Заключение

Оглядываясь на человеческие деяния в прошлом, мы склонны искать в них не только ошибки и неразбериху. Написание истории – это зачастую еще один способ упорядочить хаос. На самом деле, можно сказать, что история человечества, как она в целом описывается и понимается, – это общая сумма случайностей и неожиданных последствий.

Так, может показаться, что великие изменения в период, описанный в этом повествовании, происходили без всякой цели и не имеют никакого объяснения, кроме сиюминутной выгоды некоторых участников событий, а следовательно, якобы не обладают историческим значением. В ретроспективе создается ощущение, что самые великие и важные изменения прошли незамеченными в свое время. В качестве примера мы можем взять медленное развитие английского парламента. Правление короля вместе с этим органом не было организовано по какому-то образцу; различные части и силы национальной ассамблеи появились из случайных действий, значительности которых никто не понимал, или из решений, вызванных практическими соображениями или частными интересами. Вступление в парламент рыцарей и горожан, которые позже стали называться палатой общин, не вызвало никакого интереса или удивления. Оно было воспринято как незначительное дело.

Все вырастает из случайных обстоятельств. Действующей силой изменений становится удобство, а не традиционные убеждения о прогрессе или эволюции. Вследствие этого ошибка и неверное суждение играют большую роль в том, что мы любим называть «развитием». Использование и злоупотребление постепенно обрастают панцирем обычаев и становятся частью традиции. Следует отметить, что и исход большинства сражений в средневековой Англии определялся случаем – неожиданная атака или случайная буря решающим образом изменяли результат. Это не должно вызывать никакого удивления. Неразбериха, случайность и совпадение – это часть любой человеческой жизни. Они становятся и постоянными темами романов, поэзии и драмы.

Один из результатов исторических изысканий – это признание скоротечности; самые яростные убеждения в один прекрасный день подвергаются сомнению, а самые надежные доказательства – отвергаются. Мнения так же непостоянны и мимолетны, как ветер. Вслед за Джорджем Мередитом мы можем сказать: «О Изменение, самый сильный отпрыск жизни!»

История Англии – это история непрерывного движения и постоянных изменений. Томас Бабингтон Маколей однажды, исследуя ход английской истории, писал, что за семь столетий «никудышная, пришедшая в упадок раса стала самым великим и цивилизованным народом, который когда-либо видел мир»; в начале XXI века, возможно, трудно будет сделать англичанам такой комплимент. Мы вряд ли найдем то, что Маколей называет «прогрессом» в морали и культуре английской нации.

Тем не менее мы обнаруживаем нечто, вызывающее гораздо больший интерес и имеющее бо́льшую важность. С самого начала мы видим признаки глубокой преемственности, которая простирается в невообразимо далекое прошлое; кажется, здесь всегда существовало иерархическое общество с разделением труда и обязанностей. Как бы то ни было, есть и другой вид преемственности, который часто не замечают. Сам народ представляет собой связь традиции с традицией, все время находящийся в движении уклад повседневной деятельности. Возможно, это не слишком захватывающая философия истории, но нам важно избежать мифа о каком-то предопределенном судьбой или провидением движении вперед. Под кипящими на поверхности событиями лежит глубокое – почти геологическое – спокойствие.

В этом томе можно найти много подобных примеров. Например, политика Англии всегда была очень централизованной, политическая система всеобъемлющей, а юридические и административные системы единообразными. Мы уже видели, что по крайней мере с того времени, как был построен Стоунхендж, Англия была хорошо организована и четко управлялась. В отличие от провинций и подчиненных королевств Франции или Испании, распадающихся на части королевств и герцогств Северной Европы и городов-государств Италии Англия была единым целым.

Можно заметить и другие формы преемственности. Современные дороги проходят по местам старых тропинок и трактов. Границы многих современных приходов повторяют расположение прежних поселений, где все еще можно обнаружить древние захоронения. Наши далекие предки по-прежнему вокруг нас. Существует история священных мест, почти такая же древняя, как история самой страны. Церкви и монастырские общины размещались рядом с местами, где стояли мегалитические памятники, а также находились священные источники и ритуальные места начала бронзового века. Я уже отмечал, что на церковном дворе приходской церкви в Радстоне, в Восточном Йоркшире, имеется самый высокий в Англии менгир эпохи неолита. Маршруты пилигримов в средневековом Кенте проходят по тем же путям, которыми люди доисторического периода шли к священным водам и местам поклонения. Мы все еще живем глубоко в прошлом.

Мерилом истории страны является скорее преемственность, а не изменения. Предполагается, что в конце римской оккупации большие и малые города Англии пришли в упадок. Но это чистой воды домысел. Они могли просто изменить функции, но сохранить свою роль в качестве центров управления. Городское население сохранилось, таким образом продолжив традицию жизни в городах, которую можно проследить до поселения эпохи неолита в Корнуолле; в 3000 году до н. э. на огороженном месте, окруженном крепкой каменной стеной, проживало 200 человек. Можно ли считать это одним из первых английских городов? Деревня или маленький город Тэтчем в Беркшире простоял на одном месте 10 000 лет.

