Глава 14

Единственным источником света в тесном каменном мешке был огарок свечи, установленный на каменный выступ стены недалеко от отхожего места. Он же являлся и единственной магической составляющей, так как на глубине в триста метров, в высеченной в гранитном массиве камере не было места волшебству Вмонтированные в пол и стены обереги хранили чистоту истинного колдовства, не допуская даже намека на использование его человеком. Каждый раз, окруженный десятком рослых, закованных с головы до ног в железо стражников, светлейший магистр спускался по узкой каменной лестнице и, останавливаясь перед толстой дверью из каменного дерева, молча смотрел на стальной засов.

Узник, сидевший в этой камере уже почти тридцать лет, за время своего заключения не издал ни единого звука. Он ел, пил, спал, иногда читал, если это позволяли мрачные тюремщики, но разговаривать отказывался. Каждый раз, когда маг подходил к толстым прутьям крохотного смотрового окошка, он видел седую гриву волос узника, его узкие плечи да сутулую спину в грязной льняной рубахе до самых пят. Иногда он хотел начать разговор, но каждый раз подкативший к горлу ком останавливал этот порыв. Серолицый вообще не понимал, зачем ему этот ежемесячный ритуал слепого поклонения рухнувшему кумиру, но несмотря ни на что раз за разом продолжал спускаться по ступенькам, освещая себе путь чадящим смоляным факелом, и, стоя на маленькой площадке перед камерой, гадал, что за мысли шевелятся у узника в голове.

Но вот в один прекрасный день, в момент очередного паломничества архимага, заключенный вдруг обернулся и впился взглядом серых внимательных глаз в незваных гостей.

– Чувствую, – прошептал он одними губами. – Я чувствую смещение равновесия, Марик. Скоро придет расплата, явится маг такой неведомой силы, что даже мне, Артуру Барбасу, не снилась.

– Ты бредишь, старик, – тонкие губы Серолицого в мгновение ока превратились в крохотную щель, делавшую его лицо похожим на змеиную морду. Его скулы заходили ходуном, редкая куцая бородка затряслась в унисон нижней челюсти.

– Не тешь себя этой мыслью, – худая изможденная рука Артура протянулась к клетке, и все, включая плечистых воинов в ростовом доспехе, брякнув оружием, в ужасе попятились от живой легенды.

На губах бывшего архимага отразилась горькая усмешка. Даже сейчас, начисто лишенный связи с мостом и астралом, обложенный оберегами и амулетами, вмонтированными в пол и стены, он вызывал трепет у этих жалких людишек.

– Марик, – старик за дверью закашлялся, – ты не веришь в мои предсказания? Даже сейчас, лишенный возможности творить магию, я ощущаю, какая погода на поверхности, скоро ли будет дождь и сколько сил ты тратишь для того, чтобы спуститься сюда. Только физических сил, ибо души у тебя давно уже нет. Ты ее продал там, на поле сечи в тот памятный день… Думаешь, я не знаю, почему из всех только мне была дарована жизнь? Жизнь жалкого червя в каменном мешке. Ты не даешь мне сил, чтобы выйти отсюда, но и не убиваешь, стараясь продлить существование жалкого изможденного старика.

– То была воля его величества! – сухо ответил Серолицый и сам поразился, насколько глупо и фальшиво прозвучал его голос. Но и бывший архимаг, и нынешний отлично знали, почему в день суда над зачинщиками магического бунта светлейший Артур не шагнул на эшафот. Тысячи заклинаний, сплетенных им вокруг оборонных крепостей на границах, десятки магических компасов на торговых судах в северной гавани, тысячи мелких бытовых излишеств, вроде вечно горящих свечей или всегда теплых шуб, в один миг прекратили бы свое существование. С уходом хозяина развеялись бы и заклятия, лежавшие в основе жизненного уклада страны, а передавать ключи от основных формул заключенный не собирался.

– До меня дошел слух, – маг горько усмехнулся и, усевшись на грязный топчан, заваленный прелой соломой, вновь уставился на своего тюремщика, – да, Марик, и сюда доходят слухи. Ты удивительно силен, можешь реку остановить и пустить ее вспять или подвинуть горный массив, но не способен работать над локальными вещами. Да, и сюда доходят слухи, и один из них меня крайне развеселил…

Пытаясь скопировать заклинание учителя, Марик Серолицый почти воспроизвел вечно горящую свечу, но что-то в последний момент пошло не так. Собранная в узел энергия не удержалась на кончике фитиля, из-за чего произошел взрыв, унесший жизни трех магов, помогавших Серолицому, и уничтоживший всю лабораторию.

– Как ты выжил? – продолжал насмехаться старик. – Опять сбежал, не протянув руку помощи? Или вовремя донес? Сам на себя…

Спеша по узкой, вырубленной в камне лестнице, Марик зажимал уши руками, но все равно сквозь плотно прижатые ладони и толщу гранита, способного остановить магический таран, хриплый гортанный смех сошедшего с ума старика преследовал его по пятам.

Вырвавшись на верхнюю смотровую площадку темницы, Серолицый прикрыл лицо дрожащей рукой, давая глазам возможность привыкнуть к яркому дневному свету. Грудь его ходила ходуном, руки и ноги тряслись и были будто ватные, в глазах от физических нагрузок плыли кровавые круги. Еще секунду, и разбушевавшееся в груди сердце проломило бы ребра и вырвалось наружу, в смертоносной попытке покинуть ненавистное узилище. Так, как если бы это сделал сам Артур.

– Светлейший маг, что с вами? – к находящемуся в ступоре Марику подбежал полный лысый человек с бляхой начальника тюремной стражи на шее. – Вам плохо?

– Нет, – покачал головой маг и, оторвав руку от глаз, вцепился в засаленный воротник тюремщика. – Быстро, как можно быстрее, подготовить гонца в столицу. Дайте ему денег и самую быструю лошадь… а мне перо и бумагу.

В мгновение ока на крохотной конторке появились письменные принадлежности, а толстяк, тряся щеками, удивительно проворно для столь грузного человека умчался прочь, на поиски гонца.

Утерев холодный пот со лба, Марик сухо кивнул столпившимся около спуска вниз стражникам, и те вышли прочь из караулки.

Взяв в руки перо, Серолицый осторожно макнул его в чернила и, расстелив перед собой чистый лист пергамента, написал всего одну фразу:

Артур заговорил.