1. Как мы забыли о снах

До XIX века сновидения относили скорее к сфере духовного, чем научного. В разных религиях они рассматривались как канал связи, через который обычный человек может проникнуть в другой мир, а пророки – передать волю богов. Библейский Иосиф получил должность при дворе фараона, истолковав сны правителя – семь тучных коров и семь тощих коров предвещают семь лет изобилия и семь лет голода. Считается, что азан – призыв к молитве у мусульман – был вдохновлен сном одного из спутников Мухаммеда. Сны самого Мухаммеда приносили ему утешение в моменты сомнений и подтверждали, что он на верном пути. Индуистский текст учит, что в сновидениях содержатся надежные предсказания, несмотря на их кажущуюся парадоксальность; выпавший во сне зуб предвещает смерть, а ночной кошмар, в котором вам отрубают голову, сулит долгую жизнь. По преданию, рождению Будды предшествовал сон: его мать, царица Майя, увидела слона с цветком лотоса, который обошел вокруг нее и забрался в утробу.

Сновидения часто рассматривали как окно в будущее. В древности врачи относились к ним как к волшебным рентгеновским лучам, искали в снах прогнозы для своих пациентов. «…начала болезней и других претерпеваний, которые может испытать тело, – писал Аристотель в IV веке до нашей эры, – во сне …оказываются более проявлены, чем во время бодрствования». Греческий врач Гиппократ верил в диагностическую силу снов и понимал их буквально. Например, он предполагал, что, если человеку снится река с сильным течением, значит, в его теле избыток крови. Несколько столетий спустя Гален утверждал, что спас множество людей, доверившись сну для их исцеления. Он расспрашивал пациентов об их снах точно так же, как и о симптомах, и серьезно относился к собственным снам; выбор жизненного пути он приписывал сновидению, в котором Асклепий – бог медицины и снов – приказал ему стать врачом.

У греческого бога сновидений появился настоящий культ. На протяжении тысяч лет – когда цивилизация, придумавшая его, давно исчезла – паломники и инвалиды со всего Средиземноморья приходили в его храм в городе Эпидавре, чтобы спать в его святилище под названием абатон и молиться о сновидении, которое поможет выявить или вылечить болезнь. Предметы из святилищ Асклепия – терракотовые конечности и головы, палец со злокачественным наростом – свидетельствуют о силе, которую приписывали этому богу. Одна из надписей повествует о человеке по имени Луций, который пришел в храм Асклепия в Риме из-за болей в груди. Во сне ему было приказано собрать пепел с алтаря, смешать его с вином и смазать эликсиром бок. В другом тексте описывается слепой солдат, получивший во сне указание сделать бальзам из меда и крови белого петуха и втирать мазь в глаза.

Сновидения бывает сложно отличить от реальности, их источники остаются загадкой, а последствия могут быть настолько серьезными, что объяснить все вмешательством сверхъестественных сил кажется вполне логичным. Сны о разговорах с Богом или о посещении мертвых могут вызывать благоговейный трепет даже у самых стойких атеистов и убедить тех, кто склонен к духовным исканиям, что они переступили некий божественный порог. Сны способны даже изменить веру человека. Один методистский проповедник жаловался, что его паства «чаще начинает “серьезно” относиться к религии и к молитвам не после проповедей, а после “предостережения во сне”».

Некоторые ученые даже утверждают, что истоки самой религии кроются в сновидениях и в наших попытках понять их. Психолог Келли Балкели и нейробиолог Патрик Макнамара убеждены, что люди изобрели религиозные концепции для придания смысла такому загадочному переживанию, как сновидение. Даже обычные сны погружают нас в другие миры, вселенные с иными правилами или вовсе без правил, где люди могут превращаться в чудовищ, а сверхъестественные существа вмешиваются в личную жизнь – такие миры описаны в мифах. Видения как во сне, так и в реальной жизни побуждают нас искать ответы. Некоторые исследователи предполагают, что шизофреники – их болезнь сопровождается галлюцинациями – в большей степени склонны к религиозности, чем здоровые люди.

Сны – мощный механизм формирования представлений о божествах или сверхъестественных силах – разумных, не принадлежащих к человеческому роду существах, обладающих независимой волей. Когда психологи Ричард Швейкерт и Чжуанчжуан Си проанализировали рассказы о сновидениях, загруженные на сайт DreamBank, в одном сновидении обнаружилось в среднем девять «эпизодов теории разума», когда спящий человек приписывал независимую волю или внутренние чувства персонажу сна. («Вампир испугался главного вампира»; оживший труп «хотел уйти»; «кто-то изумился», когда спящий заехал на инвалидном кресле на стол.) Во сне люди приписывают мотивы и эмоции персонажам, которых сами придумали, наподобие того, как они угадывают волю или настроение богов.

Балкели и Макнамара указывают на параллели между тем, как люди пытаются разгадать значения снов, и анализом религиозных текстов. «Каждый раз, когда мы решаем “прочесть” сон, мы одновременно ожидаем, что будем размышлять о приснившихся событиях и образах несколько раз в течение дня, – писал Макнамара в журнале Aeon. – Ведь понять сон с первого раза практически невозможно… Такое же парадоксальное отношение к интерпретации наблюдается при чтении священных писаний, прослушивании религиозных текстов или попытке объяснить собственный религиозный опыт (если мы “верующие”)». Очнуться от яркого сна – все равно что закрыть священную книгу; это начало процесса интерпретации, и в обоих случаях мы не принимаем свой непосредственный опыт так, как есть. Вместо этого мы упиваемся неограниченной властью памяти, зная, что мы к ней вернемся. Скоро мы перескажем текст или сон, разберем его смысл, запустив цикл «бесконечных экзегез, толкований и повторных толкований», который приведет к «новым смыслам» и даже «новым ритуальным процедурам».

Нейрохимические изменения, происходящие во время фазы быстрого сна, не только генерируют необычные видения, но и вызывают доверие к ним. Увеличивается концентрация дофамина – нейротрансмиттера, ассоциирующегося с удовольствием и вознаграждением, а также ацетилхолина, химического соединения, участвующего в формировании памяти. Усиливается активность в эмоциональных центрах мозга – амигдале и лимбической системе в целом. В то же время ослабевает активность дорсолатеральной префронтальной коры – главной области, отвечающей за рациональное мышление и принятие решений – и уменьшаются уровни серотонина и норэпинефрина, которые ассоциируются с самоконтролем. Результатом является идеальная химическая основа для ярких, психологически достоверных видений: возбуждаются отделы мозга, вырабатывающие эмоции, и тормозятся отделы, которые контролируют их. «Люди всегда удивлялись, почему сны с такой кажущейся легкостью генерируют религиозные идеи, – отмечал Макнамара. – Снам присущ природный когнитивный механизм для производства этой концепции сверхъестественного агента».

Даже в периоды господства относительного скептицизма снам, как правило, приписывали сверхъестественное происхождение. В эпоху Просвещения рациональные европейцы по-прежнему воспринимали сны как руководство и как окно в будущее. «В Америке толкователи снов были распространены не меньше, чем фальшивомонетчики, продавцы чудодейственных снадобий и другие мошенники, – писал историк Эндрю Бурштейн в книге «Линкольну приснилось, что он умер: ночные видения выдающихся американцев от колониальных времен до Фрейда». В те времена массовыми тиражами печатались нелепые сонники («Увидеть во сне белый, сиреневый, розовый или зеленый цвет – благоприятный знак; коричневый и черный сулят неприятности»). Газеты публиковали поучительные истории о глупцах, не прислушавшихся к своим снам. В еженедельнике Freeman’s Oracle, издаваемом в Нью-Гемпшире, рассказывалось о молодой жене моряка, которая во сне увидела мертвое тело мужа, качавшееся на волнах, и умоляла его не ужинать на палубе вместе с капитаном; он не послушался предупреждения и утонул.

