Кевин Джозеф Сатерленд потерял свою жизнь именно в день 4 июля 2015 года. Выпускник американского университета, 24-летний Сатерленд ехал по Красной линии вашингтонского метро на встречу с друзьями. 18-летний Джаспер Спайрс, сумасшедший, возможно под действием какого-то синтетического наркотика, вскочил в тот же вагон с совершенно иными намерениями. Спайрс схватил сотовый телефон Сатерленда, а когда тот стал сопротивляться, ударил его несколько раз, сбросил на пол вагона, бил ногами, ударил ножом 30 или 40 раз и убил его. А потом продолжил грабить остальных людей в вагоне, на следующей станции беспрепятственно вышел, перепрыгнул через турникет и был таков. Но в этот момент он выронил свою сумку, где лежало его удостоверение личности. Естественно, Спайрса арестовали³.

Свидетелями убийства Кевина Сатерленда были десятки перепуганных пассажиров, никто из которых не вмешался, чтобы спасти его жизнь. Как такое могло произойти? Было ли это проявлением инстинкта самосохранения, граничащего с трусостью, что можно понять перед лицом сумасшедшего хулигана, размахивающего окровавленным ножом? Не обязательно, по мнению телекомментаторов. Скорее это было проявлением «рассеивания ответственности» по причине «эффекта постороннего». В таких случаях члены любой группы склонны вести себя одинаково. Как считает психиатр Гэйл Зальц, часто выступающий на канале CNN, если человек в одиночку наблюдает подобное насилие, то он вмешается с вероятностью 85 %. Но если он находится в группе других свидетелей, то вероятность вмешательства составит только 30 %. Это конформизм в самом худшем проявлении. На самом деле случаи, подобные описанному, придают слову «конформизм» грязный оттенок. Это заставляет вспомнить «безликость зла» в нацистской Германии, детей, доносящих на своих родителей в сталинской России, и покорность быдла во время культа в Джонстауне. «Социальные инженеры» при тоталитарных режимах и мелкие демагоги культов, подобные Джиму Джонсу, очень хорошо знают, как использовать склонность людей к конформизму. Тем не менее, несмотря на часто искаженное использование, само по себе явление конформизма лежит в основе группового поведения и имеет глубокие просоциальные последствия. Это предпосылка социальной сплоченности, и в доброкачественном, и в злокачественном проявлении. Без определенной степени координации и согласованности поведения отдельных личностей не может существовать ни одна социальная группа. Это может прозвучать нелогично, но конформизм, хорошо это или плохо, представляет собой «клей» общества, будь то общество тоталитарного режима или демократии.

Представляется, что конформизм – это универсальное явление, которое пронизывает процесс принятия человеком всех решений, больших и малых, к добру или злу. Психолог Соломон Аш провел эксперимент, ставший знаменитым. Испытуемых просили показать линию, длина которой совпадала с длиной одной из трех других линий. Хотя правильный выбор был очевиден, большинство участников колебались, в той или иной степени, потому что «подсадной» участник исследования предлагал заведомо неправильный ответ в качестве «мнения большинства»⁴. Более жестокий пример: тоталитарная идеология всегда виртуозно владела искусством «большой лжи», засыпая население одними и теми же посланиями с разных сторон. В межкультурном исследовании, охватившем 23 страны, Симон Гэхтер и Джонатан Шульц продемонстрировали, что чем более коррумпировано общество в целом, тем меньше честности в каждом отдельном его гражданине⁵.

Создается впечатление, что конформизм имеет глубокие эволюционные корни и он представлен даже у тех видов животных, сообщества которых организованы по принципу иерархии. Ариена Стандбург-Пешкин и ее коллеги наблюдали за группой бабуинов при помощи глобальной системы определения местонахождения (GPS). Ученых интересовало, как принимается решение о перемещении группы. Оказалось, что группа животных движется в направлении, выбранном большинством членов, а не альфа-лидером, – зачатки демократии в действии⁶.

