2. Авангард

Некоторые самые важные открытия, касающиеся сновидений, были сделаны любителями, учеными, которые сражались не только с безразличием или даже откровенным презрением коллег, но и с ограничениями, связанными с работой на периферии науки.

Юджину Асерински потребовался почти час, чтобы прикрепить к голове восьмилетнего сына громоздкий комплект электродов, который он раздобыл в подвале кафедры физиологии Чикагского университета. Сначала нужно было найти в пышной шевелюре сына подходящее место для тонкого металлического диска. Выбрав место, Асерински срезал волосы бритвой, стараясь не удалить больше волос, чем нужно. Затем Армонду пришлось задержать дыхание – отец смазывал выбритые участки неприятно пахнущей жидкой пастой, проводящим материалом под названием «коллодий». (Даже сегодня, по прошествии шестидесяти лет, Армонд помнит, как чесалась голова после высыхания пасты.) И последнее – Юджин должен был поместить электрод в каплю коллодия и закрепить на месте пластырем. «Об удобстве тогда никто не думал, – рассказывал Армонд. – Нужно было как следует потрудиться, чтобы удерживать эти чертовы штуковины на месте. Как в фильме “Франкенштейн”».

В то время Юджину, студенту магистратуры, шел тридцать один год, у него была довольно пестрая биография, и все свои профессиональные устремления он связывал с этим экспериментом. Способный ученик, он с подросткового возраста постоянно менял свои увлечения. В шестнадцать лет Асерински собирался поступить в Бруклинский колледж, но никак не мог определиться со специализацией; он выбрал испанский язык, социологию и даже записался на подготовительные курсы по медицине, но так ничего и не довел до конца. Вместо этого он отправился в Мэриленд и поступил на стоматолога. Теоретические предметы ему нравились, но вскоре он обнаружил, что ненавидит зубы, а плохое зрение не позволяло выполнять тонкую работу – сверлить и пломбировать.

Он снова бросил учебу, его призвали в армию, где он служил подносчиком снарядов. После окончания Второй мировой войны Юджин решил воспользоваться льготами для фронтовиков и вернуться к учебе. Вспомнив, как ему нравились занятия по биологии и физиологии, он поступил на отделение физиологии Чикагского университета – это учебное заведение славилось благожелательным отношением к талантливым студентам с необычной биографией. «Его приняли со словами: “Ваше образование похоже на швейцарский сыр, но голова у вас явно хорошая. Приходите, и посмотрим, на что вы способны”», – вспоминает Армонд, вышедший на пенсию клинический психолог, теперь живущий во Флориде.

Семье приходилось экономить, но Юджин и его жена были твердо уверены, что в конечном счете он добьется успеха. Он уволился с должности социального работника, и семья переехала в общежитие для студентов в Чикаго. Зимы на Среднем Западе суровые, а единственным источником тепла в их квартире была крошечная керосиновая плита в гостиной. «Нам все время не хватало денег, – вспоминал Армонд. – Ночами мне приходилось спать, укрывшись зимними пальто. У нас не хватало одеял, чтобы меня согреть».

Асерински хотел изучать физиологию органов, но его направили к Натаниэлу Клейтману, заведовавшему маленькой, не пользовавшейся популярностью лабораторией сна. Первая встреча была «не радостной», как впоследствии писал Асерински. Он был разочарован необходимостью начинать учебу в области, «где доминировали такие представители гуманитарных наук, как психологи». Кроме того, Клейтман имел репутацию неприятного человека, а ведущим специалистом по сну он стал исключительно благодаря своей силе воли. В 1938 г. он вместе с коллегой провел целый месяц в подземной пещере в Кентукки, пытаясь выяснить, может ли отсутствие привычных колебаний света и температуры нарушить двадцатичетырехчасовой цикл сна. (Они пробовали переключиться на цикл продолжительностью двадцать восемь часов, но ничего не вышло.) Позже Клейтман ставил на себе эксперименты по депривации сна, заставляя себя не спать на протяжении ста восьми часов.

К первому полученному заданию Асерински отнесся без энтузиазма: Клейтман поручил новому ассистенту наблюдать за движениями век младенцев во сне. Он надеялся опровергнуть выводы статьи из журнала Nature – ее автор, физик, утверждал, что может предсказать, когда заснут пассажиры поезда, по частоте, с которой они моргают. Клейтман хотел понять, перестают ли двигаться глаза ребенка в тот момент, когда он засыпает, или он постепенно перестает моргать. «Клейтман заранее предупредил меня, чтобы я тщательно проштудировал литературу о моргании, превратившись в главного специалиста в этой узкой области», – сухо вспоминал Асерински. Несколько недель он наблюдал за спящими детьми, а затем набрался смелости, пришел в кабинет к Клейтману и признался, что не может отличить движения глазных яблок младенцев от дрожания их век. Но у него есть идея: что, если отказаться от попыток отличить настоящее моргание от дрожания век и следить за всеми движениями глаз ребенка во сне?

