Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Я искренне полагаю, что нигде по обе стороны Железного занавеса, да и во всем мире не сыскать народного суда, столь обильно представленного ответственными элементами общества, как мировой суд Англии и Уэльса».
Лорд Хейлшмен, ежегодное общее собрание ассоциации магистратов 1984 года (1)
Кайл сполз на сиденье посреди зала ожидания и нетерпеливо стукнул потрескавшейся резиновой подошвой своих ботинок спинку стоящего перед ним кресла. Сам того не желая, он пробудил дремлющего вне его взора оккупанта, который, в обнимку с жестянкой с непонятным пойлом и в куртке с капюшоном, источая сильнейший аромат застоявшейся мочи, растянулся на трех сиденьях, судя по всему, отсыпаясь после предыдущего бурного вечера.
Было не совсем ясно, слушалось ли дело этого человека сегодня в магистратском суде, сопровождал ли он своего друга или же просто наслаждался гостеприимством единственного общественного места, где социальные изгои могли провести день, защищенные от непогоды, без каких-либо расспросов или риска быть выгнанными. Пройдет какое-то время, и из четвертого зала суда выскочит второпях судебный пристав, спросит у мужчины, что у него за дело, после чего, не получив вразумительного ответа, просто пойдет дальше, предположив, что, кем бы он ни был, но не является проблемой суда и может продолжить свой сон.
Мимо шагают трое полицейских с жужжащими рациями и кофе в пластиковых стаканчиках в руках, обсуждая многочисленных знакомых раздолбаев, переполняющих ряды прикрученных к полу сидений. Один из офицеров отклоняется в сторону, чтобы увернуться от набитого пакета из супермаркета, которым размахивала над головой какая-то женщина, с упоением управляя воображаемым воздушным трафиком. И констебли ринулись в полицейскую комнату в дальнем конце холла, чтобы в тишине и спокойствии потягивать свои американо, пока обвинитель не вызовет их для дачи показаний по делу, к которому они причастны.
Гам собравшегося народа стал настолько громким, что не давал Кайлу собраться с мыслями. Нечленораздельная речь по громкоговорителю велела кому-то по такой-то фамилии немедленно пройти к кому-то по другой фамилии в изолятор. Солиситоры с пухлыми папками под мышками проносились мимо рядов кресел, называя знакомые фамилии, которые быстро сопоставлялись со знакомыми лицами, чьи интересы им предстояло защищать в суде тем утром. Этим выкрикиваемым фамилиям вторил хор судебных приставов, выпрыгивающих, словно кукушки из часов, из своих судебных залов, чтобы вызвать очередного несчастного по списку.
Мужчина с блестящей лысиной, в застегнутом на молнию спортивном костюме и с огромным изогнутым шрамом, тянущимся от его лба вдоль всей головы и заканчивающимся, немного не доходя до шеи, обращается к каждому проходящему мимо человеку в костюме: «Вы дежурный? Прости, приятель, ты, случайно, не дежурный? Милочка, а не ты, случаем, дежурная?» Инспектор по условно освобожденным, опаздывающая на девятичасовую встречу для дачи характеристики личности подсудимого, протискивается мимо него в кабинет службы пробации, а за ней следует непринужденно ведущий себя юноша, щеголяя своей модной футболкой с надписью: «Преступник выходного дня».
В дальнем конце холла у дверей транспортного суда собралась на вид куда более приличная толпа. Нервно ерзает бизнесмен в одежде от Армани, окруженный своими частными солиситорами по транспортным делам, – разумности его многотысячных инвестиций вот-вот предстоит проверка на прочность перед лицом районного судьи с весьма скверным нравом.
Кайл озирается по сторонам в поисках своего солиситора и, поглощенный мыслями, таскает взад-вперед по полу набитый бумажный пакет «Адидас». Внутри все самое необходимое – спортивные штаны, футболки, нижнее белье, дезодорант, семейные фотографии, – что, по словам его братьев, понадобится ему в учреждении для малолетних преступников, попасть в которое ему светило после сегодняшних слушаний. В свои всего девятнадцать лет Кайл представал перед теперь уже магистратским судом с той же частотой, как и в суде по делам несовершеннолетних вплоть до восемнадцатилетнего возраста, и прекрасно знал, что к чему. Полтора месяца назад магистраты сжалились над ним, когда он в последний раз украл автомобильную магнитолу – шестую по счету в его карьере, – и приговорил его к восьмидесяти часам общественных работ. Будучи обнаруженным месяц назад на пассажирском сиденье «одолженного» Volkswagen Golf, Кайл готовился к заключению под стражу. Ему просто хотелось поскорее разобраться со слушанием, убраться из этого людского зоопарка, покинуть это сборище торчков, избивающих своих жен алкашей, садящихся за руль нетрезвыми водителей и других социальных отбросов, чтобы встретиться со своими приятелями по другую сторону.
Мужчина из «Бритиш газ» тычет своим служебным пропуском приставу возле второго зала суда, и его поспешно проводят внутрь – его заявка на вынесение судом-магистратом постановления об отключении от системы электроснабжения злостных неплательщиков получает приоритетное право быть рассмотренной раньше всех. Когда он входит за дверь, сопровождающему его приставу машет рукой приближающийся запыхавшийся барристер, шатающийся под весом доброй дюжины набитых до отказа папок, заявляющий, что он является назначенным в этот зал суда государственным обвинителем и тщетно умоляющий просто его пустить. От него так и исходит отчаяние, словно за ним гонится жаждущая его смерти стая горгулий, спасение от которых лежит за порогом суда.
Этим государственным обвинителем был я. И я действительно был в отчаянии. Будучи младшим на побегушках, я получил указание представлять все дела, запланированные в тот день для второго зала суда, – так называемый «список обвинителя» – и теперь, менее десяти минут назад получивший в свое распоряжение метровую стопку папок с бумагами по семи запланированным на сегодня слушаниям, искал спасения от семи солиситоров защиты, сражающихся за мое внимание и задающих вопросы, ответы на которые, возможно, и находились в этих неизученных, беспорядочных папках Королевской уголовной прокуратуры, хотя куда с большей вероятностью их там было не найти. Я знал, что всего через пятнадцать минут меня вызовут предстать перед тремя магистратами, а я даже не знал, о чем вообще эти дела, не говоря уже о том, какие вопросы буду задавать свидетелям. Все тесные переговорные в здании были либо закрыты, либо заняты дающими своим адвокатам указания обвинителями, так что зал суда был моей единственной и последней надеждой хотя бы за несколько минут спокойно ознакомиться с гребаными бумагами. В противном случае я буду вынужден придумывать на ходу. Непонятно, как я должен буду выступать в суде в качестве обвинителя по одному делу за другим, вести допрос и перекрестный допрос свидетелей и выдавать невероятно убедительные аргументы по поводу вопросов фактов и права, при этом не имея ни малейшего понятия о том, что говорю.
Дамы и господа, добро пожаловать в магистратский суд. В этом суде низшей ступени начинают свой жизненный цикл все (2) уголовные дела. Если вас обвинят в совершении уголовного преступления, то ваши скитания начнутся с этой явной копии отделения неотложной помощи в каком-нибудь гетто в субботний вечер. Если ваше дело достаточно серьезное, то оно будет переведено отсюда в более цивилизованный и формальный Королевский суд присяжных, где будет проживать свои дни перед присяжными (при условии, что вы не дадите признание), и ваше пребывание перед магистратами ограничится лишь «первой явкой». Дела же по обвинениям, которые признают подходящими для упрощенного (магистратского) суда – о незначительных телесных повреждениях, кражах и нарушении ПДД – остаются в этой низшей инстанции, чтобы в какой-то момент предстать для рассмотрения магистратам или же, как их неизменно называют, мировым судьям. В то время как большинство из нас считает суд присяжных самой распространенной формой судопроизводства по уголовным делам, ежегодно 94 % из 1,46 миллиона (3) предстающих перед магистратами людей не попадут в зал присяжных. Их дела, начиная от их первого появления перед судом и заканчивая – если они признают свою вину либо будут признаны виновными по решению суда – вынесением приговора, будут рассматриваться в одном из приблизительно ста пятидесяти магистратских судов, разбросанных по всей стране, а их судьба будет, скорее всего, предрешена тремя из 17 500 действующих магистратов-волонтеров (4) без официальной юридической квалификации, но тем не менее обладающих властью разрешения вопросов права и фактов, а также заключения сограждан за решетку на срок до одного года. Последнее предложение могло застать вас врасплох. Неквалифицированные волонтеры заведуют законом и правосудием? Пожалуй, чтобы в этом разобраться, не помешает немного копнуть истории.
В 1195 году Ричард I решил поручить достопочтенным и законопослушным гражданам выступать в роли блюстителей порядка для поддержания мира на местах. С тех пор волонтеры из поместного дворянства разбирали дела низших сословий, а их функция была официально узаконена Вестминстерским статутом 1361 года. От этих мировых судей не требовалось никакого юридического образования, в отличие от судей, заседавших в Королевском суде и на окружных ассизах и занимавшихся разбирательствами по серьезным уголовным делам с участием присяжных. Вместо этого они примиряли враждующие стороны, выступая с нравоучительными речами перед местным сбродом, наглядно демонстрируя им свое аристократическое превосходство, а также выполняя разносторонние государственные обязанности, постепенно накопленные на протяжении столетий. Поначалу обязанности мировых судей по поддержанию мира ограничивали их участие в уголовном правосудии: задержании, преследовании и заключении под стражу «нарушителей, мятежников и других мошенников», нарушивших, по их мнению, общественный порядок. Власть их, однако, со временем росла.
Начиная с четырнадцатого века мировые судьи стали председательствовать в зарождающейся второй ступени уголовного суда под названием квартальные сессии (именованные так потому, что созывались на местах четыре раза в год). На квартальных сессиях судили за мисдиминоры – наименее серьезные преступления – с целью облегчить бремя профессиональных судей, заседающих с участием присяжных на ассизах. Как и на последних, обвинения рассматривались присяжными, однако председательствовали на них не профессиональные, а мировые судьи. Ассизы и квартальные сессии объединились, сформировав современный Королевский суд в 1971 году.
