Глава 11

— Осмотреться на рабочих местах и доложить обстановку!

Любая команда заставляет людей собраться. А уж вовремя поданная и подавно. Сразу и полностью прекратились разброд и лишние шевеления в кабинах. И замолк за спиной начавший было набирать силу пока ещё неразборчивый бубнёж. А то, ишь, обрадовались победе. Рано, хлопцы, рано. Вот спинным мозгом чую, что рано…

Даже засуетившиеся поначалу казачки великокняжеской охраны сразу же присмирели и вернулись на свои места. Молодцы ребята! Я сначала даже несколько опешил, когда назад в грузовую кабину глянул и никого из них на скамьях не увидел. Только потом, через мгновение, обратил внимание на звяканье об пол стреляных гильз. И к огромному своему удивлению увидел поднимающуюся с пола охрану. Вот кто, оказывается, у нас на борту самый грамотный и хитромудрый! Они же сразу сообразили, что безопаснее всего во время боя будет на пол брякнуться и схорониться от пуль за металлическими фермами бомбосбрасывателя с одной стороны, и конструкцией сидений с другой. Опыт…

Вот и сейчас на свои-то места они вернулись, расселись, но поглядывают издали на меня с понятной опаской. И нет-нет, а косятся краем глаза в окна. Да ещё и на ходу о чём-то Маяковского расспрашивают. Похоже на то, что снова примеряются на пол нырнуть. Ну, да, так оно и есть! Вон уже начали ногами гильзы в сторону отгребать. Ладно, эти сами лучше всех разберутся, где и как укрыться от обстрела. И я их при этом вполне понимаю. Хуже нет того состояния, когда в бою ничего от тебя не зависит и ты в нём лишь статист, никому ненужная декорация. Причём такая декорация, которую пули не огибают…

Выслушиваю бодрые рапорты стрелков и тут же напоминаю им, что они не только стрелки, но ещё и наблюдатели. За землёй и, главное, за небом! И буквально сразу начинаю получать от них уточнённые доклады об истребителях противника. Похоже, что напугали мы немецких асов здорово — держатся стайкой в отдалении, крутятся в карусели, но не уходят. Ждут чего-то.

Но и нас потрепали хорошо. Фюзеляж с крыльями в пулевых пробоинах. Чудом моторы не побили…

И штурмана вдобавок ко всему зацепило. Но рану ему быстро обработали и перевязали. И в тёплую одежду заново упаковали. Лежит бедолага на полу — кривится, но глазами бодро хлопает, в ответ на мой вопросительный взгляд улыбку на побледневшее лицо натягивает. И тоже виляет взглядом на окно — отчего сразу же теряет контроль, забывается и морщится. Больно, видать. Да конечно, больно. У него даже крупные капли пота на лбу выступили. И у меня рана разболелась. Казалось бы — пустяк, ничего особенного, а покоя не даёт. Вроде бы уже притерпелся за это время, попривык даже, а тут снова бедро словно огнём прижгло. И печёт, и печёт, хоть вой. А нельзя…

Второв наконец-то до нас добрался, с лица бледность пропала. Уже гипсовую маску не напоминает — порозовело, начало краски приобретать. С Александром Михайловичем заговорил, спиной ко мне повернулся… А там тулуп в двух местах мехом наружу пушится — пулями кожу разрезало. И аккуратно так чиркнуло, просто с хирургической точностью. Что странно — у него же за спиной защита из листовой стали, специально для пассажиров установленная. Как так умудрился? Или на месте не сидел? А я-то думаю, что это казаки по полу ползают? А они это дело сразу просекли и предпочли к земле прижаться. Ну, в данном случае, к полу…

И у нас в кабине, кстати, точно такая же защита стоит. К внутренним бортам прикреплённая. А штурману вот прилетело, да и Второву тулуп попортило… Нужно будет обязательно позже посмотреть и разобраться, что там за стальные листы нам поставили? Как умудрились их пробить? Это из чего же они по нам стреляют? Или сталь такая? Ладно, эти вопросы пока отложим.

— Олег Григорьевич, штурманскую карту мне передайте, пожалуйста.

