Эллис угодил в тюрьму округа Гудзона. Амбре в ней стоял именно такой, как он предполагал – противная смесь затхлости, плесени и мочи. Миски с похлебкой пахли не лучше.

Из-за бегства от офицера и сопротивления при аресте залог ему установили в пятьдесят баксов. Незадача! Учитывая, что в его кармане завалялось всего восемь долларов. Эллису разрешили сделать один звонок, и он потратил его впустую. Банк в Манхэттене заморозил его счет, и в ответ на все просьбы и мольбы, даже в беседе с менеджером, Эллис слышал только одно: «Мы непременно разберемся, сэр».

И эту услугу ему оказал Альфред. Точнее, подложил свинью. Эллис в том не сомневался. Банки в этом смысле ничем не отличались от любого другого бизнеса. Они заботились только о своих интересах. Или, возможно, сыграли роль связи Миллстоунов с преступным миром. Это также объясняло отказ охранника дать ему сделать второй звонок. «Позже», – рокотал он своим грубоватым баритоном в ответ на все требования Эллиса.

С другой стороны, у Эллиса оказалась уйма времени, чтобы решить, кому же звонить. Фактически целый рабочий день. Наступил вечер, а он все еще томился в тесной камере с тонким заляпанным матрасом на жесткой койке. К рассвету, по его расчетам, должны были заполниться и все соседние камеры – по коридору то и дело волокли пьяных.

Напыщенная тирада одного из них закончилась под аккомпанемент позвякивающих ключей в руках охранника с бочкообразной грудью. Если бы не униформа, этот парень напомнил бы Эллису оперного певца. Но вместо того, чтобы залиться арией, он вдруг отпер дверь его камеры:

– Выходи!

Эллис поднялся в койки. Решив, что ему наконец разрешат второй звонок, он перебрал в голове всех надежных людей, пока шел по коридору через две преграды в виде запертых дверей. Первым пришел на ум Голландец. Но вспомнив про поздний час и требовавшуюся сумму, Эллис исключил его: у парня хватало забот со своей семьей. О мистере Уолкере и думать было нечего. Может, позвонить кому-нибудь из репортеров, которым он в свое время делал небольшие одолжения? Попытка не пытка. Только где гарантия, что он застанет кого-то из них дома?

В конце коридора охранник указал своей дубинкой:

– Сюда.

В комнате, куда вошел Эллис, телефона не было. Только два стула, разделенные столом. И человек в темном костюме, стоявший лицом к зарешеченному окну. Неужели к нему вызвали адвоката? Не успел Эллис озадачиться своим предположением, как человек в костюме повернулся.

Альфред!

– Садись! – рявкнул охранник.

Страх пробежал по нутру Эллиса, пока он огибал стол и присаживался. Этого следовало ожидать! Альфред опустился на другой стул. И махнул в лицо Эллиса мягкой фетровой шляпой:

– Похоже, у вас выдался тяжелый денек.

Эллис устоял перед желанием потрогать свою щеку. Она все еще зудела после встречи с асфальтом.

– Да уж не лучший.

– Не сомневаюсь. – Альфред положил на стол свою шляпу, источавшую запах трубочного табака. И сплел свои пальцы так непринужденно, словно держал в руках бокал бурбона. – Должен признать, что, попросив офицера попатрулировать зону вокруг школы, я полагал, что дело ограничится предупреждением.

Эллис не ошибся! Появление копа было не случайностью! И, значит, весь этот день Альфред выжидал подходящего часа, чтобы выступить на сцену.

– Выходит, я превзошел ваши ожидания.

– Совершенно верно. – Кончики усов Альфреда приподняла улыбка. Но в отличие от их прошлой встречи учтивый тон банкира лишь приумножил тревогу Эллиса. – Мистер Рид, я приехал сюда, чтобы прояснить некоторые недоразумения. Но сначала я бы хотел вас поблагодарить.

– Меня поблагодарить?