Зачем нужно обсуждать конформизм в главе, посвященной творческому уму? Иногда мы постигаем природу вещей, изучая их противоположности. Совершенно очевидно, что любой творческий акт является в конечном итоге упражнением в нонконформизме. Склонности к нонконформизму явно недостаточно для творчества, но она необходима. Неважно, насколько оригинально мышление индивидуума; если несоответствие между его представлениями и теми, которые превалируют в обществе в целом, пугает его до дрожи и парализует мысли, то творческий процесс затормозится и остановится со скрипом и скрежетом. Какими бы чертами ни обладала творческая личность, среди них должна быть способность сопротивляться скрытому давлению и иметь мужество считаться иконоборцем. В некоторых обществах стоимость нонконформизма творческой личности шокирующе высокая. Вспомните великого Галилео Галилея (1564–1642), которого преследовала инквизиция за выражение гелиоцентрических взглядов. Инквизиция заставила ученого провести два последних десятилетия его жизни под домашним арестом. Или Николай Вавилов (1887–1943), советский ученый, брошенный сталинским режимом в Гулаг за исследования в области генетики. Он умер в лагере от голода. Вспомните также художников-модернистов, которых преследовали нацисты в Германии в рамках кампании против «дегенеративного искусства» («Entartete Kunst», любимое выражение Йозефа Геббельса). Подобная, хотя и не такая жестокая кампания разворачивалась против модернизма в Советском Союзе 1960-х годов, во времена Никиты Хрущева.

Рассмотрим переднюю поясную кору (ППК). Давно известно, что ППК переходит в активное состояние, когда организм сталкивается с несоответствием между своими ожиданиями и реальностью. Другими словами, когда обнаруживается ошибка. Также создается впечатление, что ППК активируется заблаговременно в ситуациях, когда ошибка вероятна по причине роста конкуренции между возможными вариантами реагирования⁷. Похоже, что ППК представляет собой «вооруженную» структуру, воина мозга, который стоит на страже и не дает организму «вмешиваться».

Не вмешиваться во что? Мы знаем, что появление передней поясной коры в эволюции связано с развитием такого социального поведения, как забота о потомстве. Млекопитающие, у которых не затронута передняя поясная кора, являются хорошими родителями, но повреждение этого участка мозга ведет к утрате навыков родителей и даже вообще склонности к заботе о потомстве⁸. Повреждение передней поясной коры у макак сокращает количество времени, которое они проводят в социальных взаимодействиях, и увеличивает время, затраченное на манипулирование неживыми предметами⁹. Данные биохимического анализа указывают в том же направлении: вазопрессин, нейропептид, непосредственно участвующий в проявлении социального поведения и управлении эмоциями млекопитающих, особенно активен в передней поясной коре¹⁰. Является ли случайностью то, что способ, которым ППК обнаруживает ошибку или предвидит ошибку, можно лучше понять в социальном контексте? Является ли ППК конформистом мозга, ответственным за приведение поведения индивидуума в соответствие с поведением группы?

Василий Ключарев и его коллеги из Института мозга, познания и поведения Дондерса в Нидерландах провели интересный эксперимент. Испытуемым показывали несколько женских фотографий и просили оценить красоту этих женщин по шкале. Когда человек оценивал фотографию, ему показывали рейтинг, предположительно отражающий мнение большинства участников эксперимента, значительно отличающееся от собственного мнения субъекта. Такой диссонанс между собственным мнением и мнением группы приводил к всплеску активности ППК, который регистрировали при помощи функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и магнитной энцефалографии (МЭГ). Оказалось, что чем сильнее активация, тем сильнее «несогласный» испытуемый хотел пересмотреть свою оценку, чтобы привести ее в соответствие с оценкой группы¹¹. Однако стремление соответствовать мнению большинства пропадало, когда активность ППК временно подавляли при помощи техники, которая называется ритмической транскраниальной магнитной стимуляцией (рТМС)¹². Двойственный эффект – склонность к конформизму, связанная с сильной активацией ППК, и обратное явление при угнетении ППК – прямо указывает на роль этой структуры в проявлении конформизма.

Как использовать эти данные для понимания различий между мозгом-конформистом и мозгом-нонконформистом? Так же, как эти эксперименты показывают нам мозговые механизмы конформизма, они позволяют выдвинуть интересную гипотезу о мозговых механизмах, или хотя бы предпосылках, нонконформизма. В таком случае люди с менее активной или даже меньшей по размеру ППК могут легче переносить расхождение во мнении с большинством, они более толерантны к давлению «делай как все» и поэтому лучше экипированы, чтобы выражать инакомыслие (научное, художественное, возможно, даже моральное), столь важное в любом творческом инновационном процессе. Интересно, но, вероятно, не случайно передняя поясная кора меньше в правом, чем в левом полушарии. Это соответствует относительной роли двух полушарий в обработке когнитивной новизны (правое) или когнитивной привычки (левое)¹³. Может быть, это покажется упрощением, но я рассматриваю возможность того, что ППК немного меньше по размеру или менее физиологически активна у естественных левшей. Это предположение легко опровергнуть, если провести морфометрическое исследование (которое, насколько я знаю, еще только предстоит провести).