В сны верили не только невежественные или суеверные люди. Эзра Стайлз, в XIX веке занимавший пост президента Йельского университета, в своем дневнике тщательно записывал рассказы знакомых о пророческих снах. Президент Джон Адамс и врач Бенджамин Раш обменивались письмами о своих снах, соревнуясь, у кого они ярче и богаче. Адамса особенно растрогал сон, в котором он объяснял животным в зоопарке – львам, слонам, волкам, – что они должны сформировать «суверенное правительство животных».

Быстрое развитие техники в XIX веке лишь подстегнуло интерес Запада к сверхъестественному. Обычные люди, впечатленные новыми возможностями путешествовать и поддерживать связи на прежде немыслимые расстояния, начали думать, что медиумы и духи не более фантастичны, чем железная дорога и телеграф. В 1880-х гг. несколько известных британских ученых и философов основали Общество психических исследований. Они собирали рассказы о передаче мыслей на расстояние и встрече с духами и составляли из них сборник доказательств существования паранормальных явлений объемом в тысячу страниц. Они рассылали анкеты более чем пяти тысячам респондентов, предлагая им сообщать о снах, предсказавших смерть, которая затем действительно наступила, и пришли к выводу, что подобные сны встречались слишком часто, чтобы их можно было объяснить простым совпадением.

Газеты печатали сновидения политиков, словно ожидали увидеть в них будущее страны. New York World Джозефа Пулитцера объявила общенациональный конкурс на «лучший сон», призвав сотни тысяч читателей газеты присылать рассказы о своих самых удивительных видениях. Победителем – чемпионом снов», как выразился сын Натаниэля Готорна Джулиан – стал бывший профессор из Мэриленда, подписавшийся Дж. И. Дж. Бакли. Однажды ночью, писал Бакли, ему приснилось, что он выстрелил в незнакомого человека и смотрел, как кровь хлестала из шеи жертвы. На следующий день по дороге на работу он увидел мужчину из своего ночного кошмара. И этот человек якобы узнал Бакли; повернувшись к нему, незнакомец умолял его не стрелять. Бакли не сомневался в том, что произошло: «Мы оба видели один и тот же сон».

В 1850-х гг. французский врач Луи Альфред Мори одним из первых попытался изучить сны экспериментальным путем. Используя себя в качестве подопытного кролика, он менял окружающую обстановку, чтобы проверить, как это отражается на снах. Когда помощник щекотал его нос перышком, Мори снилось, что с его лица срывают маску, а когда на лоб капала вода, он видел во сне, что потеет и пьет вино. Мори пришел к радикальному выводу: сны посылаются не богами, а окружением.

Пройдет еще сто лет, прежде чем ученые признают роль сна в решении задач, но в 1892 г. биолог Чарльз Чайлд спросил двести студентов колледжа, не осознавали ли они во сне то, что помогало им решать проблемы в реальной жизни. 40 % опрошенных ответили утвердительно; несколько человек сообщили, что за ночь решили задачи по алгебре. Один студент вспомнил случай, когда в старших классах школы сон помог ему сделать домашнее задание – ему приснился великолепно переведенный отрывок из Вергилия.

На рубеже XIX и XX веков Зигмунд Фрейд повысил статус сна, впервые сделав его предметом науки. Он поставил сны в центр новой дисциплины, психоанализа, назвав их «царской дорогой к познанию бессознательного в духовной жизни». Фрейд утверждал, что психоанализ возник на основе анализа сновидений.

Исследуя сновидения, писал он в работе «Толкование сновидений», пациенты – или их психоаналитики – могут понять тайные желания, получить доступ к бессознательному, что позволит избавиться от неврозов. Поскольку сны есть порождение психики, то все их составляющие – незнакомцы, возлюбленные, неодушевленные предметы – символизируют те или иные аспекты личности.

Одно из самых радикальных утверждений Фрейда заключалось в том, что сны отражают желания; они позволяют удовлетворить и те из них, которые осознаются, и те, в которых человек боится признаться даже себе. Желание может быть глубоким, например, вернуться в детство и завоевать любовь не склонных к проявлению чувств родителей, или совсем простым, как ослабление ночного приступа голода. Однажды, когда дочери Фрейда, Анне, было девятнадцать месяцев, она съела слишком много клубники, и у нее началась рвота; остаток дня девочку держали на голодной диете. В ту ночь Фрейд слышал, как она кричала во сне: «Анна Фрейд, клубника, черника, яичница, каша!» Отец предположил, что во сне девочка утоляла голод.

Обычно желание не проявляется в таком явном виде. Фрейд был убежден, что косвенная природа снов представляет собой нечто вроде защиты, чтобы мы могли спать ночью, не переполняемые эмоциями из глубин сновидений; подобно тому, как темные очки защищают сетчатку глаза от солнечных лучей, сны защищают нас от того, что мы не в силах перенести. Фрейд различал «явное содержание» сна (сюжеты и образы, как они запомнились) и «скрытое содержание» (подавленные желания, которые вызвали сон). Он считал, что днем в нашем сознании действует механизм «цензуры», сдерживающий социально неприемлемые или опасные желания. Но во время сна внутренний цензор отключается, в результате чего неподобающие мысли появляются на территории сознания.

В некоторых снах скрытое содержание тщательно замаскировано; в других случаях, например у детей, добраться до него проще. Неопределенные, скрытые мысли преобразуются в более приемлемое явное содержание посредством «работы сновидения», как называл его Фрейд. Анализ составляющих работу сновидения процессов – сгущения, смещения, отношения к изобразительности, вторичной обработки – позволяет психоаналитику понять смысл сна и выявить проблему, лежащую в его основе.

С помощью сгущения разные элементы жизни человека, который видит сон, сплетаются вместе, нарушая законы времени и места. Персонаж во сне может иметь тело одного человека, а имя другого или находиться в неподходящей обстановке. Ребенок из начальной школы может появиться в офисе; нотацию, ожидаемую от родителей, может прочитать какой-нибудь известный человек. Эта особенность сна больше всего сбивает с толку. Как писал Милан Кундера в романе «Подлинность», сны «заставляют смириться с недопустимым равенством между собой различных отрезков одной и той же жизни, с нивелирующей одновременностью всего того, что человеку довелось прожить; они подрывают уважение к настоящему, отрицая за ним его привилегии».

В другом процессе, связанном с работой сновидения, смещении, психика спящего объединяет важное с несущественным. Нечто тривиальное может казаться главным сюжетом, а суть сна – мелочью. Посредством отношения к изобразительности мысли преобразуются в образы и зрительные символы. Фрейд сравнивал этот процесс с сочинением стихов: подобно тому, как поэт создает строчки из чувств и идей, спящий создает образы из скрытых мечтаний или мыслей. Во время последнего процесса, вторичной обработки, наша психика следует естественной склонности наводить порядок, и «своими заплатами и лоскутами она штопает пробелы в конструкции сновидения», объединяя разрозненные элементы сна в более или менее связную историю.

