6. Приготовление к жизни

Не так давно мне приснилось несколько странных снов, которые вызвали у меня беспокойство. Мои родители были вегетарианцами, и за два с половиной десятилетия своей жизни я не съела – насколько мне известно – ни кусочка мяса, рыбы и даже овощей, контактировавших с мертвым животным. Проходя мимо мясных ресторанов, я задерживала дыхание. В старших классах школы я заставляла бойфренда чистить зубы после того, как он ел мясо.

Четверть века я старательно избегала мяса, но затем решила, что с меня хватит. У моей диеты не было никакого идеологического оправдания; я не испытывала особой любви к животным и считала себя относительно здоровой. Мой рацион определяла всего лишь глубоко укоренившаяся привычка. Мне надоели проблемы, с которыми я сталкивалась за пределами Бруклина, где всегда можно найти вегетарианскую еду, и мне больше не хотелось причинять беспокойство друзьям. Однажды на званом ужине подруга приготовила специально для меня вегетарианское блюдо и по рассеянности добавила в него рыбный соус – и ей пришлось готовить еще одну порцию. Я задумалась, зачем я причиняю ей столько неудобств. Кроме того, меня разбирало любопытство – чего же я лишена? Мясо едят почти все.

Чтобы помочь мне стать всеядной, друзья устроили мясную вечеринку. Они обещали, что тако с рыбой позволят мне плавно войти в мир мясоедов; легкий привкус рыбы будет заглушен более сильными ароматами, такими как сальса и брокколи, а запью я все это приличной дозой алкоголя. Я дала себе месяц на психологическую подготовку, а непосредственно перед важным в моей жизни днем мне приснились три сна о том, как я ем мясо.

Я в буфете. Главное блюдо – курица, похожая на палочки из резины. Я решаюсь попробовать и съедаю один или два кусочка. Потом громко объявляю, что ем мясо. Никто не впечатлен.

Я пробую какое-то печенье, но оно мне не нравится. Затем я понимаю, что печенье со вкусом бекона.

Я ем из большой миски салями, которая похожа на больших червяков. Вязнет в зубах, но съедобно. Хотя и ничего особенного. Внезапно я начинаю беспокоиться, кошерная ли эта салями. Ищу в Google и убеждаюсь, что все в порядке.

После каждого сна я просыпалась чуть более подготовленной, чуть более уверенной в себе. Когда я наконец поднесла первый кусок тиляпии ко рту, то меня охватили дурные предчувствия и легкое отвращение. Потом я проглотила рыбу, и самым сильным моим ощущением стал эффект дежавю.

Согласно гипотезе моделирования опасности, сны выполняют важную психологическую функцию: они позволяют преодолеть трудности в безопасной обстановке, помогая отрепетировать связанные со стрессом события, преодолеть горе и психологическую травму. Как отмечал в 1990-х гг. финский ученый Антти Ревонсуо, большинство эмоций, которые мы испытываем во сне, носят негативный характер; чаще всего это страх, беспомощность, тревога и чувство вины. Для эволюционных психологов, в том числе Ревонсуо, это загадка. Зачем мозг постоянно заставляет нас испытывать неприятные ощущения? Если наши предки обучались поведению в опасных ситуациях во сне, рассуждал он, то им было легче справляться с трудностями при свете дня. Первых людей опасности поджидали повсюду – дикие животные, непредсказуемая местность, враждебные племена, – и любой дополнительный опыт повышал шансы на выживание. Эта теория объясняет преобладание негативных эмоций и агрессии в сновидениях, а также древний характер многих ситуаций, в которых оказывается спящий человек; даже городским жителям часто снится, что на них нападают дикие звери или враждебные незнакомцы. Такие занятия, как чтение и письмо – относительно недавние явления в человеческой истории, – появляются в сновидениях гораздо реже.

Гипотеза моделирования опасности предсказывает, что животным снятся ситуации, связанные с выживанием, такие как охота, драки и еда. Если животное лишить фазы быстрого сна, оно не способно решать даже простейшие задачи. В 2004 г. группа психиатров из Висконсинского университета в Мэдисоне разработала эксперимент, чтобы понять, как лишение сна влияет на способность крыс реагировать на опасности. Они использовали метод цветочного горшка (обманчиво безобидный термин для того, что является настоящей пыткой для крысы), чтобы лишить некоторых крыс фазы быстрого сна, не меняя общего времени сна. Уставшее животное помещали на донышко перевернутого цветочного горшка, и животное засыпало. Но как только наступала фаза быстрого сна, мышцы крысы расслаблялись, она падала в воду и просыпалась. Затем крыса вновь взбиралась на донышко и ложилась, но цикл повторялся, так что фаза быстрого сна продолжалась у нее не больше секунды.

Через несколько дней этих несчастных животных, а также крыс, которым позволили спать нормально, подвергли испытаниям. Их ставили перед незнакомыми объектами, бросали в пустой сосуд, помещали в лабиринт, воздействовали электрическими разрядами. В каждом случае крысы, которым позволили отдыхать, реагировали адекватно, тогда как группа, лишенная фазы быстрого сна, потеряла всякую осторожность. Столкнувшись с незнакомым предметом, эти крысы не зарывали его, а начинали вылизывать себя. Вынужденные искать дорогу в лабиринте или в пустом сосуде, они предпочитали опасные открытые участки, а не более темную периферию (где в природных условиях меньше шансов столкнуться с хищниками). Даже когда крысам, которых будили в фазе быстрого сна, давали амфетамины (а такие препараты могут временно снимать негативные эффекты от недосыпа), их поведение не улучшалось; они занимались саморазрушающим поведением не просто от усталости от недостатка сна, но именно от потери сна со сновидениями.

Если вы не участвуете в играх на выживание, как в фильмах «Выживший» или «Голодные игры», то опасности современного мира не похожи на смертельный лабиринт, и тревожные сны должны соответствовать им. Сон об экзамене – в котором спящий перед важным экзаменом обнаруживает себя неподготовленным, а иногда в неподходящей одежде – представляет прототипичную версию сна современного человека, соответствующую сновидению убегающей крысы или охотящейся кошки. Даже если во сне вы провалите экзамен, в реальной жизни подобное испытание будет казаться знакомым – и эта иллюзия может принести пользу. Мои сны об экзаменах были одновременно скучными и тревожными. «Я выхожу из экзаменационного центра и понимаю, что забыла написать эссе». «Во время экзаменов я вспоминаю, что не надела брюки». Эти ночные кошмары появляются через много лет после окончания школы, но в те периоды, когда я переживаю по другому поводу, например, из-за приближающегося срока сдачи работы или вероятной реакции на книгу, которую я собираюсь опубликовать. Некоторые психологи убеждены, что в период стресса нам снятся экзамены, которые мы успешно сдали; мозг напоминает нам о ситуациях, когда мы справились с тем, чего страшились, и это помогает обрести уверенность в реальной жизни. Фрейд в своих тревожных снах снова и снова сдавал экзамены по ботанике и химии, с которыми справился успешно, а не экзамен по медицинскому праву, который он провалил. В реальной жизни я не забыла надеть брюки и написала эссе. Но размышление о наихудших сценариях при свете дня заставляет меня понять, насколько они невероятны и даже абсурдны; страх перед ними рассеивается, и они вызывают у меня смех. Я просыпаюсь с чувством облегчения – независимо от того, насколько уверенно я себя чувствую, я не явлюсь на встречу голой. Даже при самых неблагоприятных отзывах о моей статье мне не придется заново поступать в колледж. Что бы мой редактор ни думал о черновике книги, он не отправит его на рецензию всем моим бывшим парням. И вряд ли он использует какой-то тайный дьявольский пункт договора, который позволит ему разорвать контракт.

