17

Простой король

После смерти короля Иоанна гражданская война прекратилась. Принц Людовик все еще был в Англии, требуя для себя трона, но на пути к успеху его ждали препятствия. Девятилетний сын Иоанна Генрих был на юго-западе. Сторонники мальчика быстро объявили его королем, и он был коронован как Генрих III осенью 1216 года в Глостерском аббатстве; до Вестминстера было никак не добраться, потому что Людовик контролировал Лондон. Было и еще одно неприятное обстоятельство. Поскольку королевская корона была «потеряна» в Уоше, молодому королю надели золотой обруч его матери. Генрих поклялся в верности папскому престолу, и папа немедленно дал ему благословение. Принц Людовик и восставшие бароны более не противостояли грубому и жестокому королю, теперь их врагом стал мальчик, находящийся под защитой Святого престола. Они отныне были не освободителями, а узурпаторами-безбожниками. Даже отец принца посоветовал ему отступиться. Какое-то время Людовик еще сражался, поскольку очень стремился к власти. Он удерживал Лондон и бо́льшую часть юго-востока страны, но симпатии королевства были не на его стороне. К тому же Людовику не везло: его сторонников победили в Линкольне, а французский флот с подкреплениями разбили в Сануидже. Наконец он согласился на сделку и получил 7000 фунтов стерлингов за то, что покинул Англию.

Бароны попросили юного короля подтвердить «свободы и традиции», перечисленные в Великой хартии вольностей, чтобы даже те, кто оставался верен королю Иоанну, поняли ценность этого документа, ограничивающего власть монарха. В нем содержались основные принципы, которые могли объединить враждующих баронов. В соборе Святого Павла состоялся совет, после которого Великая хартия вышла в несколько иной форме. Она легла в основу королевской хартии, появившейся в день коронации. Царствование Генриха III фактически началось. Оно продолжалось пятьдесят шесть лет. В нем был трудный момент, когда Генрих мог перестать быть королем. Возможно, из-за этого у него появилась некая слабость или потребность в осторожности. Ему никогда не приходилось воевать ни за свой титул, ни за земли.

Со времен царствования Этельреда Неразумного в Англии не было короля-мальчика. Поэтому в создавшейся сложной ситуации самые видные сторонники Генриха образовали регентский совет. Юный король поступил на попечение трех людей: епископа Кентерберийского, папского легата и графа Пембрука как главного графа страны. Как регенты они фактически контролировали управление Англией. Действовал совет быстро и эффективно; в течение нескольких месяцев было открыто казначейство, а судьи отправились в свои юридические странствия.

Но последствия гражданской войны все еще были неясны. Будет ли преданным Иоанну баронам дозволено оставить замки и земли, которые они захватили у восставших? Будут ли различные фракции баронов снова противостоять друг другу? Смерть предводителя графов в 1219 году показала нестабильность королевства при короле-мальчике. Некоторые сильные лорды отказались отдавать королевские замки. Также они отказывались платить налоги. Из-за спорных территорий вспыхивали военные конфликты.

Под руководством папского легата Пандульфа был организован новый регентский совет. Главой судебной системы, главным юстициарием стал Хьюберт де Бург. Наставником и телохранителем короля был епископ Винчестерский Пьер де Рош. Эти три человека сыграли главную роль в неурядицах начального этапа царствования Генриха III. Они сражались между собой за главенство и, конечно, вызвали враждебность во всех частях страны. Нельзя сказать, чтобы у регентского совета было какое-то представление о процветании государства; все они, возможно за исключением Пандульфа, были озабочены только своими интересами и интересами своих семей. Именно этому и было подчинено правление. Например, де Бург и де Рош были вовлечены в жестокую свару. На одном совещании они выдвигали друг против друга одно обвинение за другим. Де Бург обвинил де Роша во всех бедах королевства, тогда как де Рош пообещал поставить своего противника «на колени». Затем он бросился вон из комнаты. Такие люди должны были наставлять короля в управлении государством.

Было вполне очевидно, что за период несовершеннолетия короля власть перешла к самой сильной партии или партиям; угрозами или насилием Хьюберт де Бург, к примеру, наконец захватил контроль над администрацией и начал разбираться с упорствующими в неподчинении баронами и другими слишком сильными подданными. Установилось некое подобие порядка, но на условиях де Бурга. Генрих, казалось, не был особенно своенравен или обеспокоен господством де Бурга, но пришло время, когда он заявил о своих правах. В начале 1227 года, в девятнадцать лет Генрих объявил, что достиг возраста, в котором способен возложить на себя обязанности по управлению государством.

Это подходящий случай взглянуть на юного короля поближе. Он был среднего роста и не имел каких-либо физических особенностей, за исключением, может быть, левого века, которое было полуопущено. Он был любезным, но не слишком податливым. Генрих пытался изгнать своего младшего брата Ричарда Корнуоллского с некоторых принадлежащих тому земель, но из-за того, что все остальные бароны пришли в ярость, не смог этого сделать. Это был один из первых уроков ограничения королевской власти.

Его личность описывают по-разному, потому что она, без сомнения, была достаточно разнообразной. Некоторые люди считали его простаком, тогда как другие думали, что он дурак. Его описывали как vir simplex, а это выражение может означать как бесхитростного человека, так и глупца. Генриха критиковали за то, что он был слабым и легковерным, послушным и импульсивным. Он был очень впечатлительным и часто склонялся к мнению того человека, с которым говорил последним. Его обиды и привязанности продолжались недолго. Таким образом, можно смело утверждать, что Генрих не был сильным и жестоким королем, как его отец и дед. В отличие от них он не прошел школу невзгод. У него был характер, и он мог быть острым на язык, но не был бессмысленно жестоким.