Даже самого Асерински это предложение волновало «не больше, чем теплое молоко». Но ему позволили продолжить наблюдения, и через несколько месяцев он обратил внимание на двадцатиминутные периоды, в течение которых веки детей вообще переставали двигаться. Клейтман заинтересовался и посоветовал своему студенту расширить эксперимент, включив в него и взрослых. «Что нас ждало, можно было только гадать – поскольку еще никто тщательно не исследовал глаза взрослых во время полноценного ночного сна, у меня были шансы что-нибудь найти», – писал Асерински. Он надеялся, что даже сможет использовать этот материал для своей докторской диссертации, перескочив через бакалавра и магистра, и наконец догонит сверстников. – Конечно, выигрыш определялся важностью того, что мне удастся обнаружить».

Асерински попросил сына выступить в роли подопытного кролика, и Армонд с радостью согласился помочь; он не возражал против утомительной подготовки – лишь бы проводить больше времени с отцом. Юджин закреплял электроды на голове сына и включал полиграф – аппарат, который преобразовывал энцефалограмму и движения глаз в чернильные зубцы на движущейся бумажной ленте.

Когда Армонд заснул, регистрируемые на бумаге сигналы напоминали медленные, неменяющиеся волны; глаза были неподвижными, мозг и тело дремали. Но через какое-то время линии начали быстро колебаться, подпрыгивая то вверх, то вниз. Это было больше похоже на сигналы, исходящие от бодрствующего человека. Асерински не знал, как объяснить этот результат. Возможно, старый аппарат просто был неисправен. Может, это случайный сбой или просто особенность семьи Асерински. Но затем он уговорил нескольких добровольцев спать в лаборатории, и у них обнаружилась точно такая же закономерность: каждую ночь четыре или пять раз через равные интервалы времени мозг испытуемых просыпался и был активен, словно они думали, разговаривали, ходили. Эти всплески когнитивной активности совпадали с движениями глаз: в те моменты, когда полиграф регистрировал активность мозга участников эксперимента, их глазные яблоки быстро двигались.

Пытаясь найти объяснение увиденному, Асерински предположил, что испытуемые на самом деле бодрствовали, хотя их глаза оставались закрытыми. Даже такие ученые, как Клейтман, который всю жизнь занимался исследованием сна, всегда исходили из предположения, что во сне мозг попросту отключается. Асерински подождал, пока заснет очередной доброволец, вошел в лабораторию, когда глаза спящего начали двигаться, и заговорил с ним. Мужчина не реагировал. «Не было никаких сомнений, что испытуемый спал, хотя ЭЭГ показывала, что он бодрствует».

Исключив самое очевидное объяснение, Асерински позволил себе высказать другое, более интересное. Возможно, эти «старинные рассказы», связывающие движения глаз со сновидениями, на самом деле правдивы. Он вспомнил знаменитое описание ворона, сделанное Эдгаром Аланом По: «…глаза его смотрят так, будто глаза мечтающего дьявола».

В одну из ночей Юджин разбудил Армонда в тот момент, когда его глаза быстро двигались, и спросил, о чем тот думал. «Я сказал ему, что видел сон, когда он меня разбудил, – вспоминает Армонд. – Он попросил рассказать содержание сна. Это был отрывок, связанный с цыплятами. Он считал, что это очень интересно. Он был очень доволен. Говорил о великих открытиях и скромных предпосылках к ним».

Асерински начал будить испытуемых в разные моменты ночного сна и спрашивал, могут ли они вспомнить, что им снилось. Если он будил добровольца, когда полиграф не регистрировал активности, а глаза оставались неподвижными, человек обычно не мог вспомнить свой сон. Но если человек просыпался в период, как называл его Асерински, сна «с быстрыми движениями глаз», то обычно вспоминал один или два сновидения – подробные и связные истории. (Асерински хотел назвать эту фазу сном «с дергающимися глазами», но опасался насмешек, «связанных с популярным сленговым значением слова jerk – чудак, псих. «Будь я посмелее, – писал он, – сегодня мы называли бы этот сон JEM».) Однажды глаза одного из спящих начали сильно дергаться, он бормотал что-то нечленораздельное, а полиграф словно сошел с ума. Проснувшись, испытуемый сказал, что находился во власти ужасного ночного кошмара.