– Мне кажется, мы не с того начали наше знакомство. И я уверен, что вы понимаете, насколько расстроил мою супругу недавний визит вашей коллеги. А ваши намерения показались мне еще более подозрительными после того, как я пообщался с вашим редактором. Но все это было до того, как я поговорил с Викторией.

Если только Миллстоуны не обратились к медиуму, Альфред имел в виду Руби. Но Эллис воздержался от того, чтобы это озвучить. Все возражения Альфреду могли помешать ему выходу под залог. И тем боле расследованию о Келвине.

– И что?

– Когда я узнал, что вы – тот самый репортер, который поместил ее фотографию в газете, я сразу же осознал, что должен выразить вам свою благодарность. Ведь косвенным образом вы помогли мне и супруге пережить очень мрачное время.

Подгонять Альфреда смысла не было. Миллстоун был из тех людей, кто говорил осознанно, продуманно и целенаправленно. Только вот какую цель он преследовал сейчас, Эллис еще не понял.

– Знаете ли, мы с Сильвией поженились довольно поздно. И испытали безмерное счастье, когда у нас родилась дочка. Десять лет Виктория была нашей гордостью и радостью. А потом… она ушла.

– В аварии, – без всякого злопыхательства уточнил Эллис.

– Да. Полагаю, вы читали об этом. – Глаза Альфреда за стеклами очков в роговой оправе потупились вниз. – Дождя не было, но на петляющей дороге машину занесло. Ничего не поделаешь, так случилось… Но Сильвия до сих пор себя винит. А тогда репортеры и полицейские просто довели ее своими расспросами.

Эллис вспомнил свою первую встречу с банкиром: вот и объяснение его грубости с газетчиками.

– После похорон Сильвия почти месяц пролежала в постели. И потребовалось еще несколько месяцев, чтобы она начала выходить из дома. Но постепенно она начала оправляться. И даже пускалась пару раз в путешествия со своими подругами. Но однажды домработница решила прибраться в комнате нашей дочери. Вытирая с полки пыль, она разбила статуэтку. Это была любимая стеклянная фея Виктории. У Сильвии началась истерика. Домработница позвонила мне. Я сразу же примчался домой. Но вред уже был причинен. Сильвия снова впала в депрессию, еще более глубокую, чем прежде. Она почти ничего не ела. Не спала по ночам. И в конечном итоге ее здоровье сильно пошатнулось. А я, ее муж, чувствовал себя абсолютно беспомощным. Я только наблюдал изо дня в день, как она чахнет, и ничего не мог поделать. Я чувствовал себя так, словно… – Альфред внезапно замолк. Прижав ко рту кулак, он прокашлялся.

Эллис воздержался от комментариев, и банкир продолжил:

– Врачи советовали поместить ее в психиатрическую больницу. Они уверяли, что там ей обеспечат надлежащий уход и лечение. И все необходимые приготовления уже были сделаны, когда Сильвии попалась на глаза та газета. Я оставил ее на ночном столике. Сам я только пролистал страницы. Обрати я внимание на фотографию, я бы заметил поразительное сходство девочки с нашей дочкой.

– И вы ее заменили, – встрял Эллис, не в силах скрыть свое раздражение. Речь ведь шла не о мертвой золотой рыбке, которую можно было спустить в унитаз, а в аквариум посадить новую.

– Я понимаю, это может показаться… необычным. Я тоже сомневался. Но Сильвия воспряла духом. Ее глаза впервые за долгое время засветились – надеждой. Она была убеждена: это знак, девочка, ниспослана нам небесами. Я сдался. Сел на поезд и поехал в Пенсильванию, чтобы привезти в нашу семью девочку, которая нуждалась в нас не меньше, чем мы в ней.

При этом утверждении Эллис моргнул. Не из-за того, что сказал Альфред. А из-за того, что он опустил. Ведь девочка была не одна. Был еще мальчик. Эллису вспомнились слова Джеральдины, условия их договора.

– Вы пришлось взять и мальчика, иначе сделка бы не состоялась.