Генрих был набожным, возможно, даже чересчур для короля, который иногда должен ставить свои интересы выше интересов церкви. Каждый день он слушал три мессы. Во время поездки в Париж он никак не мог пропустить ни одной церкви, где служили мессу, не приняв участия в божественной церемонии. Когда священник в торжественный момент поднимал Святые Дары, Генрих ловил его руку и целовал ее. Французский король Людовик однажды сказал Генриху, что предпочитает слушать проповеди, а не ходить на мессу. Генрих ответил, что он лучше встретится со своим другом, чем будет слушать, как кто-то рассказывает о нем.

Господь был его непосредственным господином. Никто на всей земле не был к нему ближе, чем король. Генрих восстановил культ Эдуарда Исповедника и почитал древнего короля как своего духовного заступника. В память Эдуарда он перестроил Вестминстерское аббатство, где теперь покоится рядом с могилой святого. В некотором смысле он был англичанином. Он родился в Англии, и его прозвали Генрихом Винчестерским; он дал своим сыновьям имена англосаксонских святых.

Когда патриарх Иерусалима и магистр ордена тамплиеров прислал ему священную реликвию – кровь Христову, король держал ее в тщательно охраняемом тайнике в церкви Гроба Господня в Лондоне. Молодой король носил фиал со святыней во время священных процессий из собора Святого Павла в Вестминстерское аббатство, и всю дорогу его взгляд не отрывался от реликвии. В знак смирения он надевал простые одежды, но сама церемония отчасти была создана для того, чтобы подчеркнуть теорию священности королевского сана. Надев после службы в Вестминстере корону и золотые одежды, король становился живой святыней, чей перст указывает в небеса. Понятие королевского сана для Генриха было связано с ритуалами и зрелищами. Он крестился в манере духовных лиц и следил, чтобы в дни церковных праздников перед ним пели «Christus vincit». Его отец проводил свои дни в дороге, а Генрих, которого меньше одолевали страсти, предпочитал жить на одном месте, с комфортом и роскошью.

Кроме всего прочего, Генрих желал, чтобы его царствование запомнилось как мирное. Он не любил войн. В одной декларации он отметил свое царствование за отсутствие «вражды и крупных войн» и заявил, что никогда не перестанет трудиться «ради мира и спокойствия всех и каждого». Его можно было даже считать «хорошим» человеком, но хорошие люди редко бывают хорошими королями. В Генрихе совершенно не было величия. Еще две его черты могут пролить свет на характер короля. Он любил свежий воздух и настаивал, чтобы окно напротив его кровати было всегда открыто. И он любил изображения улыбающихся лиц. Генрих приказал, чтобы скульптурами улыбающихся ангелов были украшены обе стороны крестной перегородки в церкви Святого Мартина в Йорке.

Он действительно был самым щедрым покровителем религиозного искусства в истории Англии. Он строил часовни и церкви; он был покровителем монахов-историков и монахов-просветителей; за время длинного царствования Генриха, когда будто бы сами камни кричали «Свят! Свят! Свят!», произошел расцвет готического искусства. Под пристальным взором короля во всем величии вырос памятник высокой готики – Вестминстерское аббатство с его огромным восьмиугольным зданием капитула. Нерешительному в некоторых вещах Генриху мы обязаны созданием множества архитектурных шедевров Англии. За время его правления было построено 157 аббатств, приорств и других связанных с религией учреждений, это был расцвет часовен Божьей Матери.

Так случилось, что в начале царствования Генриха в 1221 году в Англию прибыли первые монахи доминиканского ордена, а тремя годами позже за ними последовали францисканцы. Они уже давно не имеют такого значения, но в момент своего появления в стране значительно повлияли на духовную и культурную жизнь ее обитателей. Монахи обосновались в крупных городах, где нашли покровительство у богатых купцов, которые давно не питали любви к приходским священникам; молились они буквально на рынках.

Доминиканцы и францисканцы не жили обособленно, как монахи бенедиктинского ордена; они обитали в миру. Они были нищенствующими монахами, неимущими, которые бродили по улицам в поисках одежды и пищи. Они не просили – по крайней мере, поначалу – денег. Некоторые из первых францисканцев в Лондоне поселились на улице под названием Стинкин-Лейн (Вонючий переулок). Они проповедовали от лица бедных людей, и в результате помогли изменить чувства и восприятие городских жителей. Монахи рассказывали истории и шутили, они описывали чудеса и сокровища. Они превратили английскую молитву в народное искусство. До их прибытия в Англии было очень мало проповедей, и для большинства слушателей это был совершенно новый опыт. Первые кафедры проповедников появились только в середине XIV века.

Конечно, монахи разделили участь всех смертных; они были успешны и популярны, они привлекли к себе покровителей, которые сделали их богатыми, они строили монастыри и приорства, которые по роскоши и комфортабельности соперничали с другими монастырями. Они стали исповедниками великих. Любой, кто читал «Кентерберийские рассказы», знает, что через 150 лет после своего прибытия в Англию они стали олицетворением суетности и даже распущенности. Их закат стал мерилом упадка всех человеческих институтов, как светских, так и духовных.