Начиная примерно с 1730-х годов зарождается третья ступень уголовного суда: малые сессии, на которых в официальном порядке заседали мировые судьи, разбирая, помимо прочего, дела о нарушении общественного порядка, неуплате штрафов и взыскании алиментов. «В официальном порядке» – пожалуй, некоторое преувеличение, так как «судебные заседания» частенько проводились в гостиных самих магистратов. Вместе с тем именно в то время полномочия магистратов и были расширены. В 1820-х годах были выпущены законы по формализации, учету и регулированию упрощенного судопроизводства, в результате чего юрисдикция малых сессий была расширена и они взяли на себя часть работы квартальных сессий. Уголовные преступления, прежде рассматривавшиеся только присяжными, такие как кражи, теперь могли проводиться лишь магистратами с согласия обвиняемого (согласие зачастую выносилось в связи с тем, что магистраты не имели права выносить такие серьезные приговоры, на которые были правомочны квартальные сессии).
На протяжении девятнадцатого века, с началом индустриализации и увеличением количества уголовных дел, список обвинений, по которым могли в срочном порядке и с минимальными расходами для государства рассматривать магистраты, росло. В двадцатом веке не только новые виды преступлений получили статус рассматриваемых в одном из двух судов – мировом или суде присяжных, – но некоторые из них и вовсе стали в обязательном порядке рассматриваться исключительно в мировых судах – обвиняемые по ним лишались права на выбор суда присяжных.
Таким образом, на сегодняшний день уголовные преступления делятся на три категории. Наименее серьезные правонарушения – нарушения ПДД, простые нападения, незначительные нарушения общественного порядка – могут рассматриваться (5) исключительно в магистратских судах. Самые тяжелые преступления – убийства, изнасилования, незаконное владение огнестрельным оружием, насилие с отягчающими обстоятельствами и так далее (6) – подлежат рассмотрению лишь в уголовном суде присяжных. Средняя категория преступлений – кража со взломом, торговля наркотиками, насилие средней тяжести, а также рядовые случаи сексуальных домогательств – может рассматриваться как в магистратском суде, так и в суде присяжных, и во время первой явки обвиняемого в суд определяется, какой из двух вариантов является наиболее подходящим (так называемая процедура «распределения»). Чтобы принять решение, магистраты изучают характер обвинения и сверяются с соответствующими директивами по определению приговора, чтобы понять, достаточно ли будет полномочий магистратов в отношении вынесения приговора (они не могут осудить более чем на полгода за одиночное преступление и не более чем на год за два или более нарушений). Если их полномочий оказывается достаточно, то они объявляют дело пригодным для упрощенного суда. Если нет, то переправляют его в уголовный суд присяжных.
Суть между тем заключается в том, что, независимо от мнения магистратов, обвиняемый имеет право в делах второй категории делать выбор в пользу суда присяжных.
Самые тяжелые преступления – убийства, изнасилования, незаконное владение огнестрельным оружием, насилие с отягчающими обстоятельствами и так далее – подлежат рассмотрению в уголовном суде присяжных.
Такова историческая подоплека магистратского суда. Желание понять причины продолжения его существования возвращает нас к предыдущей главе, посвященной торжеству суда присяжных – Великой хартии вольностей, представительной демократии и тому подобным штукам. Магистратский суд, как утверждается, выводит уголовное правосудие в народ, удовлетворяя тем самым наше конституционное стремление к суду нашей «ровней». Кайлов Англии и Уэльса судят не получающие за это денег граждане, способные сопереживать истории их жизни, отражая при этом все разнообразие современного общества, подобно тому, как это происходит – во всяком случае, в теории – с присяжными. Разумеется, расходы на то, чтобы собирать вместе и размещать двенадцать присяжных для вынесения вердикта по каждому обвинению в уголовном преступлении, были бы просто астрономическими. Только 1 % всех уголовных дел разрешается судом присяжных (7), и уже на это, по словам министра юстиции, уходят несоразмерно большие деньги. Таким образом, для всех, за исключением самых серьезных, преступлений магистратский суд представляет, казалось бы, достойную альтернативу. Три мировых судьи-волонтера, опытный «председатель», сидящий между двумя «фланговыми полузащитниками», при содействии квалифицированного «юридического консультанта», объясняющего правовые стороны вопроса, являют собой уменьшенную версию суда с присяжными, сохраняя при этом его ключевую демократическую добродетель и сводя к минимуму формализм, задержки и расходы по сравнению с уголовным судом присяжных. Правовые нормы, процедура разбирательства и правила доказывания остаются, по сути, теми же, что и в суде присяжных. Основными различиями являются количество выносящих вердикт человек, степень формализма – например, тут нет никаких париков, плащей и судейских мантий (8), – а также тот факт, что выступать в суде имеют право не только барристеры, но и солиситоры, которые и выполняют основную массу адвокатской работы. Ну и, конечно же, стоимость: если рабочий день магистратского суда обходится в 1150 фунтов, то один день работы уголовного суда присяжных стоит государству в среднем 1900 фунтов (9).
Еще одно преимущество магистратов заключается в их многофункциональности – будучи мини-присяжными и по совместительству судьями, они имеют право разрешать вопросы права, затрагивать которые присяжным Королевского суда категорически запрещено. Так, например, магистраты могут вести слушания по вопросам, касающимся производства по делу, на которых между обеими сторонами прорабатываются предварительные вопросы по рассматриваемому делу, такие как: готовы ли обе стороны к разбирательству, а защита к тому, чтобы обвинение обнародовало соответствующие материалы. Они могут, применяя закон, решить, может ли то или иное доказательство быть использовано в суде. В отличие от присяжных, магистраты могут выносить не только обвинительный вердикт, но и приговор. Обладают они также и рядом дополнительных функций, в том числе выдают полиции ордеры на обыск, а коммунальным компаниям – разрешение на приостановление предоставления услуг лицам, не платящим по счетам. Помимо обычного уголовного суда магистраты, прошедшие специальную подготовку, могут заседать в уголовном суде по делам несовершеннолетних (детей возрастом от десяти до семнадцати лет), а также в Суде по семейным делам.
Только 1 % всех уголовных дел разрешается судом присяжных – и на это уходят огромные деньги.
Если подытожить, то мы имеем систему, призванную по ускоренной и упрощенной схеме с минимальными затратами для государства осуществлять правосудие по менее серьезным, но при этом самым многочисленным, уголовным преступлениям. За последние десять лет были выдвинуты многочисленные законопроекты (10) по модернизации судопроизводства с целью ограничить рассмотрение дел в магистратских судах двумя заседаниями – первой явки подсудимого и как можно более быстрым последующим судебным слушанием с вынесением обвинительного заключения или приговора. Два слушания, и баста. Все самое лучшее от суда присяжных по минимальной цене. А на десерт – экстракт почти тысячелетних английских традиций, что в рамках права практически всегда считается чем-то хорошим. Что ж, я, как мог, приукрасил правосудие магистратского суда.
На предыдущих страницах я выложился по полной. Честное слово. Я исчерпал свой запас высокопарных фраз. Я привел вам статистику, выдавил из себя эдакий урок истории для захолустных простачков, всячески эксплуатируя блага суда присяжных в надежде, что вы не заметите, насколько плохо те же самые аргументы подходят к магистратам.
Правда в том, что польза магистратских судов в том виде, в котором они заседают у нас сейчас, – это притворство. Их существованию, в принципе, сложно найти хоть сколько-нибудь разумное обоснование, а тому, как эти суды работают на практике, и вовсе нет никакого оправдания. Нет никакого другого оправдания дилетантской, скрытой от обывателя модели правосудия, а также совершенно наплевательской халатности в стиле «и так сойдет», которые присущи 94 % всех уголовных дел в стране, кроме как самая циничная политическая троица: это дешево, так делали всегда, и никто из голосующих не в курсе либо им нет до этого дела. И чем больше постигаешь особенности правосудия магистратского суда, анализируя основные допущения данной системы, тем меньше видишь смысла во всей этой клоунаде.
Но давайте вернемся к Кайлу, томящемуся в фойе в ожидании своего адвоката. Его адвоката зовут Рэйчел, и это все тот же бесстрашный, не позволяющий никому морочить себе голову солиситор. Она представляла Кайла с момента его первого появления в суде по делам несовершеннолетних и наблюдала до тошноты знакомую картину, как, несмотря на все ее старания, ее тринадцатилетний подзащитный пошел по стопам своих старших братьев. Рэйчел также представляла интересы Кайла во время допроса в полиции после его ареста, так что уже успела ознакомиться с его последним проступком, что случается далеко не всегда. Порой обвиняемые, чьи интересы в полиции представлял дежурный солиситор, перед судом отдают предпочтение другой конторе или дежурному солиситору суда. В случае, если они отвечают довольно строгим критериям малообеспеченности, их, как правило, представляют в магистратском суде солиситоры из контор, оказывающих бесплатную юридическую помощь. Сторону обвинения тем временем представляет либо один из адвокатов Королевской уголовной прокуратуры, либо солиситор со стороны, либо младший барристер вроде меня, которому было указано взяться в этот день за данную работу. По прибытии Рэйчел Кайл подтверждает ей свою позицию, заключающуюся в признании того, что он прокатился на заведомо угнанной машине, а после получения рекомендаций по дальнейшим действиям следует за ней в зал суда, чтобы дать признательные показания. Первое, что бросается в глаза, – так это то, что сидящие на скамье магистратов лица мало соответствуют представлению Кайла – да и многих других подсудимых – о равных себе. Демография большинства обвиняемых в таких судах довольно однородна: пропащие юноши и девушки нашего общества, печальный парад детей, страдающих от жестокого обращения, которые превращаются в злоупотребляющих наркотиками взрослых. То и дело опускаясь на социальное дно, регулярно теряя жилье и работу и осознавая никчемность своего существования, эти люди проживают жизни, переполненные насилием, душевными расстройствами и хаосом, а их настоящее находится в параллельной вселенной, где представление среднего класса о хорошей жизни сменяется ежедневной отчаянной борьбой за выживание. Как я уже говорил, рассматривающие их дело в суде люди будут неизбежно из другого теста.
Демография большинства обвиняемых однородна: пропащие юноши и девушки нашего общества, печальный парад детей, страдающих от жестокого обращения, которые превращаются в злоупотребляющих наркотиками взрослых.