Подхватываю протянутую инженером «гармошку», бросаю несколько быстрых взглядов на нужный лист, сравниваю с реальной картинкой внизу, под нами. А что под нами? Море. И сравнивать особо не с чем. Вот впереди да, там земля, суша. Подлетим ближе и будем по очертаниям береговой линии определяться, куда это нас в круговерти боя занесло. Вряд ли далеко, поэтому сейчас даже гадать не буду.

— Сергей Викторович, позвольте? — и князь настойчиво тянет у меня из руки сложенную карту.

Уступаю этой настойчивости. Да и попробуй не уступи — великий князь всё же. Пусть посмотрит. Глядишь, и поможет чем. На нашего штурмана пока особо надеяться не стоит. Хоть и говорят мне, что ранение у него пустяковое, но это бок. От малейшего шевеления всё тело здорово болит, даже просто лежать и то трудно. По себе знаю.

— Игнат, перезарядился? — успеваю задать вопрос казаку, пока Александр Михайлович рассматривает карту.

— Обижаете, Сергей Викторович, — тянет в ответ казак.

— Игнат! — добавляю в голос строгости.

— Так точно! Перезарядился! — отчитывается подхорунжий. Похоже, сообразил, что тут вам не там. Да ещё и в присутствии великого князя лёгкому панибратству не место. Ну, да, это тебе не ночью по аэродрому на пузе ползать.

Не успеваю оглянуться, как из грузовой кабины прилетают ещё два доклада о полной готовности к открытию огня. Сориентировались грамотно мои стрелки. Теперь бы ещё сообразили и ещё разок доложили о противнике. И, словно услышав мои мысли, сначала Маяковский, а следом за ним и Сергей докладывают:

— Возвращаются!

Ну, хоть такой доклад — и то хорошо. А над ошибками мы потом поработаем, позже. Главное, потихоньку соображать начинают.

— Приготовиться к бою! — вот этого возвращения немецких самолётов я подспудно и ждал. Не отпустят нас просто так после подобной наглости. Да ещё и «умыли» мы немецких пилотов хорошо, все мозоли им пооттоптали. Поэтому у нас один выход — огрызнуться сейчас так, чтобы напрочь отбить у немцев желание даже приближаться к нам. О чём тут же и оповещаю экипаж.

А Второв быстренько на своё законное место пробирается. Уже научен промышленник горьким опытом. Правда, успеваю заметить, как он в сторону казачков, занявших место на полу, косится. Примеривается рядом с ними умоститься? Ну и правильно. «Бережёного бог бережёт…»

Александр Михайлович только не пошевелился, остался в кресле Фёдора Дмитриевича. На мой вопросительный взгляд тут же ответил:

— За штурмана буду. Можете на меня положиться, — и вниз посмотрел, на лейтенанта.

— Хорошо. Постарайтесь тогда с местом определиться, — скосил глаз в ту же сторону. Лежит наш флагман на полу между креслами, отдувается.

— А что с ним определяться? — удивился князь. — Мы вот здесь.

И пальцем мне точку на карте обозначает. А сам привстал, вперёд шагнул, в окно выглядывает.

Это же уже территория Дании! Ну, немчура! Вцепились как крепко! Придётся с хвоста сбрасывать погоню.

— Александр Михайлович, в окна не высовывайтесь. И вообще, займите рабочее место штурмана.

Защита бортов у нас хоть и не совсем надёжная, как оказалось, но хоть какая-то. Подмигиваю лежащему тихонько на полу лейтенанту, подбадриваю его:

— Держитесь, Фёдор Дмитриевич, сейчас зубы немцам обломаем, и будем искать площадку для приземления. А там и доктора найдём для вас. Потерпите.

Лейтенант беспомощно и виновато улыбается в ответ бледными губами. Пытается пошевелиться, тут же болезненно охает и замирает. Смотрит снизу на занимающего его рабочее место великого князя. А мне уже не до них.

Кручу уже ставший привычным крутой разворот навстречу преследующим нас немцам. Оживает пулемёт с правого борта, неторопливо тарахтит короткой очередью и замолкает. Нетерпеливо ёрзает ногами у курсового «Максима» Игнат, разбрасывает их пошире, упирается ступнями в ограничительные рамки нижних окон, приникает к планке прицела. Напрягает плечи и открывает огонь. Обрывает очередь и даёт мне отмашку ладонью вниз. И я подчиняюсь этой безмолвной команде — отдаю штурвал от себя.