29 июля 1232 года Хьюберт де Бург был отстранен от двора, ему было запрещено показываться на глаза королю. Его обвиняли в нападках на итальянское духовенство и присвоении его собственности. Папа начал расследование по поводу третьей женитьбы барона, и де Бург жаждал мести. Он недооценил глубину преклонения молодого короля перед папой. Итак, король, по совету «некоторых глубоко верующих людей», отстранил Хьюберта от должности. Одним из этих глубоко верующих людей был, разумеется, Пьер де Рош; при падении де Бурга он возвысился. За короткий промежуток времени епископ Винчестерский сделал своего племянника, который, возможно, был его сыном – никто точно не знал, – казначеем и королевским домоправителем. Пьер де Риво, как и Пьер де Рош, был из Пуату, с родины матери короля. К ним присоединились и другие выходцы из Пуату. Все вокруг считали, что король отдает предпочтение этой компании – и их способностям – по сравнению со своими соотечественниками.

Как бы то ни было, Англия действительно была частью более крупной европейской общности. Сестра Генриха Изабелла вышла замуж за Фридриха II, императора Священной Римской империи, известного как Stupor mundi, или Чудо мира. Сам Генрих в 1236 году женился на Элеоноре Прованской, чьи родственники занимали высокие посты при дворе короля. Сестра Элеоноры была замужем за королем Франции Людовиком IX. Те немногочисленные счастливчики, в чьих жилах текла королевская кровь, женились и выходили замуж друг за друга, таким образом, те, кто вершил судьбы государств, оказывались друг с другом в родстве. Но эта большая семья была далеко не самой мирной и счастливой, и практически сразу Генрих оказался втянут в бесконечные распри между Францией и Италией. Европа была осиным гнездом вечно воюющих княжеств, ни одно из которых не имело никакого касательства к Англии. Король Франции, папа и император Священной Римской империи постоянно следили друг за другом и подозревали друг друга, всегда готовые подловить соседа, если сложится благоприятная ситуация.

В любом случае отношения Генриха с Францией были сложными и нестабильными. Его отец фактически потерял Анжуйскую империю, и, несмотря на свою приверженность миру, Генрих намеревался ее вернуть. Но у него был серьезный враг. Король Людовик IX захватил все Пуату. Другой части, оставшейся от империи, Гаскони, угрожал не только Людовик, но и короли Испании, Наварры и Авиньона. Экспедиция под командованием брата Генриха Ричарда Корнуоллского спасла герцогство, если, конечно, слова о спасении подходят для установления крайне сомнительной анжуйской власти над самоуверенными местными сеньорами. Других достижений было очень мало. Генрих поплыл в Нормандию, надеясь, что она восстанет в его пользу. Этого не случилось. Король прошел через провинцию, но ни одной битвы так и не произошло. Тогда Генрих поплыл обратно в Англию. Его вторжение было самым неэффективным в истории. Говорили, что командиры королевской армии вели себя так, как будто участвовали в рождественских играх.

Двенадцать лет спустя король вернулся во Францию, но его армия снова не добилась побед: Генриху пришлось отступить к Бордо (административный центр Гаскони) и договариваться о перемирии. Эта вторая экспедиция, помимо своего поражения, примечательна еще по одной причине. Английские бароны больше не хотели тратить свои деньги на кампанию Генриха и не хотели отправлять своих людей воевать. Они считали, что английский король не должен больше сражаться за свои наследные земли во Франции. Ни Нормандия, ни Гасконь, ни Пуату уже не воспринимались как часть Англии. Остров есть остров. Именно поэтому сын Генриха Эдуард I был больше заинтересован в том, чтобы завоевать Шотландию и Уэльс.

Также стало понятно, что однажды разрушенную Анжуйскую империю больше не удастся собрать вместе. Осталась только Гасконь, снабжающая англичан отличным вином. Вина из Бордо по-прежнему были очень популярны, и можно сказать, что Анжуйская империя оставалась винным погребом Англии. Но, помимо вина, Гасконь приносила и куда менее приятный плод: из-за своего титула герцога Генрих был вынужден приносить клятву верности королю Франции. Но как один король может быть вассалом другого? Неопределенный статус этой территории, зависшей между Англией и Францией, в будущем стал поводом для Столетней войны.

В английской истории принято считать, что Генрих III был малоэффективным королем. Когда в середине его правления была изменена королевская печать, Генриха изобразили на ней держащим в руке скипетр, а не меч. Но за время его царствования улучшилась экономика страны, а отсутствие войн сыграло свою роль в этом всеобщем процветании. Лордов и арендаторов земли не отправляли сражаться на чужие территории, и у них появилась возможность сосредоточиться на состоянии своих поместий. По сохранившимся с этого времени документам можно предположить, что возрос объем купли и продажи земель. Вскоре появилась мода на руководства по управлению поместьями, где давались советы по всем вопросам, от удобрения навозом до производства молочных продуктов. Из 63 литров коровьего молока должно было получаться 6,3 килограмма сыра и 0,9 килограмма масла. Такого процветающего фермерского производства в Англии не было со времен Римской империи.

Король собирал со своих подданных меньше налогов, чем любой из его предшественников, и таким образом поощрял приток средств в королевство. Генрих полагался на использование королевских земель и выгоды, получаемые от системы судопроизводства. Ричард и Иоанн широко разевали рты, где без следа исчезало английское серебро, Генриху же, частично из-за ограничений Великой хартии вольностей, приходилось сдерживаться.

