Книга: Затерянные в Шангри-Ла
Назад: 14. Пять на пять
Дальше: 16. Рамми и Док

15. Никакой благодарности

Когда все бойцы Первого разведывательного батальона вызвались добровольцами, капитан Эрл Уолтер выбрал десятерых. Первым стал его правая рука, старший сержант Сантьяго «Сэнди» Абреника, хороший друг и лучший солдат. Худому, темноглазому, всегда настороженному Абренике было тридцать шесть лет. Он родился на острове Лузон и эмигрировал в Соединенные Штаты в 1926 году, когда ему было семнадцать. Адресом пребывания он назвал общежитие христианской молодежи в Сиэттле. На гражданке он работал садовником, а главным его увлечением было моделирование самолетов.

Уолтеру были нужны два медика. Их задача была самой тяжелой. Им предстояло на парашютах спуститься в густые джунгли и помочь выжившим. Остальные десантники должны были высадиться на плоской, безлесной долине Шангри-Ла, в тридцати милях от прогалины. Там они собирались разбить базовый лагерь. Поговорив с солдатами и изучив их послужной список, Уолтер выбрал сержанта Бенджамина «Дока» Булатао и капрала Камило «Рамми» Рамиреса. Док и Рамми были людьми доброжелательными и улыбчивыми. Особой приметой Рамми были два золотых передних зуба. По характеру они ничем не напоминали друг друга. Док Булатао был человеком тихим, довольно застенчивым. Рамми Рамирес же был энергичным, общительным и очень гордым, несмотря на свой довольно скромный рост.

Как и Абреника и большинство солдат из Первого разведывательного батальона, Булатао был человеком одиноким. В США он приехал в молодости. До войны был крестьянином. В Первый филиппинский полк вступил одним из первых, а затем оказался в подразделении Уолтера.

У Рамми Рамиреса путь в Голландию был более сложным. Он родился в городе Ормок на острове Лейте. В армию он вступил за десять месяцев до начала войны. Его отправили в подразделение, которое состояло из филиппинцев, служивших на островах под командованием американцев. Когда после Перл-Харбора японцы захватили Филиппины, Рамирес оказался в числе тех, кто в тяжелейших условиях сражался с врагом. Более четырех месяцев его подразделение вело бои на полуострове Батаан. Когда в апреле 1942 года американские и филиппинские войска сдались, Рамирес пережил марш смерти. Военнопленным не хватало еды и воды, они страдали от малярии и лихорадки денге. Лишь чудо спасло Рамиреса от лагеря для военнопленных.

В лагере временного содержания Рамирес заметил дыру в ограде из колючей проволоки. «Я сказал себе: «Я должен отсюда выбраться», – вспоминал капрал. На следующую ночь он дождался, когда японский часовой задремлет на своем посту. «Я потихоньку перекатился к дыре». Рамирес старался расширить дыру, но сил у него не хватало. «Это было очень тяжело – я же такой маленький». Он с трудом пробрался через образовавшееся отверстие – одежда была порвана, на теле раны от колючей проволоки.

«Примерно в десяти футах от колючей проволоки росли кусты – густые кусты и деревья. Я бросился к кустам сломя голову. Я даже не заметил, что порезался». Рамирес находился в ста пятидесяти футах от колючей проволоки, когда сзади раздались выстрелы – японский часовой начал стрелять по другим пленным, которые попытались последовать за ним. «Я продолжал бежать. Голова моя кружилась – у меня была высокая температура из-за малярии и лихорадки денге». Рамирес добрался до дома местных жителей, которые дали ему одежду, чтобы он мог избавиться от военной формы. Документы он спрятал в ботинках. По джунглям он добрался до Манилы. В тот момент Манила была «открытым городом» – ее не бомбила ни одна сторона. Рамирес увидел машину «скорой помощи» и на ней добрался до госпиталя, но госпиталь полностью эвакуировался на военный корабль, который должен был отплыть в Австралию. В Маниле действовал режим затемнения, однако Рамирес все же нашел дорогу в порт и увидел корабль в лунном свете. Он сумел пробраться на борт и свернулся калачиком на палубе среди сотен больных и раненых.