Подавляющее большинство символов в сновидениях, считал Фрейд, относятся к сексу или анатомии. В перечень объектов, соответствующих «мужскому половому органу», входили «все продолговатые предметы», в том числе зонты («аналогия с эрекцией!»), ножи, кинжалы, пики, все длинные и острые орудия, а также женская шляпа, мужской галстук (поскольку он «свешивается») и «все сложные машины и аппараты». Половой сфере женщины соответствуют все полые предметы, такие как коробки, ящики, шкафы, корабли и сосуды, а также комнаты, поскольку у них есть вход, и столы, «вследствие контраста их ровной поверхности с рельефностью женского тела». Подъем или спуск по лестнице символизирует половой акт. Маленькие дети символизируют половые органы, поскольку у людей есть привычка ласково называть свои гениталии «маленьким мужчиной, маленькой женщиной, маленькой штучкой». Возня с маленьким ребенком обычно служит символом мастурбации. Фрейд убеждал одну свою пациентку, что розовый цвет, который она ассоциировала с телом, отражает ее «телесное» желание.

Одним из пациентов, для лечения которого Фрейд применил свою новую теорию сновидений, был русский аристократ по имени Сергей Панкеев; Фрейд называл его «Человек-волк». Фрейд решил, что депрессию Панкеева, которую тот много лет безуспешно лечил, можно проследить до забытой детской травмы. Панкеев помнил только ночной кошмар, вызванный этой травмой. Во сне, который Панкеев видел в четырехлетнем возрасте, он заметил нескольких белых волков, сидевших на ветвях дерева за окном, и со страхом смотрел на них со своей кровати. Фрейд отметил, что волки не двигались, и сделал вывод, что его пациент стремится к неподвижности, потому что стал свидетелем неистового или связанного с насилием действия. Он предположил, что Человек-волк случайно увидел, как родители занимаются сексом.

Книга «Толкование сновидений» вышла в 1900 г.; через шесть лет после публикации было продано всего лишь несколько сотен экземпляров. Но в последующие несколько лет популярность работы росла, а вместе с ней и репутация психоаналитического направления Фрейда, что привлекло к сновидениям еще больше внимания. Одним из первых почитателей Фрейда стал подающий надежды швейцарский психиатр Карл Юнг. Сам Юнг всегда верил своим снам и полагался на них в принятии важных решений. Окончив школу, он никак не мог определиться с дальнейшей учебой; его в равной степени влекли естественные науки, история и философия. Понять свои истинные желания ему помогли два сна. В одном сновидении он шел вдоль берега Рейна и наткнулся на могильный холм. Он начал копать и обнаружил останки доисторического животного. В другом сне он набрел в лесу на водоем, в котором плавало светящееся водяное существо. Юнг проснулся с сильным желанием «изучать мир». Эти сны подтвердили его интерес к миру природы, и он выбрал в качестве академической карьеры науку и медицину.

В 1906 г. Юнг отправил Фрейду восторженное письмо, и между ними завязалась оживленная переписка. В следующем году они встретились и проговорили почти тринадцать часов. Фрейд чувствовал, что нашел наконец достойного ученика. «Если я Моисей, то вы Иисус Навин и получите во владение обетованную землю психиатрии», – писал Фрейд Юнгу в 1909 г. Он называл Юнга своим «старшим сыном», «преемником и кронпринцем».

Но вскоре в их отношениях образовалась трещина. Фрейд почувствовал угрозу со стороны молодого человека и не одобрял его увлечение сверхъестественным, а Юнгу не нравилась снисходительность Фрейда. Одной из причин их яростных споров – что привело к окончательному разрыву в 1913 г. – стала роль сексуальности в бессознательном. Юнг критиковал Фрейда за его отказ считать бессознательное чем-то большим, чем просто питательной средой для базовых желаний, и оспаривал навязчивую фокусировку Фрейда на сексе в толковании сновидений и в психоанализе в целом. Он соглашался, что в сновидениях проявляются подавленные желания, но утверждал, что эти желания охватывают не только сексуальные фантазии. «Сновидение дает истинную картину субъективного состояния, в то время как сознательное отрицает существование этого состояния или неохотно признает его, – писал Юнг в работе «Современный человек в поисках души». – Сновидения дают информацию о тайнах личной жизни и раскрывают спящему скрытые факторы его личности. Не обнаруженные, они расстраивают жизнь в период бодрствования и проявляются только в форме симптомов».

Юнг был убежден, что личностное бессознательное «не обязано своим существованием… личному опыту и, следовательно, не является индивидуальным приобретением». Его «коллективное бессознательное» – это базовая психическая структура, общая для всего человечества и построенная на универсальном наборе символов и инстинктов, возникших еще в доисторические времена. Коллективное бессознательное состоит из архетипов, таких как Мудрый старик и Большая мать, которые существовали «во все времена у всех народов» и нашли отражение в мифах, искусстве, религиозных обрядах, психотических галлюцинациях и снах. Душа состоит из двух взаимодополняющих архетипов, которые называются анимус (мужская часть психики женщины) и анима (женская часть психики мужчины). Архетип Тень отражает темную, животную часть личности. Самый главный архетип, Самость, представляет собой объединение сознательного, бессознательного и разных составляющих личности. Подобно тому как тело регулирует свою работу, поддерживая нужную температуру, психика стремится к равновесию между сознательным и бессознательным. По мнению Юнга, мужчина должен принимать свою анима, чтобы общаться с женщинами, а женщина должна включать в себя и анимус, но не позволять ему доминировать (в противном случае она станет слишком независимой и интересующейся жизнью вне дома). Теневые аспекты нужно не уничтожать, а присоединять.

Юнг считал, что сновидения могут помочь выявить те области психики, которые глубоко скрыты или игнорируются людьми. Одному пациенту, молодому человеку, приснилось, что его отец выезжает из дома на машине, едет неосторожно, вкривь и вкось, и врезается в стену. Шокированный, сын кричит на отца, но тот лишь смеется в ответ, и юноша понимает, что отец пьян. В реальной жизни молодой человек боготворит отца, считает его ответственным и успешным, не способным на такие опасные действия. Почему же в сновидении отцу приписывается такая не подходящая ему роль? Беседуя с молодым человеком, Юнг понял, что тот слишком зависим от отца, слишком полагается на его мнение, и это мешает его развитию. Бессознательное пациента, приходит к выводу Юнг, компенсировало этот факт, принизив отца и возвысив сына. С таким толкованием согласился сам молодой человек, признав, что должен меньше полагаться на мнение отца.

В начале XX века существовала еще одна тенденция, которая помогла привлечь внимание западной публики к сновидениям: антропологи и этнологи серьезно заинтересовались культурой своих соседей по планете, туземных племен. В 1920-х гг. искусство и ремесла американских индейцев пользовались огромной популярностью, а в нью-йоркских салонах интеллектуалы экспериментировали с галлюциногенами. И их удивляло уважение, с которым американские индейцы относились к снам.

Во многих культурах коренных народов сны рассматривались как мост между «нашим» миром и миром «других», священная область, где духи и предки общались с живыми. Сон о сильном животном мог толковаться как предвестник удачной охоты на это животное. «У ирокезов, вообще говоря, есть лишь одно божество – сновидение, – писал в 1669 г. миссионер-иезуит Жак Фремин. – Ему они подчиняются и следуют всем его указаниям с высочайшей точностью». (Возможно, миссионеры не понимали всех нюансов местных верований, но их рассказы восхищали европейцев.) Фремин вспоминал, как один ирокез отреагировал на сон о купании: «Проснувшись, он обежал несколько хижин и просил вылить на него котелок воды, несмотря на лютый холод». Другой индеец проделал путь длиной в восемьсот километров до Квебека – ему приснилось, что он покупает там собаку. Индейцы считали себя обязанными поступать так, как требует сон, даже если это был ночной кошмар. Один миссионер утверждал, что был свидетелем, как гурон отрезал себе палец, увидев во сне, что враги поймали его и проделали эту операцию.