В 2014 г. исследователи из Сорбонны под руководством невролога Изабель Арнульф связались с несколькими тысячами студентов медицинских факультетов, которые недавно сдавали вступительные экзамены. Почти три четверти молодых людей сообщили, что в течение семестра им по меньшей мере один раз снился экзамен, причем почти все эти сны были ночными кошмарами: они не могли найти дорогу в экзаменационный центр, не понимали вопросы на экзамене или обнаруживали, что пишут невидимыми чернилами. Когда Арнульф сравнила сны студентов с полученными оценками, то обнаружила удивительную закономерность: те, кому чаще снились экзамены, успешнее проходили испытания в реальной жизни. Но самое интересное, что в сновидениях пяти лучших студентов присутствовало некоторое препятствие, связанное с экзаменами, – они не слышали будильника или не укладывались в отведенное время. «Негативные ожидания могут служить для оптимизации дневной деятельности, подобно тому, как шахматист просчитывает все возможные ходы, и особенно те, что ведут к проигрышу, прежде чем выбрать и сделать наилучший ход, – писала Арнульф. – Контраст между устрашающими ситуациями в сновидениях (аппендицит, опоздание, невозможность выполнить задание) и более благоприятной реальностью (здоровье, правильный расчет времени и доступные инструменты) на следующее утро мог ослабить чувство тревоги у студентов, что повышало их уверенность и конкурентоспособность».

Провал на экзамене – это всего лишь один из классических сценариев сновидений, повторяющихся во всем мире. На протяжении тысячелетий люди летали и падали во сне, оказывались голыми на публике или теряли зубы. Универсальный характер этих лейтмотивов предполагает их фундаментальность – подобно языку, музыке и социальным группам, они имеют глубокую эволюционную цель. Фрейд предполагал, что сны о полетах основаны на детских воспоминаниях о качании в колыбели; Юнг связывал их с преодолением трудностей в реальной жизни. Немецкий психиатр Михаэль Шредль – выводы которого основаны на эмпирических данных, а не на догадках – обнаружил, что сны о полетах «отражают позитивные эмоциональные состояния, испытанные наяву».

Еще одна оживленная дискуссия, развернувшаяся в египетских папирусах, ведических текстах и научных статьях о студентах японских колледжей, связана с весьма распространенным, но загадочным сновидением о потере зубов. (Трудно сказать, насколько типичен этот ночной кошмар, но в одном из исследований было показано, что 21 % американских студентов видели сны о том, что у них выпадают зубы; такие сновидения часто связывают со стрессом в реальной жизни.) По мнению Бар Хедьи, древнееврейского мистика, сновидение о выпадении одного зуба предсказывает смерть родственника; индейцы навахо также считали этот ночной кошмар предупреждением семье сновидца. Фрейд вполне предсказуемо рассматривал такой сон как символ кастрации. Мое любимое психоаналитическое объяснение, предложенное венгерским психотерапевтом по имени Шандор Лоранд, заключается в том, что сновидение о потере зуба отражает желание вернуться в беззубое и бесполое младенческое состояние. Ученые признали бесполезность интерпретации отдельного элемента сновидения вне контекста жизни сновидца и закономерностей сна – индивидуальные языки сновидений чрезвычайно разнообразны, – но эта традиция продолжается в интернете. Популярные сайты с сонниками сообщают, что человек, видящий во сне, что у него выпадает зуб, боится стареть, сказал нечто неподобающее или «испытывает трудности в жизни».

В 1984 г. два психолога провели эмпирическое исследование на эту тему. В надежде понять, почему некоторые люди видят неприятные сны о выпадении зубов, они изучили четырнадцать человек, которых регулярно посещали ночные кошмары о потере зубов – «зубы исчезали, разрушались, их вырывали или выбивали» – и четырнадцать человек, постоянно летавших во сне.

Исследователи обнаружили небольшие различия в личностных характеристиках представителей двух групп – видевшие сны о потере зубов отличались более высокими уровнями тревожности и депрессии, но главное открытие было вполне предсказуемым: те, кто терял зубы во сне, наяву чаще думали о зубах. Тем не менее гипотеза о механизме, лежащем в основе этого распространенного сновидения, достойна серьезного анализа. «Одно из возможных объяснений состоит в том, что сновидение о потере зуба представляет собой бессознательный исторический след, или архетип, тех времен, когда зуб играл важную роль в жизни древних людей, – предположили исследователи. – Потеря всего лишь одного зуба могла предвещать смерть в результате изменений в рационе и других трудностей, связанных с едой или защитой. У современных людей психологическое состояние беспомощности или потери контроля могло вызвать остаточный, архетипический сон о потере зубов». В сновидениях часто присутствует нечто примитивное – обстановка (например, дикая природа), деятельность (уклонение от агрессивных незнакомцев) или части тела (такие, как зубы), которые в прежние времена были критически важными для выживания человека. В современном обществе, где выживание и успех зависят в большей степени от психологической адаптации, эти пережитки прошлого появляются в разных контекстах, но, возможно, выполняют ту же эволюционную функцию.

В нескольких исследованиях была обнаружена сильная связь между сновидениями о новом навыке и совершенствованием его в реальной жизни. Два бразильских нейробиолога использовали схему эксперимента психиатра из Гарварда Роберта Стикголда для нового проекта, заменив «Тетрис» на жестокую видеоигру Doom. Результаты своей работы они представили в 2009 г. на конференции Американского общества нейронаук. Сидарта Рибейро и Андре Пантойя собрали группу из двадцати двух добровольцев, позаботившись, как и Стикголд, чтобы в нее входили и опытные игроки, и новички, и предложили им перед сном практиковаться в Doom – «стрелялке» от первого лица, в которой игрок должен убивать виртуальных монстров с помощью огнестрельного оружия или бензопилы. Сновидения участников эксперимента оказались такими же кровавыми, как и сама игра.

Утром игроки опять садились за компьютер. Проанализировав сны испытуемых совместно с их успехами в игре, Рибейро и Пантойя обнаружили явную связь: те, кто играл в Doom во сне, утром с большим мастерством уничтожали виртуальных врагов своим аватаром и преодолевали различные препятствия. Регистрация ЭЭГ также позволила по-новому взглянуть на роль сновидений в успехах в реальной жизни. И в реальной игре, и во время сна у новичков, которые только осваивали физические навыки, обнаружилась большая активность в отделах мозга, связанных с движением рук, тогда как у опытных игроков активность была сосредоточена в лобных долях коры, отвечающих за сложные логические рассуждения и принятие решений. Одно из возможных объяснений состоит в том, что сновидения сосредоточены на тех аспектах техники, которые нуждаются в совершенствовании, будь то основы управления или более сложное стратегическое мышление. (По другой теории, как объяснял Рибейро в интервью New Scientist, те, «кому снились сны о Doom, могли быть просто более мотивированы улучшить свои результаты в игре».)