Месяц Рамирес провалялся в сиднейском госпитале. К этому времени в Австралию прибыл Первый филиппинский полк. Рамирес все еще считался солдатом американской армии, поэтому ему не составило труда перевестись в национальный полк. «Меня выписали из госпиталя, и я присоединился к полку».

В Брисбене Рамирес прошел курс медицинской и десантной подготовки, а также научился прыгать с парашютом. Он был зачислен в 5217-й разведывательный батальон, которым командовал капитан Уолтер. В 1945 году ему было двадцать шесть лет. Судьба серьезно его потрепала. И теперь Рамми Рамирес хотел помочь Маргарет, Макколлому и Деккеру вернуться к нормальной жизни.

Уолтер был очень рад тому, что Рамирес вызвался участвовать в этой миссии. «Мне очень нравилось его отношение к этому заданию. Он был по-настоящему счастлив». В батальоне были и другие медики (в том числе Булатао), которые имели больше лечебного опыта, «но они не были столь контактны и открыты, как Рамми. Я чувствовал, что раненым нужен человек разговорчивый, жизнерадостный и коммуникабельный. Вряд ли им пошло бы на пользу общение с мрачным медиком».

«Вы спрашиваете, почему я выбрал для десантирования именно этих двоих? – вспоминал Уолтер. – Я выбрал их, потому что Бен был самым квалифицированным, а Рамми – самым жизнерадостным».

Кроме Абреники, Булатао и Рамиреса, Уолтер выбрал из своего подразделения семь самых старших и опытных бойцов: шесть сержантов – Альфреда Байлона, Эрменхильдо Каоили, Фернандо Донгальо, Хуана «Джонни» Хавонильо, Дона Руиса и Роке Веласко и капрала Кустодио Алерту.

КАПИТАН С. ЭРЛ УОЛТЕР-МЛАДШИЙ С КАПРАЛОМ КАМИЛО «РАММИ» РАМИРЕСОМ (СЛЕВА) И СЕРЖАНТОМ БЕНДЖАМИНОМ «ДОКОМ» БУЛАТАО (ФОТОГРАФИЯ ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВЛЕНА С. ЭРЛОМ УОЛТЕРОМ-МЛАДШИМ)





Садовники и повара, крестьяне и рабочие в гражданской жизни, они не понаслышке знали об унижениях и дискриминации филиппинцев в Америке. Теперь же они были американскими солдатами. Все они добровольно вызвались выполнить опасную миссию на неизвестной территории ради защиты и спасения своих товарищей. Когда Уолтер подбирал свою команду, ни он, ни его люди не знали, что первые туземцы, вступившие в контакт с уцелевшими американцами, были настроены дружелюбно, Они помнили предупреждения Уолтера: карт нет, удобной зоны для высадки нет, реакция островитян неизвестна, точного плана спасения не существует. И все же все они хотели узнать только одно: как скоро можно будет вылететь в Шангри-Ла.

Уолтер снова встретился с полковником Элсмором и полковником Т. Р. Линчем. Они разрабатывали спасательную операцию и руководили ей. На первых совещаниях Линч сообщил Уолтеру, что тот сам может выбирать людей для операции и план действий. Уолтер вспоминал, что Линч сказал ему: «Это будет ваша операция. За нее отвечаете вы». Уолтер прекрасно понял, что имел в виду Линч: если что-то пойдет не так, если те, кто выжил в катастрофе, погибнут на пути домой, если его парашютисты не справятся, то ответственность ляжет на его плечи. Но на подобные слова у него был один ответ: «Бахала на!»

После встречи с руководством Уолтер несколько раз вылетал в долину, к месту катастрофы и к прогалине, на которой находились выжившие. Затем он снова встретился с командованием. «К тому времени мы понимали, как они собираются доставить нас туда, – вспоминал Уолтер. – Я очень беспокоился, потому что знал, что нам придется прыгать. И это был единственный способ. Севернее долины жили охотники за головами – так нам казалось. А южнее затаились японцы. Выбраться оттуда пешком не было ни малейшей возможности – разве что с боями. Мне очень не хотелось попадать в подобную ситуацию».

