Солнце зашло, и дом стал еще темнее, но откуда-то лился свет, возможно из гостиной. Анна попыталась вспомнить, были ли там включены лампы, но не смогла, да и не особо старалась. Вспомни она об этой комнате — о старых фотографиях, мягкой мебели, Библии на столе, — в голове зазвучали бы и шаги, раздавшиеся в тот момент за спиной и вызвавшие панику. Она вспомнила бы, как повернулась.

И увидела мальчика с двумя лицами.

Нет.

Ни о чем таком Анна Гарленд думать не хотела. Если в той комнате горела лампа, значит, она просто не заметила ее в первый раз. Анна радовалась свету. Даже самое острое зрение не могло рассеять кромешный мрак ночи.

По коридору гулял сквозняк, цеплялся за одежду. Она понятия не имела, откуда тот взялся, но он радовал. Каждый вздох ветра стряхивал с нее летаргию, которая ползла по извилинам мозга, тщетно пытаясь добраться до Анны. Кошмарная тварь походила на ее отца.

Анна дошла до кухни и увидела мужчину, распятого в дверном проеме. Кожа на спине кровавыми улыбками свисала до ягодиц. Анна разглядела очертания лопаток, выступавших под странным углом из-за положения, в котором было распято тело.

Больные ублюдки. Она ненавидела Сэма за то, что он затащил ее в этот кровавый цирк ужасов, предал ее доверие, и радовалась тому, что он теперь мертв.

Мертв.

Господи, я — убийца.

Мертв.

Отец уставился на нее. Широко улыбнулся, обнажив гнилые зубы. Принес с собой тьму.

— Нет, — громко сказала она. — Нет.

Анна ползла под телом, опасаясь, что ее снова вырвет. Правый локоть коснулся холодного, как камень, бедра. Она вляпалась в лужицу жидкого дерьма под ногами трупа и почувствовала, как наружу просится рвота, но не остановилась и стала всматриваться во тьму, где мог быть ее телефон. Она выбралась в коридор, перевернулась на спину и заплакала. Кровь запеклась у нее на щеках. Труп нависал над ней, словно расколотое молнией ветвистое дерево.

Я — убийца.

Анна хотела к маме, но сначала нужно было найти мобильник.

Перевернуться на живот оказалось труднее, чем она ожидала. Рана на затылке пульсировала, свежая кровь бежала по лицу, капала с носа на линолеум, но Анна отказалась сдаваться.

Мой телефон. Где-то здесь. Должен быть.

А если нет, поняла Анна, если он остался в подвале или на втором этаже рядом с женщиной в кресле-качалке, тогда она найдет домашний. Внезапно девушка вспомнила: она уронила телефон, когда врезалась в столик в гостиной. Он упал на ковер, болтаясь на шнуре.

Да! Иди. Спаси себя и того мужчину внизу.

Анна гадала, как давно он был привязан к креслу. Она понятия не имела, знал ли бедняга об этом, но выглядел он как скелет со сгнившей плотью. Когда он дышал, она слышала, как в груди клокотала болезнь. Глаза воспалились. Стоило ему открыть рот — попросить ее привести помощь, — запахло мочой и рвотой, болезнью, несмотря на то что он был далеко.

Я могла оказаться на его месте?

Анна представила, как веревки оплетают ее руки и ноги, врезаются в шею. Вообразила нож в боку и рану, сшитую степлером. Ни еды, ни места, чтобы сходить в туалет. Анна представила все это и возблагодарила Бога за то, что он придал ей сил, за то, что она нашла мачете под лестницей.

Поднимайся, мисс Гарленд. Встань и найди гребаный телефон.

Но прежде чем это сделать, Анна бросила последний взгляд на труп в дверном проеме. Не могла ничего с собой поделать. Содранная кожа, пришпиленная ржавыми гвоздями по обе стороны двери, вздымалась, как паруса, грудная клетка была разбита, большие ровные зубы синели в сумраке — последнее, что она увидела.

Пальцы сомкнулись у нее на лодыжках. Она заскользила по полу, слишком испуганная, чтобы кричать. Рука Анны ударилась обо что-то маленькое и холодное — ее мобильник отлетел за пределы досягаемости.

Отец с ней во тьме, дышит ей в самое ухо, быстро, как в те ночи, когда приходил к дочери, совсем маленькой. В ночи, когда мама спала, иногда с сигаретой, зажатой между кончиками пальцев, и пеплом на форме. Анна не могла этого видеть, но знала, как и тогда: отец улыбается.