Игра на выживание Doom служит более правдоподобным заменителем реальной жизни, чем «Тетрис», и специалист по когнитивной нейробиологии Эрин Уэмсли сумела продвинуться еще дальше, использовав парадигму Стикголда для изучения роли сновидений в овладении навыками повседневной жизни, такими как спорт или ориентирование в незнакомом месте. «Если дать человеку увлекательную обучающую задачу, то эта задача снова появляется в его снах, – объясняет Уэмсли. – Чем больше человеку снится то, чему он только что научился, тем лучше его память».

В одном из своих экспериментов Уэмсли, которая руководит лабораторией сна в Университете Фермана в Южной Калифорнии, обучала сорок три студента аркадной игре Alpine Racer, в которой симулируется спуск горнолыжника по склону горы. Студенты проводили много часов перед экраном на имитации лыж, уклоняясь от виртуальных препятствий. В первую ночь почти половина участников эксперимента видели во сне тот или иной элемент игры, либо непосредственно (один из студентов видел особенно трудный поворот), либо косвенно (другой студентке снилось, что она участвует в забеге по городу Сан-Франциско).

В другом исследовании Уэмсли около полудня пригласила в лабораторию девяносто девять студентов, и они в течение сорока пяти минут пытались проложить путь через трехмерный лабиринт. Затем половину группы попросили перейти в темную комнату и вздремнуть, а остальные участники в это время оставались в лаборатории, периодически сообщая Уэмсли обо «всех» своих мыслях. В 5:30 каждому участнику эксперимента была дана еще одна попытка пройти лабиринт. И вновь Уэмсли выявила явную связь между сновидениями о лабиринте и улучшением результатов: студенты, которые видели во сне лабиринт, проходили его в среднем в десять раз быстрее, чем остальные отдохнувшие. В одних сновидениях элементы лабиринта присутствовали в явном виде, в других – косвенно; одному студенту приснилось давнее посещение пещеры, похожей на лабиринт. Однако среди бодрствовавших участников эксперимента «мысли, связанные с лабиринтом» – сознательные размышления или повторение задачи в уме – не оказали никакого воздействия на результат. По всей видимости, во сне происходило нечто особенное, что невозможно воспроизвести наяву.

Сновидения могут помочь людям подготовиться к более серьезным проблемам, чем искусственный лабиринт или знакомство с другими продуктами питания. В 1971 г. три психолога под руководством Луиса Брегера решили изучить сны пациентов больницы, которым была назначена операция. Стресс, связанный с ожиданием инвазивной процедуры, способен даже самого невозмутимого человека превратить в невротика, когда он – уже беззащитный и ослабленный болезнью – представляет свое бесчувственное тело на операционном столе. Предоперационные сны пациентов были наполнены тревогой и страхами – если не буквально, то метафорически. Показательно, что люди, утверждавшие, что не волнуются перед операцией – проявлявшие, как выражаются психологи, «сильную тенденцию к подавлению», – на самом деле чаще видели во сне предстоящую процедуру. Например, Эл – общительный шестидесятилетний ветеран войны – отрицал, что переживает из-за предстоящей операции на сосудах, и даже утверждал, что не может бояться боли, потому что у него никогда ничего не болело. Но его ночные кошмары, изобилующие сломанными ножами и забитыми сточными трубами, говорили об обратном. В сновидениях его телу угрожала опасность; он стоял перед толпой незнакомых людей, которые выглядели «так, словно хотели перерезать» ему горло. По мере приближения даты операции его собственный образ во сне становился более решительным; он учился брать ответственность на себя. В одном из снов Эл починил неисправную кухонную плиту, в другом прочистил засорившиеся трубы, которые Бергер сравнил с забитыми сосудами самого пациента. «Сновидения Эла отражают опасность хирургического вмешательства преимущественно в символической или косвенной форме», – отмечал Брегер. Неисправные устройства не были типичными для обстановки ночных кошмаров Эла; после операции они появлялись приблизительно в 15 % сновидений, а до операции – более чем в половине.

Если сновидения играют такую важную роль и если множество их функций зависят от нашего понимания, почему они часто кажутся непостижимыми? Почему они обращаются к нам с помощью туманных метафор и отрывочных образов? Почему Элу снились засоренные трубы, а не операция?

Вполне возможно, Эл не был готов – такое мог бы предположить Фрейд – напрямую размышлять о предстоящей операции. Или сновидение оказывало ему услугу, предлагая более интересный предмет для размышлений: таинственное всегда выглядит гораздо убедительнее прямых уроков.

Мы склонны обращать внимание на необычные сны и обсуждать их, однако большинство сновидений вовсе не такие странные, как можно предположить. Проанализировав более шестисот описаний снов из лабораторий в Бруклине и Бетесде, психолог Фредерик Снайдер пришел к выводу, что «спящее сознание» является «поразительно верной копией бодрствования». В его выборке 38 % представляли собой реальные места, которые сновидцы встречали в своей жизни, а еще 43 % напоминали знакомые места. Всего 5 % были признаны «экзотическими» и менее 1 % – «фантастическими». Проверив каждое сновидение на связность («Составляет ли последовательность картин связную историю?», «Являются ли события возможными, даже если они маловероятны?»), Снайдер обнаружил, что даже среди самых длинных сновидений у половины отсутствуют необычные элементы, а девять из десяти «могут считаться правдоподобным описанием повседневного опыта».

Тем не менее факт остается фактом: иногда по ночам мозг создает сцены, которые выглядят как минимум натянуто. В 1990-х гг. трое исследователей – Роберт Стикголд, Аллан Хобсон и Синтия Риттенхаус – решили изучить, ограничено ли наше воображение во сне. Проанализировав девяносто семь нарушений логики в двухстах сновидениях студентов, они обнаружили, что существуют определенные правила и закономерности; в сновидениях не действуют обычные физические законы, однако там возможно не все. Внутриклассовые метаморфозы, как назвал их Стикголд, встречались гораздо чаще межклассовых; то есть, когда персонаж сновидения менял свой облик, он обычно превращался в другого персонажа, а не в неодушевленный объект (и наоборот). И даже внутри класса трансформации были совсем не случайными: бассейн превращался в пляж, дядя – в соседа, автомобиль становился велосипедом. «Самое удивительное и неожиданное открытие этого исследования состоит в том, что многие разрозненные образы сновидений парадоксальным образом связаны, – писали авторы. – В сновидении один объект превращается в другой не произвольным образом, а так, что у них сохраняются общие формальные ассоциации».