Уолтер приказал своим людям упаковать припасы и парашюты. Никто из них, покинув тренировочный лагерь в Брисбене, не прыгал. Поэтому Уолтер организовал тренировку в Голландии. «Это было нелегко, потому что единственным подходящим местом были настоящие болота, – вспоминал Уолтер. – Потом мы с парнями страшно веселились, вспоминая об этом, но в тот момент нам казалось, что мы попали в настоящий ад. Мы прыгали в заросли травы кунаи. Стебли были острыми, как бритва, несколько футов высотой. Заросли были очень густыми и покрывали практически все вокруг. Мы делали пару шагов, а потом падали на траву, поднимались, делали еще пару шагов и падали снова. Кошмар!»

Уолтер вернулся к своим медикам и спросил:

– Вы действительно готовы это сделать?

«Оба ответили: «Да, сэр. Мы хотим это сделать, потому что они в нас нуждаются», – вспоминал Уолтер.

– Да, вы им нужны, – кивнул капитан. – Я не могу это сделать. Вы – можете, потому что у вас есть медицинская подготовка».

Позже Уолтер рассказывал: «Я хотел, чтобы мои люди все тщательно обдумали. Их никто не обязывал. Они сами хотели выручить своих товарищей».

В дневнике Уолтер записал, что этот разговор состоялся 18 мая 1945 года, в день, когда ему исполнилось двадцать четыре года. Получив наконец-то важное задание, он был слишком занят, чтобы праздновать. После тренировочного прыжка он вернулся в лагерь, упаковал парашюты и лег спать.





Маргарет, Макколлом и Деккер находились в Шангри-Ла шестой день. Все утро они ждали, когда раздастся знакомый гул самолета. В небе появился борт 311, и все небо расцветилось яркими грузовыми парашютами, к которым были прикреплены деревянные ящики. Когда сработала рация, Маргарет предупредила экипаж, что здешние окрестности еще более суровы, чем это кажется с высоты.

В дневнике Маргарет записала: «Я сказала: «Не позволяйте никому прыгать сюда. Лучше я умру здесь, чем допущу, чтобы кто-то погиб из-за меня». То же самое думали Макколлом и Деккер. «Мы уже стали свидетелями смертей и трагедий, – записала в дневнике Маргарет. – Конечно, мы хотели жить, но не ценой чужой жизни». На следующий день страх за судьбу парашютистов еще больше усилился. Туман опустился очень рано, окутав джунгли и горы непроницаемой пеленой. В таких условиях небезопасно было даже летать, не говоря уже о том, чтобы прыгать. Когда самолет скрылся из виду, Макколлом отправился в джунгли разыскивать груз. «Я больше не могла двигаться, – написала в дневнике Маргарет, – а Деккер выглядел настолько отвратительно, что Макколлом приказал ему остаться в лагере. Мы таяли буквально на глазах – даже Макколлом».

Из джунглей лейтенант вернулся со свертком с брюками и рубашками, но по размеру они подошли только Маргарет. Она была бесконечно благодарна, хотя ей хотелось бы, чтобы в свертке лежали еще трусики и бюстгальтеры – ведь свое белье она сняла пять дней назад, чтобы использовать его для перевязок. Во время другого похода Макколлом разыскал толстые одеяла, из которых удалось соорудить удобные лежанки – одну для Маргарет, другую для него и Деккера. Той ночью блохи из одеял замучили Деккера, но при этом не обращали никакого внимания на Макколлома, что еще больше злило сержанта.

Вернувшись из очередного похода в джунгли, Макколлом крикнул:

– Эврика! У нас будет пир!

Наконец-то он разыскал походные пайки.