На лице Альфреда отразилось удивление. Его явно впечатлила осведомленности Эллиса.

– Да, верно, таков был договор… и я его выполнил. И теперь, мистер Рид, я хочу вас попросить сделать для меня то же самое. – Миллстоун наклонился вперед, от его добродушия не осталось и следа. – Надеюсь, после всего, что я вам рассказал, вы поняли, что вторая статья о детях принесет только вред. Никому не нужный вред.

Вот какова была цель его разговора по душам…

Конечно, предположение Альфреда о второй статье было здравым – мистер Уолкер предлагал Эллису написать продолжение этой истории. И все-таки банкир ошибся.

– Послушайте, я вовсе не собираюсь писать статью о детях… или о вашей семье. – Эллис сознательно отказался от угрозы, которая могла бы послужить ему рычагом давления на банкира. В его положении это показалось ему самым мудрым.

Альфред пристально посмотрел на него сквозь очки:

– Тогда что вы хотите?

– Выяснить все о детях, по сугубо личным причинам. Мне нужно знать, где они и как поживают. Оба – и девочка, и мальчик.

Не упомянув о том, что ему поведала Руби, Эллис замолчал в ожидании. Если он чему и научился на своей работе, так это тому, что правда прорывается наружу после того, как ты, чуть-чуть подначив человека, даешь ему выговориться.

Но именно в этот момент дверь в комнату распахнулась. Из коридора донеслась брань очередного пьянчуги. А вошедший охранник поставил рядом с Альфредом еще один стул. Для чего – Эллису стало понятно, когда его глазами предстала Сильвия. Она вздрогнула, когда охранник закрыл за собой дверь, а Альфред встал.

– Дорогая, я же просил тебя побыть в комнате ожидания. – Его беспокойство было столь же очевидным, как и дискомфорт его жены в непривычном окружении.

– Я имею право здесь находиться, – заявила, выпрямившись, Сильвия.

– Конечно, дорогая. Но я уже все уладил. Никакой статьи в газете не появится. Тебе не о чем волноваться. Мистер Рид просто хотел узнать про детей, убедиться, что с ними все в порядке.

Это не помешало Сильвии занять свое место за столом.

– Я только это хочу, – подтвердил Эллис, но она продолжала недоверчиво буравить его взглядом.

– Тогда к чему так подло себя вести? Разве нельзя было просто прийти и спросить?

Альфред откинулся на спинку стула; на его щеках проступил румянец.

Вопрос поставил Эллиса в тупик. Пока он не вспомнил о чувстве вины и своей тайне, которые с самого начала терзали его. Ложь – что челюсти капкана. Стоит в них угодить, и выбраться ох как трудно. А оставленная рана грозит нарывать очень долго, отравляя своим гноем все хорошее и в его жизни, и в жизни других. До тех пор, пока полностью не излечится.

А излечить способна только правда.

– Все было не так просто, – наверняка в ущерб себе признался Эллис. – Та фотография была ненастоящей… то есть она была настоящей, но табличка о продаже детей была не их. Я ее туда поместил. – И ни дня потом не прошло, чтобы Эллис об этом не сожалел. – Джеральдина не собиралась продавать своих детей.

Сильвия оцепенела; сухожилия на ее шее натянулись как проволоки:

– Вы лжете. Потому что именно это она сделала. Разве не так, Альфред?

И Эллис не выдержал:

– Она была больна. Смертельно, как она думала. Но теперь она вылечилась. Мистер Миллстоун, вы сами видели тогда Джеральдину. И прекрасно знаете, что она выглядела далеко не здоровой.

Рот Альфреда приоткрылся. Он пожал плечами в ответ и потупил глаза на шляпу.

– Что за чушь! – взорвалась Сильвия. – Эта женщина сделала свой выбор.

Сильвию пробила дрожь – проявление страха и защитной реакции. Словно Эллис пытался вернуть детей Джеральдине.

В общем-то, он этого и хотел.

