Глава 48
Он видел каждую трещину на потолке, каждую ворсинку на матрасах у стен. Спираль в лампочке казалась яркой, как нить крови в яичном желтке. Дерево стонало, ветер набрасывался на дом.
Маршалл чувствовал все и одновременно ничего не ощущал. Видел все и в то же время ничего не видел.
В свете откровения Напье все утратило смысл.
Уже не первый раз рассудок Маршалла превращал реальность в кино, чтобы спрятаться. Он сделал это, когда голова Ноя разлетелась, ударившись о пол морга, и тем же днем, только раньше, на пути домой, когда увидел последствия аварии — смятую машину на обочине.
Носилки медленно погружают в скорую. Простыня заляпана кровью. Мерцают проблесковые маячки.
И вот это произошло снова — уже в подвале. Секунду назад Маршалл слушал историю Напье и смотрел слайд-шоу, а потом оказался где-то в другом месте. Вышел из тела. Теперь он вернулся, сидел в холодной инвалидной коляске и хотел вновь исчезнуть. В фильме было лучше. Безопаснее.
В фильме про мою жизнь такого нет.
— Клэр, — произнес Маршалл.
Напье стоял рядом.
— Правильно. — Его голос изменился. Теперь перед ним был не сладкоголосый дипломат: в его словах слышалась насмешка. Что-то таилось в глубине. Что-то бурлило.
— Мы познакомились в Сиэтле. Оказались в одном баре. Звучит неправдоподобно, но вспомни, как ты ее встретил. — Напье провел языком по зубам. — Она была жертвой. Меня это привлекло. Тебе всегда нравились такие девушки, бравый Маршалл-спаситель?
Клэр в Таиланде, машет ему на прощание.
— Я купил ей выпить. Она не возражала. Мы разговорились, и Клэр рассказала мне о вас, как вы расстались и решили встретиться в Ванкувере. Она сказала, что боится влюбиться слишком быстро и сильно. — Напье склонился к нему. — Не вздумай кусаться, слышишь?
Лицо Клэр, когда он сделал ей предложение. Паника в ее глазах.
То, как дрожала ее нижняя губа.
— Мне даже не пришлось стараться, Маршалл. Все, что понадобилось, — один напиток. Она дала мне его попробовать. А ночью — еще кое-что.
Каждый потупленный взгляд за все эти годы. Выражение, которое его так тревожило.
— Она сказала мне, что хотела стать писателем. Я называл ее Helvetica, в честь шрифта. Сказал, что она будет сидеть за компьютером, писать свою книгу и вспоминать меня. Helvetica. Я хотел преследовать ее, словно призрак.
— Пожалуйста, прекрати…
— Ах! Именно это она и сказала, когда кончила мне в руку. Вот, Маршалл. Понюхай мои пальцы. — Он поднял правую руку и помахал ею перед носом пленника. — Этот запах говорит о том, что я имел твою жену как хотел: всякий раз сначала она противилась, а потом просила еще. Она с норовом, твоя кобылка, я-то знаю!
Язык Напье быстрым змеиным движением высовывался изо рта и тут же исчезал. Снова и снова. Глаза закатились, стали видны белки. Он застыл, как паук.
— Мой член ей нравился больше, Маршалл. Она говорила, он длиннее. Толще. Ее киска от него текла. Ей нравилась боль. Она говорила, ты не мог ей этого дать. Ей нравилось, как я мял ее сиськи, о да, еще как. Она говорила, мои руки грубее твоих. Руки мужчины. Ей нравились мои мозоли.
— Заткнись! — заорал Маршалл.
Это не может быть правдой.
— Больно, парень?
— Что?
— Тебе больно?
Слезы вернулись. Маршалл чувствовал их вкус. Каждый вздох стал испытанием, к которому он не был готов. Маршалл понимал, что все рушится.
— Я хочу, чтобы тебе было больно, опарыш! — зарычал Напье, раскачиваясь из стороны в сторону. Одной рукой он потирал шею, другой схватился за раздувшийся перед своих штанов.
— У нее родинка в центре спины — в форме сердечка. Ты знаешь. Я целовал ее снова и снова…
Маршалл и Клэр на кровати дома в Сиднее. На телах играют тени. Супруги катаются по новому матрасу — простыни благоухают сексом. Он целует ее родинку. Она соленая от пота.