Асерински опубликовал результаты своих исследований в 1953 г. в журнале Science, и открытие «быстрого» сна стало предвестником новой эры в исследовании сна и сновидений. «Я всегда чувствовал, что это прорыв, – однажды сказал исследователь сна Уильям Демент. – Этим движениям глаз, похожим на движения глаз во время бодрствования, было не место во сне… Это открытие изменило науку о сне, превратив ее из медленной пешей прогулки в увлекательное путешествие, за которое решительно взялись лаборатории и клиники по всему миру».

Но прогресс был недостаточно быстрым, чтобы принести какую-либо пользу первооткрывателю; когда Асерински заканчивал свою диссертацию, области знаний, дорогу к которой он открыл, еще не существовало. Его младший коллега, Демент, основал Центр исследований сна в Стэнфордском университете и стал знаменитостью – на его счету сотни публикаций и даже эпизодическая роль в комедии «Лунатики» (Sleepwalk with Me). Тем временем Асерински, испытывавший материальные трудности, устроился, как вспоминал Армонд, на «первую попавшуюся работу» – в Бюро рыболовства в Сиэтле, где изучал влияние электрического тока на косяки рыб, а затем до конца карьеры работал во второразрядных университетах. «Он всегда был недоволен тем положением, которое занимал в области исследования сна».

Когда в 1968 г. в Стэнфорд приехал Стивен Лаберж, ученые только приблизились к признанию того факта, что сон – не просто когнитивная черная дыра. Но осознанные сновидения – это было слишком радикально, и сама возможность их существования вызывала сомнения. Исследователи, никогда не сталкивавшиеся с осознанными сновидениями, считали, что все это больше похоже на сюжет фантастического триллера, чем на поддающееся проверке явление. Разве человек может одновременно бодрствовать и спать? Философы и теологи на протяжении нескольких тысяч лет время от времени упоминали об осознанных сновидениях, но вполне возможно, что люди, сообщавшие о таком состоянии, просто бодрствовали; возможен и другой вариант – они лгали. Но Лаберж знал, что осознанные сновидения существуют.

Лаберж родился в 1947 г. в семье офицера ВВС, служившего во Флориде; ребенком он был очень стеснительным и находил убежище в своем богатом воображении. «Я был совершеннейшим интровертом, и у меня полностью отсутствовали социальные навыки», – однажды признался он. Не помогало и то, что семье приходилось каждые несколько лет сниматься с места и переезжать – отца переводили на новое место службы; ко времени окончания школы Лаберж побывал в Алабаме, Флориде, Вирджинии, Германии и Японии. Он научился находить занятия, не требующие компании, развлекал себя фильмами или наборами для химических опытов. Одним из его любимых мест был ближайший кинотеатр, и каждую неделю он с нетерпением ждал демонстрации очередной серии боевика. Однажды, в пять лет, Лаберж проснулся утром после захватывающего сна, он плыл в море, наподобие амфибии, «подводного пирата». Сновидение было таким приятным, что он решил вернуться в него следующей ночью – а потом еще и еще раз, как будто собирался смотреть новые эпизоды одного из своих любимых сериалов. Во время одного из таких снов он вдруг понял, что уже некоторое время не дышит. «У меня было ощущение, что я вижу поверхность океана высоко над собой, и я подумал, что не могу так долго задерживать дыхание! – вспоминал он. – Потом я подумал, что в этих снах могу дышать водой». Сам того не понимая, Лаберж сделал первые шаги в той области, которая станет делом всей его жизни. Он научился не отключать сознание во сне, управлять содержанием своих сновидений. Но прошло почти двадцать лет, прежде чем он понял, что не все видят во сне связные истории, сюжет которых можно выбирать.

Между тем Лаберж решил, что станет ученым. Он экспериментировал с химическими веществами и мастерил ракеты. «В Германии по какой-то причине не запрещали продавать взрывчатые вещества юным американцам, – рассказывал он. – Я изготавливал все виды взрывчатки». Он поступил в Университет Аризоны на отделение математики и прошел курс всего за два года. «Я очень спешил, когда учился на бакалавра. Тут нечего учить, думал я. Быстрее, быстрее, быстрее. Зачем?» – позже спрашивал он, посмеиваясь над нетерпением молодости. Лаберж был полон решимости «поскорее стать ученым» и достичь своей цели, поставленной еще в детстве. Ему было всего девятнадцать, когда он получил стипендию Фонда Вудро Вильсона, чтобы работать над докторской диссертацией по химической физике в Стэнфорде.

Лаберж переехал в окрестности Сан-Франциско в середине шестидесятых, и здесь его научная карьера забуксовала. Калифорния была «центром движения хиппи», – рассказывал он, – и я заинтересовался химией человеческой психики». Он увлекся проблемой сознания – загадкой, как крошечное количество химических веществ способно полностью изменить восприятие и породить в сознании новые миры. Лаберж хотел применить свои способности ученого к исследованию психоделических веществ: «Но в то время никто не хотел связываться с этой темой, – с грустью вспоминал он. – Я подходил ко всем профессорам на химическом факультете и говорил: “Я бы хотел изучать химию психоделиков”. Никто не желал даже думать об этом. Это считалось противозаконным. Трагедия».