Бензина мы выработали много, баки почти пустые. Самолёт стал значительно легче, поэтому тяжёлая машина крутится, словно белка в колесе. Опасаюсь за крылья — выдержат ли они возросшие нагрузки. А немцы озверели. Лезут со всех сторон, невзирая на потери. Даже мне со своего места прекрасно видно через окна их стремительно мелькающие силуэты. Да сколько же их? Или у страха глаза велики? Нет, никакого страха и в помине нет. Тогда что? Со всего побережья сюда самолёты согнали? Или со всей Германии? Успеваю даже ухмыльнуться коротко и зло своей собственной шутке. Это нам ещё повезло, что у них пулемётов мало. То есть, на этих самолётах мало. Да и повыбили мы основных пулемётчиков в первом бою. Похоже, не ожидали они такого огневого отпора и высокой плотности огня. И близко к себе стараемся не подпускать. Всё-таки даже на больших дистанциях «Максим» рулит.

Очередной силуэт биплана вырастает прямо в лобовом окне, медленно проплывает из верхнего правого угла к левому нижнему, зависает на миг в крене. Даже умудряюсь разглядеть стрелка-наблюдателя в его кабине. Да эта св… Этот га… Да он в меня целится! Из какой-то винтовки! Успеваю увидеть вспышку выстрела, и самолёт с крестами ныряет за нижний обрез стекла. А я замираю в ожидании удара пули. Внутри всё сжимается. И ничего. Мимо!

Как хорошо, что я настоял на бомбардировке канала на первом этапе полёта. Как чувствовал. И как бы я тогда не аргументировал своё решение перед Эссеном, но основной его причиной было нежелание попасть под вот такой обстрел с бомбами в грузовой кабине. Ведь всё равно немцы нас бы перехватили. Пусть не в первом вылете, то уж во втором точно. А во втором даже возможности бы не дали подобраться близко к побережью. И ещё одна причина. Основная, пожалуй. Садиться и взлетать с бомбами на борту очень опасно. Это же не бетонка, это грунтовка, да ещё и неподготовленная совсем. А ну как какая-нибудь из этих болванок от тряски с держателей сорвётся и на пол упадёт… Млин… Вероятность такого исхода мала, но чего только не бывает в действительности. Даже думать об этом не хочется…

Кабина потихоньку наполняется запахом сгоревшего пороха. Горло жжёт, в голове фейерверком вспыхивает воспоминание о пожаре на борту перед переносом сюда и становится страшно. Не горим ли? Но все молчат, докладов ни от кого не поступает. Успеваю ещё глянуть на инженера в момент резкой перекладки самолёта с левого разворота в правый. Молчит сосредоточенно Олег Григорьевич, перекачиванием остатков бензина в расходные баки занимается. Значит, пока всё в порядке.

Стрельба в грузовой кабине как-то резко обрывается. Одновременно замолкают оба пулемёта. Я в этот момент кручу разворот следом за ладонью Игната и не могу оглянуться. Зато могу потребовать доложить обстановку, что тут же и делаю.

— Противника не вижу! — кричит в ответ Маяковский.

И ему вторит Сергей:

— Уходят немцы!

И только Игнат не отрывается от пулемёта, продолжает указывать и наводить меня рукой на цель. А потом я и сам вижу далеко впереди уходящие в сторону суши самолёты.

Короткими очередями из «Максима» их ещё пытается зацепить подхорунжий, но, похоже, безрезультатно. Ушли. Кому расскажи — не поверят. Неповоротливый огромный «Муромец» разогнал свору вёртких истребителей! Умом понимаю, что вёрткие они лишь для этого времени, но… Но всё равно — здорово! И хорошо, что нас никто не ждал в небе над Германией, как не ожидали от нас и такой наглости. Иначе так легко мы бы не отделались. Наверняка истребители противника нас ещё на подходе к берегу караулили бы. И зенитная артиллерия подключилась бы, и корабельная вдобавок поработала бы по нам. Так что всё правильно мы сделали, что сразу по каналу отбомбились…

Оглядывается Игнат, кривится в злой ухмылке, — Ушли, с-су… — с досадой бьёт ладонью по полу, попадает по отработанной ленте и отпихивает её к Семёну. Потом резко успокаивается, разворачивается и садится, опираясь спиной на пулемёт. Вытирает рукавом мокрое, несмотря на холод в кабине, лицо и отдувается.