Можно найти и другие причины этого процветания. Неопределенные отношения Англии с Францией и Фландрией к концу 1230-х годов улучшились, позволив начать крупный экспорт шерсти в эти страны. В XIII веке состоялось значительное повышение объемов торговли через море; это была эпоха строительства дорог для упрощения торговых путей. Серебро текло рекой, оседая в карманах купцов в городах и портах. «Мрамор из Корфа» и «пурпур из Линкольна», «железо из Глостера» и «треска из Гримсби» прославлялись в плохо срифмованных стишках. Это создает контекст, понимая который мы лучше можем оценить королевскую программу строительства церквей и часовен.

Существует некая до конца непонятная связь между экономикой и физическим здоровьем нации, о чем говорит тот факт, что в царствование Генриха население стало расти еще быстрее. В результате в стране возрос спрос на зерно, сыр и шерсть; экономика расширялась вместе с увеличением количества людей, участвующих в ней. В стране было пять миллионов жителей и восемь миллионов овец. Впрочем, рост населения не всегда благотворен. Из-за повышения спроса росли цены; из-за большего количества способного работать населения жалованья могли быть маленькими. В то время как более успешные и расторопные фермеры процветали и умножали свою собственность, у соседей победнее оставалось все меньше и меньше земли.

Король однажды заметил, что в Англии было не более 200 человек, которые что-то значили, и что он знаком со всеми ними. Многие из них были связаны друг с другом узами родства или брака, многие участвовали в местных органах управления и судопроизводства. Все они были схожи, у них было много общего. Они делились на региональные и придворные группировки, но бывали времена, как Генрих вскоре узнал на своем опыте, когда они могли действовать вместе.

Проблема заключалась в том, что большинство лордов не доверяло королю, окружившему себя советниками из Пуату, среди которых выделялись Пьер де Рош и Пьер де Риво. Разногласия отчасти возникали из-за того, что они были иностранцами. К XIII веку английские лорды все были рождены в Англии и в письменных документах претендовали на «родные земли». На шестом году правления Генриха День святого Георгия стал национальным праздником. Монастырский хронист из Сент-Олбанса записал, что к людям, не говорящим по-английски, «относились с презрением».

Иноземное происхождение выходцев из Пуату усугублялось их жадностью. Они явились ко двору, чтобы получать ежегодный доход. Они жаждали земель и денег, но могли получить все это только за счет местных лордов. Весной 1233 года магнаты дали знать, что они откажутся посещать Королевский совет, если на нем будут присутствовать «чужаки»; представитель короля ответил, что у Генриха есть все права выбирать себе иностранных советников и что он найдет силы, необходимые, чтобы подавить восстание баронов. В июне 1233 года лорды в присутствии короля должны были собраться в Оксфорде, но они отказались. Также они составили послание о том, что выберут себе нового короля, а перед этим выкинут Генриха и всех чужаков из страны. Бароны были объявлены не явившимися в суд по вызову, их объявили изгнанниками вне закона, а их земли были официально переданы придворным из Пуату.

Это стало поводом для войны. Бароны ответили на угрозу, и в течение шести месяцев королевские силы были разгромлены. Земли и собственность «чужаков» были разграблены. Епископы настаивали на перемирии, в результате чего король фактически сдался. Мятежные лорды были прощены, а некоторые выходцы из Пуату исчезли из королевского двора. Впрочем, Генрих не мог отказаться от своего внутреннего пристрастия к родным из Франции. Он сам был наполовину французом, сыном Изабеллы Ангулемской.

Его женитьба на Элеоноре Прованской в 1236 году только усугубила проблему. Согласно Матфею Парижскому, «он взял в жены чужестранку, не спросив совета у своих друзей и подданных». В свите двенадцатилетней девочки прибыл ее дядя Вильгельм Савойский. Он был сводным братом самого короля по матери Изабелле. Вильгельм знал, что Генрих впечатлителен и податлив; он приехал, чтобы остаться. Вскоре савойцы были повсюду. Пьер Савойский получил земли в Йоркшире вместе с титулом графа Ричмонда. Именно он построил Савойский дворец между Стрэндом и Темзой, на месте, где сейчас находится отель «Савой». Бонифаций Савойский стал архиепископом Кентерберийским. Генрих так и не усвоил простого урока. Он считал, что страна принадлежит ему одному. Так почему бы не поделиться ею со сводными братьями, кузенами и внучатыми племянниками, если он того желает? Он ведь король.

Оппозиция Генриху в последующие годы принимала различные формы и по-разному выражала свое недовольство. Выходцы из Пуату и Савойи по-прежнему получали слишком много благ. Королева играла слишком доминирующую роль. Королю давали плохие или посредственные советы. Он был нерешителен и непостоянен в политике. Он слишком зависел от папы. Когда один из английских баронов указал Генриху, что он не соблюдает положения Великой хартии вольностей, король ответил: «А почему я должен соблюдать эту хартию, если вся моя знать, как светская, так и духовная, не обращает на нее внимания?» Ему ответили, что как король он должен подать пример. Создавалось общее впечатление слабого или плохого правления, что по большому счету требовало вмешательства.

В 1244 году король потребовал у парламента большую сумму денег. В ответ лорды настояли на том, чтобы им дали власть выбирать юстициария и канцлера и, таким образом, управлять законами и финансами. Король согласился только на то, чтобы возобновить соблюдение положений Великой хартии вольностей. Четыре года спустя, когда он попросил у парламента еще денег, лорды отказали. Они сказали, что все доходы истрачены на восковые свечи и бесполезные процессии, а также проинформировали Генриха, что пища, которую он ест, напитки, которые он пьет, и даже одежда, которую он носит, похищены у их законных владельцев. Пять лет спустя Генрих снова потребовал денег на основании того, что собирался возглавить Крестовый поход в Святую землю. Никто ему не поверил. Взамен король снова просто собирался подтвердить положения Великой хартии. И снова он изменил своему слову. Здесь мы видим неустойчивое правление первого английского короля, столкнувшегося с юридическими ограничениями.