Поэтому он ушел из Стэнфорда и отдал дань «увлечениям той эпохи»: Юнг, йога, наркотики, трансперсональная психология, «разные течения буддизма», медитация. Он боготворил Боба Дилана и потратил несколько лет, чтобы научиться играть на гитаре. «Я не слишком увлекался группами, но считал себя хиппи», – признавался Лаберж. После всех духовных исканий он пришел к выводу: «Это мои люди».

Лаберж оставил научную работу и устроился химиком в частную компанию; он все дальше и дальше уходил от проторенной дороги. В 1972 г. он приехал на семинар в знаменитом Институте Эсален, который пропагандировал идеи нью-эйдж. Тартанг Тулку, буддист из Тибета, который вел семинар, не знал английского, но языковый барьер не помешал ему передать суть своей философии. Он стоял перед аудиторией и повторял снова и снова: «Это. Сон». Лаберж понял: и сновидения, и реальность могут быть порождением психики. Оба состояния одинаково важны. Этот урок стал для него поворотным моментом, помог понять, как сны могут стать частью его интеллектуального путешествия.

«Возвращаясь автостопом в Сан-Франциско, я чувствовал необычный душевный подъем», – вспоминал Лаберж. Несколько дней спустя его посетило осознанное сновидение – первый раз во взрослой жизни. Он поднимался на гигантскую гору в Гималаях, прокладывая путь через опасные глубокие сугробы, когда вдруг заметил, что на нем рубашка с коротким рукавом. «И тут я понял – все объясняется тем, что я сплю, – писал он. – Я был так восхищен, что спрыгнул с горы и полетел прочь, однако сон исчез, и я проснулся». Это краткое осознанное сновидение не могло сравниться с удивительными приключениями, которые в конечном счете Лаберж научился вызывать во сне, но его оказалось достаточно, чтобы снова, как в детстве, пробудить интерес к снам и дать представление о возможностях, которые они дают. Он начал изучать буддизм и тибетскую йогу сновидений.

В XI веке индийский мудрец Наропа описал для своих последователей шесть практик йоги, которыми они должны овладеть на пути к просветлению. Йога сновидений была третьей по счету, после йоги внутреннего тепла и йоги ясного света; познав весь комплекс, ученики получали доступ к состоянию бардо, промежуточному между жизнью и смертью. В космологии тибетского буддизма состояние бодрствования считается низшей ступенью сознания; сон и сновидения дают больше возможностей для духовного развития. Цель йоги сновидений – тренировать просветленную отстраненность, понимание того, что земные ощущения, в том числе сны, представляют собой генерируемые сознанием иллюзии. Овладевший йогой сновидений способен медитировать и вызывать во сне разных богов.

Через несколько лет после откровения, которое посетило его в Эсалене, Лаберж работал в публичной библиотеке в Пало-Алто и наткнулся на тоненькую книжку «Осознанное сновидение», написанную английским ученым Цилией Грин. Это была строгая научная работа – никакого сравнения с мистическими источниками, на которые он надеялся. Грин проанализировала данные, собранные в период работы в Институте психологических исследований в Оксфорде, и составила основные типологии: действия, возможные в осознанных сновидениях, триггеры, запускающие осознанность, – «эмоциональный стресс внутри сновидения», а также «распознавание несоответствия» в мире сновидения. Лаконичным научным языком она описала некоторые особенности осознанных сновидений: «Распространенной характеристикой осознанных сновидений являются полеты», «Люди, появляющиеся в осознанных сновидениях, четко обрисованы и сохраняют свою идентичность на протяжении всего сновидения».

Систематическое изучение осознанных сновидений было новым делом – в отличие от самой идеи. В IV веке до н. э. Аристотель описывал проблески сознания во время сна. «…часто спящий говорит в душе, – писал он в трактате “О сновидениях”, – что являющееся ему есть лишь сновидение…». В V веке н. э. блаженный Аврелий Августин Иппонийский в письме своему другу Еводию использовал осознанные сновидения для доказательства того, что сознание может существовать отдельно от тела и, следовательно, не исчезает после физической смерти. Он рассказывал о сновидениях врача по имени Геннадий, который однажды высказал сомнение в существовании загробной жизни. В одну из ночей Геннадию приснился прекрасный юноша, который повел его в город, где звучала торжественная музыка. Видение было необыкновенно ярким, как в реальной жизни, но утром Геннадий быстро забыл его – ведь это был всего лишь сон. Следующей ночью юноша вернулся и спросил, узнаёт ли его Геннадий. Тот узнал. «Как же ты видел меня и город и как слышал пение: во сне или наяву?» – спросил юноша. «Во сне», – ответил Геннадий.