В деревне можно найти еще больше свидетельств преемственности. Англосаксонское вторжение, к примеру, когда-то считалось событием, которое, бесспорно, оторвало страну от прошлого. На деле в методах ведения сельского хозяйства каких-либо значительных изменений не было. С точки зрения истории никаких «разрывов» с прошлым не существует. Мы уже видели, что германские переселенцы использовали ту же систему полей, пришельцы сохранили прежние границы, и, скажем, в Дареме германская планировка повторяла местоположение маленьких полей и стен сухой кладки, созданных в доисторическом прошлом. Возможно, куда более удивительно, что германские переселенцы сформировали группы, которые соблюдали границы древних племенных королевств. Они с уважением относились к тому, как распределена земля. Джуты в Гемпшире и на острове Уайт заняли доисторические земли белгов; восточные саксы присвоили древние территории триновантов, а южные саксы учредили свое государство в доисторических границах регнов. Все они даже сохранили прежние столицы. Немного позже святыни саксов заняли места, где были расположены монументы неолита. Прошлое все принимает в свои объятия. По этой причине можно предположить, что корни страны уходят очень глубоко и сейчас они не менее прочны, чем прежде.

В этом томе читатели увидели бесконечные вариации на одну и ту же главную тему: неустойчивое равновесие между правителем и более сильной аристократией, желание воевать, противопоставленное непомерной цене конфликта, борьба за господство между церковью и сувереном, ненадежное единство государя и парламента – все это части одного рассказа. Также в ходе истории страны постоянно возникают неочевидные проблемы, влекущие за собой разногласия и трудности. Здесь мы можем упомянуть безуспешные попытки регулирования социальной жизни, медленный упадок феодального порядка, неприязнь центрального правительства к ширам, соперничество благородных семей в делах на местах, неумелые попытки регулировать внешнюю и внутреннюю торговлю. Сходные политические и конституционные проблемы возникали снова и снова; можно даже сказать, что изменение происходит только тогда, когда одни и те же факторы сочетаются иными путями.

В истории Англии можно увидеть и еще одну закономерность: все монархи со времен Нормандского завоевания по мужской линии были иностранцами по происхождению. Только последний из описанных в этом томе королей, Генрих VII, имел исторические корни на острове: его предки происходили из древней уэльской семьи аристократов. Это не очень хорошо сочетается с понятием об английской независимости. Нормандцев сменили анжуйцы, на смену которым, в свою очередь, пришли валлийцы, за валлийцами последовали шотландцы, которым наследовали ганноверцы. Англичане были колонизированным народом. Я уже писал о неоднородности английской культуры в книге «Альбион: происхождение английского воображения» (Albion: The Origins of the English Imagination), но, возможно, стоит вспомнить еще раз, что великие литературные произведения страны во многом имеют европейские корни.

Далее следует прояснить еще один вопрос. Я думал о том, чтобы включить в этот том историю Уэльса, Шотландии и Ирландии, но слишком велик был риск того, что они покажутся только продолжениями Англии в историческом процессе. Уэльс вступил в политический, имеющий законную силу союз с Англией в 1536 году, а Шотландия – в 1707 году, но, как и в случае с Ирландией, их культура и национальное самосознание слишком отличаются, чтобы оправдать включение в это исследование. Это может, в свою очередь, привести к так называемой «англоцентрической» версии прошлого, но в истории Англии такого смещения трудно избежать. С этой проблемой может справиться только мировая история.

Ни один философ – древний или современный – еще не сумел понять побудительные причины человеческого поведения или источники формирования характера, поэтому, в более общем масштабе, мы едва ли можем доверять историкам, которые с уверенностью описывают причины и последствия таких событий, как Столетняя война или подписание Великой хартии вольностей. В тщетных усилиях следовать за огнями святого Эльма или за призрачной надеждой на определенность их попытки в лучшем случае оказываются недостоверными, а в худшем – противоречивыми. Самые мудрые историки признают, что их размышления могут не заслуживать доверия, а их объяснения – быть неверными.

Суть истории заключается в страстном желании и обладании. Она связана с необходимостью постоянства и ощущением преемственности. Она касается атавистического желания найти глубинные источники самоопределения. Мы снова будто живем в XII или в XV веке, находя отголоски и отклики прошлого в нашем времени; мы можем понять, что некоторые понятия, такие как благочестие и страсть, всегда оставались неизменными. Еще мы можем прийти к выводу, что вечная драма человеческого духа никогда не устаревает и разыгрывается снова и снова. Именно поэтому некоторые великие писатели предпочитали воспринимать английскую историю как драму или эпическую поэзию, которые в не меньшей степени способны выразить силу и движение истории, чем прозаическое повествование; как что-то вроде баллады, которую пели, собравшись вокруг костра. Драма или стихотворение, разумеется, становятся объектами многочисленных переосмыслений в зависимости от суждений и воображения читателя, но в таком смысле они напоминают о событиях, описанных в этом томе. Мы можем повторить слова Джона Мильтона в «Потерянном рае»:

 

Возлюбивший злых

И пагубный для добрых, этот мир

Сам горько восстенает под своим

Невыносимым бременем…

 

Теперь мы обратим свой взор в будущее, к царствованиям Генриха VIII, Эдуарда VI, Марии I и Елизаветы I, сопровождающим великую Реформацию церкви в XVI веке. При этом мы сможем бросить взгляд на поэзию истории и, возможно, восстановить ее.