Глава 34

Сначала вернулись звуки. Шум листвы, шорох трав. Потом к ним присоединилось пение птиц. Тоненькое цвириньканье овсянки, переливы малиновки, трели соловья…

Нос различил запахи луговых трав, подсушенных солнцем. Мята, чабрец, пижма…

И медовый аромат морошки. Знакомый с детства, неповторимый.

Не открывая глаз, Брент втянул носом воздух и прислушался. Сначала к звукам снаружи, потом к себе. Зверь внутри заворочался, потянулся, с хрустом разминая кости, и отозвался тихим рыком.

Уркх выдохнул и открыл глаза. Расфокусированный взгляд уперся в потолок. Знакомый такой, из тяжелых потемневших от времени бревен. Он нависал над головой молчаливым укором.

Брент не был здесь тридцать лет, а отцовская вирма не изменилась.

– Рханговы ляжки! – выругался он сквозь зубы.

– Брент?

Над ним склонилось девичье лицо. Бледное, осунувшееся от бессонных ночей. Встревоженный взгляд придирчиво заглянул едва ли не в самую душу.

– Аэри? – прохрипел уркх. – Что ты… что вы здесь делаете?

– Тише, ты еще очень слаб.

Девушка опустила в миску тряпицу, отжала и хотела положить ему на лоб, но он схватил ее за запястье. Мягко, но крепко.

Ринка вздрогнула и едва не выронила компресс. Секунду назад уркх лежал трупом, а сейчас его взгляд буравил ее, пытаясь вычислить мотивы и цели.

– Где мы? – он сдвинул брови, догадываясь, каким будет ответ.

– В стойбище. Ты три дня лежал в дольмене на Горе Предков. Твой отец…

Она не договорила. Брент оборвал, процедив:

– Он не должен был приводить тебя сюда!

И, откинув покрывало, начал вставать.

Ринка успела только ахнуть и резко захлопнуть рот. Ее глаза округлились, на лице застыло потрясенное выражение.

– Что?! – буркнул Брент недовольно, и тут же осекся.

Молча выругался и прикрылся покрывалом, рывком дернув его на себя.

Кто ж знал, что в этой рханговой койке он лежит голым, как в день создания!

Успокоив дыхание, перевел взгляд на девушку.

Та стояла в шаге от него, с пылающими щеками и бурно вздымавшейся грудью, обтянутой скромным серым платьем. Судя по крою, платье пожертвовал кто-то из уркхских женщин, эльфы в таких не ходят. В ее глазах отражались одновременно ужас, граничащий с любопытством, и восхищение. Ужас девственницы, никогда не видевшей обнаженных мужчин. Восхищение его совершенным, идеально сложенным телом воина и борца.

– Прости, – он почувствовал себя идиотом. – Это зрелище не для девичьих глаз.

Замотался в покрывало до самого подбородка.

Ринка наконец-то отмерла, помотала головой:

– Нет, что ты… Ты очень красив…

Брент скривился:

– Обычно женщины другого мнения о моей красоте…

И тут же понял, что зря это ляпнул.

Взгляд девушки потускнел. Она опустила глаза и тихо пробормотала:

– Я не знаю, что это за женщины… но для меня… для меня…

Внезапно Ринка вскинула голову и, глядя ему в лицо с вызовом, заявила:

– Для меня ты очень красив! Ты как столетний дуб, побитый молниями. Да, без внешнего лоска, но способный выдержать любой ураган. Я вижу твою красоту не глазами… – ее голос на мгновение оборвался, но тут же проникновенно продолжил: – Она здесь, внутри.

Ринка шагнула к нему и положила руку на грудь. Вот так просто, естественно, будто делала это всю свою жизнь.

Ее прикосновение было легким, как крыло бабочки, и обжигающим, как уголь из печи самого Рилль'Аргвана. Его жар пронзил уркха насквозь. И подчиняясь порыву, Брент накрыл ее крошечную ладошку своей – огромной, мозолистой, огрубевшей от войн и лишений.