Тогда юноша сказал: «Ты все правильно помнишь, ты видел это во сне, но я хочу, чтобы ты знал, что даже теперь ты видишь меня во сне… А где теперь твое тело?» [Геннадий] ответил: «В моей комнате». «И ты сознаешь, что в настоящее время глаза твои закрыты в теле и ничего не видят?» И он ответил: «Сознаю». Тогда ангелоподобный юноша провел параллель между этим сном – с содержащимся в нем несоответствием между субъективным восприятием Геннадия (спор с загадочным сверхъестественным существом) и внешней реальностью (лежит в постели с отключенным сознанием) – и загробной жизнью. «Глаза эти телесные ныне в праздности и видеть не могут; сии же, которыми на меня смотришь, иные суть. И по смерти, и без телесных очей, ты будешь видеть, и без тела будешь жить и бодрость всякую иметь, – сказал он. – Верь этому и не сомневайся о жизни души по смерти тела». Геннадий признал свою неправоту.

Великие умы XIX и XX веков также писали об осознанных сновидениях. В «Рождении трагедии» Ницше описывал спящего человека, который восклицал про себя: «Ведь это сон; что ж, буду грезить дальше». Фрейд в первом издании «Толкования сновидений» не уделил внимания осознанным сновидениям, но в более поздней версии признал, что «есть люди, которые несомненно сознают, что они спят и что им снится, и что им, следовательно, присуща сознательная способность направлять свои сновидения». Наконец, свое название осознанные сновидения получили в 1913 г., после того как голландский психиатр Фредерик ван Эден, сам видевший осознанные сновидения, перечитал свои подробные дневники сновидений и пришел к выводу, что это «особая разновидность снов». Эти сны, вызывавшие у него «живейший интерес», заслуживают того, чтобы выделить их в отдельную категорию. Термин «осознанное сновидение» он впервые использовал в докладе, представленном на заседании Общества психиатрических исследований, и этот термин прижился. «Тот, кто проводит третью часть своей жизни в глубокой бессознательности, – писал ван Эден в книге «Невеста ночи», – больше заслуживает называться соней и ленивцем, чем тот, для кого темные ночи заливаются сиянием сновидений и наполняются пульсацией жизни».

Лаберж был впечатлен. Вот доказательства, что ему не придется начинать с чистого листа. «В среде профессиональных исследователей сна и сновидений ортодоксальная точка зрения принималась как нечто философски объективное, в противовес крайней субъективности осознанных сновидений», – впоследствии писал он. Но книга Грин, являвшая пример научного исследования осознанных сновидений, придала ему смелости выступить против общепринятых взглядов. «Я воодушевился, обнаружив, что ван Эден был не единственным человеком в западной истории, видевшим осознанные сновидения». Теперь Лаберж представлял, как применить свои научные знания к области, которая его так увлекала. «Существует особая группа ученых, изучающих сознание, – понял он. – Исследователи сновидений». Он решил еще раз попробовать заняться наукой и в 1977 г. подал документы в Стэнфорд с намерением защитить докторскую диссертацию по психофизиологии, новой дисциплине, соединявшей психологию и физиологию. Предложение его было радикальным: он будет исследовать осознанные сновидения.

Вернувшись в Стэнфорд, Лаберж оказался в одной лаборатории с человеком, который со временем станет ведущим специалистом по лечению расстройств сна, Уильямом Дементом. Демент помогал Асерински в его первых исследованиях, а затем сам совершил открытие. Движения глаз во время «быстрого» сна не только указывали, что человек видел сон, но и соответствовали перемещению взгляда в мире грез.

Демент регистрировал движения глаз спящих людей с помощью электроокулограммы (ЭОГ), а когда они просыпались, просил рассказать, что им снилось; затем он сравнивал описания сновидений с показаниями приборов. Вскоре его предположения подтвердились: тело было словно парализовано, но глаза, имевшие возможность двигаться, становились мостиком к внешнему миру. Активные сновидения оставляли больше отметок на ЭОГ, чем неактивные. Иногда Дементу даже удавалось выявить связь между определенными движениями глаз и действиями во сне. У одного из испытуемых глаза ритмично двигались – слева направо, затем справа налево – двадцать шесть раз. Когда Демент его разбудил, сонный доброволец сообщил, что ему снилась игра в настольный теннис; перед тем как проснуться, он смотрел, как мяч скачет туда-сюда по столу. В другом исследовании женщина видела сон, что она поднимается по лестничному пролету из пяти ступенек, высоко подняв голову. На самом верху она вошла в круг танцующих людей. Полиграф зарегистрировал пять вертикальных движений глаз, соответствующих подъему по ступеням, а затем несколько горизонтальных движений, когда она приближалась к танцорам.

