— Где вы? — спросила она дрожащим голосом, вытянув руки и учащенно дыша. — Я вас не вижу.

Замшелые стены вздымались по обе стороны от нее. Факелы не горели, но воздух мерцал, словно сияние испускали сами камни.

Пара глаз следила за ней из тени, словно двойные луны, видимые со дна колодца. Где-то капала вода. Ветер выл в туннелях. Со стены свисали кандалы. Проходя мимо них, девочка представила, как они смыкаются у нее на запястьях, вгрызаясь в плоть — до самых костей.

— Выходите, пожалуйста.

Затем она нашла его. Гроб. Крышка поднялась, явив белые лица и раскрытые рты. Она увидела длинные желтовато-коричневые зубы. Рычание гулким эхом разнеслось по крепости. Этих тварей не волновало, что их могут заметить или услышать: девочка — последняя из живых.

Она закричала.

Они ползли к ней, шипя сквозь окровавленные улыбки. Конец был близок.

Дети лоботомии и сердечного приступа, упыри, несущие гроб, и увядшие розы на его крышке — явленная в мир смерть. Смерть, что пришла за ней.

Девочка прижалась к стене склепа, и та обрушилась у нее за спиной. Прожекторы вспыхнули, и вампиры упали на колени, сотрясаясь от смеха…

Изображение поплыло — камера дернулась. Из-за кулис раздались аплодисменты. Женщина в черном подхватила падающую декорацию, пока та не рухнула на пол. Шест с микрофоном накренился и попал в кадр. Жертва, которой сегодня исполнилось десять, скинула парик и улыбнулась.

— Ох, останови, — сказал Маршалл Дикинс.

Клик. Видео замерло.

Маршалл обхватил голову руками и закрыл глаза. Они болели: он слишком долго смотрел на экран компьютера.

Симона, его монтажер, сидела рядом за столом. Оба радовались тому, что пронзительные крики маленьких сладкоежек стихли.

За тридцать один год жизни Маршалл никогда не ненавидел свою работу так сильно, как сейчас. Он поднял голову и вновь посмотрел на монитор — пятно, которое не хотело превращаться в экран.

— Симона, я больше не выдержу. Мне конец. Это какое-то безумие.

Монтажер во вращающемся кресле развернулась к шефу, устремив на него взгляд покрасневших глаз, прикрытых очками в роговой оправе. Она ухмыльнулась, жуя жвачку.

— Ой, не смотри на меня так, Симона, — сказал Маршалл, отпив диетической колы из стаканчика, который спас из недр торгового аппарата двадцать минут назад. — Посмотришь на меня так еще раз, и я вышвырну тебя на улицу. Отрекусь от тебя. Компренде, амиго? Ни денег, ни рекомендаций.

Оба рассмеялись, признав поражение. Симона ткнула его в плечо.

— Первое правило — не бей своего босса. — Маршалл провел рукой по лицу, потер щетину. — Что мы здесь забыли? Особенно ты! Могла бы работать у какого-нибудь Спилберга, но сидишь в этой коробке для обуви, монтируя детские праздники. Да еще и с вампирами.

— Ненавижу этих чертовых вампиров, — сказала Симона, опуская голову на стол.

— В свое время их считали крутыми, уж поверь мне.

Она подмигнула ему, поигрывая пальцами с дредлоком:

— По крайней мере, у нас куча неудачных дублей.

Маршалл глубоко вздохнул:

— Прошу, если через шесть месяцев я все еще буду снимать детские праздники, а не работать с корпоративными клиентами, убей меня, Симона. Вонзи кол мне прямо в сердце.

— Договорились, босс.

Маршалл поднялся на ноги — позвоночник с хрустом распрямился.

— Боже, ты это слышала?

— У-у-у. Видеть, как ты потягиваешься, все равно что наблюдать за отрыжкой змеи. Омерзительно. Великая тайна, как твоя жена вообще это терпит.

— Моя милая, моя золотая двадцатидвухлетняя подчиненная! Браки строятся на скрипе костей и ночном пердеже. Поверь мне, однажды ты это поймешь. Станешь этим упиваться.

Их офис состоял из одной комнаты, служащей приемной и монтажной аппаратной одновременно. Стены украшали постеры фильмов и награды в рамках. В телефонной книге они значились как киностудия, но в основном деньги им приносили крупные компании, которые устраивали корпоративы для сплочения коллективов, или девичники с невероятным количеством выпивки и детские дни рождения, вроде того, что они монтировали. Маршалл предоставлял еду, освещение, декорации, камеру и шутки. Клиент был актером. В течение недели видео доставлялось к его двери, а на счету студии появлялась приличная сумма. Ситуация казалась выигрышной для обеих сторон, не считая того, что именно Маршаллу и Симоне приходилось монтировать короткометражки. Снова и снова. За три года существования студии они восемьдесят четыре раза копировали «Бриолин», двадцать два — вампирскую классику. Двадцать третий наверняка их обескровит.

— Который час? — спросил Маршалл.

— Ух, без десяти три.

— Отлично. Пора закругляться.

— Забираешь сына из школы?