Жан де Бребёф, который большую часть жизни потратил на попытки обратить гуронов в христианство, также писал о том, какое уважение индейцы питают к снам. «Их вера в сны превосходит любую другую веру», – писал он. Судя по всему, объяснял Бребёф, они воспринимают сны как приказ, каким бы странным или нелогичным он ни казался. Когда одному из соседей миссионера приснился сон, что он готовится к празднику, он посреди ночи побежал к Бребёфу, разбудил его и попросил одолжить котелок. Если больному приснилось, что игра в лякросс может изгнать демона, вызвавшего болезнь, то «даже для самого незначительного человека на ровном поле две деревни бьются за победу в лякроссе».

Когда три столетия спустя в эти же места приехал антрополог Джексон Стюарт Линкольн, он обнаружил, что вера коренного населения в сны нисколько не ослабла. Индеец навахо, с которым он познакомился, объяснял, что пожать во сне руку мертвому человеку равносильно смертному приговору. (Предотвратить катастрофу, предсказанную сном, могут сложные ритуалы и удача.) Кроу верили, что сны и видения определяют жизненный путь человека; успех приписывался благоприятным снам, а неудача – их отсутствию. Мужчины кроу совершали сложные ритуалы, чтобы привлечь эти важные сны; они могли уходить в горы, привязывая себя к спинам буйволов, или отрезать пальцы, принося их в жертву.

Во время популярного обряда инициации мальчиков-подростков, которых на определенное время лишали сна, отправляли в дикую местность, чтобы они там постились и молились. Каждый мальчик оставался в лесу – зачастую несколько ночей – до тех пор, пока ему не приснится яркий сон о каком-либо животном, что гарантировало ему тайное знание и сверхъестественные способности. «Этот обряд намеренно вводил ребенка в такое состояние, когда он испытывал сильную физическую боль и эмоциональное напряжение – изолированный от других людей, лишенный воды и пищи, беззащитный перед силами природы и нападением диких животных, – писал Келли Балкели в книге «Сон в мировых религиях» (Dreaming in the World’s Religions). – В современном американском обществе подобные практики считались бы жестоким обращением с ребенком». Но американские индейцы придерживались противоположной точки зрения; поиски видения были привилегией, возможностью для глубокого религиозного опыта. Ценность была не только духовной, но и социальной – пережив опасный обряд инициации, подросток повышал свой статус внутри племени.

«Сон является настоящим опытом, неотличимым от реальности бодрствования… но довольно сильно отличающимся от него», – объясняла отношение местных жителей к сновидениям антрополог Мишель Стивен, которая в 1970-х гг. жила с племенем мекео в Папуа – Новой Гвинее. Для мекео сновидение представляло собой ночную жизнь души, которая во сне освобождается от тела. Сновидения «предоставляют людям доступ к знаниям и силам, которые обычно от них скрыты», они позволяют заглянуть в будущее и рассказывают о тайных желаниях и намерениях соплеменников. Если колдун хотел поговорить во сне с умершим родственником, он брал часть тела – «обычно фалангу пальца, ноготь или волосы, которые взяли у трупа перед погребением и хранили для этих целей», – и произносил над ней заклинания. Если кому-то приснилось, что он ранен в бою или атакован диким животным, ему несколько недель нельзя было появляться на людях. Один молодой человек преодолел сто тридцать километров, чтобы добраться до школы – он хотел стать учителем, но ему приснилось, будто он оказался в ужасной ловушке из пламени и злых духов. Он понял, что этот ночной кошмар – знак, боги накажут его, если он покинет семью в угоду своим амбициям, и поэтому он прервал обучение и вернулся домой. Иногда сновидения нарушают привычную иерархию в обществе: мужчины и женщины, молодежь и старики – все могут видеть пророческие сны, которые станут причиной коллективного действия. Если кто-то увидит во сне, что ловит рыбу на крючок, вся деревня должна мобилизоваться против злых духов, появившихся на горизонте. Как выразился один мужчина племени мекео: «Вся деревня управляется снами!»

Канадский антрополог Сильвия Пуарье, которая жила с австралийскими аборигенами в Западной пустыне в 1980-х и 1990-х гг., также восхищалась тем, как сновидения вплетаются в их повседневную жизнь: «Люди часто по доброй воле рассказывали о своих снах, по большей части у бивачного костра, когда друзья и родственники собирались на утреннее чаепитие». Один исследователь, в 1970-х и 1980-х гг. изучавший быт индейцев рарамури на северо-западе Мексики, сообщал, что среди мужчин племени самыми популярными были два утренних приветствия: «Что тебе снилось этой ночью?» и «Сколько раз у тебя был секс?». Обсуждение снов также не было ограничено утренними часами. Рарамури спали не восемь часов один раз в сутки, а урывками по несколько часов, что давало массу возможностей обсудить сновидения в течение ночи.

Психологи середины XX века, подобно антропологам и этнографам, любили каталогизировать и подсчитывать, разбивая мир на поддающиеся анализу части по демографическому признаку. Одним из первых после Фрейда ученых-практиков и сторонников идеи о том, что сновидения могут выявлять скрытые эмоции, был психолог Кэлвин Холл, и для доказательства этой идеи он опирался на контент-анализ – новый метод, который завоевывал популярность в науках об обществе.

В 1940-х гг. Холл и его коллега, Роберт ван де Касл, начали записывать сны своих студентов из Кейсовского университета в Западном резервном районе. Получив достаточно большую выборку, исследователи приступили к поиску общих тем и закономерностей. Они читали каждый сон как рассказ, выделяя разные действия и архетипы, распределяя события сновидений на категории: неудача, успех, агрессия. Они подсчитали количество друзей, родственников, незнакомцев и животных, определили соотношение женских и мужских персонажей. Они выяснили, устанавливал ли спящий отношения с другими людьми или был лишь пассивной стороной. Они вычислили частоту таких занятий, как еда и секс.

Анализ Холла и ван де Касла выявил удивительные закономерности. Вопреки гипотезе Фрейда, что во сне реализуются скрытые желания, среди этих сновидений преобладали негативные. Агрессивных взаимодействий было в два раза больше, чем дружеских; половина сновидений у мужчин и треть сновидений у женщин содержали то или иное физическое нападение. Более двух третей эмоций также оказались негативными – по большей части это были страх, беспомощность и тревога. Мужчины видели во сне секс в четыре раза чаще женщин. В сновидениях мужчин преобладали другие мужчины – среди персонажей их было в два раза больше, чем женщин, – однако в женских сновидениях мужчин и женщин было примерно поровну.

Наблюдения Холла и ван де Касла противоречили одному из аспектов теории Фрейда, но подтверждали другой: сновидения отражали психологические драмы и внутренние конфликты. Проанализировав сны людей вместе с оценками их взглядов и личности, они обнаружили заслуживающую внимания закономерность. Те, кто был более агрессивен в период бодрствования, чаще вступали в противоборство во сне, а люди, ощущавшие свою беспомощность, чаще видели сны, в которых они выступали в роли преследуемых. В реальной жизни люди, в сновидениях которых было больше позитивных взаимодействий, демонстрировали большую уверенность и социальный контроль, тогда как сновидения с фрустрацией и тревогой были связаны с психопатологией и агрессией. Все это может показаться очевидным, но создание такой базы данных снов помогло выявить значимые исключения, которые в противном случае остались бы нераспознанными. Отклонение от нормы помогает проникнуть в психику человека – понять, о чем он думает, как относится к окружающим, как видит свое место в мире.