— Ну? Скольких завалил? — тороплю его с докладом и одновременно с вопросом разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

— Не считал, не до того было, — отвечает, усмехаясь, Игнат. Поднимает голову, находит взглядом великого князя и вроде бы как оправдывается. — Первого точно приземлил. А дальше они скопом навалились, завертелось всё — не успевал поворачиваться. Но то, что попадал, точно видел. А вот количество не скажу…

И разводит с досадой руками в стороны, одновременно начиная подниматься на ноги. От этого движения за его спиной сдвигается, смещается в сторону пулемёт. Игнат теряет опору, валится на бок, пытается удержать равновесие, упереться в пол рукой, но попадает на Семёна. Урядник не ожидает резкой дополнительной нагрузки сверху и в свою очередь прикладывается лицом прямо в патронный короб. Сдавленно охает под наш смех, выпрямляется с дополнительным грузом на спине, хватается рукой за кожух пулемёта и вскрикивает. Одним движением сбрасывает со спины валкий груз, трясёт обожжённой рукой. Ничего себе! Вскипела вода в кожухе «Максима»! А я-то ещё хотел без него обойтись…

Весёлый смех расслабляет, снимает напряжение и горячку боя. Игнат сначала хмурится после вынужденного падения на пол, потом правильно оценивает ситуацию и сам хохочет в полный голос. Упруго вскакивает, подхватывает под руку Семёна, шипящего что-то этакое, неразборчивое, но всем сразу понятное, подталкивает его к грузовой кабине. Потом возвращается, забирает короба с отстрелянными лентами, поворачивается ко мне. На лице явный и понятный вопрос. Киваю утвердительно и на всякий случай свой кивок дублирую словами:

— Пулемёт можно убирать.

Ни к чему чтобы он на посадке болтался по кабине. Ещё неизвестно, где садиться будем и в каких условиях.

Оглядываюсь. В грузовой кабине звенят гильзы — это общими усилиями там собирают отстрелянные железки. Как-то в голову не пришло заранее озаботиться мешками для их сбора. Как на своём «Ньюпоре» когда-то сделал.

— Все целы?

— Все, — доносится разноголосица ответов, и я выдыхаю с облегчением.

Как тут же оказывается, рано я выдохнул. Потому как вижу явное напряжение на лице инженера.

— Что, Олег Григорьевич?

— Бензин на нуле. Баки пустые, — и смотрит на меня виновато.

Ну ты-то тут при чём… Взгляд сразу же метнулся к альтиметру. Ф-ух, уже легче. Со всеми этими выкрутасами высоту в общем-то даже не потеряли, наоборот, даже забрались немного повыше. Идём чуть выше тысячи шестисот метров…

— Но моторы-то работают?

— В расходных баках ещё что-то осталось. Но там надолго не хватит…

— Штурман? Где мы? — забываюсь я, наклоняюсь в сторону и ищу взглядом навигатора. И натыкаюсь на великого князя. Опускаю глаза вниз, на пол, и вижу, как лейтенант мне огромные глаза делает. Вспоминаю, кто есть кто, спохватываюсь и тут же машу рукой, про себя само собой, на явное нарушение субординации с моей стороны. Да и ладно, не до политесов мне сейчас. Князь человек умный, сам всё сообразит.

— В небе, Сергей Викторович, в небе. Где же ещё, — разряжает обстановку Александр Михайлович и сразу же подсовывает мне карту. Показывает отметку карандашом. — Мы вот здесь.

И сразу же её убирает, чтобы не мешать управлению. Хмыкаю в ответ. Шутку оценил. А князь тем временем продолжает объяснять:

— Только что пролетели остров Лолланн. Впереди по курсу залив. Большой залив, двадцать миль. За ним Зеландия. Лучше бы там сесть, к столице поближе. Сумеете, Сергей Викторович?

Лучше бы инженеру подобный вопрос задал. Сейчас от него больше зависит, от него и от его прожорливых агрегатов. Моторы всё-таки его вотчина.