— Я убью тебя! — сказал Маршалл. — Я тебя ненавижу!
— Наконец-то! Не молчи. Кричи во все горло.
— Пошел на хрен!
— Я три дня на ней ездил. Я ее разорвал.
— Хватит, о боже, хватит…
— Боже? Ха. Скажи это громче, опарыш. Кричи!
— БОЖЕ! — заорал Маршалл, жилы на его шее вздулись, как шрамы на спине Сэма.
— Громче, чтобы Он услышал!
— БОЖЕ!
Напье метнулся вперед — быстро, как змея. Их носы соприкоснулись.
Маршалл и Ной в гостиной. Ной еще не вырос: ему не стыдно целовать отца, не стыдно говорить о том, как он его любит. Смех. Музыка. Они трутся носами в эскимосском поцелуе.
Взгляд Напье проникал Маршаллу прямо в душу, где что-то сломалось и поникло. Похититель улыбнулся.
— Она вернулась в Ванкувер уже беременной, Маршалл.
Обрывки мыслей распирали голову Маршалла. Она раздулась до предела, как воздушный шарик. Он чувствовал давление изнутри: это было прекрасно. Шарик лопнул, и слова Напье обрели смысл. Прояснились.
Я тебе верю.
На него обрушилась свежая острая боль.
— У тебя не было сына, — сказал Напье. — Ты растил ублюдка, Маршалл. Моя сперма оказалась в твоей девчонке — и вот она высрала моего пацана.
Клэр в больнице, вцепилась в руку мужа, едва не переломав ему кости. Она плывет на облаке анестезии. Мужчины и женщины в голубых халатах. Лампы над головой мерцают. Плач Ноя смешивается с рыданием Клэр.
Вонь дерьма и крови.
— Она не знала, Маршалл. Говорю тебе это потому, что я честный человек. Клэр уехала из Сиэтла в Ванкувер с пирожком в духовке, однако понятия не имела, что он мой, пока его не увидела. Но она все равно подозревала.
Маршалл глядел на него не моргая.
— Она написала мне, всего один раз. Сказала, что боится открыть тебе правду. — Напье отступил назад и сел на корточки, беззаботно свесив руки с коленей.
— Она заявила, что это была ошибка. «Хочу о тебе забыть», — вот что она написала.
Он улыбнулся, как Чеширский кот.
— Клэр сказала мне, как его зовут, Маршалл. — Напье подмигнул ему, кивнул, как заговорщик. — Сказала, что вышла за тебя замуж и взяла твою фамилию. Ее я помнил из наших разговоров в отеле. Ной Дикинс. Имя и почтовый штамп помогли мне найти его.
Лицо Напье затвердело, как камень.
— Понадобилось время, но я отыскал мальчишку. Я никогда не сдаюсь, Маршалл. Все стало проще, когда я научился управляться с компьютером. Оставалось запастись терпением. Zabasearch — прекрасный поисковик, куда лучше вашего унылого «Гугла». Лучшей подсказкой стала история об однокласснице Ноя — той, что нашла загадочную записку в бутылке. «Баду от Пруденс, 1933». Хороший год — для меня, видимо, тоже. Наверное, двум детишкам было интересно раскрыть тайну. Мальчику и девочке. Мальчик оказался Ноем, в статье даже фото было. Симпатичный пацан. А под ним — имейл.
Маршалла охватил гнев. Он забился в веревках. Никого на свете он не ненавидел так, как мужчину, сидевшего перед ним на корточках. Гнев был только началом.
— Это была огромнейшая удача, но я не торопился. Слишком рискованно. Ты слышал об Intelius? Крутейшая база поиска.
Напье вновь содрогнулся. Щелкнул языком.
— Любой нормальный человек должен бояться того, как легко о нем можно узнать, — продолжил он.
Маршалл задыхался от гнева.
— Я был доволен, — сказал Напье, грызя ноготь. — Решил поднять ставки и написал ему на электронную почту.
Он сплюнул на пол.
Молчи. Не говори то, что я уже знаю.
— Я имел на это полное право, — сказал Напье, вытирая лицо. — Долг отца — уничтожить своего сына.
