23. Вера отцов наших

Подавление восстания Уайетта и последовавший за этим приезд Филиппа придали королеве уверенность. Темпы религиозной реформы – или, скорее, возвращения к прежней религии – усилились. Мессу праздновали во всем королевстве. В 1554 году, в праздник Входа Господня в Иерусалим, ладони во время шествия опять держали над головой, и церемония «поклонения Кресту» была возобновлена в Великую пятницу; древний обряд воскресения был проведен в Пасхальное воскресенье. Цитаты из Священного Писания, занявшие некогда место образов и картин, были стерты или покрыты известкой. В соборе Святого Павла хор поднялся в башню для пения гимнов, возродив давно ушедшую в небытие традицию. Епископ Лондонский Эдмунд Боннер постановил, что в числе инструментов отправления обрядов каждая церковь в городе должна иметь «крест с подсвечниками, крест для мертвых, фимиам, сосуд для благовоний, небольшой колокол для звона во время четвертой части мессы…». Следовало иметь высокий алтарь с облачениями и завесами. Епископ спросил, были ли случаи, когда члены конгрегации опускали голову, прятались за колонны или даже покидали церковь во время возношения Святых Даров. Позднее была возвращена и церковная музыка.

Некоторые люди стали жертвами этих изменений. Женатые священники были лишены средств к существованию. Викарий Уинби в Йоркшире предстал перед своей конгрегацией в стихаре и с зажженной свечой в руках. «Повелители мои, – начал он, – я был под действием обмана и искушения, полагая, что могу вступить в законный брак…» Затем он начал просить о прощении. Из двадцати двух епископов эдвардианского режима лишь семеро не изменили своим взглядам. Реформаторы Кранмер, Ридли и Латимер были высланы в Оксфорд, чтобы держать ответ перед епископами и духовенством конвокации. Из Тауэра, что служил местом их заточения, они были отправлены в Бокардо. То была оксфордская тюрьма в сторожевой башне у северных городских ворот. Королева питала особую неприязнь к архиепископу Кранмеру, который некогда приложил руку к низвержению ее матери. Боннер с издевкой называл его «господин Кентерберийский».

Над ними состоялся суд перед комиссией конвокации, который можно было назвать показательным. Когда Кранмер отвечал на вопросы о пресуществлении, его речь пытались заглушить, дабы она не была вообще никому слышна; его сочли «необразованным», «неумелым» и «дерзким».

Ридли был вызван для допроса на следующий день. «Вы можете видеть, сколь упрям, тщеславен, хитер и непостоянен этот человек, – заключил инквизитор, – но очевидно и то, что сила истины непоколебима. Так провозгласите же вместе со мной торжество истины!» Духовенство ответило единодушно. Весь допрос Ридли сопровождался «полным беспорядком, постоянными криками, провокациями и упреками», ввиду чего духовное учреждение напоминало базар.

Когда в зал суда вошел Латимер, ему, престарелому и хрупкому, было разрешено присесть. Он имел при себе трость; на груди лежало пенсне на веревочке. Суд объявил его еретиком, и он не стал противиться своей участи, посчитав ее способом прославления Господа. «Если, имея такую веру, ты войдешь в рай, – сказал ему один из допрашивающих, – то мне никогда туда не попасть».

Порядка восьмисот протестантов бежали в центры европейского протестантизма; в их числе было много клириков и ученых из университетов. Вдовствующая герцогиня Суффолк уехала вместе с многочисленной прислугой, включая прачку и шута. В городах вроде Франкфурта и Цюриха были основаны восемь английских коммун, из которых струился поток памфлетов, проклинающих Марию и ее режим. Изгнанники, вполне естественно, надеялись на убиение идолопоклонницы. Она была королевой зла. Самих себя они считали притесненным меньшинством, небольшой группой сохранивших веру, над которой нависла нескончаемая тень преследования. Образ этот просуществовал долго и способствовал формированию идеологии более строгой формы кальвинизма. Анонимный автор «Смиренной мольбы к Господу» считал, что в возвращении папства повинны «неблагодарность и греховная жизнь» Англии. Более долговременным наследием религиозных беженцев стала Женевская Библия, которая была предметом непреходящего почитания Шекспира. В более свободное правление королевы Елизаветы один епископ вспоминал годы изгнания с большой нежностью: «О, Цюрих, Цюрих! Я думаю о Цюрихе в Англии больше, чем я когда-либо думал об Англии, будучи в Цюрихе».