«Еда, настоящая еда – наконец-то, через шесть дней!» – написала в дневнике Маргарет. Ее желудок сводило от голода. Мужчины испытывали то же, хотя днем раньше они все же подкрепились помидорами, которые не ела Маргарет. Макколлом распаковывал коробки, а душа Маргарет ликовала: «Потрясающее зрелище: бекон в банках, консервированная ветчина с яйцами, консервированный бекон с яйцами, тушенка, консервированная картошка, кофе, чай, какао, лимонад и оранжад, масло, сахар, соль, консервированное молоко, сигареты, спички, и даже конфеты на десерт!»

Все трое отдали предпочтение консервированному бекону и ветчине – но вскрыть банки маленькими консервными ножами было нелегко. Они были так голодны, что никому и в голову не пришло развести огонь и подкрепиться горячей едой. Впрочем, это и не удалось бы – ведь снова заморосил вездесущий дождик. «Кроме того, – записала Маргарет, – даже Макколлом был настолько измотан, что у него не осталось сил сделать еще хоть что-нибудь».

Несмотря на голод, Маргарет почувствовала, что наелась после нескольких кусков. Она не доела даже маленькую банку. Маргарет поняла, что несколько дней на леденцах и воде привели к тому, что ее и без того маленький желудок сжался еще больше.

Медики все еще не прибыли, и Макколлом начал сильнее тревожиться за состояние здоровья Маргарет и Деккера. Мази и марля не сдерживали распространение смертельно опасной гангрены. Когда они поели, Макколлом попытался хоть как-то обработать раны. Он снял повязки с ног Маргарет. Над поляной распространился ужасающий запах гниющей плоти. Снять повязки было нелегко, они прилипли к обожженной коже. Макколлом закрыл глаза, зная, какую боль причиняет своей спутнице.

– Поверь, Мэгги, мне еще тяжелее, чем тебе!

Но не прошло и часа, как свежие повязки промокли от зловонного гноя. Мучительную процедуру пришлось повторить. Маргарет записала в дневнике: «Я старалась ничем не выдавать своего страха, но постоянно думала о том, что лишусь ног. Эти мысли накатывали на меня, как океанская волна. Порой мне казалось, что я умру от страха».

Страхи Маргарет еще больше усилились, когда она стала помогать Макколлому обрабатывать раны Деккера. Гангрена на ногах и спине за последние двенадцать часов распространилась еще больше. «Он испытывал мучительную боль, и мы это знали, – написала Маргарет. – Но он ни словом не пожаловался. Он целый день пролежал на животе, страдая от ужасной боли. Его терпение меня поразило».

Днем вернулся вождь туземцев, которого они прозвали Питом. Он оказал чужакам немыслимое доверие: привел женщину, которую Маргарет приняла за его жену. Супруги стояли на опушке напротив лагеря американцев и манили их к себе. Ни Маргарет, ни Деккер не могли пошевелиться, поэтому Макколлом пошел один. Он пожал руку Питу и попытался вступить с ним в контакт, но почти безуспешно. Каждый раз, когда Макколлому казалось, что вождь его правильно понял, он бормотал: «Унн, унн, унн», точно так же, как это делали туземцы во время первой встречи. Дальше этого разговор не шел.

В дневнике Маргарет так написала о туземцах: «Они болтали с нами, как сороки. Мы всегда внимательно слушали их, то и дело произнося: «Унн, унн, унн». Они были в восторге – как любой обычный человек, в ответ на слова которого собеседник произносит: «Да-да, это очень интересно». Мы ворчали что-то себе под нос, а туземцы трещали без умолку. Услышав наше ворчание, они на минуту умолкали, а потом начинали говорить с двойной скоростью».

Пока Макколлом общался с вождем, Маргарет попыталась установить контакт с туземной женщиной. Маргарет с удовольствием отметила, что первая встреченная ею близ Шангри-Ла женщина «была ниже ее собственных пяти футов одного с половиной дюймов». На спине у женщины висела традиционная сетка, которая держалась на голове. Женщина была практически обнаженной – «настоящая новогвинейская женщина, в стрингах, сплетенных из сучков». Каким образом эти «стринги» удерживались на ее бедрах, осталось загадкой.