Затем началось то, что в те времена назвали «новыми и неожиданными изменениями». 7 апреля 1258 года был созван парламент, потому что королю снова понадобились деньги. Он пообещал папе огромную сумму в 135 541 марку за то, что его сын Эдмунд получит корону Сицилии; авантюра с Сицилией не удалась, но долг остался.

Требование короля было более чем неуместно, потому что в стране был голод. Урожай 1257 года погиб, и к весне следующего года цена на пшеницу взлетела в два с половиной раза. Мы можем наблюдать за действиями королей и лордов, но есть жизнь, которая от нас скрыта, – жизнь простых людей. Матфей Парижский писал, что в тот голодный год «бесчисленное количество тел бедняков, раздутых и разлагающихся, лежало по пять-шесть в свинарниках, навозных кучах и на улицах в грязи». Ресурсов страны хватало на достаточно небольшое количество людей. Приблизительно 60 % сельского населения оказались слишком бедны, чтобы уплатить налоги. Их никто не собирался спасать или защищать. Не было никакого «государства», чтобы прийти им на помощь, поэтому они обнищали. Король в любом случае был озабочен только своими финансовыми проблемами.

Английские бароны не собирались оплачивать его долги. В конце апреля 1258 года, после множества бесплодных споров партия баронов отправилась в суд в Вестминстере. Они демонстративно сложили свои мечи у входа в королевский зал, прежде чем поприветствовать Генриха в подобающей манере. Но, увидев их оружие, король занервничал. Свидетель так описывал эту сцену в хрониках Тьюксбери.

– Что это, мои лорды? – спросил король у них. – Неужели я, такой жалкий субъект, попал к вам в заложники?

Роджер Биго, граф Норфолк, ответил за них всех:

– Нет, ваше величество, нет! Но пусть эти жалкие, невозможные люди из Пуату и другие чужаки бегут от вас, и от нас, и от королевского льва, и да славится Господь на небесах, а на вашей земле воцарится мир для всех людей доброй воли.

Это высказывание является отличным образцом цветистых и вдохновенных речей XIII столетия. Затем Биго попросил короля принять «наши советы». Генрих, вполне естественно, поинтересовался, что же они хотят сказать. Бароны заранее обсудили между собой свои требования. Короля должна была направлять группа из двадцати четырех советников, двенадцать выбирал сам король, двенадцать – бароны. Если король отказывался от этих условий, то оказывался перед реальной перспективой гражданской войны. Он и сам это понимал и, все обдумав, принял предложенные условия. Должно быть, его заставил поколебаться тот факт, что бароны согласились оказать ему «помощь» в финансовых затруднениях.

Комитет из двадцати четырех советников был выбран и летом 1258 года выпустил нечто вроде манифеста по внутренним и международным делам. Главное предложение было всего одно. Король должен следовать советам пятнадцати человек, названных баронами, а парламент сам будет выбирать юстициария, канцлера и казначея. То, что король принимает так называемые Оксфордские постановления (Provisions of Oxford), было зафиксировано на английском, а также на латинском и французском языках, что является доказательством очевидного самосознания королевства. На деле совет вскоре уже управлял страной. Он получил большую королевскую печать. Он решал все дела государства без присутствия короля. Если Генрих возражал им, они отвечали: «Мы этого желаем». Генрих снова стал несовершеннолетним. Государство больше не управлялось королем.

Была причина, по которой эта система не могла сработать, и не сработала. Как власть над страной, которую тридцать один год осуществлял один человек, может быть распределена между пятнадцатью людьми? Бароны начали ссориться из-за особенностей и целей контроля над королем, и им было трудно управляться с международными делами без прямого обращения короля к другим монархам. У баронов были свои интересы – они, в конце концов, были всего лишь региональными магнатами, – которые не всегда были совместимы с управлением государством. Говорили, что они озабочены только самовозвеличиванием.

Правление баронов завершилось через два года. Вышла папская булла, освобождающая Генриха от любых обещаний, данных под давлением его лордов; булла начиналась со сравнения: если королю угрожают его подданные, то это напоминает лесоруба, которому грозит собственный топор. Также Генрих заявил, что бароны лишили короля «его власти и достоинства». Он перебрался в Тауэр, как для защиты от врагов, так и в качестве символа своей власти.

Происшедшее не слишком его отрезвило, и Генрих вновь занялся упражнениями в полновластии. Это продолжалось только два года. «Чужаков», в особенности из Савойи, снова обвиняли в том, что они «имеют слишком много власти». Также у Генриха появился корпус иностранных наемников, из-за чего возникли слухи о том, что готовится вторжение. Поэтому в 1263 году группа недовольных баронов вновь нашла себе лидера, чтобы высказать свои пожелания, а в особенности – требование о том, что страна должна управляться только per indigenas, то есть местными уроженцами.

Симон де Монфор, призванный баронами, прибыл в Англию. Считается, что он был первым лидером английской политической партии. Пожалуй, он был очень странным борцом за дело Англии. Монфор родился во Франции и принадлежал к семье французских аристократов. Но у него были связи с Англией. Он унаследовал титул графа Лестера благодаря тому факту, что его дедушка был женат на сестре предыдущего графа; это был правовой путь, хотя и окольный. Также Монфор был женат на сестре короля Элеоноре. Поэтому, как заключил хронист, он стал «защитником Англии, врагом чужаков, изгоняющим их, хотя и сам принадлежал к их нации». Бароны созвали представителей широв на ассамблею в Сент-Олбансе, тогда как король призвал их в Виндзор.

