Я промолчал, астероид не обязательно сдвигать с орбиты, могу сформировать его и прямо между Землей и Луной. Да и Луну могу столкнуть с этой планетой… или, скажем, взорвать земное ядро, что разнесет планету на миллионы быстро замерзающих в пространстве астероидов.

Он внимательно следил за моим лицом.

– Есть и другие варианты?

– Есть, – ответил я. – Потому лучше попытаться убедить Вселенную, что биологическая жизнь ей не угрожает.

Он продолжал рассматривать меня испытующе.

– А почему ты решил, что Вселенная готова нас уничтожить?

Я двинул плечами.

– А как думаешь, если в ясный и рассчитанный на триллионы триллионов лет вперед план вторгается нечто неизвестное? Мелкое, но все же непредусмотренное? Не проще ли эту занозу просто… убрать?

Он подумал, сказал медленно, все еще раздумывая:

– А кто сказал, что Вселенная… мыслящая?

– Мне так померещилось, – ответил я, подумал, что подобрал не совсем правильное слово, но искать другое не стал, чтобы не ошибиться еще больше. – Не знаю почему, но как-то уверен.

Он подумал, сказал медленно:

– Вообще-то вариант хороший…

Он задумался, а я молча согласился с ним, что мыслящая Вселенная – да, это решение всех проблем. И всех звездных конфликтов. В едином организме все будет взаимодействовать, а не так, когда один орган вредит другому.

Однако в силу своих размеров Вселенная весьма… нетороплива. Я вижу даже на примере местных существ, с какой неспешностью двигается слон, насколько быстрее поворачивается лошадь, но мыши во много раз быстрее, а уж мухи быстрее даже мышей, но всех по скорости превосходят микробы…

Так что Вселенная, где мысль идет со скоростью света, только от одной звезды к другой, что являются аналогом нейронной связи, и на это уходит несколько лет. Чтобы что-то обдумать и принять решение, нужно вообще даже не тысячи лет, а миллионы, если судить с позиций просто невероятно быстрой по развитию биологической жизни.

Вселенная не вся мыслящая, но вся – живой организм, как вот у человека ноги и руки не мыслят, но выполняют приказы мозга, я же не случайно возник в зоне инфекции! У человека в подобных случаях начинают спешно вырабатываться белые тельца и устремляться к месту заражения…

Я зябко передернул плечами. Что бывает, если белые тельца не успеют или не справятся с угрозой, уже знаю. А когда погибает весь организм, погибают все, в том числе и белые тельца.

– Хороший вариант, – повторил Крякожабер, – Но это же Вселенная создала человека! Не может быть, чтобы это случилось как-то иначе… Значит, она зачем-то создала биологическую жизнь?

Я покачал головой.

– Вселенная не создавала. Это точно. У нее другой план. Она развивается вся. Целиком. Как единое целое, где каждая элементарная частица знает свое место. Закон и порядок!

– Тогда, – спросил он медленно, – как образовался человек? Редчайшая случайность?

Я сдвинул плечами.

– Этого объяснить пока не могу.

– Тогда, – проговорил он еще неспешнее, – можно предположить, что человека Вселенная создала… как бы инстинктивно.

– Что? Зачем?

Он пояснил так же медленно, на ходу подбирая нужные слова:

– Мы многое делаем инстинктивно. Так и Вселенная могла создать биологическую жизнь чисто инстинктивно, как необходимую свою часть, очень важную. Еще даже не зная, зачем она.

Я покачал головой, вряд ли со мной говорит инстинкт, а если инстинкт, то очень продвинутый.

Марианна отыскала в его хлебнице полузасохшие пряники, с торжеством выставила на стол. Я ел тоже, подражая Марианне, а Крякожабер рассказывал про объем мозга, который решает все, и если мозг уменьшится до размеров мозга австралийского аборигена, то человек перестанет быть думающим существом, а превратится в животное.

Я кивал, соглашался, но вспомнил, что там, в лесу, пытаясь понять эту жизнь, принимал облик муравья, но размеры ничуть не помешали думать, так что либо дело не в мозге, либо у меня все иначе.

И вообще, какие бы размеры я ни принимал, от амебы до самого высокого дерева в лесу, моя мысль не прерывалась, что странно даже мне, после того как пожил среди людей.

Хотя да, теперь начинаю догадываться, в чем дело. Я не только здесь, я везде.

И был оторван от основной части намеренно, чтобы мог думать и действовать в этом времени так же быстро, потому что нужно успеть остановить биологическую жизнь в ее стремительной экспансии.

Крякожабер продолжал с энтузиазмом:

– Человек – лишь возникшее на кратчайший отрезок времени переходное к сингуляру!.. Марианна, ты слышишь? На образование звезд ушло сколько миллиардов лет? А теперь от компьютера до сингуляра всего лет тридцать-сорок!

Она сделала большие глаза.

– И какой я стану?

– Вечно молодой, – заверил он, – и безумно красивой! Какой сама захочешь.

Она польщенно заулыбалась.

– Ну да, тогда пусть эта сингулярия… наступает. Если это не противозаконно.

Он заверил:

– Именно тогда закон и проявится в полной мере!.. Ничто не будет скрыто, даже мысли. Что единственно правильно, так как человек станет слишком всемогущим, а мысли могут стать разрушительными…

Я кивнул, у Крякожабера не зря эта диаграмма, где жизнь Вселенной в виде часов, когда от Большого Взрыва до образования первых звезд ушло двадцать три часа, на образование Солнечной системы одна минута, на возникновение жизни – секунда, на человека – миллиардная доля секунды… а от начала индустриальной революции и до нынешнего момента такие фемтосекунды, что и атомные часы не ухватят.

Марианна некоторое время, остановившись в дверях со стороны кухни, слушала нас обоих с недовольным лицом, я видел, что ничего не понимает из нашего разговора, и что не услышала того, что надеялась услышать, а что надеялась, даже предполагать не берусь.

– Ладно, – сказала она, – кофе у тебя, Крякожабер, ничо так, в прошлый раз был хуже.

– Это тот же самый, – сообщил он весело. – Сразу покупаю ящиками, чтобы не париться. Это ты в прошлый раз была веселее. Ничего не случилось?

– Случилось, – ответила она с полицейской сдержанностью, – как-нибудь расскажу. В другой раз.

– Лады, – согласился он. – Но помни, я друг, всегда готов помочь! Кроме тех случаев, когда не готов или не хочется. Так что обращайся.

Я понял по взгляду Марианны, что пора уходить, поднялся, а она сказала Крякожаберу:

– А может так быть, что Крабоид помнит свою работу, а себя забыл?

Крякожабер широко улыбнулся.

– Конечно!.. Я вот тоже помню только работу, а все остальное такая мелкая хрень, что вообще не стоит упоминания.

Она поморщилась.

– Вечно у мужчин дурные шуточки да отговорки, как только дело к женитьбе. Крабоид, пойдем отсюда. Он нас обижает!

Я спросил в недоумении:

– В чем?

– Во всем, – огрызнулась она. – И не спорьте с женщиной, женщина всегда права!

Крякожабер широко улыбался, я понял, что нужно тоже улыбаться, так и вышли на лестничную площадку, где Марианна вызвала лифт, чмокнула Крякожабера в щеку, и мы вдвоем вошли в крохотную кабинку.