Начнем с того, что в «мини-коллегии присяжных» в этом зале суда может даже не оказаться магистратов и она будет состоять из одного-единственного профессионального районного судьи. Районные судьи – это получившие юридическое образование люди, на полной занятости работающие судьями и в одиночку заседающие в магистратских судах. Их полномочия и функции практически такие же, как у магистратов: они ведут предварительные слушания, судебные разбирательства и выносят приговор. Единственным официальным отличием является наличие у них профессиональной квалификации. Впервые районные судьи появились около 1740 года в виде «магистратов на жалованье» – получающих зарплату мировых судей, которые назначались с целью борьбы с процветающей в мировых судах Лондона коррупцией (11). На данный момент по всей стране работают порядка 130 районных судей, которые делят рабочую нагрузку где-то со 100 «заместителями» районных судей с частичной занятостью и с 17 500 магистратами. Районные судьи – это опытные практикующие юристы (как правило, солиситоры или барристеры), назначаемые по рекомендации верховного судьи на основании демонстрации ими, среди прочих качеств, своего знания и понимания закона. Какими бы ни были достоинства районного судьи (а о них мы с вами скоро поговорим), одного-единственного назначенного государством эксперта по правовым вопросам сложно назвать разноликим, независимым образцом представительной демократии. Если он являет собой уменьшенную версию коллегии присяжных, то уменьшена она ровно в двенадцать раз. Причем одним-единственным ее представителем является получающий зарплату у государства солиситор. Если учесть, что Кайл лишен права выбирать между одним окружным судьей и тремя мировыми судьями, то становится очевидно, что благородные принципы народного участия в правосудии являются не такими уж и незыблемыми. Но даже если Кайл предстанет – как это оказалось в итоге – перед скамьей магистратов, совершенно очевидно, что и в них нет никакого намека на мини-коллегию присяжных. Присяжных случайным образом выбирают из списка избирателей, любого человека возрастом от восемнадцати до семидесяти пяти лет (за исключением людей с тяжелыми судимостями или серьезными психическими заболеваниями) могут обязать стать присяжным. Студенты, домохозяйки, полицейские, судьи, члены Парламента, наемные работники, безработные, богачи, нищие, владельцы корпораций, владельцы малого бизнеса, консерваторы, члены профсоюза, неолибералы, марксисты, инвалиды, здоровые люди, представляющие полную гамму рас, культур, классов и религиозных убеждений, – все они занесены в список присяжных, нравится ли им это или нет. Присяжные не назначаются по собственному выбору (и, в отличие от США, стороны не могут стратегически подходить к их выбору с целью преследования собственных интересов). Присяжные не выдвигают сами свои кандидатуры, словно соломоны наших дней. Нужно обладать определенным характером, чтобы добровольно вызваться судить своих сограждан в качестве хобби. Причем так сложилось, что, вплоть до настоящего времени, такими людьми поголовно были белые среднего возраста, принадлежащие среднему классу и придерживающиеся консервативных взглядов.
Королевский адвокат Джеффри Робинсон совершенно разгромным образом охарактеризовал магистраты, давая показания перед Комитетом внутренних дел Палаты общин в 1995 году, описав их следующим образом: «дамы и господа, крайне политически не сбалансированные, слабо представляющие национальные меньшинства и женщин, которые только замедляют систему и обходятся в целое состояние» (12).
Студенты, домохозяйки, полицейские, судьи, члены парламента, наемные работники, безработные, богачи, нищие, владельцы корпораций, владельцы малого бизнеса, члены профсоюза, инвалиды, здоровые люди, – все они занесены в список присяжных, нравится ли им это или нет.
Стоит отметить, что произошли небольшие улучшения по сравнению с 1995 годом, когда мировые судьи нанимались без прохождения собеседования – просто по старой дружбе. Вместе с тем не вызывающее удивления наследие организации, членство в которой вплоть до 1906 года было строго ограниченным исключительно для землевладельцев и где вплоть до 1990-х годов по-прежнему преобладали масоны (13), состоит в том, что на сегодняшний день в среднестатистическом магистратском суде вы вверяете свою свободу не коллективному разуму двенадцати рядовых людей – мясникам, пекарям, торговцам подсвечниками и т. д. Вы зачастую сталкиваетесь с типичной вступительной коллегией загородного клуба образца 1980-х годов.
Мне посчастливилось лишь однажды стать свидетелем неприкрытого расизма магистрата – белая женщина-председатель предалась своим размышлениям: «Оказывается, Мухаммед – теперь самое популярное имя среди новорожденных мальчиков. Разве это не может не пугать?» Но чаще всего приходится иметь дело с куда более скрытыми проявлениями предвзятого отношения. «Мы понимаем, что у вас было тяжелое детство», – бесчисленное количество раз слышал я от упитанных председателей в адрес девятнадцатилетних героиновых наркоманов, родившихся в бедных районах, очутившихся в приюте и в итоге воспитанных улицей, непосредственно перед их приговором к двум месяцам тюремного заключения, чтобы они (этот типовой комментарий магистратов я уже знаю наизусть) «усвоили, что магазинные кражи – серьезное преступление, и вам следует перестать их совершать». Я уже сбился со счета, сколько раз мне доводилось слышать одну и ту же монотонную брань бездомных алкоголиков, нарушивших судебный запрет на попрошайничество. «Нарушение судебного запрета – очень серьезное правонарушение…» – покачивает председатель пальцем перед беднягой на скамье подсудимых. Он даже не пытается скрыть своего недоумения по поводу того, что этот человек не может просто перестать просить милостыню, надеть приличный костюм и устроиться на работу. Спешу добавить, что подобное поведение свойственно не для всех магистратов. В суд приходят также и люди, не понаслышке знакомые с жизнью на социальном дне. Координаторы по работе с населением, работники по делам молодежи, социальные работники, учителя, медики и просто те, кто понимает ежедневные реалии Кайлов из малоимущих семей, выросших в безнадежной нищете и жестоком обращении, которые с раннего детства оказываются в ловушке плохого воспитания и окружения сверстников и родных, втягивающих их в криминальный образ жизни. Я встречался с такими магистратами за пределами суда, и их свободомыслие вкупе с жаждой социальной справедливости является прекрасным олицетворением тех идеалов, на которые претендует наша система правосудия. Вместе с тем, согласно моему опыту, таких меньшинство.
Несмотря на предпринятые вследствие серии критических обзоров и отчетов в середине 2000-х меры с целью разнообразить среду магистратов (14), уменьшение числа волонтеров в последние годы – на 50 % с 2006 года – привело к прямо противоположному эффекту. В 2015 году 57 % всех магистратов были старше шестидесяти, в то время как в 1999 году этот показатель составлял 32 %. Любой совершеннолетний и старше человек может подать заявку на то, чтобы стать магистратом, однако менее 1 % из них младше тридцати лет. 14, 1 % жителей страны являются чернокожими и другими этническими меньшинствами, но в соответствии с официальной статистикой среди магистратов их всего 10 %, а в некоторых судах этой группы населения и вовсе нет. Лишь 4 % всех магистратов являются инвалидами, в то время как среди взрослых трудоспособного возраста их насчитывается 16 %, а среди пенсионеров так и вовсе 45 %. Эти официальные цифры указывают – и любой, связанный с уголовным правом, подтвердит это по своему опыту, что магистраты представлены главным образом средним классом. Про равное представление обоих полов, как гласят официальные отчеты, речи тоже пока не идет (15).
Я уже сбился со счета, сколько раз мне доводилось слышать одну и ту же монотонную брань бездомных алкоголиков, нарушивших судебный запрет на попрошайничество.
В среде профессиональных судей также наблюдается давнишняя и зачастую еще более обширная пропасть в представительстве (хотя окружные судьи в среднем значительно моложе магистратов), тем не менее судьи не оправдывают своего существования как современные преемники Великой хартии вольностей. Они не претендуют на то, что состряпаны из одного теста с теми, над кем вершат суд, и привносят в уголовный процесс широту своей житейской мудрости и полное сопереживание судьбам обычных людей. Тем не менее часто можно увидеть, как белый старик из среднего класса важничает перед молодым чернокожим из рабочего класса. И дело тут не только в представительстве. Однородная в социальном, культурном и этническом планах среда магистратов неизбежно приводит к сужению и еще большему укоренению системы взглядов и допущений, что подтверждается вопросами и неофициальными комментариями, которые мы то и дело слышим от магистратов в суде. Принимаемые в магистратских судах решения слишком уж редко отличаются от ожидаемых. Статистика явно указывает на склонность к обвинительным вердиктам.
Ранее мы с вами говорили о праве обвиняемого в преступлении второй категории выбирать между магистратским судом и судом присяжных. Это одна из первых рекомендаций, которую дают адвокаты защиты: предстать ли перед магистратами, которые не могут за единичное правонарушение дать больше полугода тюрьмы, или же извернуться и попросить созвать суд присяжных, максимальное наказание по результатам которого может измеряться годами тюремного заключения?
Вы спросите – зачем обвиняемому выбирать уголовный суд присяжных, рискуя получить куда более серьезный приговор? Ответ на этот вопрос нам дает статистика. Судебные разбирательства в магистратском суде гораздо чаще заканчиваются победой государства. Так, к примеру, в 2016–2017 годах королевская уголовная прокуратура выступила в качестве обвинителя в магистратских судах по 52 140 уголовным делам. Из них по 33 371 был вынесен обвинительный приговор, процент которых составил 64 %. За тот же самый период количество представленных уголовной прокуратурой дел в суде присяжных составило 14 967, и подсудимые были признаны виновными в 7806 из них, что в итоге приводит нас к другой цифре – 52,2 %. Разница составляет 12 %, и соответственно, вероятность быть оправданным в уголовном суде присяжных выше на 25 % (16).