А затем Сильвия покосилась на свою сумочку. Ее пальцы нервно сжались, но она тут же разомкнула их, как будто успокоившись от какой-то мысли.

– Давайте начистоту. Когда эта мать вдруг надумала забрать своего сына, мы согласились и не стали чинить ей никаких препятствий. – Сильвия достала из сумочки сложенный лист бумаги и протянула его Эллису: – Вот, убедитесь сами.

Движимый подозрением, он развернул листок. Это было письмо.

«Моя дорогая Руби…»

Почерк был плохим, в словах было полно ошибок, но разобрать написанное все-таки было можно.

Эллис представил себе Джеральдину, пишущую письмо. Его содержание примерно совпадало с тем, что ему уже сообщила Руби. Выбор в пользу одного ребенка, извинение за то, что не может попрощаться с ней лично. Это было душераздирающе. Жестоко.

И Эллис даже не усомнился:

– Это написала не Джеральдина. И сына у нее нет.

Альфред метнул беглый взгляд на Сильвию.

Что они знали? Что они сделали? Эллису не хотелось думать о худшем. Но теперь отступать было некуда. Только все равно разыграть все по-умному.

– Мистер и миссис Миллстоуны. Вы знаете, что значит – потерять ребенка. Это ужасная трагедия, несправедливость. Виктория, несомненно, была незаурядной девочкой. У меня нет детей, и я не могу себе даже представить ту боль, которую вы пережили после аварии. Но я знаю другое. Сейчас, здесь у вас есть возможность, шанс воссоединить мать с детьми. Пожалуйста, помогите мне это сделать. Расскажите мне, что случилось с Келвином.

Посреди его воззвания Сильвия вдруг обмякла; глаза заблестели, взгляд стал отсутствующим.

– Миссис Миллстоун?

Альфред резко вскочил:

– Дорогая, нам лучше уйти, – положил он ей на плечо свою руку.

Едва Сильвия пришла в себя, ее глаза сразу обратились на Эллиса.

– Сильвия, пойдем, – повторил Альфред.

Она помотала головой.

– Дорогая, в самом деле. Я думаю, нам лучше…

– Нет, – сказала она ровно.

Альфред не сдвинулся с места. Эллису показалось, что он прикидывает: что будет, если он выволочет Сильвию из комнаты? Как на это отреагирует охранник? Наконец он неохотно опустился на свой стул.

«Какого признания Сильвии так опасался банкир?» – гадал Эллис, выжидая.

– Прежде всего я хочу, чтобы вы, мистер Эллис, поклялись, что ни в одной газете не появится статьи о моей семье. И что вы больше не будете следить за нами и приставать к нам с вопросами. И что… вы будете держаться от всех нас подальше, чтобы мы могли жить той же жизнью, какой жили прежде.

Прежде? Прежде, чем заблокировали ему счета и засадили за решетку? Или прежде, чем лишили детей их родной матери?

– Боюсь, что я не могу вам этого гарантировать, – честно ответил Эллис, и пальцы Сильвии снова сжались. Еще до того, как он пояснил: – Мне ведь придется объяснять на суде, почему я был в школе и что меня связывает с вашим семейством. Держу пари, там возникнет еще масса вопросов, на которые я не буду знать, как отвечать. Вам лучше посвятить меня сейчас во все подробности, – попытался намекнуть Эллис.

Сильвия быстро обдумала его слова.

– Тогда я позабочусь о том, чтобы с вас сняли обвинения, – решила она.

– А если я этого не захочу? – Вызов слетел с языка раньше, чем Эллис вспомнил предостережение шефа, его упоминание о связи Миллстоунов с мафией. Он взял себя в руки, но не отступил: – Похоже, для меня это единственный способ получить ответы на свои вопросы.

По лицу Сильвии промелькнули паника, внутренняя борьба на испытание воли. Но только на мгновение. А потом она вскинула подбородок, и ее лицо посуровело:

– Что ж, если вы полагаете, что суд необходим, тогда приготовьтесь к тому, что вам будет предъявлено еще одно обвинение. В домогательстве к нашей маленькой, невинной дочурке.