Они так и замерли друг против друга. Лицом к лицу, глаза в глаза. Их дыхание смешалось, сердца начали биться в унисон…

– Так нельзя, – пробормотал он, усилием заставляя себя отвести взгляд. – Не пристало суженой эльканэ прислуживать уркху…

Глупые слова. Глупый уркх, косноязычный. Зачем он говорит этот бред, если из сердца рвутся совсем другие слова?

– Это ненадолго, – шепнула Ринка, тоже опуская глаза.

– Что?

– Я больше не нужна Эландрилю. Он здоров. И я буду просить, чтобы он отпустил меня…

– Нет… – ошеломленный ее признанием, Брент покачал головой, – это невозможно. Вы эллевиан эльканэ, избранная Судьбой, истинная пара. Он вас не отпустит… Я бы не отпустил.

– Это уже не имеет значения, – она смущенно улыбнулась и взмахнула ресницами. – Я люблю другого, и он это знает.

Ринка жадно смотрела Бренту в глаза. Хотела увидеть в них отголосок собственных чувств, а увидела настоящую бурю. С громом, молнией и порывистым ветром.

Это длилось всего мгновение, а потом Брент замкнулся. Резко, словно захлопнул дверь в свою душу.

Он убрал руку и отступил. Потом глухо добавил:

– Вам лучше выйти, аэри. Мне нужно одеться.

***

Ему удалось сохранить внешнее хладнокровие, чтобы не накалить ситуацию еще больше. Но внутри бушевал ураган, выворачивая с корнем сердце и душу. Зверь бился в оковах, навязанных разумом. Желание и долг сошлись в битве, в которой можно проиграть, но невозможно победить…

На сундуке в углу темнела одежда. Штаны из оленьей кожи, меховые сапожки с мягкой подошвой, украшенные вышивкой и деревянными бусинами, простая парусиновая рубаха и кожаный, отороченный барсучьим мехом, жилет. Привычный костюм степных уркхов.

Резким, злым движением Брент отбросил покрывало, повел могучими плечами и натянул штаны. Усевшись на сундук, всунул ноги в сапожки.

Он как раз потянулся за рубахой, когда плотный полог, заменявший в вирме дверь, приоткрылся, пропуская его отца.

– Вижу, местный воздух пошел тебе на пользу, сын, – произнес шаман, останавливаясь в дверях. – Твое тело восстановилось быстрее, чем я предполагал.

Он окинул Брента внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей и прошел в помещение.

– Это ты разрешил ей остаться здесь? – буркнул Брент вместо приветствия.

– Юной аэри? – шаман понимающе хмыкнул.

– Ты знаешь, о ком я! – глаза молодого уркха гневно сверкнули. – Зачем, отец?! Что ты задумал?!

– Ну, допустим, не я.

– Мы это уже обсуждали. Что изменилось?

Шаман уселся на кровать напротив сына и сложил жилистые руки на груди. С минуту он вглядывался в его угрюмое лицо, а потом вдруг ухмыльнулся:

– Что изменилось, говоришь?.. Ты встретил ее!

– Отец! – Брент вскинул голову.

Его взгляд пылал яростью и надеждой, а лицо исказила душевная мука.

– Да, сын. – Шаман качнулся вперед. – От судьбы не уйдешь, разве ты еще в этом не убедился? Все, о чем говорилось в древних легендах, сбылось. И предательство наших предков, и долг жизни перед Эльвериоллом, и даже встреча воина из Медвежьего племени и юной эндиль. Неужели ты все еще думаешь, что речь в той легенде не о тебе? Или это не ты сочетался с эндиль божественным браком и не ты ценой своей жизни вернул уркхам свободу?

– Что-то не так в твоей сказке, отец, – процедил Брент и отвернулся. – Я же не умер.

– А там и не сказано, что ты должен умереть.

– Ерунда. Это просто старая сказка и ничего больше.