Одного взгляда на карту мне было достаточно, чтобы запомнить и оценить всю картинку. Залив-то большой, это правильно. Но мы проходим по его правому обрезу. И по правому же борту у нас всё время земля. Сверху трудно оценить, подходящая ли она для вынужденной посадки, но у нас на крайний случай и парашюты имеются. Правда, прыгуны из моих пассажиров, да и не только из пассажиров, те ещё. Кроме меня ни у кого подобного опыта нет. Если кто-то испугается и откажется прыгать, то и мне придётся оставаться на борту. Так что даже при наличии средств индивидуального спасения можно считать, что и средств этих нет. Вот так!

Размышляем дальше. Садиться сразу? Пока ещё работают моторы? На точно такую же неподготовленную, случайно выбранную площадку? А смысл? Добыть потом бензин, заправиться и перелететь к столице? Это если всё в порядке у нас со стойками и колёсами, не говоря обо всём остальном. Это я продырявленную кабину и такие же точно крылья сейчас вспомнил. Так что лучше тянуть до полной выработки топлива. Сколько движки могут проработать? Секунду, минуту, десять? Через десять минут мы уже над Зеландией будем. И ещё одно. Главная проблема в том, что никто не знает, как поведёт себя Муромец в свободном планировании при неработающих моторах. При пустых баках центровка вроде бы как должна не измениться, но так ли это будет на самом деле… Пора принимать решение.

Мысли в голове проносятся быстро, пока рассматриваю карту — князь даже не успел заметить этой моей заминки.

— Принимаю решение. Идём на столицу. Над вот этой дорогой. Она как раз туда и тянется. Так над ней и будем держаться. Садиться, если что, будем на неё же, — поднимаю глаза на великого князя, на корню глушу готовый вылететь вопрос. — Потом, всё потом, Александр Михайлович. Начнём снижаться, смотрите вниз, на землю, постоянно ищите подходящие для посадки площадки.

— А как же дорога?

— А если на неё невозможно будет умоститься? — правильно понимаю заданный мне вопрос. — Всегда лучше иметь запасной вариант…

Все разговоры много времени не заняли. Но всё равно, пока то, пока сё, залив и миновали. И моторы работают. Проплыл внизу берег, потянулись под крылом поля и леса, разновеликие населённые пункты. А мне бы сейчас дорогу не пропустить… Да ещё и сильно заставляет нервничать вновь появившаяся облачность как раз впереди по курсу. И, как назло, находится она значительно ниже высоты нашего полёта. Это нам не то что дорогу, площадку в случае чего не подыскать будет. Чёрт, чёрт!

— Вон она, Сергей Викторович! — Александр Михайлович нужное направление показывает.

А что его показывать, она почти под нами. Я и сам как раз в этот момент узкую нить дороги увидел. И направление отметил, потому как дальше всё в пелене облаков скрывается. Но кивнуть кивнул в ответ благодарно.

Пока летим. Только эта мысль промелькнула, как зачихал четвёртый мотор. Зачихал и сдох. Как раз над границей облаков.

Потянуло вправо и вниз, крен в ту же сторону появился. Разворачивающий и кренящий моменты сразу же автоматически парировал в противоположную сторону педалями и штурвалом, опустил вниз левое крыло. Левая же нога в основном работает, правая больная пока отдыхает. Обороты увеличивать третьему мотору не стал — нечего расход топлива увеличивать, пусть подольше поработает.

А неприятное впечатление от облачности впереди несколько подуменьшилось. Не всё так страшно, как издалека виделось и казалось. На наше счастье есть, есть разрывы в облаках — навскидку баллов шесть-семь кучёвка.

Тарахтим пока. Если ещё минут десять продержимся, то, считай, до места и добрались. Уже можно будет начинать искать посадочную площадку.

Не продержались. Через минуту обрезало третий мотор — разворачивающие моменты возросли настолько сильно, что уже никак не удержать самолёт на прямой. Два винта словно две лопаты раскорячились поперёк потока! Бедная моя левая нога! Вот когда я сильно пожалел об отсутствии триммера руля направления.

А вариантов особо и нет! Или прибирать обороты левых моторов… Или нет. Всё!