В другом исследовании философ Антти Ревонсуо и психолог Кристина Салмивалли проанализировали сотни сновидений своих студентов и выяснили, что эмоции, переживаемые во сне, обычно соответствовали ситуации, даже если сама ситуация была необычной. Удивительно постоянным оставался еще один важный элемент: личность сновидца «хорошо сохранялась» и «редко приобретала черты, противоречащие состоянию бодрствования». «Отображение личности, вероятно, является одним из краеугольных камней наших систем долговременной памяти», – объясняли они. Даже во сне мы знаем, кто мы.

Для того чтобы оценить роль сновидений и сна в эмоциональном здоровье, рассмотрим, что происходит, когда мы их лишаемся. Одно из исследований выявило, что если ребенок 9–12 лет страдает от бессонницы, то во взрослом состоянии у него чаще возникнут суицидальные мысли. Другое исследование, объектом которого были люди старше шестидесяти пяти лет, показало, что за десять лет расстройство сна повышало риск самоубийств на 34 %. Ученые до конца не понимают связи между сном и психическим здоровьем, но некоторые из них убеждены, что изменение сна и сновидений усиливают депрессию. Усталость делает из нас параноиков; длительная фаза быстрого сна ночью помогает точно интерпретировать социальные сигналы, а отсутствие сновидений заставляет предполагать худшее. В 2015 г. Мэтью Уолкер и его коллеги из Калифорнийского университета в Беркли показывали восемнадцати молодым людям лица, передающие разные эмоции, от дружелюбия (взгляд спокойный, уголки губ подняты вверх) до угрозы (брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию), и просили интерпретировать выражения лиц. Добровольцы выполняли задание дважды: после полноценного ночного сна и после того, как их заставляли бодрствовать в течение двадцати четырех часов. После нормального отдыха испытуемые без труда понимали выражения лиц. Но когда их лишали сна, те же участники эксперимента теряли способность различать эмоции и были склонны считать изображения более враждебными, чем они были на самом деле.

Одно из самых заметных изменений сна во время депрессии – ослабление способности помнить сновидения. Разбуженный в соответствующее время цикла сна психически здоровый человек в 80–90 % случаев вспомнит, что ему снилось. У пациентов в состоянии тяжелой депрессии эта доля уменьшается до 50 %, и сны, которые вспоминают люди, оказываются не такими яркими – они короче, менее эмоциональны, и в них меньше действующих лиц. Непонятно, где здесь причина, а где следствие, но уменьшение количества сновидений может усугубить депрессию, лишив пациента возможности «переварить» свои страдания.

Некоторые авторы сборника «Нечестивый призрак: писатели о депрессии» (Unholy Ghost: Writers on Depression) считают бессюжетные, поверхностные сны признаками самых мрачных периодов в их жизни. Писательнице Вирджинии Хеффернан «снился резкий, меняющий форму свет». Сны романистки Лесли Дормен «были наполнены водой». Когда Уильям Стайрон погружался в суицидальную депрессию, то спал урывками, а его сны – всегда сложные – становились тусклыми. «Думаю, видеть сновидения необходимо, чтобы сон выполнял свою функцию, – однажды сказал он. – И поэтому отсутствие снов было почти непереносимым аспектом моей болезни. Я полностью осознавал тот факт, что, просыпаясь после искусственного, вызванного таблетками сна (в то время я принимал транквилизаторы, чтобы спать), я не мог вспомнить ни одного сновидения, которое осталось бы у меня в памяти. Возможно, я ставлю телегу впереди лошади – не знаю». Начало выздоровления он связывал с возвращением сновидений. В первую ночь после выписки из больницы, вспоминал он, «мой мозг словно объявлял о возвращении к норме с помощью удивительного бесконечного сна».

Стайрон правильно догадался, что при депрессии меняется весь цикл сна. Здоровый человек обычно погружается в медленный сон, который приблизительно через час или полтора часа сменяется быстрым сном. Первая фаза быстрого сна продолжается от пяти до десяти минут, а каждая последующая становится длиннее. Если вы спите от шести до десяти часов, то таких циклов набирается от четырех до шести; к утру суммарное время быстрого сна приближается к одному часу. В состоянии депрессии первая фаза быстрого сна наступает раньше и длится дольше; она может начаться всего лишь через сорок пять минут после засыпания, а ее длительность может доходить до двадцати минут. (Чем тяжелее депрессия, тем раньше наступает фаза быстрого сна, и тем она длительнее.) Несмотря на то что человек в состоянии депрессии проводит больше времени в фазе быстрого сна, отделы его мозга, отвечающие за рациональное мышление, остаются чрезвычайно активными, и это может мешать мозгу генерировать дальние связи, необходимые для сновидений. Как показало проведенное в 1998 г. исследование, изменяется также эмоциональный паттерн. Обычно в каждой следующей фазе быстрого сна наши сновидения становятся приятнее, что уменьшает вероятность очнуться утром от ночного кошмара с испорченным настроением. Но при депрессии зависимость обратная: сначала сновидения нейтральные, но затем становятся все более неприятными.

С конца 1970-х до середины 2000-х гг. психолог Розалин Картрайт – Мэтью Уокер считает ее «таким же пионером в изучении сна, как Зигмунда Фрейда», – выполнила ряд исследований в группе с высоким уровнем депрессии – недавно разведенных. Для одного из экспериментов она пригласила шестьдесят человек на стадии развода (примерно половина из них страдали от депрессии) провести три ночи в лаборатории сна в начале бракоразводного процесса, а затем через двенадцать месяцев. Сначала около трети тех, кто пребывал в депрессии, сообщали, что видят во сне бывших супругов. Через год те, кому снились бывшие супруги, лучше восстановились после развода – как в практическом, так и в психологическом плане; у них отмечался более позитивный настрой, более стабильное финансовое положение, и они были больше удовлетворены любовной стороной жизни. Похоже, сны о разводе помогали пережить его.

В другом исследовании Картрайт внимательно изучила содержание сновидений у разводившихся супругов, пытаясь понять, почему одни сновидения помогают, а другие нет. На этот раз она анализировала сновидения двадцати девяти женщин на протяжении первых пяти месяцев после начала бракоразводного процесса; в начале исследования девятнадцать женщин страдали от депрессии. Выяснилось, что те, кто находился на пути к выздоровлению, в своих сновидениях активнее взаимодействовали с бывшими супругами и были более решительными. Одной женщине приснилось, как ее бывший муж попал в неловкое положение на вечеринке, и она обрадовалась, что ее там нет. Другая выразила свое возмущение бывшим супругом и его новой подругой. Эти сновидения были яркими и объемными; в них фигурировали самые разные персонажи, а не связанные между собой элементы прошлого и настоящего соединялись друг с другом. В то же время сновидения другой группы – тех, кто не вышел из депрессии, – по большей части были простыми и лишенными эмоций, и спящий играл в них более пассивную роль. В одном характерном сне женщина молча стояла и смотрела, как ее бывший муж приглашал на свидание новую возлюбленную. В другом случае разведенная женщина наблюдала, как ее бывший муж выбирает пару туфель.