– Неужели? – хмыкнул шаман. – И ты готов поклясться на родовом дольмене, что не испытываешь к этой девочке ничего, кроме легкого интереса?

Брент молчал. На это ему нечего было сказать.

А сердце в груди билось, как сумасшедшее. Пульс грохотал в висках. А по венам текла, обжигая и пенясь, раскаленная лава.

Шаман поднялся. Но, прежде чем выйти, положил руку на плечо сына и тихо проговорил:

– Боги не любят, когда смертные спорят с их волей. Хочешь ты или нет, но все будет так, как написано небесами. И чем больше ты сопротивляешься собственным чувствам, тем сильнее они становятся.

Он помолчал, глядя на опущенный затылок Брента и чуть подрагивающие от напряжения мышцы его спины. И добавил:

– Иди к ней. Она твоя судьба. Потеряешь ее – потеряешь себя.

Оставшись один, Брент какое-то время просто сидел, мучительно переваривая слова отца.

Кто бы знал, как ему хотелось, чтобы древние легенды стали правдой, чтобы эта хрупкая юная девушка принадлежала ему…

Ее взгляд, улыбка, звонкий голосок. Ласковые прикосновения рук, шелк волос, одуряющий запах кожи. Чтобы все это – только для него.

Он отдал бы половину жизни, нет, всю, ради одной лишь надежды прожить с ней остаток дней.

Но разве можно верить легендам, написанным пятьсот лет назад? Верить в то, что они говорят о тебе?

Когда-то, еще до войны между эльфами и людьми, до того, как Верховный Вождь уркхов предал Танатаэля, шаман из рода Бурых Медведей предсказал все эти события. Это предсказание передавалось его потомками из уст в уста, обросло мифами и легендами, и вот теперь ему, Бренту, предстоит выяснить правду.

Из-за полога послышался голос, от которого в груди воина что-то болезненно сжалось.

Ринкьявинн, его Речная Кувшинка. Его светлая аэри с небом в глазах, солнцем в улыбке и ветром в волосах…

Она о чем-то говорила с его отцом, и Брент инстинктивно прислушался.

– Как он?

– Хвала духам предков, совершенно здоров. А вам стоит поторопиться, аэри, если хотите вовремя вернуться в Луаризель.

– Да, конечно… Могу я увидеть его?

– Не пристало юным девам бегать за мужиками! Лучше подумайте о женихе. Эльканэ дал вам три дня, на закате срок истекает.

Голоса отдалились, словно говорившие направились прочь от вирмы. А Брент, до скрипа сжав челюсти, впился руками в крышку сундука.

Зверь внутри зарычал недовольно, затряс косматой головой, обнажил клыки…

Мысль, что солнечная аэри будет принадлежать другому, пронзила его ледяной иглой, впилась в сердце и заставила душу уркха на мгновение онеметь.

Неужели он откажется от нее? Отдаст другому?

А если тот, другой, и есть ее Судьба?

А если в предсказание закралась ошибка? Если легенды Медвежьего племени врут?

Он может мучиться этим вопросом всю жизнь, или пойти и узнать ответ!

Со сдавленным хрипом Брент вскочил на ноги и бросился к выходу.

Яркое солнце на мгновение ослепило его, сбило с толку. Но внутренний Зверь безошибочно указал, где искать Ринку. Ее запах вел его путеводной звездой. Даже в полной темноте, даже лишившись слуха и зрения, он все равно бы нашел ее.

Иначе не может быть!

***

Шаман прав. У нее осталось не так много времени. В столице ждет эльканэ и Хрустальный трон. А ей пора повзрослеть и забыть о детских причудах. И о детской влюбленности тоже, пусть даже она выедает сердце едким варевом.

Ринка в последний раз оглянулась на вирму, где провела у постели Брента три дня, обхватила себя за руками за плечи и зашагала прочь.

Сердце девушки сжималось от боли. В горле горьким комком стояли слезы. Казалось, так плохо ей не было еще никогда.