— Ты безумен, — сказал Маршалл. — Ты убил его. Убил моего мальчика.
— Нет! Не твоего. Моего, Маршалл.
— Нет…
— Ты знаешь, что это правда. Поэтому ты здесь.
— О боже!
— КРИЧИ!
— Пошел на хрен!
— Он вспомнит мое имя.
— Мешок с дерьмом, убийца.
— Я съем тебя, когда ты умрешь. Будет горько!
— ХВАТИТ!
— Давай, я не стану долго ждать.
Маршалл опустил голову. Его тошнило от Напье и тоски по прошлой жизни. Он хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, что все наладится. Хотел увидеть родителей, Джеймсбридж, сбежать. Осталась только боль.
Он понятия не имел, что мог так много потерять.
Маршалл посмотрел на Напье. Они сверлили друг друга глазами. Он видел безумие в зрачках мужчины, жестокость, которая его сломала. Теперь Маршалл чувствовал себя как никогда одиноким.
— Я притворился Сэмом, — сказал Напье, поднимаясь на ноги. Он закружил по комнате быстрыми мелкими шагами. — Спросил Ноя, нет ли новостей о письме. Нет, никаких зацепок. Я — то есть Сэм — спросил, можем ли мы стать друзьями. Помню, как сидел перед компьютером и у меня тряслись руки. Я почти добился своего. Знал, что это вернет Его мне.
— Правда? — спросил Маршалл. — Неужели?.. Нет, ни фига. Ты проиграл. Ты…
— О, я приблизился к Нему, Маршалл Дикинс.
— Ты все еще здесь, урод. Ищешь и калечишь людей. Теперь взялся за меня. Ты никогда не найдешь Его потому, что Его нет!
Ужасный удар пришелся Маршаллу в скулу. Напье навис над ним — рот оскален, челюсти сжаты, — тряхнул кистью. Маршалл почти ничего не почувствовал: он понял, что его ударили, когда перед глазами заплясали звезды.
— Больно? — съязвил Напье. — Надеюсь, что да. Но физическая боль — ничто по сравнению с моими словами, правда, Маршалл Дикинс? Да, это мелочь, а я хочу, чтобы тебе было больно. Для этого я здесь. Ты будешь кричать.
Маршалл закашлялся, рванулся в путах.
— Ной нуждался во мне, — сказал Напье и улыбнулся. — Его легко было сломать.
Маршалл пытался прийти в себя; он покачал головой, но история Напье душила его цементным воротником. Чем дольше Маршалл пребывал в растерянности из-за того, что слышал и во что не хотел верить, тем слабее становился.
— Ты отвратителен, — сказал он. — Ты… Ты…
— Посмотри на себя. Бла-бла-бла, ты-ты-ты! Не надоело? Ты жалок, но это нормально. Я этого хочу. Теперь я — твое зеркало. Посмотри на меня и ужаснись тому, что ты — тряпка.
— Я убью тебя!
Веревки врезались в руки и ноги Маршалла.
Напье рассмеялся.
— Представь, что я почувствовал, когда Ной сломался! Когда я разорвал нашу дружбу, он чуть не умер. Поверь мне, Маршалл. Я знаю о боли все. После того, что Он со мной сделал.
Маршалл собрал слюну и плюнул мужчине в лицо.
— Свинья! Я тебя разорву.
— БОЛЬНО?! — закричал Напье, нитка слюны свисала с его лба, как сосулька. — Да?
— Нет!
— Опарыш.
— Нет!
— Да, еще как. Я эксперт в области боли.
— Бесхребетная тварь.
— Ну что за слова! Впрочем, ты не виноват. Это у Клэр язык подвешен.
Клэр. Клэр. Клэр. Всякий раз, когда Напье произносил ее имя, в грудь Маршалла словно вонзали нож.
— Больно? — снова спросил Напье. — Говори правду.
Слезы катились по лицу Маршалла. Его трясло.
— О боже.
— Кричи.
— О БОЖЕ!
— Кричи!
— БО-О-О-О-О-О-ОЖЕ! — Жуткий, прерывистый крик. Безнадежный и напрасный.
Напье повернулся к лестнице, взглянул вверх.