Сновидения также способны помочь нам справиться с универсальными трудностями жизненного цикла, например примириться со смертью. Чувство скорби чрезвычайно сложное и индивидуальное, но большинство людей переживают потерю близкого человека не только наяву; мертвые приходят к нам в ярких, хорошо запоминающихся снах. В исследовании, проведенном в 2014 г. в одном из нью-йоркских хосписов, 58 % из почти трехсот опрошенных смогли вспомнить по крайней мере один сон об умершем человеке. Такие сны не всегда приятны, но, как правило, способствуют душевному комфорту; они помогают скорбящему примириться с утратой и усиливают ощущение одухотворенности и общего благополучия. Зачастую умерший человек предстает в сновидениях молодым и здоровым, может быть счастлив в загробной жизни или сообщает что-то важное живым.

В какой-то момент своего долгого и счастливого брака Джоан Дидион начала каждое утро рассказывать мужу свои сны. Дело было не в толковании сновидений и не в сознательном вынашивании идей для творчества. Она просто изливала душу, делилась своими эмоциями, и это помогало ей примириться с повседневностью. Ее муж, Джон Данн, неохотно участвовал в этом ритуале. «Не рассказывай мне свой сон, говорил он, проснувшись утром, но в итоге слушал», – впоследствии писала она.

Данн умер в семьдесят один год от сердечного приступа; это произошло вечером, когда они сели ужинать. Он рассказывал Дидион о книге, которую читал, – в ней анализировались причины Первой мировой войны, а затем умолк и сполз со стула.

Внезапно оставшись без мужа, с которым прожила почти сорок лет, Дидион погрузилась в тяжелую депрессию. Ее горе усугублялось болезнью дочери, Кинтаны, которая – будучи молодой женщиной – в момент смерти Джона находилась в коме после перенесенной пневмонии. По непонятной причине Дидион винила себя в этой двойной трагедии. Ей казалось, что она должна была каким-то образом спасти мужа и вылечить дочь. «Я не только не верила, что с Джоном и Кинтаной случилось “несчастье”; наоборот, я была убеждена, что обязана предотвратить случившееся», – писала Джоан в книге «Год магического мышления», воспоминаниях о первом годе своей скорби.

Несколько месяцев после смерти Джона она вообще не видела снов. И только в первое лето без мужа сновидения стали возвращаться, и обычно в них присутствовал Джон. В одном из ее первых вдовьих снов они с мужем должны были лететь из Калифорнии на Гавайи в составе группового тура, организованного студией Paramount. Джоан поднялась на борт самолета в аэропорту Санта-Моники, но не нашла там Джона; поэтому она вышла и решила подождать его в машине, а в это время самолет улетел. Она оказалась одна на взлетной полосе. «Моей первой реакцией во сне был гнев: Джон сел в самолет без меня», – писала Дидион. Она связала это чувство со своим состоянием. «Чувствовала ли я себя брошенной, оставленной на взлетной полосе, злилась ли я на Джона за то, что он меня покинул? Можно ли одновременно злиться и чувствовать свою вину?» Позже Джоан признала, что этот сон был поворотной точкой, после которой она стала прощать себе воображаемые грехи. «Только после сна, в котором меня бросили на взлетной полосе аэропорта Санта-Моники, до меня стало доходить, что существует уровень, на котором я уже не могу ни за что отвечать».

Сны Джоан Дидион подчинялись типичной для скорбящих людей закономерности. Ослабление способности помнить свои сны – или даже полное отсутствие сновидений, как в первый период у Дидион – является признаком острой депрессии, которая часто сопровождает внезапную утрату. Когда она начала оправляться от потрясения, вызванного потерей мужа, сны вернулись, помогая справиться с душевной болью.

После смерти отца психолог Патрисия Гарфилд решила провести опрос среди других женщин, которые недавно потеряли близкого человека, и обнаружила, что их сновидения можно соотнести с разными стадиями горя. Природа печальных снов меняется по мере того, как скорбящий начинает примиряться с утратой. На первом этапе умерший человек как будто оживает и хочет поговорить об обстоятельствах своей смерти. Эти «воскрешающие» сновидения усиливали беспокойство, пробуждали иррациональное чувство вины за то, что спящий «позволил» близкому человеку умереть. Через шесть недель после смерти отца Филипу Роту приснилось, что его отец вернулся на Землю, недовольный тем, что его похоронили не в том костюме. «Из туманной пелены проступало только неудовольствие на его мертвом лице», – писал Рот в своих воспоминаниях «Наследие» (Patrimony). Спящий может обижаться на умершего, который обманул его или причинил страдания; сновидение может быть приятным, но проснувшись, человек испытывает острое чувство утраты. Подобные сны хоть и причиняют душевные страдания, способны помочь скорбящему осознать, что умершего действительно больше нет.

В следующей фазе, которую Гарфилд назвала дезорганизацией, умерший человек может появиться снова, чтобы попрощаться или отправиться в путешествие. В исследовании Гарфилд один вдовец рассказывал, что ему снилось, как он едет в аэропорт с умершей женой. Когда они прибыли на место, она пошла вперед, помахала рукой на прощание и сказала, чтобы он присоединился к ней позже. Мужчина истолковал этот сон как позволение снова жить полноценной жизнью, разрешение воссоединиться с остальным миром и даже еще раз жениться. На последних стадиях – после того как скорбящий примирился с утратой – могут появиться приятные сновидения, где умерший человек, молодой и здоровый, произносит слова утешения и дает советы.

Иллюстрацией этого цикла могут служить сны молодой женщины, с которой познакомилась Дейрдре Барретт, ухаживавшей за умершей от рака бабушкой. Ее первые сновидения отражали психическое состояние, терзаемое чувством вины. В одном из снов бабушка говорила, что им нужно вернуться к ее смерти – возможно, на этот раз девушка сможет ее предотвратить. В другом бабушка попросила ее вызвать полицию, потому что она не умирала от рака, а ее отравили. Когда состояние молодой женщины улучшилось, ей приснилось, что она снова стала ребенком. Бабушка искупала ее в теплой воде, сказала, что любит ее, и объяснила, что направляется на небеса. «С того момента, – вспоминала женщина, – я примирилась со смертью бабушки».

Когда горе усугубляется – смена эмоций отклоняется от обычной схемы, и человек зацикливается на утрате – сны тоже становятся более мрачными. По мнению Гарфилд, «приглашение к смерти» – когда умерший друг или родственник приглашает присоединиться к нему – может свидетельствовать о суицидальных мыслях. После смерти матери писательница Дафна Меркин надеялась, что сможет наконец освободиться от ее вечной критики. Но их нездоровые, навязчивые взаимоотношения продолжали жить в сновидениях Меркин. «В первые годы после смерти матери ко мне не приходило долгожданное чувство освобождения; мать продолжала появляться в моих снах, многие из которых были неприятными, – писала она в своих мемуарах «Почти счастлива» (This Close to Happy). – В одном из снов у нее был пенис, и мы с ней занимались любовью; помню, я проснулась, переполненная радостью, как будто получила удовлетворение, которого так долго искала. Не удивительно, что я продолжала чувствовать, словно в моей жизни образовалась дыра, и время от времени задумывалась, не отправиться ли мне вслед за матерью».