Брент от нее отказался. Прогнал. Она ему не нужна.

Закусив губу, Ринка ускорила шаг. Почти побежала.

Извилистая дорожка привела ее к тихому озерцу, чьи берега затянули камыш и осока. Где-то в его глубине били ледяные ключи, у края воды поблескивали на солнце гладкие белые камни со слюдяными вкраплениями. Над водой носились голубые стрекозы, похожие на сверкающие живые сапфиры. А на неподвижной зеркальной глади красовались кувшинки.

Нежная сердцевина, гибкий и плотный стебель, крепкие корни. Красота, влекущая многих, но подвластная только самым отчаянным.

Ринка была такой же. Она смотрела на водяные цветы и чувствовала свое единение с ними. Недаром же отец нарек ее Ринкьявинн – речная кувшинка.

Эти цветы станут единственным, что она заберет с собой в Луаризель.

Секундное колебание, и вот она уже скинула обувь, приподняла подол и уверенно вступила в холодную воду…

Вода была не холодной.

Она была ледяной.

Поджав пальчики на ногах, Ринка двинулась вглубь по каменистому дну. Шла осторожно, шажок за шажком. Даже прикусила кончик языка от усердия. Кувшинки были совсем рядом, плавали буквально в пяти шагах. Протяни руку – и схватишь озерную королеву за жесткий лист…

Но дно внезапно ушло из-под ног.

От неожиданности Ринка вскрикнула и взмахнула руками. Холодные воды сомкнулись над ее головой. Платье моментально пропиталось водой, отяжелело, потянуло ко дну, словно свинцовая гиря.

Девушка замолотила руками. пытаясь выставить голову над водой и сделать вдох.. Плавать она не умела, этому не учили воспитанниц монастыря. А воздуха в легких становилось меньше и меньше, от пальцев ног вверх по икрам поползла мучительная судорога, скрутила мышцы…

Перед расширенными глазами мелькнул лепесток кувшинки… пропал…

И тут же неведомая сила буквально выдернула ее из воды.

– Ты что, утопиться решила? – прорычал в ухо знакомый голос.

Брент! Он здесь! Он снова спас ее!

Это было единственное, что имело значение. Единственное, что не дало ей разрыдаться от пережитого ужаса.

Ринка почувствовала, как уркх подхватил ее на руки, и блаженно зажмурилась. Ледяная вода текла ручьем с платья и волос, зубы выбивали языческий танец, но душа пела, а замерзшее, покрытое мурашками тело стремилось прижаться сильнее к горячему, сильному телу спасителя.

– Ты пришел! – Тайный триумф охватил ее волнующим жаром. Заставил вскинуть тонкие руки, оплести ими могучую шею мужчины.

– Глупая! Что ты творишь? – прохрипел уркх внезапно севшим голосом. – Что мы творим? Так ведь нельзя!

Но жизнь одна. И стоит ли тратить ее на то, чтобы возвращать чужие долги?

Она была такой хрупкой, такой желанной в его руках. А он не железный. Далеко не железный. Даже у самой крепкой стали есть свой предел.

Зарычав, Брент стиснул Ринку в объятиях. Краем уха услышал ее слабый писк и впился в дрожащие губы.

Ее напряженное тело расслабилось, стало теплым воском в его руках. Губы – мягкие, нежные – приглашающе поддались, и его внезапно наполнило ощущение правильности. Такое потрясающее, ни с чем не сравнимое ощущение, что все идет так, как должно, что он зря столько времени сопротивлялся Судьбе.

Боги не любят, когда им перечат…

Минуту спустя, задыхающиеся и возбужденные, они отпрянули друг от друга. Брент выпустил Ринку. Та покачнулась на нетвердых ногах, но он ей не дал упасть. Обхватил руками за голову, уткнулся лбом в ее лоб и, глядя прямо в сияющие глаза, хрипло шепнул:

– Я не смогу без тебя. Теперь не смогу… Да простит меня эльканэ.