Конфронтация между Генрихом III и Симоном де Монфором не могла быть остановлена. Сам де Монфор был упрямым и нетерпимым человеком, одержимым ненавистью к евреям и еретикам. В Англии он был обособленной фигурой, презирая компромиссы и нерешительность своих английских сторонников, которых однажды описал как «переменчивых и лживых». Он не терпел дураков и мог быть высокомерным как в своем поведении, так и в методах. Иными словами, он был тираном. Он знал, что правильно. Он знал или думал, что знает, что надо делать. В прошлом он командовал армией крестоносцев, и сам Генрих когда-то назначил его сенешалем Гаскони, то есть своим наместником. Король панически боялся грозы. Это было одним из проявлений его простодушия. Но по какому-то случаю он сказал де Монфору: «Видит Бог, я боюсь вас больше, чем всех громов и молний вместе взятых».

Уверенность де Монфора в собственной правоте была так сильна, что это могло помочь ему скрывать даже от самого себя свои истинные цели. Как и вся его семья, он хотел расширения своей власти и владений. В этом и была настоящая честь. Монфор предпочитал сильную власть как моральную и теоретическую необходимость, но разве чья-то власть могла быть сильнее, чем та, что в его руках? Отсюда вытекает и следующий вопрос. Если он мог одержать победу, то разве позволил бы королю сохранить свою власть под ограничением баронов? Или сам взял бы на себя роль правителя?

После прибытия де Монфора в Англию члены обеих партий перешли к нерегулярным столкновениям. Также они оказались вовлечены в то, что сегодня бы назвали информационной войной с открытыми письмами в суды широв и проповедями на церковных дворах. В это же время появился жанр политической баллады. В первые месяцы 1264 года борьба перешла в открытое, активное противостояние в таком масштабе, какого Англия не видела со времен войны короля Иоанна со своими баронами. Мир, которого король страстно желал, был нарушен им самим. У Генриха были непростые отношения со старшим сыном Эдуардом, поскольку у Эдуарда был более сильный и мужественный характер. По его наущению король выступил на мятежный город Нортгемптон, подняв королевский штандарт с красным драконом, дышащим огнем; этот кровавый флаг означал, что сдавшимся не будет пощады. Король взял город. Затем Эдуард разорил мятежные земли в Стаффордшире и Дербишире. Де Монфор использовал Лондон, где жители обратились против короля, как центр своих операций. Здесь он был неуязвим. Но армия Генриха была больше.

Прямого столкновения было не избежать. Иначе вся система управления страной погибла бы от тысяч ран. 11 мая Генрих и его свита прибыли в клюнийский монастырь в Льюисе, в Суссексе. Армия баронов заняла позиции в 16 километрах к северу. Два дня прошли в ни к чему не ведущих переговорах, но потом де Монфор двинулся вперед, к высоким холмам около Льюиса. Армии оказались друг перед другом, битва началась, и Эдуард повел свирепую атаку против лондонцев; он разбил их и несколько часов преследовал бросившиеся врассыпную отряды. Это было ошибкой. К тому времени, когда принц вернулся, восставшие одержали блестящую победу, а сам король был заточен в монастыре. Де Монфор не прикреплял к своему штандарту красного дракона, поэтому перемирие заключили быстро. Лорд Эдуард, как его называли, был заключен в Дуврский замок как заложник доброй воли короля.

Вскоре после битвы была написана латинская поэма из 968 строк под названием «Песнь Льюиса» (Carmen de Bello Lewensi). Поэма должна была отметить то, что де Монфор называл «успехом общего предприятия», и она находила оправдание вооруженному восстанию баронов как единственному средству добиться соответствующей им роли в управлении страной. «Повсюду говорят, что как король пожелает, так и действует закон, а должно быть наоборот, ибо законы остаются, хотя короли падают». Не совсем фантастично предположение о том, что присутствовало некое общее ощущение обиды за королевство перед лицом вопиющей несправедливости. Также существуют очевидные доказательства того, что деревенские работники взяли дело в свои руки и примкнули к баронам. Например, несколько крестьян из Лестершира окружили капитана и его людей, сражавшихся в королевской армии; они пытались их арестовать, потому что те были «против процветания общины королевства и баронов». Эти понятия не были теоретическими, они были частью реальной жизни.

Сотни крестьян также сражались как пехотинцы рядом с конными рыцарями. У самых бедных из них были ножи и косы, более процветающие по закону обязаны были иметь шлем и пику. Они сражались против королевских поборов. В начале XIX века в Льюисе были обнаружены три ямы, в каждой из которых находилось примерно по 500 тел. Они были просто свалены одно на другое – неоплаканные, забытые жертвы войны. Один из хронистов описал их как обычных людей de vulgo – из масс. В той битве погибло очень немного рыцарей.

После поражения Генрих III вернулся в Лондон, где укрылся в соборе Святого Павла. Маленький орган управления из девяти баронов под руководством де Монфора взял в руки власть в то время, пока все государственные департаменты продолжали действовать от имени короля. Но это было только имя. Де Монфор стал самым сильным человеком в государстве. В английской истории впервые миропомазанного сюзерена отстраняли от власти. Де Монфор конфисковал земли восемнадцати баронов, сражавшихся не на той стороне, и забрал львиную долю денег, полученных в виде выкупа. Он ополчился даже на своих союзников, заключил одного из них в тюрьму, а другого изгнал из королевства. Де Монфор становился тираном. Так часто случается с олигархами: один забирается выше других. В результате сторонников у де Монфора становилось все меньше. Кто не понимает, что король лучше, чем тиран?