Зимой 1554 года в Англию прибыл клирик совершенно другой породы. Реджинальд Поул, кардинал и папский легат, возвращался на родину из двадцатидвухлетнего изгнания. Вернулся он в воодушевлении и с праведным намерением вернуть свою страну под крыло Рима. Англия все еще пребывала под папским интердиктом, вероятно подвергавшим все население риску вечных мук. Семья Поула была казнена по приказу Генриха VIII; его мать, Маргарет Поул, обезглавлена, испытав перед смертью ужасные муки. Он считал себя сыном мученицы. Человеком он был серьезным и благочестивым, степенным и честным.

В один из последних ноябрьских дней его баркас с огромным серебряным крестом на носу прошел под Лондонским мостом, направляясь во дворец Уайтхолл. Там его встретил объятиями Филипп; сама королева ожидала на верху главной лестницы. Когда кардинал Поул поднялся к ней, она бросилась ему на грудь. «Ваше появление, – молвила она, – для меня столь же отрадно, сколь и обладание моим королевством». Он ответил ей по-латыни, словами, с коими архангел Гавриил обратился к Богородице: Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus – «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами». И тогда королева почувствовала шевеление ребенка в ее чреве. То был момент благословения.

Четыре дня спустя члены палаты лордов и палаты общин собрались в Главном зале Уайтхолла, где кардинал, находящийся по правую руку от королевы, выступил с обращением к ним. Присутствующие заметили, что королева пытается очень четко обозначить факт своей предполагаемой беременности. Поул объявил парламенту, что пришел возвратить ключи от рая с тем условием, что все законы, направленные против папства, будут упразднены. «Я пришел не проклясть, – сказал он, – но примирить. Я пришел не принудить, но возвратить». Было видно, как некоторые плакали. Когда члены палаты лордов и палаты общин собрались в Вестминстере на следующий день, было решено подчиниться; этот вердикт не поддержали лишь два депутата. Тем самым был положен конец схизме двух правлений.

30 ноября, в День святого Андрея, кардинал восседал на возвышении в верхнем конце Вестминстерского холла. Когда он поднялся на ноги, Мария и Филипп преклонили колени; то же самое сделали все собравшиеся. Властью, данной ему Иисусом Христом и святейшим владыкой папой Юлием III, он начал освобождать «все сие королевство и владения его от всей ереси и схизмы, и от любых предубеждений, хулы и боли, ими порожденных; и мы возвращаем вас под единство нашей Святой Матери Церкви во имя Отца, Сына и Святого Духа».

Было слышно, как рыдает королева. Осуществилась самая значительная и священная цель ее жизни. Многие в зале восклицали: «Аминь, аминь!» – и тоже не могли сдержать слезы. Некоторые члены правительства, рыдая, бросились в объятия друг друга. Они медленно перешли в часовню, где хор исполнял гимн Te Deum. Когда эта новость дошла до Рима, был произведен выстрел из пушки замка Святого Ангела. На написанном в тот год портрете королевы ее шею украшает большой Т-образный (антониевский) крест на жемчужном ожерелье; с талии свисает реликварий из эмали, украшенный эмблемами четырех евангелистов. Она любила украшения. Но это было украшение-послание.

Важнейшей своей целью Поул видел восстановление порядка в ослабевшей вере. Он пытался наладить финансы церкви; назначил двадцать епископов; основал семинарии для обучения молодых священников. Он много лет прожил в Риме и потому желал верховенства папы. Члены двух палат парламента, однако, уже ушли от этого. Сие было неосуществимо. Поул хотел вернуть монастырские земли, экспроприированные во время правления Генриха, однако осуществлению этой цели мешало слишком много интересов. Какой лорд или дворянин согласится отказаться от земель, находящихся в его владении вот уже тридцать лет? Императорский посол отмечал, что, так или иначе, «католики имеют больше церковного имущества, чем еретики».