Гипотеза сканирования вызывала споры, но Лаберж знал о диссертации Демента, а также знал, что в собственных осознанных сновидениях он может заставить себя смотреть куда угодно. Если во время сна ему удастся использовать движения глаз для общения с исследователем, рассуждал он, то реальность осознанных сновидений будет невозможно отрицать. Но сначала требовалось понять, как вызывать осознанное сновидение по желанию. Нужно найти способ поддерживать осознанность достаточно долго, чтобы подать сигнал другому исследователю. Необходимо не только навязать свою волю содержанию снов, но и распространить контроль на тело. К этому времени осознанные сновидения сделались у него регулярными, но зачастую он просыпался, как только понимал, что спит.

Следующие месяцы были временем проб и ошибок. Работа над докторской диссертацией – нелегкий труд, но рабочий день Лабержа только начинался, когда он покидал лабораторию; все самое главное происходило после того, как он укладывался спать. «Моя докторская диссертация зависела от этого, – вспоминал он. – Я должен был видеть осознанные сновидения в лаборатории. Сильный мотив, только одного мотива недостаточно. Требовался метод». Но метода пока не было. Лаберж опирался на многолетнее изучение тибетского буддизма, а также на работы Цилии Грин и Фредерика ван Эдена. В течение дня он думал о своей цели: сохранять сознание во время сновидения. Когда ему это удавалось, он пробовал разные методы продления сновидений, нащупывая границы своих возможностей, чтобы управлять содержанием сновидений и двигать частями тела – глазами и даже руками.

Когда Лаберж начал спать в лаборатории, он почти не помнил своих снов. (Единственное, неосознанное, сновидение, которое ему запомнилось, было о том, что он спит в лаборатории.) Разочарованный, он тем не менее решил предпринять новую попытку. Ждать пришлось не один месяц – до января, все произошло в ночь на пятницу, 13-е.

Когда наступила зловещая дата, Лаберж попросил коллегу, Линн Найджел, подключить его к полиграфу, и улегся в кровать. Даже по прошествии нескольких десятков лет он помнил все подробности эксперимента: «Это была комната без окон с кроватью у стены, от низкого изголовья отходили провода электродов, а полиграф стоял дальше по коридору, через несколько комнат. Было темно, полная темнота». Через семь с половиной часов, в разгар неопределенного, неосознанного сна он вдруг осознал, что ничего не видит и не слышит, что показалось ему странным. «Я обрадовался, вспомнив, что сплю в лаборатории», – впоследствии писал Лаберж. Затем он заметил какую-то брошюру, летящую в пустоте. «Рядом со мной проплыло что-то похожее на инструкцию к пылесосу или другому бытовому прибору. Я принял эту картину за какой-то обрывок в потоке сознания, но, когда сосредоточился и попытался прочесть текст, изображение постепенно стабилизировалось, и у меня создалось ощущение, что я открываю глаза (во сне). Затем появились руки и остальное тело… Поскольку теперь я знал, что во сне у меня есть тело, я решил попробовать двигать глазами, что было нашим условным сигналом». Рукой (во сне) он прочертил вертикальную линию, следя за ней глазами. На полиграфе появилась соответствующая метка. Получилось!

«Трудно описать эти странные и прекрасные ощущения, – рассказывал мне Лаберж, – когда ты просыпаешься с сознанием того, что преодолел барьер амнезии, что ты общался с кем-то в другом измерении, – он умолк, и его взгляд стал мечтательным. – Невероятно».

В течение следующих недель и месяцев Лаберж безуспешно пытался повторить достижение 13 января, проведя в лаборатории не одну ночь. Отчаявшись, он установил полиграф у себя дома, и здесь – в комфорте собственной постели – ему удалось повторить этот трюк еще десяток раз. Он научил еще трех сновидцев, видевших осознанные сновидения, танцора, врача-стажера и специалиста по вычислительным системам, движением глаз посылать сигналы из своих сновидений. В другом исследовании он прикрепил электроды к своим предплечьям и регистрировал сокращения мышц. Во время осознанного сновидения он сжимал кулаки в последовательности, соответствующей азбуке Морзе. Сжатие пальцев левой руки обозначало точку, правой руки – тире. С настойчивостью, которую трудно объяснить совпадением, он передавал последовательность символов – левая, левая, левая, левая, правая, левая, левая, – которая соответствовала его инициалам: СЛ.

«Это был огромный прорыв, – отмечала психолог Патрисия Гарфилд. – Он зарегистрировал физиологические показатели во время сновидений». Нейробиолог Эрин Уомсли: «До Лабержа считалось, что осознанное сновидение – это всего лишь фантазии. Осознанные сновидения – реальность, и Лаберж был первым, кто это по-настоящему продемонстрировал».