Например, сон, населенный незнакомыми людьми, указывает на социальную дезадаптацию; малое количество друзей может указывать на психическое заболевание. В одном исследовании было показано, что друзья появляются только в 18 % снов у шизофреников и в 22 % снов у людей, страдающих от депрессии. «Если вы подумаете о социальной ситуации, в которой живут данные группы, это выглядит разумным», – отметил психиатр Милтон Крамер. Шизофреникам снятся незнакомцы, и они «живут в мире, где их человеческие контакты ограничены. Если вы подсчитаете количество людей, с которыми разговаривает шизофреник в течение дня, это число будет меньше, чем у здоровых людей». Страдающим от депрессии, «неприятности которых бывают связаны с ситуацией в семье», могут непропорционально часто сниться семьи или родственники – не только их родственники, но и люди, играющие определенную роль в семье: сын, дочь, брат.

Благодаря количественной системе Холла и ван де Касла, психологи – независимо от их отношения к Фрейду – получили возможность сравнивать сны разных групп населения. Выяснилось, что при депрессии, алкоголизме или нарушении аппетита сны людей предсказуемо менялись. Поэтому анализ сновидений пациента способен помочь обнаружить опасные состояния.

Через несколько десятилетий после смерти Фрейда психиатры начали ставить под сомнение его теорию и обнаружили, что его представления о снах не всегда согласовались с результатами новейших исследований. То же самое относилось к теориям его протеже, Карла Юнга. Идеи Юнга невозможно проверить на практике; существование коллективного бессознательного нельзя доказать или опровергнуть, но скорее всего общность наших снов и набора символов определяется универсальным человеческим опытом, таким как взросление, осознание собственного тела и обучение взаимодействию в социальной группе. Открытие Холла и ван де Касла, показавшее, что большинство снов неприятны, ставит под сомнение идею Фрейда об исполнении желаний. Сны маленьких детей – например Анны Фрейд и Человека-волка – занимали важное место в теории Фрейда, но последующие исследования показали, что детские сновидения, как правило, недостаточно сложны, чтобы отражать скрытые или явные желания.

В 1960-х гг. психолог Дэвид Фоулкс из Университета Вайоминга выдвинул теорию, согласно которой дети не запоминают свои сны приблизительно до девятилетнего возраста. Даже если детей от трех до пяти лет будить в фазе быстрого сна, только четверть из них вспомнят свой сон, а сновидения, о которых они расскажут, будут состоять в основном из простых и неподвижных образов. Это открытие – подобно многим другим в нашем рассказе – стало результатом не тщательного эксперимента, а случая. Изначально Фоулкс хотел выяснить, можно ли манипулировать эмоциональными характеристиками детских снов; он приглашал детей провести ночь в его лаборатории, где он показывал им эпизоды, связанные с насилием или нейтральные, телевизионного шоу «Даниэль Бун» об американском первопроходце, жившем в XVIII веке. Результаты оказались не особенно интересными; сновидения детей не отличались, угрожал ли Бун «вспороть» своих тюремщиков «от самого скальпа» или выступал в роли сводника для богатого горнопромышленника. Но эксперимент натолкнул Фоулкса на плодотворную мысль.

«Постепенно до меня начало доходить, каким идиотом я был, пытаясь понять, как эти глупые фильмы могут влиять на сновидения, тогда как на самом деле мы даже не понимали основных характеристик детских снов – никто не проводил объективных исследований, чтобы описать, на что они похожи», – впоследствии объяснял Фоулкс журналисту. Обнаружив этот пробел в литературе, он решил заполнить его. Фоулкс поместил в местной газете объявление и убедил родителей тридцати детей, чтобы они позволили своим чадам в возрасте от трех до десяти лет провести девять ночей в год в лаборатории по изучению сна.

Фоулкс будил детей три раза за ночь в ключевые моменты циклов быстрого сна и спрашивал, видели ли они сон, и если да, то что им снилось. Самые младшие из детей – трех- и четырехлетние – сообщали о сновидениях только в 15 % случаев, когда их будили в фазе быстрого сна, а те отрывочные картины, которые они вспоминали, не были похожи на сложные истории, описываемые взрослыми людьми. Их сновидения напоминали разрозненные фрагменты или моментальные снимки – образы из повседневной жизни, связанные с такими основными видами активности, как сон и еда. Сновидения были краткими, лишенными эмоций и редко включали какое-либо социальное взаимодействие. Животные – птицы и телята, похожие на тех, которые населяют сказки и комиксы, встречались чаще, чем люди. Но показательнее всего была роль, которая отводилась самим детям в их снах: они оставались пассивными наблюдателями, смотрели, как разворачивается сюжет, но не управляли действием и не участвовали в нем. Когда одному мальчику, участвовавшему в исследовании, Дину, было четыре года, ему снилось, как он спит в ванне или дремлет рядом с торговым автоматом.

У пяти- и шестилетних детей доля случаев, когда они помнили свой сон, возросла до 30 %, а рассказы о сновидениях стали длиннее и сложнее. Животных и еду, которые раньше были на главных ролях, у детей школьного возраста сменили люди из реальной жизни. В шесть лет Дину снилось, как он играет со своим другом Фредди в домике у озера, бегает наперегонки с одноклассником по имени Джонни на детской площадке или строит мост из LEGO у себя дома. И только к семи или восьми годам дети начинали играть более активную роль в своих сновидениях. Приблизительно в это же время в их рассказах стали появляться чувства, хотя и без тех эмоций, которые занимали главное место в сновидениях взрослых – страха и агрессии. В восемь лет Дин видел сон: он вместе с пятью друзьями посадил семечко, из которого выросло дерево; это дерево пережило пожар и вдохновило мальчиков посадить целый лес. В другом сне он нашел в парке связку воздушных шаров, ухватился за одну из веревочек и взлетел в небо.

По мере того как дети росли, эта тенденция – чаще запоминать сложные сны, из которых исчезли животные, – продолжилась. Когда сестре Дина, Эмили, было двенадцать лет, она помнила 86 % сновидений, если ее будили в фазе быстрого сна, и все ее сновидения были сложными. В одном из снов она оказалась на съемочной площадке телевизионного шоу «Околдованный» (Bewitched), в котором участвовали как вымышленные персонажи, так и члены ее семьи. В другом сне она демонстрировала отцу, что может проглотить прядь своих волос, а затем вытянуть ее обратно.

Сон Панкеева о волках постепенно лишался правдоподобия. (Новейшие исследования показывают, что дети могут помнить сложные сны, но полученные Фоулксом результаты не оспаривались на протяжении нескольких десятилетий.) В 1960-х гг. сотрудники Нью-йоркского института психоанализа потратили два года на проверку теорий Фрейда относительно сновидений и пришли к выводу, что анализ снов не является необходимым в их работе. Поколение, пришедшее на смену Фрейду, разработало более сложные методики лечения; теперь они считали, что могут выявить неврозы пациентов, обсуждая повседневные дела и фантазии в состоянии бодрствования.