Если прибираем, то нагрузки на рулях несколько уменьшатся. Но! Придётся сразу снижаться из-за возросшего сопротивления и упавшей тяги! А если не прибираем? Да всё равно будем снижаться, только более плавно. Зато вряд ли я удержу самолёт от разворота вправо. И никакое прикрытие креном мне не поможет. Не хватит у меня ни сил, ни эффективности рулей…

Так что лучше прибрать обороты, прикрыться по максимуму левым креном и плавно снижаться. Зато пойдём в нужном нам направлении. Так и сделал. И не прогадал. Потому как буквально через ещё одну минуту остановился первый мотор. Едва-едва успел левый крен уменьшить. И нагрузка на левую ногу уменьшилась, а то на ней уже и мышцы от напряжения подрагивать начали, хоть в помощь правую подключай, переноси стопу на левую педаль. И вертикальная составляющая на снижении ещё больше увеличилась, чтобы совсем уж не потерять скорость планирования.

Дольше всех продержался крайний оставшийся двигатель. Мы уже под облака нырнули. И даже успели сверху увидеть далёкие окраины столицы. А потом не до того стало — не до местных достопримечательностей и красот. Засбоила, зачихала и вконец замолчала наша последняя надежда. Теперь всё от меня зависит. И второго захода на посадку не будет…

Несколько напрягает возросшая вертикальная скорость. Флюгирования винтов тут пока не знают, лопасти как крутились, так и остановились в рабочем же положении. Не совсем, правда, остановились — под напором встречного воздуха немного вращаются, но лишь немного, еле-еле. Поэтому лобовое сопротивление воздуха здорово увеличилось. Чтобы не свалиться и продолжать планирование пришлось ещё сильнее отдавать штурвал от себя. Да и какое это планирование? Оно больше на свободное падение похоже. Хорошо хоть триммером можно усилия с руля высоты снимать, а то бы совсем тяжко было.

Летим вниз, скользим, словно с крутой ледяной горки, даже уши закладывает. Лишь бы обшивка крыльев выдержала. Какая там запасная площадка? Садимся прямо перед собой, на грунтовую дорогу. Других вариантов нет и быть уже не может. Слишком быстро высота теряется. И нужно учесть высокое лобовое сопротивление при выравнивании — винты как лопаты стоят поперёк воздушного потока и тормозят. Тут всё филигранно нужно будет рассчитать. Если начну раньше выравнивать и тянуть штурвал на себя, то потеряю скорость и упаду. Чем это чревато, даже не хочу объяснять, не то что думать. И позднее выравнивание ни к чему хорошему с такой вертикальной скоростью снижения не приведёт. Можно так шарахнуться о землю, что потом нас от неё отскребать будут…

Полторы минуты снижения с высоты чуть более пятисот метров. Почти целых полторы минуты, даже немного меньше, и вот она земля. Единственное и, пожалуй, самое в этот момент главное, о чём не забыл, так это дать перед снижением общую команду всем разбежаться по своим местам и покрепче пристегнуться. А проконтролировать её выполнение уже не успел — снизу с огромной скоростью приближается земля…

И даже мысли не возникло, что дорога узкая — не до того было. Хорошо ещё, что не работали все четыре мотора, иначе бы точно не вписался в полотно укатанной грунтовки. А так и крена нет — снижаемся хоть и быстро, но зато ровно. А дорога? Да пустая она оказалась, на наше счастье. Транспорта в прямой видимости никакого не было, ни гужевого, ни какого-либо другого самоходного. Точно кому-то из нас Бог ворожит…

Тяну штурвал на себя и триммер мне в помощь! И все равно из-за высокой вертикальной скорости снижения не получается точно рассчитать приземление! Перетянул! Аппарат проседает, делает слабую попытку скабрировать, да ничего из этого не получается, слишком быстро скорость падает. Рывком дёргаю до упора штурвал на себя, а скорости уже нет. И мы просто валимся, валимся и падаем вниз…

И пусть падаем сантиметров с двадцати-тридцати, но и этого оказывается вполне достаточно. Со всей дури рву штурвал на себя, но тщетно — скорости нет, и эта попытка ни к чему не приводит.

Сильный удар о грунт, треск и хруст где-то внизу, под самой… Гм, под креслом, скажем так. Самолёт проседает на одну сторону, каким-то чудом не цепляет нижним крылом за обочину, катится какое-то время прямо, потом начинает плавно уходить вправо с треском и скрежетом. Капец стойке!