Двадцать пять процентов. Это, пожалуй, можно объяснить как очередной рудимент истории. В шестнадцатом веке (17) мировые судьи, которым еще не доверяли самостоятельно судить уголовные преступления, играли важную роль в уголовном преследовании. Полиции или государственных обвинителей еще не было, так что большинство судов проводилось по искам потерпевших, а магистратам поручалось помогать в проведении расследования и построении позиции обвинения. Они брали показания у свидетелей обвинения (решительно отказывая в даче показаний тем, кто мог помочь стороне защиты) и вызывали их в суд. Путем допроса магистраты добивались признания от подсудимых, после чего выступали перед судом со стороны обвинения, подобно тому, как современный полицейский, ведущий уголовное дело, дает показания о проведенном расследовании. Но не стоит путать подобную модель со стандартным следственным процессом, что наблюдается на континенте: этим предвзятым магистратам в явном виде указывалось, чтобы они сделали все, что в их силах, для получения «любых материалов, доказывающих факт совершения подсудимым преступления» (18). Хотя к двадцатому веку постепенная реорганизация присвоила магистратам роль незаинтересованной стороны, занимающейся исключительно судом, вплоть до 1949 года магистратские суды официально назывались «полицейскими судами». Именно таковыми они и являлись: эти суды были (а многие остаются и по сей день) физически прикреплены к полицейским участкам. Полицейские дежурили у дверей такого суда, приводили в него задержанных, сажали их на скамью подсудимых и выступали в роли основного государственного обвинителя вплоть до создания в 1985 году Королевской уголовной прокуратуры. Даже сейчас можно порой услышать от магистратов старой закалки, как они говорят «наш офицер» или «наш обвинитель», ссылаясь на сторону обвинения. Вот и сейчас, когда я вламываюсь в зал суда, сгибаясь под тяжестью папок с бумагами, не успеваю я перевести дыхания, как ловлю на себе взгляд председателя в очках, который выдает сразу двойной удар:
– Ну наконец, наш обвинитель. Что ж, а наш офицер здесь, чтобы мы уже приступили к первому делу?
В юридических кругах это считается клише, которое не теряет своей актуальности: когда слово наших подзащитных противоречит слову полицейского, игра проиграна еще до того, как мы вступаем. Как правило, мы имеем дело с чем-то средним между генералом Мелчеттом (британский комедийный сериал «Черная гадюка», в котором играл Стивен Фрай), начинающим трибунал над капитаном Блэкэддером с приказа: «Передайте мне черную шапочку (надевается судьей при произнесении смертного приговора), она мне понадобится», и Аланом Партриджем (главный герой сериала и фильма про незадачливого радиоведущего), говорящим дающему ему интервью адвокату: «При всем уважении, вряд ли бы полиция стала задерживать человека, если он невиновен, не так ли?» Или же, выражаясь историческими словами самих магистратов:
«Пожалуй, самыми неприятными случаями, по которым нам приходится выносить свое решение, являются те, в которых наблюдается прямое противоречие в показаниях полицейского и рядового гражданина. В подобных случаях я всегда придерживался принципа верить показаниям полицейского, а значит, подсудимый виновен» (19).
Не стоит полагать, будто подобная предвзятость случается только с Кайлами нашего общества. Самыми недовольными моими клиентами в магистратских судах были люди с безупречной репутацией из обеспеченных семей, которым были предъявлены обвинения на основании показаний полицейского. Например, за оскорбление в виде демонстрации полицейскому среднего пальца. Либо в использовании мобильного телефона за рулем. Они отворачивают головы, и в их глазах явно читается полное неверие в собственные слова, в то время как магистраты беспрекословно принимают на веру весь сбивчивый рассказ неуверенного полицейского, отклоняя показания подсудимого и двух его свидетелей.
– Но… этот полицейский лжет! – кричат они с багровыми лицами, когда мы покидаем зал суда. Подключаются родственники:
– Неужели магистраты этого не видят?
И мне остается только кивать им в ответ, заполняя апелляционный бланк:
– Я знаю.
Возможно, подобное расхождение в уровне выносимых обвинительных приговоров объясняется склонностью присяжных к допущению ошибок. Они менее закаленные, чем магистраты и окружные судьи, лишенные укоренившегося скептицизма по отношению к «стандартной процедуре защиты». Может быть, они слишком осторожничают, прежде чем заклеймить кого-то обвинением в уголовном преступлении. А то и вовсе слишком легковерны. Мне доводилось становиться свидетелем весьма нелепых оправдательных вердиктов, вынесенных присяжными. Не раз мне приходилось после суда слышать глумление оправданного клиента, которого на протяжении всех разбирательств уверял, что его непременно осудят, либо же, полный стыда, украдкой удалялся из зала суда, проиграв беспроигрышное дело на стороне обвинения. Боюсь, однако, что корни проблемы уходят куда глубже – в систему набора и обучения магистратов, которая не только продолжает порождать отсутствие разнообразия, но также и допускает принятие ими необоснованных, иррациональных и порой откровенно незаконных решений.
Давайте начнем с последнего, так как по своей сути это наименее обоснованное полномочие магистратского суда. В уголовном правосудии двадцать первого века, когда на кону человеческая свобода, вопросы права, а не факта, решаются волонтерами, лишенными каких-либо формальных юридических знаний и не прошедших юридической подготовки.
«Но… этот полицейский лжет!» – гневно кричат они с багровыми лицами, когда мы покидаем зал суда. мне остается только кивать им в ответ, заполняя апелляционный бланк: «Я знаю».
Наисложнейшие правовые нормы и процедуры, утверждаемые Парламентом и Апелляционным судом, на многочисленных страницах которых разъясняются самые запутанные формально-юридические детали, касающиеся толкования или применения закона, которые обычно на протяжении многих дней согласовываются перед Апелляционным или Верховным судами (либо нижестоящей Палатой лордов) самыми блестящими королевскими адвокатами страны, и чьи разночтения и хитросплетения становятся предметом ожесточенных академических споров среди наиумнейших правоведов, истолковываются и применяются на практике любителями. Людьми, которым просто взбрело в голову этим заняться. Ко всем решениям, принимаемым профессиональными судьями в Королевском суде присяжных – таким как освобождение подсудимого под залог, объявление перерыва в слушании дела для получения доказательств, включение или исключение определенных показаний (например, являющихся слухами или показаниями людей с предыдущими судимостями), «приостановление» (прекращение) производства по делу по факту выявления злоупотребления судебным процессом, решение об отсутствии состава преступления и вынесение приговора признанному виновным подсудимому – магистраты тоже могут приложить свою руку. Хотя наиболее сложные правовые вопросы и споры по возможности всегда передаются в ведение районного судьи, в случае если ни одного свободного судьи не найдется либо вопросы права возникнут посреди судебного процесса, магистраты закатывают рукава и разрешают правовые вопросы своими руками, причем принятые ими решения имеют ту же силу, что и у районных судей.
Неудивительно, почему говорят про некоторую напряженность между магистратами и районными судьями, которая частично является следствием обиды магистратов на районных судей за то, что «им достается лучшая работа» и их считают «более квалифицированными» (20). Чтобы стать районным судьей, нужно обзавестись юридической квалификацией, получить последипломное юридическое образование, пройти дополнительную профессиональную подготовку, как минимум пять лет проработать солиситором или барристером, а затем еще, как правило, два года пробыть помощником (на неполной занятости) окружного судьи. В сумме получается как минимум десять-двенадцать лет в сфере права, что чрезвычайно важно: в правовых и процессуальных нормах магистратского суда полно всевозможных хитростей и формальностей – многие из которых, к слову, не применяются в Королевском суде присяжных – и окружных судей зачастую набирают из самых проницательных и бойких солиситоров, хорошо знакомых с малопонятными юридическими формальностями, которые обходят стороной заглядывающих на один день в магистратские суды барристеров. Процесс получения должности районного судьи весьма затяжной и трудный и состоит из экзаменационной работы, затрагивающей самые темные и зловещие уголки уголовного и уголовно-процессуального права; группового собеседования, на котором опытный судья будет безжалостно проверять ваши способности к критическому, логическому, дедуктивному мышлению и правовому анализу; а также ролевой игры, имитирующей условия судебного процесса с целью оценить ваш темперамент, рассудительность и способность справляться с хаосом и непредсказуемостью. Кроме того, вам понадобятся профессиональные рекомендации, заверяющие, насколько выдающимся адвокатом вы являетесь. Опытным солиситорам и барристерам зачастую приходится проходить через весь этот процесс по многу раз на протяжении многих лет, прежде чем их признают готовыми выполнять необходимые юридические обязанности.
Чтобы стать магистратом, обладающим теми же полномочиями в судах по уголовным делам, нужно заполнить анкету, пройти собеседование, продемонстрировать доказательства своей благотворительной деятельности, а также подтвердить свою готовность заседать в суде тринадцать дней в году. В случае успешного прохождения интервью вы пройдете восемнадцать часов «вводной и основной подготовки», в рамках которой вам объяснят самые элементарные основы процедуры судопроизводства в магистратском суде, а также искусства выполнять роль судьи, после чего вы, трижды посетив магистратский суд, чтобы увидеть его за работой, будете приняты на должность. Каждые три года ваша работа будет оцениваться, причем эта «аттестация» ограничивается одним-единственным днем наблюдений, да еще и зачастую кем-то из ваших знакомых. Неудивительно, что подобный уровень подготовки был в 2016 году признан Комитетом юстиции Палаты общин «недостаточным», а сами магистраты – «жалкими» и «непригодными для выполнения вверяемых им обязанностей» (21). После того как начнете заседать в суде, вы будете обязаны проходить дополнительную подготовку весьма сомнительного качества, минимальный объем которой составляет какие-то шесть часов каждые три года. Бюджет постоянно урезается, и финансирование подготовки магистратов судейской коллегией было уменьшено со 110 фунтов на одного магистрата в 2008–2009 годах до 36 фунтов в 2015-м (22) (на каждого районного судью при этом тратится 629 фунтов). Один магистрат в 2014 году сообщила благотворительной организации «Изменим правосудие»: «Будучи человеком, который был всю жизнь задействован в образовательном процессе, я искренне шокирована отсутствием профессиональной подготовки для должности, которую должны занимать профессионалы» (23).