В поисках поддержки он собрал два парламента, на одном из которых помимо рыцарей и лордов присутствовали представители городов. В период авторитарного правления появился такой инструмент вольности; можно сказать, что растущее самосознание нации сформировалось в противостоянии королю. Оно росло из противопоставления, из противодействия появились принципы. Эксплуатация со стороны Ричарда и Иоанна помогла появиться чувству общины в городах и деревнях; слабость Генриха привела к более общему осознанию «общины государства».

Рост и развитие парламента были частью того же процесса. В Англии всегда были парламенты того или иного рода. Сама структура существовала до того, как осознала себя, таким образом обретя индивидуальность. Нельзя заглянуть в темноту доисторического периода, но мы можем с уверенностью сказать, что у вождей племен были свои советы мудрых или благородных людей. Саксонские захватчики принесли с собой идею витана, советника короля (буквально это слово означает «тот, кто знает»), или витенагемота (это слово не появляется в записях до 1035 года) – ассамблеи епископов и аристократов, которая собиралась один или два раза в год. Они консультировались с королем по поводу создания новых законов или введения новых налогов. У них была власть выбирать и даже смещать короля.

Нормандский совет, учрежденный после успешного завоевания Англии, был более мелким органом, состоящим примерно из тридцати пяти светских и духовных властителей. В 1095 году Вильгельм Руфус созвал более крупную ассамблею куда вошли все аббаты, епископы и principes, то есть главные люди страны. Этот созыв стал образцом для дальнейших правлений: когда нормандские или анжуйские короли пребывали во Франции или где-то еще, ассамблея магнатов училась, как действовать совместно, чтобы воплотить в жизнь свою волю. Они даже приобрели некое коллективное сознание. В царствование Генриха II аббат из Баттла заявил, что король не может менять законы страны без «совета и одобрения» баронов. Это все еще обсуждалось.

Впервые парламент созвал король Иоанн, который летом 1212 года потребовал, чтобы шериф каждого графства прибыл к нему с «шестью самыми верными и осмотрительными рыцарями, которые должны делать, что мы скажем». Рыцари присутствовали не для того, чтобы давать королю советы. Они должны были донести королевскую волю до своих районов. Как бы то ни было, положения Великой хартии вольностей, появившейся три года спустя, были разработаны для того, чтобы ограничить власть короля; в частности, в ней было закреплено, что монарх не может ввести дополнительное налогообложение без «общего совета» королевства. Под королевством в то время, разумеется, подразумевались только бароны и епископы.

В 1236 году Генрих III созвал парламент в Вестминстере. В тот раз впервые официально был использован такой термин, но на деле в ассамблее участвовали только владетельные магнаты и епископы. Представителей широв или городов не было. Но королю были нужны деньги из самых разных источников. Он больше не мог полагаться на налог, который платили бароны, или на подати, которые собирались с их арендаторов. Поэтому в 1254 году шерифам было приказано прислать от каждого графства по два рыцаря, которых выберет суд графства. Более низкое духовенство также было встречено на парламентской ассамблее с распростертыми объятиями.

Симон де Монфор после своей победы собирал по два представителя от каждого города. Рыцари и главы городов, таким образом, были представлены в парламенте в таком же количестве, как епископы и лорды. Мы наблюдаем рудиментарные зачатки палаты общин. В то время этого, кажется, никто не заметил и никак не прокомментировал такое изменение. В любом случае оно не было упражнением в демократии. Де Монфор ставил себе целью всего лишь иметь больше людей, которые поддержат его против лордов, противодействующих ему; большое собрание также должно было помочь скрыть вынужденное отсутствие его врагов. Поэтому он пригласил рыцарей и горожан.

Появление парламента вызвало неожиданные и непредвиденные последствия. Его возрастающее значение, например, увеличило роль, которую в управлении государством играли рыцари и богатые горожане. Рыцарь мог быть тем, кто владел одним или несколькими манорами (поместьями) и участвовал в управлении своей территорией, занимая такие посты, как шериф или лесничий. Он поступал на королевскую службу в своем шире – административную или судебную.

Рыцарей называли buzones, или «большие люди». Их было примерно 1100 или 1200 человек. Это были те люди, чьи изображения, воплощенные в дереве или камне, мы видим в старинных английских церквях. Они носят доспехи, а некоторые едва не волочат за собой меч; одни держат щиты, а у других руки сложены для молитвы. Ноги у них чаще всего скрещены, и были времена, когда предпочитали изображать рыцаря вместе с его женой. Это был период, когда были переписаны все гербы, а геральдика как наука расцвела во всей красе. В начале XIV века могилы рыцарей увековечивались медными скульптурами во весь рост.

Исключительность рыцарей привела к тому, что среди них появились различные ранги и классы. К середине XIV века возникли такие типы, как джентри, а также рыцари, эсквайры и джентльмены. Эсквайром был процветающий землевладелец, который по каким-то причинам отказался от статуса рыцаря. Джентльмены имели меньший доход, так называли главу семьи, имеющей землю. К 1400 году эта разница закрепилась в денежном выражении. Эсквайр имел годовой доход от 20 до 40 фунтов стерлингов, а джентльмен – от 10 до 20. Рыцари и эсквайры могли служить шерифами или мировыми судьями, а джентльменам оставались посты поскромнее – помощников шерифов и коронеров. Джентльмены часто были приходскими джентри, тогда как рыцари всегда были джентри графств. Интересно, что такая социальная структура с некоторыми модификациями сохранялась до второй половины XIX века. Она скрепляла страну более 500 лет.