Вскоре после этого нейробиолог Алан Хобсон тоже бросил тень на наследие Фрейда. Хобсон не был типичным противником Фрейда; на первых курсах колледжа он увлекался теорией психоанализа, жадно читал работы Фрейда и даже защитил диплом с отличием о Фрейде и Достоевском. Но после поступления в Гарвардскую медицинскую школу (он выбрал своей специальностью психиатрию и собирался после работать лечащим врачом) Хобсон утратил веру в прежние идеи. Теории Фрейда не соответствовали тому, что он узнавал о биологии мозга, а эмпирический, научный дух Гарварда заставлял все больше сомневаться в бессистемных методах Фрейда, который больше доверял своей интуиции, чем строгим данным. Хобсона также отталкивало «высокомерие» его учителей психоанализа, с их неприятной склонностью подвергать анализу всех, кто попадался им на пути, в том числе собственных студентов. В то же время Хобсон все больше осознавал важность сна: измученный студент-медик, не имевший ни одной свободной минуты, он ловил себя на глупых ошибках, причиной которых считал хроническое недосыпание. Его сновидения стали ярче, как это часто бывает у людей, которые спят урывками, а не продолжительный промежуток времени.

В 1970-х гг. Хобсон и еще один психиатр, Роберт Маккарли, опубликовали новую теорию сновидений, согласно которой сны – это всего лишь реакция на автоматический нервный процесс. Хобсон и Маккарли вживили электроды в ствол мозга кошек – область, которую в то время считали ответственной за быстрый сон, и регистрировали возбуждение нейронов в течение дня. Когда кошки бодрствовали, в их мозге вырабатывалось большое количество серотонина, который играет важную роль в принятии решений и обучении, а также норэпинефрина, помогающего сосредоточиться и удерживать внимание. В быстрой фазе сна мозг кошек переставал вырабатывать эти вещества, а вместо них выделял ацетилхолин, нейротрансмиттер, участвующий в формировании эмоций и зрительных образов. Смещение нейрохимического баланса вызывало шквал разнообразных сигналов, поступавших от варолиева моста в стволе мозга к переднему мозгу.

Сновидения, предположили Хобсон и Маккарли, являются побочным продуктом попыток мозга создать историю, соответствующую этой уникальной комбинации химических веществ. В их модели содержание сна определяется физиологическим состоянием мозга, а не подавленными воспоминаниями или скрытыми желаниями. Например, мозг способен заставить вас думать, что за вами гонится размахивающий ножом великан-людоед не из-за страха кастрации, а вследствие случайного возбуждения центров страха. «Передний мозг изо всех сил старается сформировать хотя бы частично связный сон из похожих на шум сигналов, поступающих из ствола мозга», – писали Хобсон и Маккарли. Согласно их теории активации-синтеза, мы забываем большинство снов вовсе не потому, что они являются табу для размышлений, – просто в мозге отсутствуют химические вещества, необходимые для формирования памяти.

Хобсон создавал себе образ противника Фрейда, давая многочисленные интервью и выступая с публичными лекциями. Он даже попытался в наглядном виде представить свою теорию на мультимедийной выставке Dreamstage в Бостоне – доброволец спал в стеклянной кабине, а аппаратура, используемая для изучения сна, преобразовывала его энцефалограмму и движения глаз в синий и зеленый цвета, в результате чего на стену проецировалось яркое и динамичное изображение. Добровольцы не должны были спать в течение долгого времени – это делалось для того, чтобы потом они смогли по команде заснуть. Иногда это приводило к неожиданным результатам; одна утомленная участница шоу решила, что Хобсон пытается «промыть» ей мозги с помощью прибора для снятия ЭЭГ. Тем не менее Хобсон взял эту аппаратуру с собой в турне, и более тридцати тысяч человек узнали, что сны – всего лишь продукт биологии.

Пока Хобсон вел решительное наступление на фрейдистские представления о сновидениях, появилась альтернативная форма терапии, меньше связанная с символами и бессознательным. Психоанализ – это долго и дорого, тогда как новая когнитивно-поведенческая терапия была ограничена по времени, нацелена на результат и основана на научных исследованиях. Психотерапевты, придерживавшиеся традиционных методов, могли годами лечить пациентов, возвращаясь к детским травмам и анализируя сны в потенциально бесконечном процессе извлечения бессознательного, тогда как сторонники когнитивно-поведенческой терапии фокусировали усилия на настоящем; их цель заключалась в том, чтобы просто помочь пациентам преодолеть депрессию или невроз, культивируя здоровые привычки и избавляясь от нездоровых, независимо от их происхождения. На рынке также появились сильнодействующие и недорогие антидепрессанты и антипсихотические средства, которые поставили под сомнение необходимость терапевтических бесед.

В 1980-х гг. стало модным обличать некогда боготворимые идеи Фрейда как лженауку. Феминистки нападали на него за теории, центром которых был пенис, а также за дурное обращение с женщинами. Многие психологи, желавшие казаться настоящими учеными, не хотели, чтобы их профессия была запятнана полемикой. «Когда область психоанализа раскололась, сны были вытеснены на обочину», – отметила психолог Мег Джей. Дискуссии о Фрейде и бессознательном были исключены из библии психиатров «Диагностическое и статистическое руководство по психическим болезням» (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders). Федеральные власти прекратили финансировать исследования сна.

Не помог и тот факт, что наконец начала завоевывать признание дисциплина, о которой в 1880-х гг. впервые заявило Общество психических исследований. Начиная с XIX века парапсихология постепенно развивалась, хотя и неравномерно, и время от времени те или иные научные организации начинали поддерживать исследования в этой области. В 1912 г. в лабораториях Стэнфорда начались исследования так называемой передачи мыслей на расстоянии. Два десятилетия спустя в Университете Дьюка открылся центр парапсихологии, где бывший ботаник Джозеф Бэнкс Райн позаимствовал у экспериментальной психологии новые методы и применил их к исследованию паранормальных явлений. Его коллеги нашли упоминания о людях, убежденных в том, что они могут общаться друг с другом во сне, например о двух друзьях, заявлявших, что они одновременно увидели сон о том, как повстречались в горящем лесу. (Предполагаемое существование коллективных снов считалось доказательством присутствия астрального мира наряду с материальным.)

В 1960-х и 1970-х гг., когда психологи потеряли интерес к сновидениям, эта область пережила настоящий расцвет, чему способствовала атмосфера открытости и духовных экспериментов. Непредвзятые представители западной цивилизации изо всех сил старались отбросить ценности, среди которых они выросли, обращаясь к восточной философии, йоге, буддизму и медитации. Джон Кабат-Зинн, микробиолог из Нью-Йорка, в 1979 г. основал Клинику снижения стресса при Массачусетском университете, где обучал технике самосознания и медитации страдающих от боли пациентов. Вдохновленные свидетельствами антропологов, американцы начали практиковать воссоздание обрядов аборигенов. Люди пытались очиститься в специальных парных – хижинах, которые нагревались до высокой температуры, приводя человека в измененное состояние сознания. Прочитав о поисках видений, они отправлялись в лес в надежде увидеть свое тотемное животное. Коренных жителей Америки прославляли за «упорное сопротивление власти белых, за сохранение традиционных, общинных ценностей», – писал историк Филип Дженкинс в книге «Ловцы снов: как традиционная Америка открыла духовный мир индейцев» (Dream Catchers: How Mainstream America Discovered Native Spirituality). Неудивительно, что новая эра наивного поклонения обычаям и традициям индейцев пришлась на десятилетие после 1965 г., время Вьетнама и Уотергейта, убийств и городских бунтов, нехватки бензина и угрозы экологической катастрофы… На протяжении всей истории Америки к образам индейцев обращались после периодов враждебности и кризиса». Туристы, посещавшие юго-запад страны, покупали безделушки и изделия индейских ремесленников. Дети мастерили ловушки для снов из перьев и ниток.