В теории малокровие магистратского суда должно лечиться биодобавкой в виде юридического консультанта, хотя это нововведение появилось уже в двадцать первом веке. В каждом местном суде имеется клерк правосудия – опытный и квалифицированный солиситор или барристер, ответственный за предоставление юридических консультаций магистратам, их поддержку и обучение. Их полномочия делегируются «помощникам клерков правосудия» или «юридическим консультантам», один из которых заседает в каждом зале суда, давая юридические советы магистратам. Юридический консультант должен быть квалифицированным солиситором или барристером (хотя от него не требуется фактического опыта адвокатской практики) и обладать определенными делегированными полномочиями, касающимися ведения дел, которые они могут осуществлять от имени магистратов. Хорошие юридические консультанты фактически руководят судебным процессом. Если вам посчастливится попасть к ним в милость, то они могут значительно упростить ваш день, подталкивая магистратов к благоразумным действиям и решениям. Вместе с тем их полномочия в конечном счете ограничиваются лишь рекомендациями. В Королевском же суде все правовые вопросы принимает судья, и присяжных обязывают следовать указаниям судьи по поводу применения закона. В магистратском же суде мировые судьи могут – а зачастую так и делают – самозабвенно пренебрегать или неправильно понимать мольбы их более ученых коллег. Я уже сбился со счету, сколько раз я встречался взглядом с юридическим консультантом и наблюдал, как его брови взмывали до небес по мере вынесения приговора магистратом, полностью проигнорировавшим юридические рекомендации, терпеливо изложенные и объясненные всего несколькими мгновениями ранее.
Так, в суде, где должны были рассматривать дело Кайла, например, за одно-единственное утро мы наблюдаем целый парад ошибок. Первым в моем списке значится судебное разбирательство дела мужчины по имени Джон, остановленного на улице поздно вечером с бейсбольной битой в руках и обвиненного в ношении холодного оружия в общественном месте. В свою защиту он утверждал, что взял биту исключительно с целью спугнуть каких-то подростков, шумевших у него под окном. По закону бейсбольная бита квалифицируется как «холодное оружие» лишь в случае, если ее владелец намеревается использовать ее с целью причинения увечий – применения ее с целью спугнуть недостаточно. Тем не менее один из магистратов пытается убедить одного из солиситоров Джона, что тому следует признать свою вину, так как «подобная позиция защиты явно несостоятельная». К счастью, мы с солиситором стоим на своем, пока юридический консультант не удосуживается свериться с законодательством, после чего осознает допущенную ошибку и усмиряет магистрата. Не будь Джон представлен защитником – как это часто бывает в магистратских судах в связи со строгими критериями предоставления государственной защиты, – из него запросто могли вытянуть признание. Он мог отправиться в тюрьму за поступок, по сути своей попросту не являющийся преступлением.
Хорошие юридические консультанты фактически руководят судебным процессом.
Но бывают и другие крайности: не представленный адвокатом обвиняемый предстает перед судом и признает себя виновным в нарушении ПДД. Юридический консультант изучает заполненный им бланк и ошибочно говорит, что, возможно, у него есть законное оправдание. Приходится уже мне указать ему, что то оправдание, о котором он говорит, было упразднено Парламентом более года тому назад.
Другое разбирательство, проводившееся в тот день, касалось нападения на девушку в ночном клубе. В самом начале судебного заседания солиситор защиты ходатайствует о приобщении к делу информации о том, что потерпевшая годом ранее была поймана на краже, за которую получила предупреждение, и о проведении допроса по этому поводу. Прописанные в законе правила представления «отрицательной характеристики» потерпевшего весьма строгие: суд должен быть удовлетворен тем, что они являются либо «важными доказательствами в объяснение», без которых суду было бы сложно или невозможно понять другие доказательства по делу; либо же они должны обладать значительной доказательной силой в отношении вопроса, обладающего особой важностью в рамках рассматриваемого дела. Другими словами, доказательство должно иметь к вопросу серьезное отношение и быть при этом первостепенно важным. Причина тому очевидна: свидетелю не должны устраивать перекрестный допрос относительно того, что никак не связано с рассматриваемыми обвинениями и вообще имеет малое отношение к делу. Как я сказал магистратам, полученное ранее предупреждение за воровство в магазине и близко недотягивает ни до одной из перечисленных категорий. Как бы то ни было, магистры склоняют головы, чтобы посовещаться, и приглушенным голосом доносится:
– Звучит любопытно.
Таким образом, тщательно подобранные юридические критерии заменяются банальным человеческим любопытством, и бедная девушка вынуждена в течение следующих тридцати минут терпеть унижения, отвечая на совершенно ненужный и неуместный перекрестный допрос напористого солиситора защиты. Причем в сегодняшнем дне нет ничего примечательного. Он отражает, боюсь, типичное положение дел в магистратском суде. В другой день, когда я выступал на стороне обвинения, один из «фланговых полузащитников» на судебной скамье трижды прервал вопросы проводимого моим оппонентом перекрестного допроса.
– Это, – сурово говорил он, – наводящий вопрос.
Переглянувшись друг с другом, мы с солиситором защиты перевели свои взгляды на юридического консультанта, который в очень мягкой форме напомнил магистрату, что перекрестный допрос с незапамятных времен представляет собой серию наводящих вопросов. В другой раз опоздавшего из-за задержки поезда на пять минут на свой суд обвиняемого попросту не пустили в зал, вынудив ожидать снаружи, так как в его отсутствие его уже успели осудить.
Магистраты скажут, что им помогают лучше справляться со своими обязанностями юридические консультанты и адвокаты суда. Они также могут указать на то, что подобные ошибки правосудия, когда они случаются, в случае их приведения к неправомерному обвинению или оправданию, могут быть обжалованы в Высоком суде, однако, по статистике, количество удовлетворенных апелляций крайне мало. Последний довод, однако, не учитывает тот факт, что подача апелляции имеет смысл только в случае, когда мы в курсе, что имеем на нее право, – многие из не представленных адвокатами подсудимых даже не знают о совершенных в отношении них ошибок, не говоря уже о способах их исправления. Из-за того, в какой спешке рассматриваются дела – к чему мы вскоре еще вернемся, – и сами адвокаты тоже склонны упускать из виду допущенные ошибки.
Время от времени юридические консультанты, солиситоры и барристеры действительно способны повлиять на решения магистратов, но чаще последние не прибегают к юридическим рекомендациям. И я прекрасно понимаю, что закон – штука сложная. Но в этом-то и смысл. Подобно науке или медицине, фундаментальные основы права нельзя освоить по ускоренной программе на непродолжительных курсах. Многие магистраты являются талантливыми и даже выдающимися людьми в своих областях. Один мой приятель однажды рассказал, что когда он пожаловался на непригодность своих магистратов, пока те удалились на совещание, юридический консультант отвел его в сторонку и сказал, что магистрат-председатель – нейрохирург, язвительно добавив:
– Спорю, теперь-то ты чувствуешь себя нелепо.
Не думаю, что очередной пациент этого джентльмена обрадовался бы, увидев за операционным столом меня, размахивающего скальпелем и увещевающего:
– Да все нормально. Я барристер. Но я закончил недельную резидентуру в Труне, да и тут будет присутствовать младший врач, к чьим рекомендациям я, возможно, прислушаюсь.
В какой другой сфере общественной жизни мы позволяем любителям выполнять функции квалифицированных специалистов? Никто не стал бы в здравом уме предлагать сделать образование более дешевым, набирая в качестве учителей волонтеров. Мы не позволяем желающим попробовать себя в роли анестезиолога работать в частных больницах, стоимость строительства которых была значительно уменьшена за счет привлечения архитекторов-самоучек и кого-то, кто прочел в «Википедии» статью про «Инженерное дело». Когда же речь заходит об уголовном правосудии, мы с радостью перепоручаем сугубо юридические функции простым обывателям. Более того, опыт подсказывает, что процесс отбора и обучения уделяет недостаточное внимание таким более обширным, но не менее важным навыкам, как логическое и критическое мышление.
Официальные критерии, которые должен применять местный консультативный комитет при наборе новых магистратов, звучат как «хорошая репутация; надежность и чувство долга; социальная осведомленность; здравое суждение; отзывчивость и коммуникабельность; зрелость и твердый характер». Вместе с тем не предусмотрено никакого экзамена на критическое мышление, который теперь принято проходить при устройстве практически на любую вакансию специалиста или управленца, причем прошедшие через этот процесс люди все как один отмечали зацикленность на том, «как много волонтерской работы» ты делал раньше. Одной моей коллеге-солиситору, подавшей заявку на должность магистрата, было отказано по причине того, что из-за восьмидесятичасовой профессиональной нагрузки в неделю она проделала недостаточно «неюридической волонтерской работы» в свое свободное время. Когда система отбора отдает предпочтение кандидатам, которым способности к правовому анализу и критическому мышлению достались по результатам лотереи, в конечном счете мы получаем несоразмерно большое число успешно прошедших отбор кандидатов, которым по меньшей мере не хватает способностей делать выводы, выявлять допущения, строить дедуктивные цепочки, приходить к умозаключениям, а также истолковывать аргументы и давать им оценку.
Установленный и избитый факт уголовной практики заключается в том, что если провести день в магистратском суде, то уйдешь оттуда с полным мешком логических ошибок, внутренних возмущений и примеров извращения здравого смысла, которыми будешь потчевать в тот вечер своих коллег по адвокатской конторе. Что возвращает нас обратно к Кайлу, которого в конечном счете пускают в зал суда, чтобы с ним разобраться. Он признает свою вину по обвинениям в нахождении в чужом транспортном средстве, взятом без согласия владельца. После краткого изложения мною данных фактов перед магистратами слово берет солиситор Кайла, чтобы просить о смягчении приговора. Он говорит начистоту: Кайл хочет отправиться за решетку. Он старался по полной выполнять назначенные ему в наказание общественные работы, однако у него ничего не вышло. Он считает, что ему недостает дисциплины, чтобы сотрудничать с надзорными лицами и выполнять неоплачиваемую работу. Он сломленный продукт сломленного общества, для которого нет надежды. Он призывает суд отправить его в учреждение для малолетних преступников (в данном случае под «малолетними» подразумеваются люди в возрасте от 14 до 20 лет). Вопиющий подтекст всего этого для знающих людей заключается в том, что для Кайла несколько недель прохлаждаться со своими приятелями в тюрьме кажется куда менее обременительным, чем следующие полгода дважды в неделю выползать из кровати и тащиться на автобусе в офис службы пробации для встречи со своим инспектором. Разумеется, ожидающий его ужас первого тюремного заключения сразу же рассеет его иллюзии, однако Кайл, еще не познавший жизни за решеткой, уверен, что это плевое дело. Впрочем, магистраты, казалось бы, уловившие гениальный замысел Кайла, не спешат мириться с его неверием в собственные способности. «Послушай, – председатель магистратов обращается напрямую к Кайлу, – мы не хотим отправлять тебя за решетку. Ты молодой парень с плохим прошлым, однако мы немало прочитали о тебе в старых отчетах твоего инспектора и полагаем, что у тебя есть перспективы. Ты умен. Ты все схватываешь на лету. Если ты будешь работать над собой с тем же усердием, с которым скручиваешь с автомобилей навигаторы, то сможешь добиться чего-нибудь в своей жизни. Так что мы попросим тебя – пожалуйста, Кайл, скажи, что ты готов принять помощь службы пробации, выполнять общественную работу, и мы не станем прерывать твоего текущего наказания».