Куда бы мы ни взглянули в XIII веке, везде обнаружим свидетельства более четкой иерархии и контроля. В английских городах олигархия из богатых купцов была строго организована в согласии с королевским бюрократическим аппаратом; мастеровые и купцы были объединены в гильдии и торговые ассоциации. Бюрократический аппарат королевского двора становился более сложным и упорядоченным, чем когда-либо ранее. Историки административного управления отмечают огромное количество документов, появившихся в царствование Генриха III. Даже крестоносцы, отправлявшиеся в Святую землю из Англии, подписывали контракты о том, что обязуются соблюдать определенные условия. Любое право и любой вердикт оформлялись в письменном виде. Королевский бейлиф, приходя к мелкому фермеру для сбора налогов, говорил: «Твои долги записаны в моем предписании». Возможно, есть какой-то парадокс в том, что в царствование слабого и нерешительного короля аппарат короны был таким эффективным и приспособляемым к новым условиям как никогда. Но чем еще мы можем объяснить то, что, несмотря на все катастрофы за время его правления, Генрих III оставался королем такой долгий срок? Постепенно нация укреплялась и прочно вставала на ноги, несмотря на все бури, проносящиеся над нею.

Одна из таких бурь разразилась в конце мая 1265 года. Лорд Эдуард, все еще находящийся в заключении, получил разрешение поехать на конную прогулку – в конце концов он был принцем королевской крови. Но в это весеннее утро он пробовал одну лошадь за другой, уезжая все дальше и дальше; потом он выбрал среди них особого скакуна и по сигналу скачущего вдалеке дворянина пустил его галопом. Вскоре принц был в безопасности в замке Ладлоу. Эдуард оказался на свободе. Он мог поднять знамя своего отца против де Монфора и других бунтовщиков.

Внезапно правление де Монфора оказалось под угрозой, и результаты не заставили себя ждать. Две армии сошлись 4 августа при Ившеме в Вустершире. Когда де Монфор увидел силы роялистов, приближающиеся к нему в образцовом порядке, он заметил: «Они выучились, как следует иметь со мной дело». Во главе армии был лорд Эдуард, теперь, в свои двадцать шесть лет, он фактически был лидером королевства. Де Монфор взял с собой Генриха в качестве заложника, и, когда битва разгорелась, он и его рыцари сражались вокруг короля. Один из роялистов, Роджер Лейбурн, сумел спасти Генриха из гущи схватки. Эдуард заранее отобрал двенадцать человек для отряда, который можно было бы назвать эскадроном смерти. Их единственной задачей было убить де Монфора, и они добились успеха. Ему отрубили голову, а яйца повесили на нос; этот трофей был преподнесен жене человека, который его обезглавил. Затем последовало большое кровопролитие, первое в средневековой Англии, где лордов и рыцарей обычно брали в плен ради выкупа или из соображений чести. Эдуард был не таким королем, как его отец.

Тело Симона де Монфора отдали монахам в Ившеме, которые похоронили его в своем аббатстве. Его могила лежит в руинах, под высоким алтарем с гранитным крестом. Из-за того, как он нашел свою смерть, некоторые считали его мучеником, и его гробница стала объектом паломничества. Она была местом, где лежал борец за правое дело, и поражение только добавило блеска его репутации. Распространялись слухи о том, что в аббатстве происходят чудеса.

Но их было недостаточно, чтобы спасти сторонников де Монфора. Те, кто не погиб на поле битве под Ившемом, рассеялись по всей стране. Некоторые бежали в Кенилворт, замок де Монфора, другие нашли убежище на Айл-оф-Или. Некоторые прятались в диких лесах, и, возможно, сага о Робин Гуде берет свое начало из жизнеописания такого лорда-бродяги. Этих баронов называли «лишенными права наследства», и вернуть себе королевскую милость они могли только с помощью огромных выплат.

К Генриху вернулась большая печать, и он снова сидел перед своим советом. Порядок навели достаточно быстро, хотя надо сказать, что войны между лордами не слишком отразились на стране. Трудности возникли в тех местах, где происходили сражения, но дела королевства шли, как и прежде. Сын и наследник Генриха Эдуард почувствовал, что может покинуть страну и принять участие в Крестовом походе в Святую землю. Он готовился унаследовать трон с помощью службы Господу.

Сам король смог заняться перестройкой Вестминстерского аббатства, куда ему не терпелось перевезти мощи Эдуарда Исповедника. Двадцать пять лет 800 человек работали над грандиозным строением с новым пресвитерием, новым зданием капитула, новым средокрестием и медленно растущим северным фасадом. Это была работа для нескольких поколений. Каменщики из Пербека, мастера со всей Англии, моряки, возчики – все сыграли роль в славном предприятии. Черепичники, мастера по мозаике и по металлу объединили свои усилия, чтобы удовлетворить страсть короля к затейливым вещам. Он вложил в это здание столько денег, что оно навсегда стало памятником его царствования. Генрих испустил свой последний вздох на пятьдесят шестом году своего царствования, 16 ноября 1272 года, в возрасте шестидесяти пяти лет. Похоже, что умер он просто от старости. Могила Генриха III со статуей короля из позолоченной бронзы все еще находится в аббатстве, которое он построил.