Лаберж, уверенный в своих открытиях, написал статью и предложил ее ведущим научным журналам. «Это было нечто новое в исследовании сновидений, по-настоящему новое, в корне меняющее ситуацию, – говорил он. – Стали возможными методичные исследования». В статье явно чувствовалось раздражение автора, ожидавшего критики. «Субъективные свидетельства полностью согласуются с физиологическими измерениями, – писал он, – и было бы крайне неразумно предполагать, что субъекты, считавшие, что они спят, в то время как их физиологические параметры соответствовали сну, на самом деле бодрствовали».

Как бы то ни было, статья не получила признания, на которое рассчитывал Лаберж. Редактор журнала Science посчитал, что его открытия слишком хороши, чтобы быть правдой. Как писал один из рецензентов, «трудно представить, что испытуемые видят сны и одновременно подают сигналы окружающим». Другие просто проигнорировали Лабержа. Журнал Nature вернул статью с абсурдным объяснением, что тема «не представляет интереса для широкой публики». После шести месяцев настойчивых попыток – рассмотрение, редактура, повторное рассмотрение – статья Лабержа была напечатана в журнале Perceptual and Motor Skills. За пять лет после выхода в свет на нее ссылались меньше десяти раз.

Тем временем Лаберж продолжал свои исследования. Обучение осознанным сновидениям требовало времени, но даже самые опытные сновидцы не всегда могли получить результат в требуемый момент. Несколько лет он работал в лаборатории Демента, но это была, по воспоминаниям жены Лабержа, Линн, всего лишь «крохотная комнатка в подвале». Все время ощущалась нехватка средств. «При отсутствии надежного государственного финансирования мне приходилось постоянно искать деньги из разных источников. Я обращался с просьбами… к отдельным пожертвователям, а часть вкладывал сам». Лаберж не мог полностью посвятить себя исследованиям и был вынужден разбрасываться: «Мне пришлось научиться таким вещам, как чтение лекций и преподавание. Как интроверту мне все это было очень трудно». Для всех остальных сновидения не были приоритетом. Весь проект считался маргинальным, а снотворные препараты – в будущем они станут источником финансирования для изучения осознанных сновидений – еще не получили широкого распространения.

Тем не менее Лабержу удалось выполнить несколько интересных исследований. Он хотел подтвердить первоначальные результаты; доказательства накапливались, но многих коллег по-прежнему не удавалось убедить. Некоторые скептики говорили: «Во время быстрого сна глаза все время двигаются. Может, это просто случайность». Лаберж считал подобную критику несерьезной – хотя через несколько десятилетий все еще помнил о ней, но ему хотелось получить неоспоримые доказательства. Поэтому, вспоминал он, «мы попробовали другие каналы связи, чтобы обойти это возражение». Была разработана еще более сложная система сигналов: он научил трех испытуемых использовать дыхание для связи с миром бодрствующих; они учащенно дышали или задерживали дыхание заранее условленным образом, чтобы продемонстрировать осознанность своего сна.

Лаберж также обнаружил, что система окулярных сигналов помогает найти ответ на старые, как мир, вопросы. В одном из исследований он с помощью осознанных сновидений сравнивал течение времени во сне и наяву. Он стремился понять, как можно за несколько минут во сне пережить целое приключение – перемещаться во времени, путешествовать в другие страны и даже на другие планеты. И почему после таких невероятных событий люди просыпаются отдохнувшими, а не растерянными и уставшими? Одно из вероятных объяснений состояло в том, что во сне время воспринимается иначе; возможно, каждая секунда в реальной жизни в мире грез длится минуту или даже час.

Эта точка зрения считалась общепринятой еще с XIX века. В 1853 г. французский врач Луи Альфред Мори пришел к выводу, что все сновидения генерируются в момент пробуждения; даже сцены, якобы длящиеся не один час, утверждал он, соответствуют нескольким секундам реального времени. Мори пришел к такому заключению после того, как однажды ночью изголовье кровати упало ему на шею, вырвав из объятий ночного кошмара о временах Французской революции. Во сне Мори наблюдал несколько казней, а затем узнал, что наступила его очередь умереть, и поднялся на эшафот. Он положил голову на гильотину, а когда лезвие опустилось, проснулся, обнаружив, что на шею обрушилось изголовье кровати, а вовсе не нож гильотины. Мори предположил, что его мозг сочинил всю историю – которая показалась ему очень длинной – в качестве почти мгновенной реакции на поломку кровати.

Теперь в распоряжении Лабержа оказался новый метод. Он попросил испытуемых подать сигнал в самом начале осознанного сновидения, а затем второй – когда, по их мнению, прошло десять секунд. В среднем второй сигнал поступал через тринадцать секунд после первого. Вопреки предположению Мори, восприятие времени спящим человеком оказалось на удивление точным.