Не отставал и научный мир: лаборатории парапсихологии открывались в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, в Принстоне и Виргинском университете. ЦРУ финансировала секретные исследования по созданию оружия на основе паранормальных явлений. В 1962 г. Монтегю Ульман, заведующий отделением психиатрии в престижном Медицинском центре Маймонида в Бруклине, убедил своего работодателя открыть лабораторию для исследования сна. Ульман разработал сложную процедуру, стараясь сделать так, чтобы у скептиков не осталось повода для критики. Он проверял способности добровольцев, предлагая им тест, вероятность угадывания в котором составляла 50 %. Каждый из участников должен был предварительно провести ночь в лаборатории, в течение которой ассистент смотрел на одно из двенадцати изображений и пытался мысленно передать его спящему. К участию в эксперименте допускались только те, кто называл транслируемое изображение в числе первых шести.

Того, кто успешно прошел это испытание, тем самым доказав свои паранормальные способности, укладывали спать в лаборатории, а исследователь оставался в соседнем помещении, сосредоточившись на произвольно выбранной репродукции картины, и пытался телепатически передать изображение. Когда приборы сообщали, что испытуемый переходил в стадию быстрого сна, помощник будил его и спрашивал, что тот видел во сне. Более чем в 60 % случаев сновидения совпадали с передаваемым изображением – согласно критерию Ульмана. (Например, увиденное во сне мясо могло считаться соответствием картины «Тайная вечеря».) В одном из своих самых известных исследований Ульман и его коллеги, Стенли Крипнер и Чарльз Хонортон, предложили двум тысячам посетителей концерта группы Grateful Dead передать изображение (человек в позе лотоса с яркими чакрами вдоль позвоночника) спящему в их лаборатории Малькольму Бессенту, который называл себя медиумом. Бессент описывал сон о мужчине, «подвешенном в воздухе» и упоминавшем «позвоночник». Ульман посчитал это успехом.

В другом исследовании психиатр Роберт ван де Касл провел восемь ночей в лаборатории Ульмана и Крипнера. В одну из ночей – ею он особенно гордился – исследователь сосредоточился на репродукции картины Сальвадора Дали «Открытие Америки Христофором Колумбом» – юный Колумб выходит на берег и устанавливает флаг, на котором изображена Дева Мария со скрещенными руками. В ту ночь ван де Каслу снились «фигура довольно молодого человека», «женщина из Атлантик-Сити или с Атлантического побережья» и «люди в белых одеждах». Именно за такие достижения Ульман и Крипнер назвали ван де Касла «Принцем перципиентов».

«Оглядываясь назад, я удивляюсь, что нашу работу встречали с таким одобрением, – впоследствии признавался Крипнер. – Мы без труда представляли свои статьи на конференциях, посвященных сну, на собраниях психологов и так далее». В 1970-х гг. коллектив Медицинского центра Маймонида получил грант Национального института психического здоровья – это был знак признания. «Паранормальный опыт на 65 % происходит во сне», – сообщил один из исследователей корреспонденту газеты New York Times, который не стал с ним спорить.

Тем временем в Европе психиатры пытались использовать сны для предсказания природных катастроф и событий всемирного масштаба. Первое «бюро предчувствий» было основано в Лондоне после трагедии в маленькой валлийской деревушке Аберфан, где жили шахтеры. В пятницу утром в октябре 1966 г. гигантская масса отвальных пород, накопившихся на склоне соседнего холма, обрушилась на местную школу, похоронив под собой больше ста детей. Когда жители Британии узнали о трагедии, некоторые люди выступили с заявлениями, что предчувствовали катастрофу за несколько дней или даже месяцев.

Узнав о трагедии в шахтерской деревне, английский психиатр Джон Баркер – он уже много лет интересовался паранормальными явлениями – поехал в Аберфан, чтобы выяснить, действительно ли кто-то заранее предчувствовал несчастье. Он разместил в британских газетах объявления, на которые откликнулись семьдесят шесть человек, сообщивших о своих предчувствиях, около половины которых случились во сне. Люди со всей страны писали Баркеру о ночных кошмарах, в которых дети задыхались в зданиях или гибли под обвалами. Одна женщина – мать десятилетней девочки, погибшей от оползня, утверждала, что за день до несчастья дочь рассказала о ночном кошмаре, от которого она проснулась: «Мне снилось, что я пошла в школу, но школы не было. Ее накрыло чем-то черным». Другая женщина говорила, что в ту ночь ей снилась какая-то черная масса, поглощавшая деревенскую школу. Баркер опубликовал результаты – многим они показались необъяснимыми – в журнале Journal of the Society for Psychical Research, сопроводив их призывом: чтобы предупредить следующую трагедию, необходим центр, который будет собирать сны и выявлять в них предупреждающие сигналы. Вместе с научным журналистом он основал Английское бюро предчувствий, а через год открылось аналогичное учреждение в Америке – Центральная палата предчувствий.

Безумию поддались даже некоторые из самых блестящих умов того времени. С середины октября 1964 г. до начала января 1965-го писатель Владимир Набоков тщательно записывал свои сны в надежде доказать, что они могут предсказывать будущее. Набокова вдохновила книга «Эксперимент со временем», в которой ирландский авиаинженер Джон Уильям Данн утверждал, что время можно повернуть вспять и что во сне мы покидаем «спящее тело в одной вселенной» и «бродим по другой», перемещаясь между прошлым и будущим, посещая старые воспоминания и наблюдая мимолетные картины будущих событий. Как утверждалось в книге, сны состоят из «образов прошлого опыта и образов будущего опыта, смешанного примерно в равных пропорциях».

Не удивительно, что Набоков хотел бы попасть на эту необычную территорию; он никогда не принимал сон как нечто само собой разумеющееся. Всю жизнь он боролся с жесточайшей бессонницей, не поддающейся даже самому сильному снотворному. Однажды ночью, писал Набоков в своем дневнике, он девять раз «вставал в туалет». В другую ночь произошло очень важное событие: «впервые за долгие годы» ему удалось проспать шесть часов подряд.

У Набокова была давняя привычка записывать свои сны; его ночи были удивительно насыщенными, а описания отличались характерной выразительностью. «В тревожном полусне видел россыпь тусклых полос света между пластинами жалюзи»; «Были яркие и странные видения, вспоминал их между двумя бездонными сновидениями». Некоторые его сны развивались по классическим сценариям: он теряет багаж или опаздывает на поезд. Другие отражали его знаменитые увлечения бабочками, литературой и запретным сексом. В «высшей степени эротичном» сне он замечает, что его сестра «странно молодая и томная». Он пил чай с Толстым и гонялся за бабочками с гигантской ложкой. В повторяющемся ночном кошмаре Набоков обнаруживал себя «охотящимся за интересными бабочками», но у него не было сачка, и он ловил бабочек голыми руками.

Набокову не пришлось долго ждать того, что он посчитал положительным результатом. В ночь на 17 октября – через несколько дней после начала эксперимента – ему приснилось, что он встречался с директором провинциального музея. Они беседовали, стоя рядом с подносом, на котором были разложены образцы редкой, дорогой почвы, и вдруг, к своему ужасу, Набоков обнаруживает, что во время разговора начинает есть образцы почвы. Три дня спустя, утром 20 октября, он включил телевизор и увидел учебный фильм о почве – геологи анализировали образцы, разложенные на подносе «в маленьких аппетитных пакетиках». Фильм, решил он, был источником увиденного ранее сна. Для него это было «совершенно очевидно».