Если провести день в суде, то уйдешь оттуда с полным мешком логических ошибок, внутренних возмущений и примеров извращения здравого смысла.
Но Кайл стоит на своем. Он лично отвечает:
– Я так не могу.
Не просто не хочет – не может. Это выше его сил.
– Вздор, молодой человек. Ваш инспектор в данном отчете утверждает… к слову, а мы можем вызвать его инспектора в суд?
В офисе службы пробации сообщили, что инспектор Кайла может явиться в течение часа. Разбирательство приостанавливается, и мы разбираемся с другим делом. Час спустя инспектор службы пробации уже стоит за свидетельской трибуной, присоединившись к магистратам в их тщетных уговорах Кайла согласиться на общественную работу. Но все безрезультатно.
Магистраты просто так не отступают. Они прибегают к другим аргументам.
– А твоя мама сегодня присутствует в суде?
Конечно же нет. Родители Кайлов этого мира никогда не приходят в суд.
– Но она ведь сможет явиться, если мы прервем рассмотрение дела еще на час?
Два часа спустя заявляется мама Кайла в пижамных штанах. Магистраты быстро переманивают ее на свою сторону, и она присоединяется к их призывам в адрес своего непокорного сына.
– Ты ведь хороший мальчик в душе. Не будь, как твой отец и твои братья. Ну давай же, Кайл, – уже хором призывали они.
– Мы верим в тебя. Мы верим. Мы. Верим.
К шести часам вечера – по прошествии где-то четырех часов с начала суда – решимость Кайла дает слабину. «Может быть» быстро превращается в уверенное «да», и, ко всеобщему изумлению, этот строптивый молодой человек прямо на глазах превращается в испуганного, заплаканного, побитого ребенка, которого магистраты разглядели в нем с самого начала.
– Я правда хочу, чтобы мне помогли, – всхлипывает он. – Я не хочу провести всю свою жизнь по тюрьмам. Ты права, мама. Вы правы, ваше величество (это был самый уморительный вариант неправильного почтительного обращения к магистратам, который я только слышал). Я все сделаю. Я буду работать.
Магистраты обмениваются улыбками. Они улыбаются Кайлу. Кайл улыбается своей маме, которая улыбается инспектору службы пробации, который, в свою очередь, улыбается солиситору. Было бы мне кому, и я тоже бы улыбнулся. Вот для чего нужен мировой суд. Чтобы, закатав рукава, разрешать проблемы и менять жизни людей к лучшему.
– Теперь нам нужно по форме «удалиться», чтобы принять официальное решение, – подмигивает по-отечески Кайлу председатель, – и мы вскоре вернемся.
По прошествии стольких лет я до сих пор ума не приложу, что же случилось в той совещательной комнате. Равно как и все присутствовавшие в тот день в зале суда, а в первую очередь – недоумевающий юридический консультант, дважды попросивший председателя повторить свои слова. Магистраты вернулись с каменными лицами и приговорили Кайла к девяти неделям тюремного заключения.
Это было особенно невразумительное решение, с которым бы мало кто из других магистратов, читающих эти строки, согласился, и именно поэтому дело Кайла засело у меня в памяти, выделяясь на фоне бесчисленного множества странных судебных разбирательств. Вместе с тем куда более серьезная, часто повторяющаяся проблема связана с фундаментальными основами уголовного судопроизводства – бременем и стандартом доказывания. Обвинение должно доказать свою позицию (бремя доказывания) так, чтобы она не вызывала никаких сомнений (стандарт доказывания). Оно должно добиться того, чтобы лица, ответственные за установление вопросов факта (присяжные – в суде присяжных, магистраты – в магистратском суде), были уверены в вине подсудимого. Присяжным объясняется, что в случае отсутствия полной уверенности они должны оправдать подсудимого. Это упорно вдалбливается на каждом уголовном суде, каждым адвокатом и каждым судьей в каждой речи, в каждом заключении. Невозможно переоценить важность и фундаментальность этих принципов.
– Если вы считаете, что обвиняемый мог это сделать, – нажимает на присяжных барристер защиты, – то он невиновен. Если вы полагаете, что он, возможно, сделал это, то он невиновен. Если вы думаете, что он почти наверняка это сделал, то он невиновен. Только полная уверенность может считаться достаточной для вынесения обвинительного вердикта, дамы и господа.
Магистраты, в отличие от присяжных, должны объяснять свои решения. И эти объяснения являются наглядным примером того, как хитрят магистраты, пытаясь обойти эти однозначные, незыблемые принципы британского правосудия. Стандартной формулировкой, которую можно услышать от председателя магистратов, выносящего обвинительный приговор, и которая, судя по частоте ее использования, внушается им под дулом пистолета во время обучения, является: «Показаниям обвиняемого мы предпочли показания свидетелей обвинения». Как по мне, «предпочли» немного недотягивает по смыслу до «мы уверены в». Но расплывчатость подобной фразы хотя бы маскирует ту бессмысленную чушь, что может за ней скрываться. В отличие от следующей откровенной тавтологии: «Мы предпочли показания потерпевшего, потому что он потерпевший».
Моя любимая формулировка, услышанная в сельской глуши Уэльса: «Что ж, мы обо всем поразмыслили и считаем, что вы, скорее всего, это сделали. Вы же это сделали, не так ли? Ну же. Нет? Что ж, а мы думаем, что сделали».
Или следующий вариант отклонения от установленной нормы, который прозвучал на суде с участием одного моего приятеля:
– Мы не были уверены, кому верить – потерпевшему или подсудимому. Мы признаем подсудимого виновным.
Ну и моя любимая формулировка, которую я услышал в сельской глуши Уэльса и которую буду вечно хранить в памяти: «Что ж, мы обо всем поразмыслили и считаем, что вы, скорее всего, это сделали. Вы же это сделали, не так ли? Ну же. Нет? Что ж, а мы думаем, что сделали».
Низкое качество правосудия, осуществляемого магистратскими судами, нельзя, однако, списывать исключительно на людей, сидящих на судейской скамье. Они лишь троица из многочисленных актеров, выступающих на сцене без режиссера, сценария, поставленного света и звука, пляшущих вслепую под все более пронзительные указания о том, что они должны рассматривать больше дел, причем как можно быстрее и с использованием меньшего количества ресурсов. В период между 2010 и 2016 годами не столь, видимо, важное с точки зрения государства министерство юстиции вынудило сократить свой бюджет более чем на треть – по объему сокращения финансирования оно уступило лишь министерству труда и пенсионного обеспечения (24). В связи с безжалостным сокращением штатов и закрытием магистратских судов – их количество было в итоге уменьшено с 330 до приблизительно 150 (25) – единственным возможным решением стало еще большее нагромождение дел и уменьшение расходов на каждое из них. Чиновники впихивают дела в список подлежащих рассмотрению в магистратском суде в тот или иной день, явно пренебрегая неизменностью пространственно-временного континуума и делая это с, мягко говоря, слепым оптимизмом по отношению к скорости рассмотрения дел магистратами. Так как каждое решение должно быть принято коллективно тремя магистратами, даже самые простые и однозначные из них, с которыми бы судья разобрался в мгновение ока – такие как расчет размера штрафа с помощью директив для определения меры наказания – требуют одних и тех же затянутых манипуляций: магистры вежливо слушают рекомендации своего юридического консультанта, встают, удаляются неспешным шагом в свою совещательную комнату, выпивают там чашечку чая, вызывают своего юридического консультанта, чтобы тот напомнил им то, что они уже слышали, обсуждают свое решение, снова вызывают юридического консультанта, чтобы тот напомнил им, как заполнять соответствующую форму, после чего таким же неспешным шагом возвращаются в зал суда – на все про все у них может уйти любое время, от десяти минут до двух часов, – чтобы объявить о своем вердикте. Согласно отчету 2011 года, районный судья справляется с делами в среднем на 43 % быстрее магистратов, однако на практике кажется, что это различие куда больше (26).
Таким образом, совершенно обычной является ситуация, когда число назначенных на рассмотрение дел в два, а то и в три раза превышает количество, с которым можно было бы физически разобраться, что приводит к одному из трех возможных результатов. Часть дел разрешается «естественным» путем либо благодаря запоздалому признанию подсудимым своей вины, либо потому, что обвинение рассыпается из-за нехватки доказательств или свидетелей. Оставшиеся многочисленные дела рассматриваются с головокружительной скоростью, причем зачастую игнорируя степень готовности сторон. Те же, до которых попросту не доходит очередь, прежде чем охранники отправятся домой на боковую (мне доводилось торчать в магистратских судах до девяти вечера в ожидании вердикта), переносятся – свидетелей распускают с указанием вернуться в суд по прошествии нескольких месяцев, когда начнется очередной розыгрыш лотереи. Если дело удается рассмотреть лишь частично – в случае, когда судебное разбирательство не получается закончить в этот же день, – то объявляется перерыв, причем не до следующего дня, как это бывает с делами в Королевском суде присяжных, а до следующего удобного для магистратов и суда времени. Вместо того чтобы настоять на выполнении магистратами своих личных и профессиональных обязательств, как это происходит с присяжными, судьями и адвокатами, суд начинает длительный процесс определения подходящего дня для возобновления слушаний. Суд может быть продолжен спустя недели, а то и месяцы – здравый смысл подсказывает нам, что к этому времени от выслушанных показаний и предъявленных доказательств может мало что остаться в памяти.