Маргарет не знала, но женщину звали Гилелек. Несмотря на то что в племени царила полигамия и Вимаюк Вандик мог взять себе несколько жен, Гилелек была у него единственной. «Она и все ее сестры по джунглям оказались самыми добрыми и ласковыми созданиями, каких нам только доводилось встречать, – записала Маргарет. – И они были очень застенчивыми».





Супруги ушли. Ближе к вечеру американцы стали устраиваться на своих лежанках. Но не прошло и часа, как Вимаюк в сопровождении группы туземцев вернулся. Похоже, чужаки понравились его жене, и она напомнила мужу, что он должен проявить гостеприимство.

«Они привели нам свинью, принесли сладкий картофель и немного зеленых бананов – единственные увиденные нами фрукты», – написала в дневнике Маргарет.

– Они хотят устроить для нас пир, – сказал Макколлом. – Мэгги, у меня нет сил подняться и веселиться с туземцами, даже если от этого зависит наша жизнь.

– Аминь, – поддержал лейтенанта Деккер.

Если бы праздник устроили днем раньше, то американцы были бы в восторге. «Но в тот момент, – записала в дневнике Маргарет, – мы впервые наелись нормальной еды. Да и сил у нас совсем не осталось». Языком жестов они попытались максимально вежливо объяснить, что они слишком утомлены, больны и сыты, чтобы выдержать еще одну трапезу.

ТУЗЕМНАЯ ПАРА В ДЕРЕВНЕ ДАНИ. ФОТОГРАФИЯ СДЕЛАНА В 1945 ГОДУ (ФОТОГРАФИЯ ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВЛЕНА С. ЭРЛОМ УОЛТЕРОМ-МЛАДШИМ)





Отклонив приглашение на ужин, Маргарет, Макколлом и Деккер потеряли возможность впервые в Шангри-Ла отпраздновать День благодарения. Вождь, которого они называли Питом, мог бы исполнить роль вождя Массасуата, а выжившие после катастрофы американцы вполне подошли на роль пилигримов.

Кроме того, они упустили возможность сблизиться с туземцами во время одного из самых значимых ритуалов: праздника свиньи. Антропологи так описывают его: «Это воспоминание о свиньях, которые цементируют общество. На каждой крупной церемонии свиней передают от человека к человеку, потом убивают и съедают. Но свиньи оставляют в памяти обязательства, которые должны быть исполнены позднее. И когда это случается, у людей возникают новые обязательства. Таким образом, структура общества сохраняется благодаря передаче свиней. Любой человек за время жизни оказывается в сети сотен, а то и тысяч свиней, которыми он и его народ обменялись с другими людьми и их народами».

Несмотря на глубокий символизм предложения, туземцы не обиделись на то, что чужаки отказались разделить с ними свинью.

«Пит оказался очень понимающим человеком, – записала в дневнике Маргарет. – В его жилистом черном теле билось большое сердце. Он крепко прижал свинью. Он приказал своим людям, которые уже каким-то, известным только им, волшебным способом развели огонь, погасить костер. А потом он дружески помахал нам и увел своих спутников домой».

Американцы устроились на лежанках и провалились в сон. Впервые с того дня, когда они покинули Голландию, им удалось поспать в тепле и комфорте. Но продолжалось это недолго. Через несколько часов их разбудили раскаты грома. Лежанка Маргарет, которая располагалась в низине, превратилась в мокрое болото. Лежанка Макколлома и Деккера промокла, но не настолько. Маргарет приказала мужчинам подвинуться и устроилась рядом с ними.

– Боже! – шутливо воскликнул Макколлом. – Нам никогда не избавиться от этой женщины».

Они прижались друг к другу, пытаясь согреться холодной, сырой ночью. До утра американцы говорили о вертолетах, врачах и о планах спасения.

Назад: 14. Пять на пять
Дальше: 16. Рамми и Док