Чтобы лучше изучить роль ППК в социальном конформизме, поговорим вот о чем. В обычном эксперименте с использованием функциональной нейровизуализации «сообщение об ошибке» появляется между реакцией испытуемого и демонстрацией правильного ответа, что, в свою очередь, активирует ППК, но этот вывод делает не сам испытуемый. Наоборот, этот вывод сообщает испытуемому «некий авторитет», обычно это компьютерный экран, на котором мигают две кнопки с оценками: «верно» и «неверно». Присутствие некоего авторитета, который «судит» поведение субъекта, вносит в эксперимент дополнительный социальный компонент, который обычно не учитывается. А как учитывать должным образом? Возможно, ситуация, когда испытуемого просят оценить, скажем, длину линии, а потом измерить ее и прийти к собственному выводу о точности своей оценки, может считаться контролем в этом эксперименте. Здесь диссонанс между оценкой субъекта и точным ответом будет лишен социальной подоплеки нонконформизма. Будет ли степень активации ППК в ответ на обнаружение ошибки одинаковой с социальным компонентом и без него или она будет разной?

Или же, в эксперименте Ключарева с оценкой красоты, контролем может служить оценка возраста. Здесь, вместо того чтобы сравнивать мнение субъекта с выдуманным мнением большинства, его оценку можно сравнивать с таким же выдуманным «реальным» возрастом. Оба задания включают предсказание – сравнение результатов, но в первом случае это сравнение будет иметь социальную подоплеку соответствия или несоответствия с «мнением большинства», а во втором – не будет, поскольку личная оценка будет сравниваться с бесстрастным «фактом», а не с «мнением» группы. Было бы удивительно, если в таких условиях обнаружения ошибки, без социального одобрения, активация ППК при несовпадении была бы не такой выраженной или просто отличающейся.

Обратите внимание, что ППК (а также латеральная, и орбитальная префронтальная, и лобно-островковая кора) является местом дислокации веретенообразных нейронов (ВН)¹⁴. Эти нейроны отличаются очень длинными аксонами, идущими к задней коре. Как мы уже говорили ранее, веретенообразные нейроны обеспечивают быстрое сообщение между отдаленными областями мозга и обнаруживаются у тех видов млекопитающих, которые обладают очень большим мозгом, высокоразвитой познавательной способностью и социальным поведением: у человека, человекообразных обезьян, слонов и китов. В правом полушарии веретенообразных нейронов больше, чем в левом, и предполагается их важная роль в управлении социальным познанием и поведением¹⁵.

При лобно-височной деменции обычно поражаются веретенообразные нейроны, и за этим следует утрата социального суждения, эмпатии и самоограничений при общении с другими людьми¹⁶. Это делает мое утверждение о том, что сокращение размера ППК (не обязательно связанное с уменьшением количества веретенообразных нейронов) может быть адаптивным и способствующим креативности признаком, но несколько смущающим, поскольку быстрое сообщение между префронтальной корой и другими частями мозга также может быть важным для творческого процесса – и оно действительно важно. Но кажущееся противоречие может быть дальновидным шагом эволюции мозга и эволюции в целом. Нельзя ожидать, чтобы эволюция была прекрасно организованным симфоническим оркестром. Совсем наоборот, как утверждал покойный Стивен Джей Гулд, эволюция полна противоречий, несоответствий и спонтанных приспособлений. Как мы уже знаем, существует много дорог к креативности, на основании различных сочетаний нейронных структур у разных творческих личностей. Роль ППК в творческом процессе признается многими авторами. Возможно, и гиперактивная/большая, и гипоактивная/небольшая ППК могут способствовать креативности, но совершенно по-разному: облегчая взаимодействие префронтальной и задней коры через веретенообразные нейроны («чем больше, тем лучше») или же освобождая творческую личность от оков конформизма («лучше меньше, да лучше»).