Совершенно обычная ситуация, когда число назначенных дел в 2–3 раза превышает количество, с которым можно было бы физически разобраться.
Перегруженность магистратских судов вносит свой вклад в то, как плохо рассматриваются многие дела, что наглядно подтверждается моим проведенным вместе с Кайлом днем и пугающим «списком обвинителя». Это основное блюдо из рациона младшего барристера включает в себя получение инструктажа от Королевской уголовной прокуратуры, поручающей выступать в качестве их агента по делам, предназначенным для магистратского суда (чем обычно занимается их штатный персонал), когда им не хватает людей, либо когда они видят надвигающийся в деле айсберг и не хотят, чтобы кто-то из их рядов стоял на носу корабля, когда тот будет погружаться в пучину волн. По никогда так и не понятым мной причинам – я могу объяснить это лишь нехваткой ресурсов – папки с делами доставляются агентам вечером накануне, а то и наутро знаменательного дня. Будь то в бумажном (как это было в начале моей карьеры) или в электронном (как это происходит сейчас) виде, эти документы гарантированно оказываются неполными, совершенно беспорядочными и не отражают актуальную, жизненно важную информацию, такую как отправленное месяцем ранее солиситором защиты письмо, информирующее прокуратуру, что подсудимый решил признать вину, либо же указание о том, что, ввиду пересмотра дела в последнюю минуту юристом прокуратуры, было принято решение его приостановить. Если бы речь шла о парочке плохо подготовленных дел, то можно было бы надеяться как-то выкрутиться, однако когда тебе всучивают целых семь этих маленьких засранцев, то это означает, что тебя ждет семь неполных, невразумительных и совершенно разрозненных наборов показаний и доказательств (вплоть до двухсот страниц по каждому делу), которые нужно привести в порядок, понять и каким-то образом подготовить к суду.
Довольно часто обвинителю приходится вслепую представлять дело, которое он прежде в глаза не видел.
Причем еще далеко не факт, что именно этими семью делами ты будешь сегодня заниматься: в течение дня дела без какого-либо предупреждения переносятся из одного судебного зала в другой, и незапланированные слушания – такие как по делу арестованного в то утро за нарушение условий освобождения под залог юноши, либо же слушание по вынесению приговора, на котором адвокат прокуратуры присутствовать не смог из-за плотного графика, – будут сваливаться на твою голову на протяжении всего дня. Магистратский суд – это отделение неотложной помощи уголовного правосудия: в любой момент в зал суда может заглянуть какая-нибудь проблема, с которой обвинителю придется вслепую разбираться. Таким образом, в магистратском суде обвинителю довольно часто приходится представлять дело, которое он прежде в глаза не видел. Генеральный прокурор отвергла данное заявление, когда оно было изложено перед ней особым комитетом юстиции Палаты общин, заявив, что она с таким не сталкивалась (27), однако могу вас заверить, что подобное происходит каждый день.
Барристеры Королевского суда частенько хвастаются нашей способностью быстро разбираться с фактами внезапно нарисовавшегося дела, к которому приходится готовиться по ночам. Однако перспектива такой работы по нескольким делам сразу поставила бы в тупик даже самых опытных в наших рядах. И вместе с тем для самых младших адвокатов, осваивающихся в низших судах, это является совершенно нормальной практикой. Само собой разумеется, все это не обходится без малоприятных последствий.
Вам врезали под окнами вашего дома, когда вы вышли утихомирить какого-то надоедливого уличного хулигана? У вас большой синяк под глазом, который болит? Это нападение с нанесением телесных повреждений, которое рассматривается в магистратском суде. Это одно из семи дел, о котором, если оно окажется в моем списке обвинителя, меня предупредят в лучшем случае за несколько часов и на которое я смогу, если повезет, выделить целых пятнадцать минут, чтобы все прочитать и подготовиться к суду. Насколько вы уверены, что я буду досконально знать материалы дела, последний год занимавшего центральное место в вашей личной и профессиональной жизни? Устраивает ли вас, что в перерывах между бесконечными телефонными звонками безликим адвокатам прокуратуры и полицейским с целью найти пропавшие доказательства для моих остальных шести дел я состряпаю неплохой перекрестный допрос, необходимый, чтобы вывести на чистую воду лживого подсудимого, уверяющего, будто вы ударили его первым? Довольны ли вы тем, что я постоянно мечусь между комнатой для свидетелей и залом суда, жонглируя вопросами и потребностями пятнадцати свидетелей, явившихся на суд, при этом пытаюсь выйти на связь с теми, кто отсутствует, и одновременно забочусь о том, чтобы все свидетельские показания, данные вами, вашими родными и соседями, попали мне в руки, а не потерялись где-то в полиции? Я глазами пробегаю все назначенные мне дела, мысленно формулируя их суть – дело о сексуальном насилии с участием в качестве свидетеля ребенка; кража со взломом, обвиняемый в которой находится под арестом; драка с тремя обвиняемыми, слушания по которой уже дважды переносились; дело о неосторожном вождении со свидетельницей на последнем месяце беременности, которая только что объявила, что ей нужно уйти в обед, чтобы забрать из яслей своего сына. Каким, по-вашему, будет по степени важности ваше дело в моем списке? А каким, как вы думаете, оно будет в аналогичном списке солиситора защиты? Голосом Грязного Гарри я призываю вас задать себе тот самый вопрос (на протяжении всей серии фильмов, один и тот же вопрос терзает самого Гарри и преступников, которых он преследует: остался ли последний патрон в барабане его «Магнума» и кому из них двоих повезет – детективу с пустым (или почти пустым) револьвером или преступнику, попавшему под его прицел. Цитата из фильма: «Я знаю, о чем ты думаешь. Сделал ли он все шесть или только пять выстрелов. Что ж, скажу по правде, в этой суматохе я и сам сбился со счета. Но как бы там ни было, у меня в руке «Магнум» 44-го калибра, самый мощный револьвер на свете, который в одно мгновение снесет тебе башку, так что задай себе всего лишь один вопрос: “Может, мне повезет? А может, тебе, придурок?..”» В общем, вопрос такой: «Повезет ли мне?»
На вас напали и избили – это одно из дел, о котором меня предупредят в лучшем случае за пару часов до суда.
И если дело окажется недостаточно подготовленным, если ключевым свидетелям не вручили повестку либо не были должным образом получены основные доказательства, не стоит даже надеяться на то, что суд охотно предоставит возможность все уладить. За последние несколько лет был предложен целый ряд законодательных инициатив с довольно утешающими названиями, обещающими изменения к лучшему: «Уголовное право: просто, быстро, по делу»; «Хватит задерживать правосудие»; «Преобразование уголовного правосудия»; «Улучшение судопроизводства», – которые были нацелены на упрощение судопроизводства. Особое внимание, как приказывали магистратам сверху, следует уделять сокращению количества ненужных слушаний и тому, «чтобы с первого раза сделать все как надо». Больше никаких перенесенных дел только из-за того, что одна из сторон стала строить вам глазки. Решительный и продуманный суд с первой явки обвиняемого, а также культивирование индивидуальной ответственности за рассматриваемые дела, в которых обе стороны должны придерживаться уголовно-процессуального кодекса, должны были привести к тому, чтобы в день слушания обоснованных ходатайств на их перенос было как можно меньше.
Ни одну проблему нельзя решить подобным подходом. Причем преследуемый результат обманчив: причины, по которым по тем или иным делам могут потребоваться дополнительные слушания, нельзя устранить в судебном порядке. Большинство дел ведутся со стороны обвинения на основе имеющихся ресурсов. Важная информация на суде зачастую не раскрывается, так как в прокуратуре катастрофически недостает людей после сокращения ее штата на добрую треть (28). Свидетели порой не являются в суд, так как во врученной им повестке была указана неправильная дата слушаний либо из-за того, что в момент проведения слушаний они попросту куда-то уезжают, о чем добросовестно предупреждают прокуратуру за несколько месяцев. Либо же, как это случается чаще всего, из-за присущей жизням большинства несчастных участников уголовных дел с обеих сторон неразберихи: нездорового характера наполненных насилием отношений, из-за которого добиться присутствия жертвы в суде оказывается затруднительной задачей; нищеты обвиняемого, из-за чего он не в состоянии себе позволить купить билет на автобус, чтобы приехать в суд. По сути, из-за того, что практически невозможно навести порядок в никчемном, безвременном существовании самых низов нашего общества. Подобные трудности невозможно решить, требуя от магистратов отказывать в переносе слушаний.
Для меня, младшего адвоката обвинения, самыми сложными делами в данном контексте всегда были обвинения в бытовом насилии. Открывая папку, я читаю историю подверженной постоянным избиениям беззащитной женщины, совершающей еженедельные звонки в службу экстренной помощи, ни один из которых вплоть до настоящего момента не принял форму официального заявления. Набравшись наконец смелости дать показания полиции, она в итоге дает слабину в день проведения слушаний и, поддавшись ожидаемым просьбам своего жестокого возлюбленного, проваливается как сквозь землю. Избивающие своих жен мужья прекрасно знакомы с подобным стечением обстоятельств. Они полагаются на этот исход, упорствуя на своей невиновности вплоть до начала слушаний. Если потерпевшая является в суд, они тут же признают вину; однако, когда этого не происходит, они рассчитывают, что суд устанет ждать от обвинения доказательств и просто закроет дело. Иногда магистраты дают обвинителю возможность связаться с потерпевшей, однако во многих случаях эта единственная ошибка знаменует собой конец игры. Слоган «никаких переносов» был доведен до абсурдной жестокости в одном деле в конце 2017 года, когда Окружной судья, слушающий дело о сексуальном насилии, узнал, что пять членов семьи истца погибли ночью в результате несчастного случая, вследствие чего не смогли явиться в суд. Ходатайство обвинения о переносе слушания было отклонено (29).
Слоган «никаких переносов» был доведен до абсурдной жестокости в одном деле в конце 2017 года, когда Окружной судья, слушающий дело о сексуальном насилии, узнал, что пять членов семьи истца погибли ночью в результате несчастного случая, вследствие чего не смогли явиться в суд. Ходатайство обвинения о переносе слушания было отклонено.