После завершения торжественной церемонии отпущения грехов парламент перешел к решению вопроса о церковных землях. Закон гласил, что земли эти всегда являлись предметом статутного права и что никакие другие инстанции не могли вмешиваться в управление ими. В адрес папы было направлено заявление с просьбой разрешить оставить такие земли светским владельцам. При том же парламенте Стивен Гардинер преуспел в проведении своего «Восстановления законов о ереси», так был вновь введен в действие средневековый статут de heretico comburendo – о сожжении еретиков.

К жизни вернулись и другие элементы католичества. Картузианские монахи были высланы в Шин, в то время как бенедиктинцев возвратили в Вестминстер; доминиканцы воссоединились в госпитале Святого Варфоломея в Смитфилде, а францисканцы в Гринвиче. Бригиттинки, многие из которых пересекли Ла-Манш во время правления Генриха, вернулись обратно в Сион.

Однако возрожденное при Марии католичество не восстановило былое вероисповедание в полном объеме. Исполнение мессы было для королевы единственным важнейшим элементом вероисповедания, которому подчинялись все остальные. Единственной усыпальницей, которую следовало реставрировать, была усыпальница Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве, и в годы своего правления Мария ни разу не принимала участия в паломничестве. К святому Томасу Бекету (Фоме Кентерберийскому) и Богоматери Уолсингемской относились без почтения. Некоторые из знакомых традиций так же негласно игнорировались. Интерес к святым или Богоматери был весьма скудным. Мало говорилось о хождении по мукам. Мария оставалась верховным главой церкви Англии, в то время как доктрина верховенства папы римского поддерживалась лишь на словах. Отмечалось, что в то время практически половина населения не достигла двадцатилетия и поэтому никогда не находилась под властью папы. Такое господство попросту не могло быть установлено еще раз.

Важность Священного Писания была вновь подтверждена явным отхождением от практики средневекового католичества; кардинал, например, поручил выполнить перевод Нового Завета на английский язык. Была признана сила молитвы и созвана группа проповедников для опровержения ошибок протестантской веры. Двадцатитысячная толпа пришла слушать Спиталфилдские проповеди, читавшиеся с кафедры в Спиталфилдсе в течение Пасхальной недели. Епископ Боннер помогал проповедникам, отредактировав набор предписаний под названием «Выгодное и необходимое учение» и составив тринадцать типовых проповедей. Делалось все, чтобы вновь познакомить жителей Англии с их старой религией, лишившейся теперь наиболее явных своих суеверий. В целом можно сказать, что Мария старалась воссоздать католическую веру, существовавшую в стране в конце правления Генриха VIII, и что она истинно продолжала работу своего отца.

Сходным образом были воскрешены торжества и церемонии времен его царствования. Вновь обрели популярность гулянья в День Святой Троицы, Пахотный понедельник, а также понедельник и вторник через неделю после Пасхи; в честь многих духовных праздников на улицах Лондона можно было увидеть пышные церковные процессии. В праздник Тела Господня 1555 года церковное шествие вдоль Уайтхолла возглавлял епископ Боннер, несший Святые Дары; множество людей «преклоняли колена, плакали и благодарили Господа». Майские игры, имевшие место в том же году в Вестминстере, были посвящены «великанам, мавританским копьям, оружию, и барабанам, и чертям, и трем танцам моррис, волынкам и виолам; много было людей в костюмах, и леди мая изящно ехала верхом вместе с менестрелями». «Князь беспорядка» также вернулся «со своими советниками и прочими разными помощниками; был тут диавол, кричащий об огне, и некто похожий на Смерть со стрелой в руке». Так запечатлел это событие в дневнике житель Лондона Генри Мэйчин.

Однако не все были довольны. В самом начале 1555 года, спустя две недели после принятия парламентом Закона о ереси, было разогнано тайное собрание мужчин и женщин, что собрались на кладбище церкви Боу для отправления службы на английском языке и читали молитвы вроде «Отвади, Господи, королеву Марию от идолопоклонства, или укороти дни ее». Начались преследования.