На наше счастье кюветов вдоль дороги нет, поэтому самолёт выкатывается в поле и там наконец-то останавливается. Уходят все звуки, и на какое-то мгновение в кабине повисает мёртвая тишина. Которая сразу же раскалывается тихим, звенящим от внутреннего напряжения, повторяющим одно и то же шёпотом кого-то из казаков охраны:

— Господи, спаси и сохрани! Спаси и сохрани!

— Всем покинуть самолёт! — командую и показываю пример. — Начинаю шумно отстёгивать привязные ремни.

Скрипит чуть слышно входной люк, в кабину врывается осенний воздух и окончательно выдувает запах сгоревшего пороха и горячего металла. Вкусно пахнет травой и листьями, влажной землёй. Слабый запах дыма заставляет заторопиться самому и поторопить на выход пассажиров и экипаж.

Ребята подхватывают штурмана. Тот морщится от боли, но героически терпит.

Какая к чёрту лесенка! Прыгаю вниз с обреза люка — вспаханная земля бьёт в ноги мягко и ласково. Тут же оказываюсь в плотном кольце людей. Наши все благодарят за удачную посадку. Нашли, за что благодарить! Это же просто работа и было бы странно, если бы я не умел её делать…

Немного не рассчитал с приземлением, так ведь и случай такой, неординарный, особый.

Великий князь крепко обнимает за плечи, целует в обе щеки, отстраняется и смотрит в глаза:

— Молодец!

На смену князю приходит Второв. Остальные громко выражают своё одобрение. А я наконец-то получаю возможность вздохнуть и задать вопрос инженеру:

— Что с самолётом?

— Стойку с правой стороны подломили! Сначала пулей повредили, потом удар от приземления. Вот она и не выдержала…

— На месте починить сможем?

— Если только получится самолёт приподнять…

Осматриваюсь по сторонам. Тревожит запах дыма. К счастью, он доносится не от самолёта, а откуда-то из-за леса. Да даже скорее не леса, а из-за лесопосадки. Перед приземлением мне не до обзора окрестностей было, поэтому не увидел, что там за этой посадкой находится — хутор или деревенька. Да и не столь важно это сейчас. Вот убрать самолёт поближе к этой самой посадке, да замаскировать… Вот что главное и важное. Потому как вряд ли нас немцы в покое оставят. Сейчас заправятся и снова искать начнут…

Осматриваю самолёт. За мной хвостиком так все и продолжают ходить, и точно так же осматривают после меня поломанную стойку. Даже руками точно так же ощупывают. И ладно.

Ну что… Взлететь уже не получится, а вот откатить самолёт в сторону вполне. И мы облепляем самолёт, словно мураши наваливаемся на плоскости, изо всех сил толкаем аппарат к посадкам. По успевшей осесть пашне он идёт тяжело, колёса вязнут, сломанная с одной стороны многострадальная стойка жалуется, потрескивает от нагрузки, но пока держится, не отваливается. Да выдержит, ничего с ней не будет. А починить в этих условиях мы её вполне починим. У нас обрезки труб есть, можно будет их приспособить как дополнительный каркас вокруг стойки. По крайней мере, взлететь сможем. И сесть. Один раз. Больше рисковать не стоит. И самое основное — было бы на чём взлететь. Это я о топливе говорю…

На удивление, пробоин в крыльях и фюзеляже не так и много. Сквозных, в фюзеляже, я имею ввиду. Целили, в основном, по пилотской кабине, а тут у нас какая-никакая, а можно с натягом считать, что броня. Каким-то чудом стёкла не покоцали. И моторы целые, даже немного странно. Сразу вспомнилось, как у нас с Михаилом сорвало кусок обшивки с крыла после атаки на германские крейсеры. Даже тогда обстрел был тише, чем сейчас, и сам самолёт меньше размерами, а вот так получилось.

Казаки уже тащат несколько срубленных деревьев, прислоняют к фюзеляжу, накрывают ветками крылья. Маскировка так себе, но хоть что-то. Нам бы сейчас сети… Хотя бы рыбацкие… И что я раньше об этом не подумал?

После этого расстаёмся с нашими пассажирами. Вместе с ними уходят и казаки личной охраны великого князя. С нами остаются Игнат с Семёном. И мы, не откладывая, приступаем к ремонту.