— Нет, сегодня очередь Клэр. Они поедут в торговый центр Маккуори в Марсфилде. Моему мальчику нужны новые ботинки.

— Еще раз, как его зовут?

— Ной.

— Ах да. Он крутой, знаешь ли. Милашка.

Маршалл в три шага пересек комнату и встал у своего стола. Опустил глаза на стеклянную столешницу и лежащий на ней чемодан.

— Видела, что я читаю?

Симона, разбирающаяся в жанре лучше любой девушки на памяти Маршалла, взглянула на книгу в твердом переплете, втиснутую между колонками рядом с компьютером. Девушка подняла ее, оценила тяжесть и развернула передней стороной обложки вверх. На ней был изображен худой мужчина в вычурном костюме шута на фоне бархатного занавеса. Его пальцы стискивали клетчатую трость, но на самом деле это был наполовину вынутый из ножен кинжал.

— «Крики. Три романа саспенса», — прочитала вслух Симона, не скрывая усмешки.

— Роберт Блох, амиго. Истинный мастер.

— Звучит избито. — Она поморщилась, зажав жвачку зубами. Симона была одновременно женственной и задиристой — коктейль, популярный у парней. Несмотря на очки и дреды, она не выглядела претенциозно — скорее, это освежало ее стиль. Еще Симона оказалась очень талантливым монтажером. Маршаллу она понравилась, едва пересекла порог комнаты на первом собеседовании.

— Несомненно, так ты и думаешь, маленькая засранка. Блох великолепен, — сказал Маршалл.

— Если он так великолепен, почему тогда книга называется «Крики»? Фу.

— Отдай. — Маршалл выхватил у нее книгу и погладил обложку, словно раненого котенка. — Мы говорим о чуваке, который написал «Психо». Прояви уважение.

— Маршалл, — начала Симона, нацелив на него палец и выпрямившись в кресле, — «Психо» написал Джозеф Стефано.

Ее поистине энциклопедические знания в области хорроров не ограничивались книгами. Как и босс, она обожала фильмы ужасов и много раз говорила, что нет ничего лучше, чем уютно устроиться на диване, натянув одеяло до подбородка, и смотреть фильмы зрелого Джона Карпентера.

— Сперва была книга, — сказал Маршалл, погрозив ей.

— Нет!

— Да. А еще считаешь себя фанаткой кино. Тьфу ты! Напомни мне: почему я тебя нанял?

— Потому что я восхитительный специалист. И потому что ты скряга. Я беру недорого.

— Ага, этого я отрицать не могу.

Маршалл открыл книгу на первой странице, спина снова чуть слышно хрустнула. Симона наклонилась вперед, поправляя очки. Слова обрели четкость.

«С наилучшими пожеланиями, Роберт Блох», — было написано красными чернилами.

— eBay, — сказал Маршалл, глядя на девушку и прикусывая кончик невидимой сигары. Симона кивнула, признавая поражение.

— Окей, да, это круто. — Она развернулась и снова уставилась на экран.

«Блэкберри» Маршалла ожил, завибрировав на стеклянной столешнице под звуки «Seven Nation Army» The White Stripes. Мужчина схватил мобильник.

— Продолжай монтировать, только убавь звук. Это жена.

— Только послушай себя: «Это жена». Говоришь так, будто ты мачо, но на самом деле ты просто домашний песик, — ухмыльнувшись, заметила Симона.

Маршалл ткнул пальцем себе в грудь:

— Я — начальник. — И указал на нее: — Ты — подчиненная. Пошевеливайся, сегодня надо закончить. Кроме того, все мы иногда притворяемся.

Он нажал на подсвеченную кнопку и поднес телефон к уху.

— Привет, медвежонок.

— Привет, Марс, — донесся ласковый голос с другого конца линии. Даже прожив одиннадцать с половиной лет в Австралии, Клэр сохранила канадский акцент. Маршаллу это нравилось. Ее звонкий голос, то, как она тянула гласные, — странным образом это его заводило. Акцент Клэр напоминал ему о молодости и любви. О путешествиях.

— Как монтаж? — спросила она.

— Никак. Детка, я вымотан. Собираю вещички и хочу сбежать. Как на работе?

— Ох. Вдохновляюще.

Маршалл представил, как она морщится, словно от боли, как саркастически закатывает глаза. Вместе с тем его охватило странное чувство — неловкость, возникающая между супругами, живущими разной жизнью. У него был собственный бизнес, относительно успешный, в сфере, которая ему до сих пор нравилась. Конечно, о съемках собственного фильма речи не шло — пусть он и мечтал об этом, — но пока его все устраивало. Клэр, напротив, хотела писать, и у нее здорово получалось. Но, как и большинство писателей, ее почти не публиковали, если не считать нескольких рассказов в сборниках, которые никто не покупал и уж тем более не читал. Вместо того чтобы посвятить все время писательству, она работала пять дней в неделю в фирме, занимающейся финансовыми инвестициями, в отделе технического обслуживания. Описание ее должности звучало внушительно — сотрудник по работе с документами, — но означало, что она вводит данные, сканирует и копирует. Маршалл знал, как сильно Клэр ненавидит свою работу, но ее коллеги были приятными людьми, и зарплата оказалась неплохой. Он часто преуменьшал свои заботы, чтобы не расстраивать ее.