— Ты слышал? — спросил он. — Спаси своего сына, или я его разорву. Слышишь, как он кричит? Слышишь меня?
Маршалл ждал, когда мужчина прервет молчание, когда он скажет хоть что-нибудь. До тех пор Маршалл перебирал воспоминания о Ное и Клэр — кусочки мира, который разлетелся на части. Только, как выяснилось, ни один из них не принадлежал ему. Никогда.
Напье подскочил к лестнице, споткнулся об удлинитель, и проектор соскользнул со стола и ударился об пол. Полетели искры. Прибор не отключился сразу и замигал, заливая комнату потоками света. Напье скользнул под лестницу и вернулся. По цементу заскрипели колеса.
Маршалл смотрел, как в поле его зрения вплывает серебристая каталка. Он не мог разглядеть, что за инструменты лежали на ней, но они сверкали металлом и остротой.
— Не могу найти охотничий нож, — сказал Напье, почесав голову. — Иногда не кладу вещи на место, если взволнован или устал. — Он рассмеялся. — Но не волнуйся, здесь много других вещей, которые делают больно и позволят нам…
Рука Напье метнулась к каталке и схватила что-то черное и скрученное.
— …скоротать время.
Лязг металла. Скрип кожи. Напье взмахнул плеткой среди искр, валивших из сломанного проектора. Послышалось шипение электричества. На каждом ремешке кошки-девятихвостки блестело лезвие бритвы.
У Маршалла не было времени уклониться. Плетка скользнула по его груди, рассекла кожу. Он посмотрел вниз и увидел, что сосков у него больше нет — их срезало, — обнажились мышцы и жир. Маршал выдохнул, и из его горла вырвался неразборчивый звук. Безумие. Бессвязный лепет — жалкое подобие речи.
Напье танцевал во всполохах света, раскачиваясь из стороны в сторону. Плетка взмывала в воздух и опускалась, лезвия царапали пол, как ногти — школьную доску. Детский пронзительный крик вырвался из огромного тела.
— Не дергайся, сынок. Я подаю. — Его голос звучал мягко и отчужденно. — Ты отбиваешь мяч, и он улетает. Не смей дергаться. Не дергайся!
Плетка взметнулась снова. Раны на ранах — алые перекрестья. Кровь хлынула на пол. На этот раз Маршалл закричал — оглушительно и дико.
Напье отдернул плетку. Кожаные ремешки зачирикали, словно птицы. Его лицо снова дернулось.
— Слышишь? Кричи!
Каждая рана была засечкой, по которой Маршалл мог сосчитать оставшиеся ему дни. Новый удар. Искры. Одно лезвие рассекло кожу на колене, обнажило белую кость, другое застряло в теле. Напье рванул сильнее, и металлический коготь освободился.
Боль. Небывалая. Она обрела форму и, распахнув крылья, летала по комнате, как пойманная птица, билась о стены, терзала его плоть.
Напье отбросил плетку и с хриплыми оргазмическими стонами схватил с каталки моток колючей проволоки. Две голубые вспышки — и он стоит перед Маршаллом, высоко подняв жуткое кольцо. Напье водрузил его на голову пленника, шипы вонзились в кожу, обвили лоб металлическим венцом.
Прилив адреналина на миг рассеял марево агонии. Маршалл ощутил вес проволоки и помотал головой, но корона держалась крепко. Срослась с ним.
— Пусть шар-баба танцует со мной…
Все утонуло в красном.
— …этот город мне больше не дом.
Лязг металла на каталке. Шаги по цементу. Хлопок, очень громкий, совсем неподалеку. Маршалл вспомнил, как лопается арбуз. Лезвие с влажным звуком вошло в плоть.
Маршалл посмотрел вниз и сквозь алую вуаль увидел небольшой нож, торчащий между его ребрами. На рукоятке плясали отсветы, алели кровавые отпечатки.
— Ой, — выдохнул Маршалл. Он не знал, что еще сказать.
Знакомая огромная рука, сильная и грубая, сомкнулась на рукояти, рванула, и четырехдюймовое лезвие легко вышло из раны. Черным фонтаном хлынула кровь.
Обморок стал единственной милостью, дарованной Маршаллу той ночью.