Сновидения также помогают справиться с весьма распространенной душевной травмой, вызванной размышлениями о том, что мы смертны. Сон очень похож на смерть – даже слишком похож. Сократ высказывал мысль, что смерть – это сон без сновидений. Некоторые талмудисты приравнивали сон к одной шестой смерти; во сне душа покидает тело на время, а после смерти – навсегда. В греческой мифологии Танатос, олицетворявший смерть, был братом-близнецом бога сна Гипноса. Сны умирающих, готовящихся кануть в пропасть забвения, часто считались священными воротами в загробный мир. В Америке в XIX веке, писал Эндрю Бурштейн, «люди всегда стремились записать сны тяжелобольных, втайне ожидая каких-то сверхъестественных откровений». Последние сны приговоренных к смертной казни преступников, о которых они рассказывали священникам перед казнью, иллюстрировались и воспроизводились для страниц викторианских таблоидов.

В разных культурах сновидения интенсифицируются при приближении смерти, иногда предсказуемым образом. Сны посещения – в которых, как писали Келли Балкели и Патрисия Балкели в книге «Сны за порогом смерти» (Dreaming Beyond Death), «недавно умерший близкий человек возвращается, чтобы дать совет, подбодрить и/или предупредить», – встречаются по всему миру. В снах путешествия «поездка, перемещение, переезд, смена местоположения и переход с одного места в другое… помогают умирающему предположить, что его ждет», часто вызывая «фундаментальный переход от страха и отчаяния к спокойному смирению и даже радостному ожиданию».

В исследовании 2014 г. почти все пятьдесят девять пациентов хосписа в течение нескольких недель или месяцев перед смертью видели по меньшей мере один яркий сон, в котором фигурировали религиозные фигуры или умершие родственники. Женщина по имени Одри (91 год) сказала, что готова покинуть этот мир, после того как во сне ее посетили пять ангелов. Для 88-летнего Барри переломным моментом стал сон о матери, который помог ему ослабить связь с этим миром. Ему снилось, что он едет на машине сам не зная куда, а мать – она умерла много лет назад – успокаивает его, заверяя, что любит его и что все будет в порядке. Пациенты описывали большинство этих сновидений как «успокаивающие» или «очень успокаивающие», подтверждая, что они ослабляли страх смерти.

В 2014 г. историк Войцех Овчарский опросил сто человек из польских интернатов для пожилых людей об их снах. Участники его исследования переживали не только обычный стресс, связанный с плохим здоровьем и преклонным возрастом, но также стыдились того, что их бросили. «В Польше, как и в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, пребывание в интернате для пожилых часто связано с травматическим опытом одиночества и разладом в семье», – писал он. – Поляки с оттенком презрения называют такие интернаты “домами престарелых” и считают, что в них “идут умирать”. Сновидения польских стариков переносили их в юность, оживляя воспоминания о более счастливых и интересных временах. «Им снилось то, чего они лишены, что они не могут испытать наяву», – отмечал Овчарский. Однако эти сны не вызывали ностальгию и сожаление, а были источником комфорта и радости. Одной женщине очень нравилось, что во сне она могла поговорить с дочерью, которая не навещала ее уже целый год. Умирающий мужчина почувствовал себя ближе к своим взрослым детям после того, как увидел во сне счастливые эпизоды юности.

В детстве Морис Сендак время от времени остро осознавал тот факт, что когда-нибудь умрет. Его родители, еврейские иммигранты из Европы, постоянно напоминали ему о холокосте, и впоследствии в его произведениях затрагивались такие темы, как старение и утрата. Страшные, похожие на зверей персонажи книги «Там, где живут чудовища» – самые знаменитые его творения, приснились ему после того, как он вместе с семьей соблюдал семидневный траурный ритуал. Жизненный успех почти не повлиял на экзистенциальный страх Сендака. Когда давний школьный друг спросил его, какие чувства тот испытывал, став знаменитым, Сендак мрачно ответил: «Мне по-прежнему предстоит умереть». Не менее сильным, чем страх смерти, был его страх перед снегом: Сендак беспокоился, что крыша обвалится под весом снега или что метель помешает ему добраться до больницы, если с ним что-то произойдет. У него сохранились некоторые детские привычки – он любил пирожные и был очень привязан к своей собаке, но ненавидел Рождество; будучи бездетным сыном еврейских родителей, он чувствовал себя одиноким во время этого праздника. Однажды, когда Сендак лежал в больнице в Коннектикуте, ему приснился яркий сон, отразивший его самые глубокие страхи. Он увидел свою любимую медсестру Линн, которая лежала на диване перед гигантской картиной, изображавшей маленький заснеженный город на Рождество. Но это, признался он Линн, был не ночной кошмар, а милый и приятный сон.

Мужчина по имени Билл, рассказ которого включен в книгу «Сны за порогом смерти», впал в отчаяние, когда врачи сообщили ему, что рак прогрессирует и что ему осталось жить несколько недель. Билл погрузился в депрессию; страх был единственным чувством, проникавшим сквозь окутавший его туман безразличия. Священник из хосписа, который навестил своего подопечного, нашел его мрачным и замкнутым. Вернувшись через несколько дней, он «заметил удивительную перемену в настроении и поведении Билла». На этот раз «его глаза светились живым интересом», а «лицо было спокойным». В промежутке между этими двумя визитами Билл – большую часть жизни он был капитаном торгового судна – всего лишь увидел сон. Он плыл по суровым, незнакомым водам и чувствовал, как возвращается «старое чувство приключения»; несмотря на бурное море и удаленность от берега, он знал, что не сбился с курса. «И довольно странно, что я больше не боюсь смерти, – сказал он пастору. – Наоборот, я чувствую, что готов уйти, и с каждым днем это чувство усиливается».

В роли спасителей, которые являются во сне атеистам, могут выступать звезды поп-культуры. В 1990-х гг. исследователь фольклора Кей Тернер начала записывать сновидения женщин о певице Мадонне. Многие из тех, кого она расспрашивала, находили эмоциональную поддержку в своих снах о Мадонне, просыпаясь с чувством умиротворения или решимости, которые сохранялись и в реальной жизни. Двадцатидевятилетней Марджи приснилось, что Мадонна усадила ее в ванну и, напевая Like a Prayer, растерла мочалкой и завернула в пушистое полотенце. Проснувшись, Марджи почувствовала, что «была крещена любовью и сексом, что Мадонна как будто очистила… [ее] от отношений с жестоким бывшим возлюбленным». Тридцатипятилетняя Крис находилась в психиатрической лечебнице, пытаясь избавиться от травмы от давнего нападения, когда во сне к ней пришла Мадонна и помогла организовать кампанию против сексуального насилия. Сон пришелся на тот период, «когда ее чувства пребывали в полном беспорядке», и это было, по ее словам, «почти волшебством».