По мнению британского ученого Сью Луэллин, предположение о том, что сны обладают сверхъестественной предсказательной способностью – это полнейшее безумие. Когда мы спим, наш мозг напряженно работает, анализируя собранные нами фрагменты информации и используя их для прогнозирования будущего. «Если в событиях имеются ассоциативные паттерны, они могут быть использованы для предсказания того, что может произойти, – писала Луэллин в журнале Aeon. – Некоторые паттерны детерминированные и логичные. Например, день следует за ночью… Другие менее очевидны. Мы называем их “вероятностными”, потому что они основаны на событиях, которые имеют тенденцию только к совместному появлению, и мы не можем их уверенно предсказывать». Когда мы бодрствуем, объясняет Луэллин, «мы хорошо видим логичные, детерминированные паттерны», а в фазе быстрого сна нам лучше удается замечать менее очевидные, или “далекие” ассоциации, которые предсказывают вероятностные события».

Во сне мы сортируем огромные пласты информации, сознательно осмыслить которые невозможно. Это сфера интуиции – знаний, которыми мы обладаем, но которые не осознаем. Иногда подсказку дает тело: едва уловимая угроза на горизонте заставляет сердце учащенно биться, а по спине пробегают мурашки. Иногда интуиция проявляется в виде сновидений, и предчувствия превращаются в яркие истории, требующие нашего внимания.

Понимание того, когда следует верить снам, это скорее искусство, чем наука. Для тех, кто может определить разницу между значимым сном и случайным совпадением, сновидения могут стать системой раннего предупреждения, помогающей спасти жизнь. Теолог немецкого происхождения Пауль Тиллих – в 1933 г. он прозорливо покинул родину и уехал в Америку – однажды сказал, что ночные кошмары помогли ему осознать серьезность политического кризиса, назревавшего в Германии. «Несколько месяцев он мне снился, в буквальном смысле… и я просыпался с ощущением, что наша жизнь меняется, – рассказывал он. – Разум убеждал меня, что мы можем избежать худшего, но мое подсознание не питало подобных заблуждений». Многие простые немцы также впервые почувствовали все ужасы тоталитаризма именно во сне. В период с 1933 г., когда Гитлер стал рейхсканцлером Германии, до 1939-го, когда немецкая журналистка Шарлотта Берадт бежала в Америку, она успела опросить свыше трехсот сограждан, в том числе евреев, об их сновидениях. Для того чтобы обезопасить свои исследования в условиях режима, который становился все более репрессивным, она придумала тайный шифр (Гитлер стал Дядей Гансом, Геринг – Дядей Густавом) и рассылала зашифрованные записи друзьям в разных странах. Прошло еще двадцать лет, прежде чем она опубликовала свое исследование в увлекательной, но теперь уже забытой книге «Третий рейх сновидений» (The Third Reich of Dreams).

В самом начале работы над проектом, когда люди еще не знали о геноциде, планируемом Гитлером, в их снах начала проявляться грядущая опасность. Психолог Бруно Беттельгейм отмечал, что многие подобные сновидения были зарегистрированы в 1933 г., когда Гитлер только пришел к власти: «Сновидец как будто предчувствовал события задолго до того, как они происходили». Сновидения выявляли скрытые страхи – утратить неприкосновенность личной жизни или разозлить загадочную бюрократию. Врачу средних лет снилось, что он прилег с книгой в руках, собираясь отдохнуть, а в это время стены его квартиры испарились. Новое ощущение ужаса вторгалось в повседневную жизнь, наполняя обычные сцены страхом. Домохозяйке снилось, что ее духовка превратилась в шпионское устройство, передававшее властям все ее слова. Продавец фруктов видел во сне, что на него написала донос диванная подушка. Мужчине приснилось, что его радио принялось беспрерывно вопить: «Во имя фюрера, во имя фюрера».

Сновидения способны помочь нам почувствовать зарождающиеся опасности, когда их еще нет, однако сны, которые кажутся пророческими, обычно можно объяснить с помощью статистики. Мы видим очень много снов – в среднем около четырех за ночь – и поэтому нет ничего удивительного, что время от времени обнаруживается сходство между сновидением и реальной жизнью. Британский психолог Ричард Уайзман в своей книге «Паранормальное: почему мы видим то, чего нет» (Paranormality: Why We See What Isn’t There) отмечает, что с пятнадцати до семидесяти пяти лет человек видит приблизительно 87 600 снов за 21 900 ночей. Но даже те, кто хорошо запоминает свои сны, многое забывают, если в период бодрствования не увидят нечто такое, что активизирует их память. «Вы видите много снов и сталкиваетесь со множеством событий – и забываете о них. Но время от времени одно из сновидений соответствует тому или иному событию. Когда это происходит, вы с легкостью вспоминаете сон и убеждаете себя, что он магическим образом предсказал будущее. На самом деле это всего лишь работа законов теории вероятностей», – объясняет Уайзман.

Бюро предчувствий не смогло предсказать ничего существенного и через несколько лет закрылось. Несколько поколений психологов пытались повторить эксперименты Ульмана и Крипнера, но не добились успеха. (Крипнер, энергичный восьмидесятипятилетний мужчина, разъезжающий по миру и рассказывающий о возможностях паранормальных явлений, объяснял неудачи тем, что в психические волны его последователей вторгались электрические бури.) «Выглядело это замечательно, но проблемы, характерные для исследований с открытыми вопросами, никуда не делись», – говорит Сьюзен Блэкмор, автор нескольких книг о сознании и парапсихологии. Пересказывая сны, люди обычно генерируют столько материала, что один или два образа почти наверняка будут напоминать задание. «Результаты сильно зависят от метода рандомизации. Если вы не провели тщательную рандомизацию, вы ни в чем не можете быть уверены».

Как бы то ни было, скудные средства, выделяющиеся на изучение снов, по-прежнему иногда направляются на проверку сомнительных теорий. В 1983 г. писатель из Европы, Артур Кестлер, завещал свое состояние на создание в Британии кафедры парапсихологии; с тех пор в Эдинбургском университете существует кафедра парапсихологии имени Кестлера. Во время своего пребывания в должности нынешняя заведующая кафедрой, Кэролайн Уатт, сместила фокус с вопроса о том, существуют ли паранормальные явления, к более релевантной проблеме: почему такое количество людей упрямо верят в их существование. В одном из последних исследований Уатт обнаружила, что люди с большей вероятностью сообщают, что показанный им видеоролик похож на их сон, если они уже верят в предвидение; вера подкрепляет сама себя, подготавливая человека замечать сходство между сновидениями и последующими событиями реальной жизни. В другом исследовании Уатт показала, что избирательная память – склонность человека игнорировать то, что противоречит его ожиданиям, помогает сохранять веру в паранормальные сны; люди, читавшие дневник сновидений и обычный дневник одного и того же человека, чаще вспоминали сны, соответствовавшие событиям реальной жизни, чем тем, кто не читал этих дневников.

Исследования паранормальных свойств сновидений пользовались большой популярностью, но не были подкреплены доказательствами. Связь между лженаукой, снами и устаревшими психоаналитическими теориями будоражила воображение, что еще больше затрудняло работу тех немногих мятежных ученых, продолжавших заниматься непопулярной наукой о сновидениях.