Глаза Альфреда на миг расширились, но он промолчал. Он оказался просто пассажиром поезда, ворвавшегося в жизнь Эллиса и грозившего раздавить ее под своими колесами.

Руки Эллиса сжались в кулаки.

«Не дай своему гневу и отвращению прорваться наружу!» – велел себе он.

– Ни один судья в это не поверит! Без каких-либо доказательств!

– Уверена, вы правы, – признала Сильвия. – А ваш босс? Ваши друзья или читатели? Удивительно, но факт: люди склонны считать правдой то, что видят в газетах. Разве не так?

Вот она – отдача за его признание о фотографии! Бумеранг прилетел через несколько минут. Сколько читателей из конкурирующих газет, да и самой «Трибьюн», не поверят в такую историю? Перед глазами Эллиса замелькали заголовки: репортер подделал снимок двух бедных детей, следил за ними в разных штатах, под предлогом вымышленного задания подобрался к девочке поближе и был арестован при попытке…

У этой истории имелись свидетели. Она была скандальной. И все в ней было правдой! Даже без ложного обвинения в сексуальном домогательстве доверие к нему будет подорвано. И на его репутации можно будет поставить крест.

Как и на попытке воссоединить Джеральдину с детьми.

Подавив приступ тошноты, Эллис вернулся к своему вопросу.

– Что случилось с Келвином? – спросил он медленно и твердо.

Альфред тоже взглянул на Сильвию, ожидая ответ.

– Я вижу, вам требуется время, чтобы все обдумать, – сказала она. – Надеюсь, вы дадите нам знать, когда примете решение.

Волна разочарования пробежала по всему телу Эллиса. И Альфред, похоже, испытал то же самое, подняв в защитном жесте руку перед женой. Воздух наэлектризовало молчаливое противостояние.

– У вас тут все в порядке? – поинтересовался охранник, внезапно появившийся в комнате. Его вопрос, естественно, адресовался Миллстоунам.

Эллис заставил себя расслабиться. Не столько ради себя и Сильвии, сколько ради Руби и Келвина. Усугубляя ситуацию, он ни раскрыть правду, ни помочь детям не смог бы.

– У нас все в порядке, – ответил за всех троих Альфред и опустил руку на шляпу. Похоже, он, как и Эллис, чувствовал себя не в своей тарелке. – Нам пора идти, Сильвия.

Уже не возражая, она поднялась со стула с почти непроницаемым лицом, и пара покинула комнату. Сердце Эллиса билось так часто и сильно, что его стук отдавался даже в висках.

– Вечеринка закончена. Добро пожаловать назад в камеру, – пошутил охранник.

Его слова дошли до Эллиса не сразу. А когда дошли, он бездумно пошагал вперед, пока его посетила простая мысль.

– Мне нужно отсюда выйти.

– Сегодня уже не получится.

– Почему? – взглянул на охранника Эллис.

– Парень, оформляющий залоги, уже ушел. Придется подождать до утра.

Таков был план Миллстоунов? Поиграть мускулами? Ночь за решеткой должна была сделать Эллиса сговорчивей. Или это копы решили его «поучить» из-за характера обвинений?

– Дайте мне хотя бы сделать второй звонок, – полу-просительно-полутребовательно сказал Эллис, – пожалуйста.

Прищурившись, охранник медлил с ответом. Что он терял?

– Звоните, только быстро.

Эллис кивнул, и его разум забурлил. Должен же быть кто-то – с деньгами или рычагами воздействия, или и тем, и другим, чтобы вытащить его из тюрьмы.

В новом приливе отчаяния Эллис усмотрел только два варианта: ирландский гангстер, который своими советами однажды уже спас его карьеру, и… его отец. Обращение за помощью к любому из них могло стоить ему очень дорого.

К сожалению, выбор был нелегким.