Первым, кому было суждено умереть в ходе организованной Марией кампании, стал Джон Роджерс, каноник собора Святого Павла, который читал проповеди против католической реакции у креста на соборном кладбище. Именно его выбрали с целью «сделать первый шаг». Его увезли из Ньюгейта в Смитфилд, и в ходе своего последнего путешествия он увиделся с женой и десятью детьми, которые встретили его счастливыми возгласами, будто он ехал на банкет. Встретившиеся ему на пути люди подбадривали его. Когда Роджерса привязывали к столбу, ему предложили помилование за публичное отречение от своих взглядов. Однако он отказался. Был зажжен огонь. Казалось, что он не страдал, но купал руки в огне, «будто бы это была холодная вода». Настало время сожжений.

Одной из ранних жертв стал Джон Хупер, епископ Глостерский. Его везли из Ньюгейта с мешком на голове, затем конвой передал его в его епископство, где 9 февраля он был привязан к столбу. Страдания его были очень сильными, поскольку связки молодого хвороста горели крайне медленно; огонь достиг лишь его ног и нижней части тела; когда он погас, епископ вскрикнул: «Ради Господней любви, добрые люди, дайте мне больше огня!» – после чего зажгли более интенсивное пламя. Очевидец писал, что «он молотил себя руками в грудь, пока одна рука не отвалилась; он продолжил колотить другой рукой, пока из кончиков пальцев не потекли жир, вода и кровь…» Его муки длились еще примерно три четверти часа, и в конце концов он «расстался с жизнью тихо, словно ребенок в своей колыбели».

В тот же самый день ткач, мясник, цирюльник, священник, дворянин и подмастерье были приговорены к сожжению епископом Боннером по обвинению в непринятии доктрины пресуществления. В скором времени тюрьмы Лондона заполнились и другими кандидатами на мученичество. После признания священника виновным в еретичестве его ноги были сломаны железом, поэтому к столбу его пришлость привязать на стуле. Фокс в воспоминаниях о сожжениях времен правления Марии утверждает, что «когда его сжигали, он сидел, объятый огнем, маленькие дети подбегали и вскрикивали – настолько хорошо, насколько они могли говорить в своем возрасте: “Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание, Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание”».

За северными воротами Честера был сожжен молодой мужчина. Ему на макушку поставили банку дегтя и смолы, и, когда пламя достигло ее, горючая смесь потекла по его лицу. В Боу в одном огне были сожжены одиннадцать мужчин и две женщины; в то же самое время огню были преданы десятеро в Льюисе. Томас Хоукс, глядя смерти в глаза, сказал своим друзьям, что, если терпеть огонь будет возможно, он покажет это, подняв руки. Он трижды хлопнул в ладоши в огне перед тем, как ушел из жизни. Когда было зажжено пламя в Джесус-Грин, Кембридж, огонь поддерживали с помощью книг. Одной из них была книга о причастии на английском языке, и страдающий в огне поднял ее и читал до тех пор, пока дым и пламя не заволокли страницу. Другая жертва, по воспоминаниям, «сладко спала» в огне. Когда доктор богословия шел к столбу, он внезапно начал танцевать.

– Что это с вами, господин доктор? – спросил его шериф. – Как вы себя чувствуете?

– Ну, господин шериф, я никогда не чувствовал себя лучше, ведь я почти дома. Мне осталось пройти две ступеньки, и я уже сейчас в доме моего Отца.

Можно описать способ казни. В землю всаживался большой кол или столб, к которому вела лестница или планка. Жертву ставили на планку таким образом, чтобы его или ее было видно толпе; мужчин раздевали и оставляли в рубахах, женщин – в сорочках. Затем жертву приковывали к столбу цепями, оставляя свободными руки. Вокруг столба ставили связки древесины и хвороста. Порой было непросто разжечь пламя или контролировать его. Древесина могла быть слишком сырой, а ветер – дуть не в нужную сторону. Друзья жертв иногда привязывали небольшие кулечки с порохом к их шее, но случалось, что взрыв был слишком слабым, и это лишь усугубляло их страдания.

Очень часто жертвы перед казнью молились или пели. Они преклоняли колени и падали ниц перед столбом. Потом многие целовали столб или разложенные связки древесины. Присутствующие при сожжении не всегда или не обязательно сочувствовали приговоренным. Во многих случаях жертву забрасывали кусками дерева или камнями. Когда один мужчина, умирая, запел псалом, его оглушили ударом по голове. «Ей-богу, – обходительно обратился религиозный комиссар к ударившему, – вы испортили старую добрую песню». Количество уличных торговцев было не сосчитать, и на сожжении в Дартфорде «появились всевозможные продавцы фруктов с лошадьми, навьюченными вишней, и продавали свой товар». Любой принесший вязанку хвороста в огонь получал сорокадневную «индульгенцию» от мук чистилища, поэтому родители отправляли своих отпрысков с топливом для костра.