Эрнест Хартманн, профессор психиатрии из Университета Тафтса, обнаружил, что сновидения людей, перенесших травму, зачастую носят предсказуемый – и благотворный – характер. Непосредственно после травмирующего события человек видит яркие кошмары, отражающие первичные эмоции пережитого; обычно это страх, чувство вины или утраты. («На меня надвигалась огромная волна». «Я позволила детям играть без присмотра, и они попали под машину». «Я нахожусь в какой-то бескрайней пустыне. Повсюду пепел».) В некоторых случаях такие сны непосредственно воспроизводят травматическое событие; в других они отражают общее настроение, меняя один или два элемента. Со временем в сновидениях образы травмы начинают смешиваться с памятью о прошлом или историями, которые спящий мог читать или слышать. Эти сновидения помогают взглянуть на травму со стороны; они напоминают о том, что другие люди преодолели подобные катастрофы, а сам спящий пережил разные оскорбления и травмы. Ты можешь встроить это в уже существующую структуру психики, словно говорит себе мозг. Это совсем не плохо. После того как жертва восстановится, сновидения вернутся в норму. Одна жительница Нью-Йорка, которая 11 сентября 2001 г. вышла из метро и увидела, как люди прыгают из окон башен-близнецов, рассказывала, что ее несколько недель преследовали ночные кошмары с этой сценой. Когда она начала оправляться от шока, содержание ее снов изменилось. Например, она раздавала жертвам разноцветные зонтики, чтобы смягчить их приземление. (При посттравматическом стрессовом расстройстве эта система дает сбои; сны не эволюционируют, а остаются – как и психика жертвы – в прошлом. Сновидение воспроизводит травматическое событие в мучительной, неизменной петле, в которую не проникают другие воспоминания и которая не дает спящему шанса взять ситуацию под контроль.)

Психолог из Беркли Алан Сигел, интересовавшийся посттравматическими кошмарами, увидел возможность для исследований, когда на регион, где он жил, подряд обрушились две природные катастрофы. В 1989 г. в результате землетрясения Лома-Приета шестьдесят три человека погибли и почти четыре тысячи были ранены. Всего через два года по холмам Окленда прокатился мощный лесной пожар, убив двадцать пять человек и уничтожив несколько тысяч домов. Вскоре после второй катастрофы Сигел пригласил сорок два добровольца из Калифорнии, двадцать восемь из которых лишились домов в результате пожара, и попросил их записывать свои сны.

Когда в конце эксперимента Сигел собрал дневники сновидений, то обнаружил, что темы смерти, увечья и катастрофы в сновидениях жителей Северной Калифорнии появляются гораздо чаще, чем у контрольной группы. (К его удивлению, люди, чьи дома не пострадали при пожаре, беспокоились больше, чем те, кто лишился дома; 17 % сновидений первой группы были связаны со смертью, тогда как во второй группе таких снов было 11 %, а в контрольной группе – 5 %. Сигел предположил, что их травма усугублялась виной выжившего.) Подобно первым снам после развода, которые предсказывали психологическое состояние по истечении нескольких месяцев, первые сновидения переживших пожар указывали, насколько хорошо они оправятся от травмы по прошествии года. Если человек видел во сне пожар (или другую природную катастрофу – цунами, наводнение, землетрясение) и предпринимал какие-то действия, а не пассивно наблюдал за событиями, шансы на восстановление у него были выше.

В другом исследовании канадский психолог Кэтрин Белики собрала рассказы о самых страшных ночных кошмарах двадцати восьми женщин, половина из которых подвергались сексуальному насилию. Когда эти рассказы читали независимые наблюдатели, они без труда вычисляли, кто из женщин пережил травму. Их сновидения отличались характерными особенностями: частые случаи насилия, сцены секса, угрожающие фигуры, люди без лиц. Частота ночных кошмаров служила еще одним признаком того, что во сне мы преодолеваем травму. В другом исследовании, в котором участвовали более пятисот студенток, Белики с коллегами обнаружили, что женщины, пережившие нападение, видели ночные кошмары почти в два раза чаще.

За исключением случаев посттравматического стрессового расстройства, сновидения почти никогда в точности не воспроизводят реальные события, однако они основываются на реальной жизни, сплетая нити личного опыта в запутанную паутину из настоящего и прошлого. Больше ста лет назад Фрейд писал, что спящий мозг перерабатывает «остатки» дня, и современные эмпирические исследования показывают, что половина сновидений включают как минимум один элемент прошлого опыта. Они отражают текущие занятия, а также важные события прошлого. Дети из зон боевых действий видят во сне больше насилия, чем дети из мирных районов. У старшекурсников, специализирующихся на спортивных исследованиях, тема спорта присутствует чаще, чем у студентов факультета психологии. При изменении внешних обстоятельств сны тоже меняются. В конце 1960-х и в 1970-х гг. – до того как строгие этические правила затруднили подобные исследования – психиатр Ховард Роффварг предложил студентам колледжа несколько дней носить специальные очки, отражавшие синий и зеленый свет, так что окружающий мир приобретал красноватый оттенок. Белые, серые или пурпурные объекты окрасились в розовые тона. Зачастую эффект был неприятным. У одного студента, любителя гамбургеров, вид розового кетчупа, который он видел через очки, вызвал такое отвращение, что он решил вообще отказаться от мяса.

Когда в ходе эксперимента студенты приспособились к новой, розоватой реальности, их сновидения начали меняться. В самом начале приблизительно половина снов были окрашены в красные тона; в последующих фазах быстрого сна цветовой спектр возвращался к норме. Однако к концу недели сновидения оставались окрашенными на протяжении всей ночи; около 80 % первых снов были аномально розовыми, а к утру таких по-прежнему была почти половина. Исследование Роффварга указывает, что по крайней мере один ключевой фактор сновидений – зрительное восприятие – зависит от недавнего опыта и что мы регистрируем феноменологические сдвиги в сновидениях, которые адаптируются к повседневной жизни.

Тем не менее мы не можем точно предсказать, какой опыт в конечном счете проявится в наших снах. Когда я спросила Роберта Стикголда, какой тип воспоминаний скорее всего будет включен в сновидения, он отметил три фактора. «Я предполагаю, что это должно зависеть от интенсивности эмоций. Это должно зависеть от повторяемости. Это должно зависеть от новизны», – сказал Стикголд. Но даже Стикголд, на протяжении десятилетий находившийся на передовых исследованиях сна, не знал точного ответа. Никто – ни философы, ни психологи, ни нейробиологи – не может объяснить, почему тот или иной образ посещает нас ночью или появится ли в наших снах давний друг или умерший родственник.

Однако ученые смогли выявить несколько признаков, позволяющих определить влияние тех или иных эмоциональных и хронологических факторов. В конце 1980-х гг. канадский нейробиолог Тор Нильсен открыл явление, которое он назвал эффектом задержки. Как правило, то или иное событие дня появляется в сновидении ближайшей ночью – в виде буквального воспроизведения, абстрактного отражения, отдельного элемента или одного из персонажей. К следующей ночи вероятность появления этого события в сновидении снижается наполовину. Если событие не отражается в сновидении ближайшей ночью, оно может появиться через неделю.