Несмотря на все это, Клэр чувствовала себя комфортно в сложившейся ситуации. Оставалась в хорошем настроении.

Если бы вдруг экономическая ситуация улучшилась и Маршалл смог позволить себе нанять третьего человека, то он без колебаний пригласил бы жену работать сценаристом и креативным консультантом, и не только из-за их отношений: она была талантлива. И он скучал по ней. Клэр весь день работала в офисе, тогда как его съемки часто затягивались допоздна. Между работой, сном и попытками растить ребенка времени для них двоих почти не оставалось. Дисгармония проявлялась не только в их работах. Она была во всем.

Маршалл моргнул и — за краткий миг тьмы — представил жену совершенно ясно. Ее кожу, белую, словно фарфор, со звездочками веснушек, лицо, обрамленное рыжеватыми прядями. Люди тянулись к ней на публичных мероприятиях. Почему бы и нет? Она излучала тепло. Заразительно смеялась. Но было в ней кое-что еще. Нечто неуловимое, призрачное, хотя сама она казалась вполне приземленной. Ее личная тайна, особенность, которая заставляла его возвращаться и снова и снова искать разгадку.

Он любил ее всем сердцем. Восхищался ее монологами за бокалом вина, мечтами о путешествиях. Они подпитывали друг друга, шли на компромиссы и вместе приходили к правильным решениям. Маршалл всегда ею гордился. Кроме того, она многое бросила ради Австралии, и он никогда не забывал об этой жертве.

Клэр всегда могла заставить его улыбнуться, несмотря на то, другое лицо. Иногда он замечал его: оно мелькало в зеркале, когда Клэр накладывала макияж, тень, омрачавшая ее черты, когда она возвращалась с работы. Его пугал этот единственный кусочек, не желавший вписываться в головоломку их отношений.

Зная толк в съемках, он мог бы научить ее пользоваться камерой, выстраивать простые, эффектные кадры… но кого он обманывал? Студия едва сводила концы с концами, горько было думать, что она обанкротится через пару лет. Экономика рухнула, и корпоративные клиенты ушли со сцены. Глубоко в душе Маршалл знал, что настанет время, когда ему придется отпустить Симону. Это будет больно.

Так что было даже хорошо, что Клэр не мучилась из-за собственного неуспеха, смирилась, как человек, который привык жить со своими шрамами. Большие надежды Маршалла не спасут их в трудные времена, не удержат на плаву этот обшарпанный, полный вампирских фильмов офис. Или дом, если на то пошло. Он знал, что эти уроки им придется выучить, как бы больно ни было. Отпускать трудно. Лучше мириться со шрамами.

— Мы тут просто сидим, — сказала Клэр, — Бенни и я, сплетничаем, и я решила с тобой кое-чем поделиться.

— Передавай ему привет.

— Бенни, он передает тебе привет.

Шуршание в трубке.

— Привет, Маршалл.

— Он говорит: «Привет».

— Я слышал. Давай, раскрой карты.

— Плохие новости. Ракель, из отдела переводов… Помнишь, я тебе о ней рассказывала?

— Ага, милая индианка.

— Да. У нее обнаружили рак груди.

— О… Это ужасно.

— Не то слово. Мы собираем деньги ей на цветы и на открытку, и от этого я чувствую себя дурой. Разве цветы ей помогут? Конечно, это милый жест, но все кажется таким… Черт, не знаю.

— Я понимаю. Она на работе?

— Конечно, нет! Луиза рассказала нам сегодня. Она взяла больничный, и я не думаю, что мы ее снова увидим.

— Вот дерьмо. Медвежонок, ты в порядке?

— Я? Да. К черту все. Хочешь помочь человеку и не можешь. Я чувствую себя просто ужасно. Мы общались с ней много лет, а эта мерзость все росла у нее внутри.

— Послушай, может, тебе стоит забыть про магазины и просто вернуться домой? Давай выпьем пива, посидим в обнимку. Давно такого не было. Отправим Ноя наверх, пусть смотрит телевизор с Сержантом Саб Зиро.

— Нет, все правда в порядке. Ты видел его ботинки? Марс, это кошмар! Ему нужны новые. К тому же, я думаю, мне самой не повредит шопинг-терапия. Ты не против?

— Детка, не нужно спрашивать у меня разрешения, если хочешь что-то купить.

— Да, знаю. Просто мне это важно. Не хочу, чтобы ты думал, будто я делаю что-то за твоей спиной.

Иногда ее беспокойство из-за внешнего вида обретало голос — в нем появлялись нотки усталости. Вот как сейчас.

— Клэр, — начал Маршалл, — все в порядке. Отправляйся и хорошо проведи время. Увидимся дома, ладно?

— Без проблем. Спасибо, Марс.

— Осторожнее за рулем.

— Ты тоже. Увидимся.

— Ладно, пока, — сказал он, захлопывая мобильник-раскладушку. Часы показывали три пятнадцать.