Стивен Гардинер считал, что нескольких сожжений будет достаточно и что жестокий пример побудит еретиков проявлять осторожность и хранить молчание. Но его оптимизм оказался преждевременным. Непоколебимость мучеников и открытое сочувствие многих присутствовавших на сожжениях тревожили его. Говорилось, что одно сожжение стоило больше ста проповедей против папства. Вероятно, некоторые попытки остановить череду убиений он предпринимал, но было уже слишком поздно. Кампания террора, возможно, принесла плоды; иногда предполагается, что своим постепенным свертыванием она обязана растущему общественному сопротивлению. Однако наиболее вероятная причина – сокращение численности самих еретиков.

Королева и кардинал Поул в особенности не видели никакой необходимости отменять казни. Еретики были дыханием ада, тлетворной опасностью для благополучия государства. Любой совращенный еретиками будет проклят навеки. В пасторальном письме в Лондон Поул писал, что «нет людей более вредоносных для общественного благосостояния, чем они». Королева считала их виновными в государственной измене и подстрекательствах к мятежу – двух величайших преступлениях, ей известных. Зараженный баран может заразить все стадо. Она не была одинока в этом убеждении. Великий реформатор Кальвин утверждал, что истребление проповедников ложных богов есть долг христианина; так, он организовал сожжение испанского теолога Сервета за его отрицание Троицы. Кранмер восторженно отнесся к сожжению анабаптистки Джоан Бочер. Поэтому никто на самом деле не сомневался в важности сожжений. Под вопрос ставилась лишь их пригодность для выбитого из колеи общества.

За четыре года публичных сожжений были погублены почти триста мужчин и женщин; в подавляющем большинстве случаев сожжения происходили на юго-востоке Англии, который когда-то наиболее благоприятно воспринял религиозную реформу. При содействии епископа Боннера были уничтожены сто двенадцать жителей Лондона, в то время как в Йоркшире был сожжен лишь один мужчина. Этот факт может свидетельствовать о распространенности новой веры на севере Англии, но вместе с тем и отражать нежелание властей подвергать людей гонениям и смерти. Большинство пострадавших были ремесленниками и торговцами, независимыми работниками общества.

Важнейший вопрос, который задавали им дознаватели, был таков: «Что для вас таинство алтаря?» Если они не верили в то, что Тело и Кровь Христа физически и духовно присутствовали в хлебе и вине, они обвинялись в ереси. Епископ Боннер выносил приговор фразой «Поскольку ты, должно быть, один из них». На что узник отвечал: «Да, милорд, я есть один из них». Другой мужчина вызывающе произнес: «Мысль свободна, милорд». Появилось распоряжение о том, что наиболее строптивых можно подвергнуть пыткам. За три месяца до своей смерти королева отправила шерифу Хэмпшира жалобу, обвинив его в том, что он отменил сожжение мужчины, который отрекся от своих взглядов, когда его коснулся первый язык пламени. Так она получила прозвище Мария Кровавая.

В труде «Книга мучеников» Джон Фокс создал историю страданий, которой было суждено на несколько веков стать протестантской народной легендой сразу после публикации в 1563 году; автор изобразил ряд драматических ситуаций, в которых злостные священники и притворщики уничтожали приверженцев истинной религии. Тем не менее эти мученики не всегда были единоверцами; были среди них те, кто отрицал божественность Христа, и те, кто осуждал практику крещения младенцев, и те, кто ставил под сомнение доктрину Троицы. Когда их заточили в одну и ту же тюрьму, они постоянно отказывались молиться все вместе. Следует вскользь упомянуть о том, что в правление Елизаветы около двухсот католиков подверглись удушению или вспарыванию живота. Многие из погибших были бы сожжены в рамках религиозной политики Генриха VIII.

Тем не менее книга Фокса, по существу, демонизировала католицизм в Англии второй половины XVI века; после этого периода он всегда будет связываться с пламенем костров.