В одном из экспериментов Нильсен предлагал добровольцам посмотреть получасовой жестокий фильм, в котором жители индонезийской деревни совершали ритуальное убийство, принося в жертву водяного буйвола. Участники эксперимента каждое утро записывали свои сновидения, и события фильма в большинстве дневников появлялись примерно в одно и то же время: в первую, вторую или третью ночь после просмотра, а затем в шестую и седьмую. Такая закономерность, возможно, помогает нам справиться с психологической травмой; вполне вероятно, что чередование ночных кошмаров с обычными снами позволяет «переварить» травмирующее событие без нарушения нормального цикла сна.

Сновидения не только помогают людям восстановиться после травмы; они также могут принести некоторое облегчение в трудные периоды жизни. Во время Гражданской войны в США солдатам снились семьи, и они просыпались с обновленным желанием выжить. «Увлечение – или даже одержимость – сновидениями, спиритуализмом и другими религиозными практиками являлись неотъемлемой частью жизни американцев времен Гражданской войны, – писал историк Джонатан Уайт, который изучал письма солдат в поисках рассказов о снах. – Мужчинам на войне чаще всего снились любимые люди, оставленный дом… большинство солдат находили в романтических снах желанный душевный комфорт».

Австрийский психиатр Виктор Франкл, который три года провел в нацистских концентрационных лагерях, писал о том, как он и другие узники – вынужденные довольствоваться рационом из трехсот граммов хлеба и нескольких чашек похлебки – видели во сне «пирожные, сигареты и приятную теплую ванну». В 2015 г. Овчарский изучил архивы музея Освенцима в поисках отчетов психологов о том, что видели во сне во время войны выжившие узники. Читая эти записи, он обратил внимание, что сновидения зачастую выполняли терапевтическую функцию, поднимая настроение заключенных, давая им надежду или укрепляя веру. Чаще всего встречался мотив, который Овчарский назвал сновидением заботы – «о спящем заботился или поддерживал родственник или кто-то другой, нередко сверхъестественное существо», который, например, заверял, что тот выживет в Освенциме. Одному узнику приснилось, что к нему пришел божественный посланник в белом балахоне и подарил надежду: «Не волнуйся, ты выживешь в этом аду». Несмотря на сомнения в существовании Бога, узник хранил свое видение, словно талисман. «Этот сон постоянно присутствовал у меня в подсознании, и в тяжелые минуты я цеплялся за него как за единственное средство спасения. Когда другой заключенный заболел тифом, то вспомнил сон, в котором его насильно бросили в бурную реку. Он уже тонул, когда к нему приблизился умерший брат, протянул гигантскую рыбу и заверил, что тонущий сумеет удержать ее. Сновидения переносили узников концлагеря домой, ненадолго отвлекая от земного ада, в котором они пребывали, напоминая о простых радостях нормальной жизни. «На какой-то период, иногда даже несколько дней, эти “сны о свободе” позволяли нам не так остро ощущать кошмар лагеря», – подтверждал один из выживших.

Когда узников освободили, характер их снов изменился. Румынский психолог Иоана Косман, опросившая двадцать два человека, переживших холокост, обнаружила резкий контраст в их сновидениях во время войны и после нее. В концентрационных лагерях их сновидения «были… ярче и радостнее». И только после освобождения – физического, но не психологического – сны приняли «более мрачную и устрашающую форму», воспроизводя ужасные эпизоды военного времени или мучая образами убитых родственников. Сны были адаптивными, способствовали самосохранению – то есть откладывали кошмары, пока человек не был готов увидеть свои самые худшие воспоминания.

Новое интригующее направление исследований выявило потенциальную возможность изменять воспоминания во время сна, и это открытие может внести вклад в лечение посттравматического стрессового расстройства. В 2015 г. группа отважных французских нейробиологов под руководством Гаэтана де Лавильона решила выяснить, можно ли управлять передвижением мыши, избирательно стимулируя нейроны, пока животное спит – то есть имплантируя нечто вроде искусственной памяти. Они выпускали мышей на открытое пространство и следили за возбуждением нейронов места животного в разных частях площадки. Как и предполагал де Лавильон, грызуны перемещались беспорядочно, не отдавая предпочтения тем или иным местам. Когда они засыпали, схема возбуждения нейронов места не менялась, поскольку спящий мозг повторял дневное путешествие.

При возбуждении определенных нейронов места де Лавильон стимулировал медиальные пучки переднего мозга – нервные пути, связанные с вознаграждением, таким как секс и наркотики. Когда проснувшуюся мышь снова выпускали на открытое пространство, ее передвижения уже не были беспорядочными. Словно влекомые невидимой силой, они бежали к местам, связанным с теми нейронами места, которые возбуждались одновременно со стимуляцией центров вознаграждения. Несмотря на то что у мышей не было рациональной причины предпочитать эти места всем остальным, в них они находились в четыре или в пять раз дольше. «У животного формировалась целенаправленная стратегия, словно у него имелись осознанные воспоминания, что в этом месте его ждет вознаграждение», – рассказывал журналу Scientist Карим Беншанан, помогавший в постановке эксперимента. Исследование «дает убедительные доказательства, что обучение новому возможно во сне, если оно сопровождается должным вознаграждением», – отметил нейробиолог Мэтт Уилсон. «Они сумели обучить животных выбирать конкретное место, но не на основе прошлого опыта, а просто предлагая подкрепление во сне». Это исследование еще находится на начальной стадии, но открывшиеся перспективы чрезвычайно заманчивы; это первый случай, когда ученым удалось имплантировать сознательные воспоминания живому существу во время сна, что может привести к настоящему прорыву в лечении психических травм.

Если сны о травматических событиях сопровождать приятным вознаграждением, эти воспоминания можно модифицировать таким образом, что они перестанут приносить страдания. «В принципе вы можете избирательно менять обработку информации мозгом во сне, чтобы смягчить воспоминания или изменить их эмоциональное содержание», – отметил Беншанан.

Хотя сновидения, связанные со скорбью или тревогой, причиняют страдания, мы можем желать их, понимая, что они способствуют исцелению. Если мы хотим максимально использовать терапевтический потенциал сновидений, то должны совершенствовать свою способность запоминать их; чем подробнее мы запоминаем сны, тем больше подсказок можем из них извлечь. Пытаясь разгадать значение снов, мы в конечном счете осознаем проблемы, которыми они вызваны, и тем самым ускоряем свое эмоциональное восстановление. Следя за тем, как изменяются сны со временем, мы можем черпать надежду из признаков, свидетельствующих о пути к выздоровлению, например, когда меняется паттерн сновидений или когда мы начинаем себя защищать. «Ищите в сновидениях образ, отражающий укрепившуюся защиту и усилившийся контроль, – советует психолог Патрисия Гарфилд. – Осмыслите и прочувствуйте его, осознайте его целительную силу».

Сновидения играют важную роль в управления нашими эмоциями, помогая пережить болезненный опыт, формируя и даже изменяя воспоминания. Но как и у всех сильнодействующих средств, у снов есть и обратная сторона.