В другом эксперименте Лаберж пытался выяснить, сохраняется ли во сне специализация мозга, наблюдаемая в состоянии бодрствования – левое полушарие в большей степени отвечает за логику, а правое занимается зрительным и пространственным восприятием. Он записывал сигналы своего мозга во время осознанных сновидений, выполняя два разных действия. Когда человек бодрствует, пение активизирует в основном правое полушарие мозга, а счет – левое.

В ночь эксперимента Лаберж подал глазами сигнал, что пребывает в состоянии осознанного сновидения, и начал петь «Плыви, плыви на лодке». После окончания песни – очень подходящей строкой «Жизнь всего лишь сон» – он подал второй сигнал и сосчитал до десяти. Как и предполагалось, приборы зафиксировали большую активность правого полушария, когда он пел, и левого, когда он считал. «Пение и счет во время осознанного сновидения вызывают заметные сдвиги, подобные тем, которые наблюдаются наяву», – писал он. А простая визуализация этих действий к таким изменениям не приводит. – Это указывает, что осознанные сновидения (а следовательно, и сон в целом) больше похожи на реальные действия, чем просто на воображение».

Для еще одного эксперимента Лаберж убедил двух добровольцев – мужчину и женщину – вызвать у себя эротические сновидения в лаборатории. (Его друг, психолог Патрисия Гарфилд, с восторгом описывала «единство тела и духа, сотрясаемое взрывами чувств», которым она наслаждалась в своих эротических снах, и Лаберж хотел выяснить, может ли секс в осознанном сновидении вызывать такие же физические реакции, как наяву.) Первой была женщина, которой дали псевдоним Миранда. Вагинальный датчик измерял амплитуду пульсаций ее влагалища, а с помощью движений глаз она должна была посылать сигналы. Первый сигнал должен был быть подан в тот момент, когда она поймет, что спит; второй – в момент начала сексуальной активности; третий – в момент оргазма.

В ночь эксперимента Миранда начала осознавать, что спит, через несколько минут после начала пятого периода быстрого сна. Она послала первый сигнал, вылетела через закрытое окно и парила над арками и украшенными каменной резьбой зданиями кампуса колледжа. Вскоре после того, как она вспомнила о своей эротической миссии, внизу появилась группа мужчин и женщин. Миранда опустилась на землю, выбрала одного из мужчин и послала второй сигнал. Приблизительно через пятьдесят секунд она снова сместила взгляд, сигнализировав об оргазме. Это кажется невероятным, но физиологические показатели согласовывались с рассказом Миранды. Между вторым и третьим сигналами – период секса во сне – усилился приток крови к влагалищу, увеличилась частота дыхания, а также активность мышц тазового дна.

Лаберж повторил эксперимент с мужчиной-добровольцем под псевдонимом Рэнди. (Вместо вагинального датчика в данном случае использовался эректометр, измерявший увеличение пениса.) Осознав, что спит, Рэнди тоже решил полетать; он вылетел через крышу и взмыл в небо, «как Супермен». Приземлившись на чьем-то заднем дворе, Рэнди «захотел женщину». Его желание было тут же удовлетворено: появилась привлекательная юная девушка и стала целовать [его] «невероятно возбуждающим образом». И снова записи полиграфа полностью согласовывались с описанием осознанного сновидения. Во время тридцатисекундного промежутка сексуальной активности наблюдалось увеличение частоты дыхания, достигнув наивысшего показателя за ночь, а эрекция доходила до максимального уровня. «Интересно заметить, – писал Лаберж, – что медленное уменьшение пениса началось сразу после оргазма». (У Рэнди, в отличие от Миранды, оргазм в сновидении не сопровождался реальным.)

Несмотря на свои открытия, Лаберж не сумел привлечь внимание научного истеблишмента. Осознанные сновидения вряд ли могли использоваться для лечения рака; их считали странным и несущественным явлением – если вообще удостаивали внимания. К концу десятилетия финансовое положение стало отчаянным; к 1988 г. Лаберж задолжал Стэнфорду двадцать тысяч долларов. «Если бы я смог найти деньги, то остался бы просто исследователем, что в наибольшей степени соответствует моему характеру», – однажды признался он репортеру.

Ни один человек не сделал так много для популяризации осознанных сновидений, как Стивен Лаберж. Его роль была такой же, как роль Пастера для пастеризации или Томаса Эдисона для электричества. Но вместо того чтобы посвятить себя исследованиям, он был вынужден искать способ заработать денег. Лаберж основал частную компанию Lucidity Institute и начал писать учебники по осознанным сновидениям для начинающих – вроде того, который мне попался в Перу.