент” не проявляет активности, уже направился с запиской к городовому, как вдруг «объект наблюдения» продефилировал мимо него, взмахом руки подозвал свободный экипаж и вальяжно восшествовал в коляску, которая споро покатилась в сторону Воронцовского моста.

– Ах, Прохор, ах же сукин сын, ну, молодец – сообразил! – порадовался “пассажир”, увидев, что его напарник мгновенно отреагировал на изменившуюся ситуацию и изловчился первым “подать извоз барину”.

– А ну-ка, милейший, – филёр щёлкнул пальцами следующему в очереди извозчику – плачу двойной – быстро за той коляской, только смотри, не прижимайся, чтобы не заметили… Быстро промелькнули центральные кварталы, за спиной остался величественный собор Андрея Первозванного…

– Да куда ж он намылился? – раздражённо буркнул “пассажир”, с тревогой осматриваясь вокруг. Чёртиком из табакерки дорога выскочила из города и покатила вдоль моря, забираясь всё выше по скалистому берегу, змеёй извиваясь между огромными валунами, оставленными здесь тысячи лет назад доисторическими ледниками.

– Давай-давай! – торопил филёр извозчика, чувствуя азарт погони. Очередной поворот закончился быстрее, чем возница успел поправить вожжи, лошадь, увидев впереди обрыв, испугалась, отпрянула в сторону и, поставив коляску на два колеса, почти сразу уткнулась мордой в стоящий экипаж сыскарей с неподвижно и безучастно сидящим на облучке Прохором.

Оглянувшись вокруг и не увидев никаких признаков хоть какой-то жизни, филёр пожал плечами и бросился к напарнику, ругая себя за неосторожность, из-за которой он, наверняка, раскрыл себя и его.

– Прохор, эй! Куда седока подевал? – тронул он коллегу за рукав, после чего тот начал неловко заваливаться прямо на руки товарища, пальцы которого, подхватившие падающую голову, мгновенно сделались влажными и липкими.

Евстратий Медников и Аркадий Кошко разбудили Ширинкина, когда уже светало. Привыкший по роду службы к неурочным подъёмам, генерал по лицам сыщика и “отца филёров” понял, что произошло нечто неординарное.

– Раненый агент в больнице без сознания, состояние тяжёлое, характер ранения похож на ранение мичмана Головина, – торопливо докладывал Аркадий Францевич, размещаясь рядом с генералом в коляске, – его напарник быстро сообразил, отправив извозчика с раненым и запиской в город. А вот дальше началось самое интересное. Оставшись один, филёр обследовал дорогу на полверсты до и после злосчастного поворота и не нашёл никаких видимых причин, заставивших пассажира именно в этом месте напасть на агента. Агент, вынужденный прекратить осмотр ввиду изрядных сумерек, уже собрался возвращаться в город, как услышал шум ещё одного экипажа. Спрятавшись за придорожные камни, филёр наблюдал подъехавшего на двуколке морского офицера, который остановился на том же месте, аккуратно и детально обследовал оставленную бричку и затем исчез в придорожных зарослях вереска, как под землю провалился…

– Дайте я угадаю, – нетерпеливо перебил сыщика Ширинкин, – этот морской офицер был в форме мичмана?

– Так точно, Ваше высокопревосходительство! Судя по описаниям – это и есть наш первый раненый – мичман Головин, который сейчас должен лежать в больнице…

– Вы проверили?

– Так точно – отсутствует!

– Продолжайте.

– После того, как на место прибыла ещё одна группа, было проведено повторное тщательное исследование местности и найдена потайная тропинка, скрытая придорожными зарослями, ведущая к старой рыбацкой хибаре, прилепившейся прямо к скале в двадцати аршинах от моря. Там они и находятся в настоящее время.

– Кто находится?

– Мичман Головин и господин Витте… У дороги выставлен двойной пост. Кроме тропинки, другой дороги из дома не обнаружено.

Ширинкин уставился на Кошко, потом на Медникова глазами человека, собственноручно лицезреющего загробный мир.

– Когда всё случилось? Когда выставлен пост?

– Между шестью и восемью вечера…

– Так вот, дражайшие… Сергей Юльевич в яхт-клубе с шести и до трёх пополуночи изволили штосс подрезать, чему я, ваш покорный слуга, свидетель…

Теперь уже в каменные изваяния превратились сыщики…

– А кого же тогда стерегут ваши люди? – обращаясь к Медникову, задумчиво произнес Кошко.

– Очевидно, того, кто уже один раз устроил маскарад на яхте, – усмехнулся Ширинкин. Впрочем, скоро сами всё узнаем… Хибару обследовали?

– Как можно? Даже близко не подходили! Там же министр… Ну то есть агенты думали, что министр… Взяли под контроль тропинку от дороги к домику. Она одна туда только и ведёт. Другой нет. Не свернешь, не обойдешь. С одной стороны скала, с другой – обрыв. Хибарка в тупике. Так что наш пост у дороги, как пробка в бутылке – перекрыл выход намертво – мышь не проскочит!

– Ну-ну, посмотрим на вашу пробку…

– Аркадий Францевич! А ведь это привет лично Вам! – с издевательской улыбкой прокомментировал начальник дворцовой полиции найденные в хибаре накладные усы и парик, точь в точь повторяющие усы и прическу сыщика. Рядом с ними на давно неиспользуемых по назначению деревянных полатях, аккуратно сложенные, покоились генеральская шинель Ширинкина и мичманский морской мундир. Из-за неплотно сбитых досок слышался тихий, но выразительный мат Евстратия Медникова.

Лучший филёр империи стоял у второго выхода из хибары, полностью скрытого со стороны тропинки, а у ног его начиналась крутая, вырубленная в скале лестница, упирающаяся в волны Чёрного моря.