Причем это вредит далеко не только стороне обвинения: подсудимые зачастую страдают еще больше. Я уже сбился со счета, сколько раз материалы, запрашиваемые у прокуратуры на протяжении месяцев, были предоставлены мне в день слушаний: огромная, толщиной сантиметров в десять, папка с, возможно, ключевой медицинской документацией или данными с мобильного телефона. Я молю магистратов перенести слушание, чтобы я мог должным образом посовещаться со своим клиентом по поводу этих запоздалых исключительно по вине обвинения данных, однако мне неизбежно предлагают в ответ: «пятнадцать минут, а затем мы начинаем слушания». Однажды я был вызван защищать человека с хорошей репутацией, обвиняемого в преследовании предполагаемого любовного соперника, после того как солиситор защиты попал в больницу за несколько минут до начала слушаний. Столкнувшись с целой кучей показаний, которых я прежде не читал, а также не разговаривающим по-английски клиентом, я подал ходатайство в свете данных особых обстоятельств перенести слушания на другую дату.
– У вас есть пятнадцать минут, – цыкнул председатель, словно обвиняемый был каким-то образом виноват в случившейся с солиситором беде. К счастью, после трех длинных дней выслушивания показаний мужчина был признан невиновным, однако многим везет куда меньше.
Смысл всего вышесказанного в том, что судебных заседаний может быть меньше и они могут проходить гораздо быстрее. Точно так же и переноситься они могут значительно реже. Вместе с тем, как по мне, так происходящее в этих судах никак нельзя назвать правосудием. Они не соответствуют гордо заявляемой уголовно-процессуальным кодексом «первостепенной задаче» оправдания невиновных и осуждения виновных. Они призваны лишь как можно быстрее и с как можно меньшими расходами разбираться с накопленными делами. Это рулетка под видом правосудия, в которой дело может рассматриваться по всем правилам только по воле случая – не благодаря существующей системе, а вопреки ей. И именно в таких условиях и осуществляется 94 % нашего уголовного правосудия.
Не столь важен вопрос, правильно ли для современной демократии делать из магистратов судей, присяжных и палачей – и внедрять удешевленную модель упрощенного правосудия, сколько то, что наше государство готовит для магистратов еще большую роль.
Движение в этом направлении происходит по трем фронтам. Во-первых, все больше и больше дел, изначально предназначенных для рассмотрения либо магистратами, либо присяжными, не допускается до Королевского уголовного суда присяжных. Официальные рекомендации призывают магистратов сдерживать такие дела, объявляя подходящими для рассмотрения по упрощенной схеме уголовные преступления, которые прежде были бы перенаправлены в Королевский суд (30). Следующим шагом, если заключения «Обзора эффективности уголовно-процессуального кодекса», составленного в 2015 году Сэром Брайаном Левесоном, будут приняты в полной мере, станет лишение подсудимого его исторического права выбора суда присяжных – решение о месте проведения судебного слушания будет целиком и полностью приниматься магистратами. Чтобы справиться с увеличенным количеством серьезных уголовных дел, которые будут теперь рассматриваться в магистратском суде, самые незначительные правонарушения – безбилетный проезд, нарушения ПДД и сброс мусора в неположенном месте – теперь вытесняются из зала суда в интернет. Обвиняемые будут регистрироваться в автоматизированной системе, изучать имеющиеся против них доказательства, нажимать кнопку, чтобы признать вину, и получать автоматически сгенерированный «приговор» (31). Правосудие и осуждение по уголовным делам будет осуществляться не просто за закрытыми дверями суда, а за закрытыми дверями спален, без какого-либо общественного контроля или независимой правовой оценки. «Процедура одностороннего правосудия», в рамках которой магистраты заседают в одиночку между собой, вынося решения по незначительным неоспоренным правонарушениям, является нововведением, сильно отдающим Малыми сессиями восемнадцатого века, проводившимися в гостиных мировых судей.
Самые незначительные правонарушения – безбилетный проезд, нарушения ПДД и сброс мусора в неположенном месте – теперь вытесняются из зала суда в интернет. Обвиняемые будут регистрироваться в автоматизированной системе, изучать имеющиеся против них доказательства, нажимать кнопку, чтобы признать вину, и получать автоматически сгенерированный «приговор».
Во-вторых, в дополнение к первому пункту, срок по максимальному приговору, выносимый магистратами по единичному правонарушению, будет увеличен вдвое и составит двенадцать месяцев тюремного заключения. Данное изменение было предложено еще пятнадцать лет назад (32), с тех пор ожидая, когда правительство наконец любезно удовлетворит просьбы магистратов о его вступлении в силу. Когда это произойдет, целая лавина новых дел окажется во власти магистратов, которые добросовестно будут исполнять возложенные на них полномочия отправлять за решетку еще больше людей на более длительный срок.
В-третьих, под угрозой находится право обжаловать решения магистратов. В настоящий момент у каждого человека, предстающего перед магистратским судом, автоматически есть право подать апелляцию в Королевский суд, в котором слушания по делу или по вынесению приговора будут проведены повторно с участием судьи Королевского суда и двух магистратов. В случае, если основаниями для подачи апелляции являются исключительно вопросы права – например, было ли то или иное доказательство представлено в соответствии с имеющимися судебными нормами или были ли надлежащим образом интерпретированы правовые критерии, – то имеется также альтернативный вариант подачи апелляции в Высокий суд. Однако это имеет смысл лишь в случае, если вы понимаете закон либо же имеете доступ к тому, кто его понимает. Многие обвиняемые в магистратских судах не удовлетворяют имеющимся критериям предоставления бесплатной юридической помощи, и автоматическое право проведения повторных слушаний в Королевском суде играет жизненно важную роль для тех подсудимых, которые не осознают, что имеют право подачи апелляции по вопросам права. В Королевском суде мне доводилось выступать на стороне обвинения по многим делам, рассмотренным в магистратском суде в отношении не представленного адвокатом обвиняемого, и я сбился со счета, сколько раз вынесенный обвинительный приговор в корне противоречил закону или имеющимся доказательствам, что обнаруживалось лишь в результате тщательного изучения имеющихся документов. Для профессионального судьи Королевского суда автоматическое право на подачу апелляции является последним оплотом против беззакония непрофессиональных низших судов. Однако его могут в ближайшее время упразднить.
Результат подобных реформ должен приводить в ужас: огромное количество серьезных уголовных дел будет отдано на второсортное рассмотрение магистратских судов, и они будут проходить через непонятную обывателям систему упрощенного правосудия под руководством усердных любителей, сопровождаясь при этом чудовищными ограничениями права на подачу апелляции. Кражи со взломом, нападения с причинением тяжких телесных повреждений, мошенничество средней тяжести, а также сексуальные домогательства, на данный момент считающиеся слишком серьезными преступлениями для упрощенного судопроизводства, будут в стандартном порядке рассматриваться магистратами. Агенты-обвинители будут в последний момент знакомиться с деталями дела, обвиняемые – ни в чем не повинные мужчины и женщины – будут отправляться за решетку из-за отказа в пересмотре дела или невозможности предоставить должным образом информацию в их защиту. Причем для последних не будет никакой гарантии в повторных слушаниях. Наконец, для подавляющего большинства всех заинтересованных сторон не будет никакой надежды на то, что квалифицированный судья внимательно изучит дело, чтобы обнаружить и исправить допущенные ошибки.
Магистраты и то качество правосудия, которое наблюдается в их судах, – вот какое будущее нас с большой вероятностью ожидает. Вместо того чтобы спокойно оставить этот пережиток местечкового миротворчества тринадцатого века в прошлом, он модернизируется, чтобы стать нашим мощным бронированным механизмом правосудия в новом тысячелетии. И как бы я ни старался, я не могу согласиться, что аргументы в его пользу выдерживают хотя бы малейшую критику. Почему в системе упрощенного судопроизводства мы сосредотачиваемся не на качестве правосудия или справедливости судебной процедуры, а на максимальном обороте дел? Почему наша система правосудия единственная в мире наделяет волонтеров властью отправлять своих сограждан за решетку? Почему мы не просто принимаем, но и ценим разрешение чисто правовых вопросов людьми, совершенно ничего в праве не смыслящими? Я соглашусь с тем, что в стесненные времена – да даже и в хорошие времена – мы, пожалуй, не можем позволить себе повсеместно применять модель Королевского суда, в которой юридически подкованный судья направляет присяжных из простых людей; однако наилучшей альтернативой этому не является малочисленная коллегия присяжных-самовыдвиженцев, наделенная функциями судьи в разрешении сложных спорных вопросов права. Вместо этого разве не стоило бы нам довести упрощенное производство до полностью профессионального уровня, либо путем назначения районных судей на все дела, либо путем найма обученных, профессиональных судебных заседателей, выбранных по результатам проверки их навыков критического и логического мышления, а не просто по факту наличия у них гражданской сознательности?
Причина, боюсь, в том, что восемьсот лет назад государство захотело, чтобы незначительные нарушения и споры разбирались как можно быстрее и с минимальными расходами. В те времена – когда до разговоров о правах личности и презумпции невиновности оставалась еще добрая половина тысячелетия – было не так важно, справедливо ли отправлялось правосудие – главное, чтобы отправлялось хоть как-нибудь. В двадцать первом веке, когда ни одно уважающее себя государство не станет повышать расходы на нечто столь недостойное заголовков газет, как низшие уголовные суды, подход остается прежним. Причем страдают не только низшие классы, а все, кого обвиняют в уголовных преступлениях. Все, кто становится свидетелем таких преступлений. Все, кто становится их жертвой. А также все, кто хоть сколько-нибудь ценит свободу.
Кстати, по поводу свободы. Можно было бы подумать, что подобные серьезные судебные решения вступают в силу только после формального завершения разбирательств и вынесения обвинительного приговора, однако это ошибка. Независимо от того, останется ли ваше дело на рассмотрении магистратов или же будет передано в Королевский суд присяжных, вопрос об освобождении под залог – вашей свободы в период разбирательств – зачастую будет решаться во время вашей первой явки перед магистратами, в тех же самых условиях сумасбродного бардака.
Давайте же разберемся, как принимается решение, будете ли вы следующие несколько месяцев ожидать суда в своей кровати или же в обнимку с новым дружком в одной из загнивающих тюрем Ее Величества. Давайте глянем одним глазком, как подается ходатайство об освобождении под залог.
Войти с помощью соц. сетей: